Journal 4:13

Чтобы исполнить миссию в масштабе всей страны, Уэсли при­шлось пуститься в нескончаемые поездки. Он стал великим странником и во имя Евангелия был готов вести поистине цыган­скую жизнь. Углубившись в его «Дневник», мы до некоторой степе­ни можем почувствовать энергию этого человека. У него никогда не было времени сидеть, вытянув ноги, жалуется д-р Джонсон. Кано­ник Овертон сожалеет о том факте, что всякая попытка составить маршрут этих поездок доводит биографа до отчаяния: «Совершен­но невозможно шаг за шагом проследить все его передвижения, хо­тя у нас достаточно много материалов, позволяющих это сделать. Он словно летал, подобно метеору»². Сам Уэсли оставил нам несо­мненное свидетельство того, какие движущие силы стояли за такой изматывающей гонкой: «Я должен продолжать, ибо мне вверено распространение Евангелия, и горе мне, если не благовествую!» Эти две библейские фразы (из 1 Кор. 9:17, 16 — именно в таком по­рядке) дают убедительный ответ на любой вопрос о его служении, настолько часто он цитирует их.

Не следует думать, что Уэсли отличался бурным темперамен­том. Его неуемную активность невозможно объяснить, исходя только из рациональных соображений. Так, он развеял на этот счет иллюзии «Джона Смита»: «До сегодняшнего дня я гораздо больше был склонен к сдержанному равнодушию, чем к импульсивным действиям; к тому, чтобы чинно прогуливаться inter sylvas academicas (лат. «среди академических рощ»), лениво философствовать, нежели быть странствующим проповедником». В Оксфорде он размышлял над тем, «каким образом занятой человек может спа­стись. Мне казалось почти невозможным сохранить христианский дух посреди мирской суеты. Бог вразумил меня на моем собствен­ном опыте».

Снова и снова мы встречаем в «Дневнике» свидетельства о том, что бродячая жизнь никак не присуща натуре Уэсли. 9 марта 1759 г. он проповедовал утром и вечером в Фаундери, где ему принадлежа­ло несколько залов. «Как приятно человеку находиться в этом ма­леньком тихом месте!.. Что ж, мной движут не собственные при­страстия, а желание приблизить Царство Божье»⁶. В том же году 4 июня он писал из Ньюкасла: «Разумеется, если бы я не верил, что существует иной мир, я бы проводил здесь каждое лето, поскольку не знаю в Великобритании никакого другого столь же прекрасного места. Но я ищу иную страну, и потому с готовностью принимаю удел странника». В 1782 году Уэсли посетил дом мисс Харви в Хинксворте (Хартфордшир). Был месяц июль, когда все остальные могли законно понежиться на солнце. Вокруг раскинулся чудесный сад; тенистая тропа вилась среди окрестных лугов. «Как хорошо было бы отдохнуть здесь! Но в этом мире мне не положен отдых!» Вскоре он уже обратился к деревенской общине, собравшейся в холле. Нередко в своих письмах Уэсли предостерегал последовате- лей-проповедников против греха праздности. Так, совсем недавно было опубликовано письмо к Брайану Бёри Коллинзу, хранившее­ся в коллекции епископа Литга в США: «Не забивайтесь в темный угол. Как и вы, я люблю Tacitus sylvas inter reptare salubris. Но это не мое призвание. Мне назначено спасать души — столько, сколько смогу».

Неоднократно Уэсли цитирует строки: «Человек не рожден не­житься в тенечке!» Так и, кажется, что эти строки стали девизом его жизни. Малейшая праздность с чьей-либо стороны, и он в пол­ном смысле слова порывал отношения с этим человеком!" Вспом­ним о замечании Уайтфилда: «Негде укрыться, негде укрыться по эту сторону вечности!» Оба они исполняли порученное им дело — велибитву за души людей. Никаких послаблений они допустить не могли.

Сухая статистика странствований Уэсли весьма впечатляет. Карнок верно заметил, что он «проделал больший путь и прочитал больше проповедей, чем какой-либо иной священнослужитель его эпохи». За свою жизнь Уэсли преодолел четверть миллиона миль, произнес четыре тысячи проповедей и еще нашел время написать две сотни книг. Можно только восхищаться его достижениями. Масштабы его путешествий поражают. По словам Гилла, Пеннант и Коббет (два наиболее известных автора путевых заметок) в срав­нении с Уэсли «не более чем праздношатающиеся». Всякого, кому довелось сопровождать Уэсли, ожидали изнурительные испытания. Пришлось их перенести и Дункану Райту. Он неоднократно сопро­вождал Уэсли в поездках 1765—1766 гг., однако понял, что не может продолжать путь: «Слишком уж непосильный опыт, пришлось от­ступить». В «Дневнике» содержится красочное описание того, как Уэсли и Райт чуть не лишились жизни в зыбучих песках Солвей-Фёрз. Вероятно, это была последняя капля, переполнившая тер­пение Дункана — при том, что ему было лишь тридцать лет отроду, а Уэсли уже достиг шестидесятитрехлетнего возраста.

Джон Уэсли сделал для себя правилом никогда не разочаровы­вать общину, если этого можно было избежать, и нарушалось пра­вило крайне редко. Ни жара, ни холод, ни дождь и ветер, ни град и снег не мешали ему нести весть о жизни и свете блуждающим во тьме людям. 14 марта 1769 г., в пять утра, Уэсли, как обычно, про­поведовал большой толпе в Страуд. У него была договоренность, что к полудню он появится в Тьюксбери; его ждали в доме непода­леку от города. Однако неожиданно возникло препятствие - река Северн разлилась, затопив окрестности, — и Уэсли склонялся к то­му, чтобы отправиться сразу в Вустер, куда он думал попасть позже. В это время появился человек, который сообщил, что со всех сто­рон съехались члены общины Тьюксбери, и Уэсли решился. Люди искренне ждали встречи с ним, и он не пожалел о трудном пути. Он признавался, что поездка по размытым дорогам была трудной, и что он несколько подустал, когда добрался до Вустера. Но уже око­ло шести часов вечера он произнес проповедь в райдинг-хаусе, по­сле чего с трудом протиснулся сквозь орущую, толкающуюся, неуправляемую толпу. Все это он считал делом вполне естественным, таков был типичный рабочий день странствующего евангелиста.

В мае 1778 г. Уэсли странствовал по Ирландии; путь его лежал из Каслбара в Слайго. Ему пришлось выбирать одну из двух дорог. Более короткая пролегала по болотам, и так как проводник пока­зался надежным, Уэсли и его спутники решили рискнуть. Первые два болота они преодолели вполне успешно, однако в третий раз им понадобилась помощь. На выручку подоспели семь-восемь ир­ландцев. Один из них вынес Уэсли на плечах — об этом событии он с гордостью вспоминал до самого смертного часа. Другие вывели лошадей и затем успешно вытащили экипаж. Уэсли решил, что все худшее позади, но не тут-то было: впереди оказалось еще одно бо­лото. Уэсли помогли выбраться, и он пошел пешком. Его спутники остались возиться с застрявшим в грязи экипажем. С большим тру­дом они наконец, справились и догнали Уэсли. Но евангелист даже в такой задержке увидел особый смысл, потому что по дороге он встретил бедняка, которому подал гинею и, несомненно, сказал слово об Иисусе.

В суровые зимы XVIII в. Уэсли пришлось много бороться со снежными заносами. Так, в 1770 г. 25 апреля Пертширские нагорья еще были покрыты густым снежным ковром. Уэсли со спутниками ехал из Данкелда через горы; по мере того как они поднимались ехать становилось все труднее. Ночь они провели в Далуинни (по словам Уэсли, самая чудесная гостиница в Шотландии). На следу­ющее утро им сообщили, что снега за ночь выпало очень много и дальнейший путь невозможен; три молодые женщины уже погибли в заносах. «Все же мы решили, с Божьей помощью, пройти, сколь­ко сможем. Однако уже к полудню пришлось окончательно остано­виться. Лавина, сошедшая с горных вершин, перекрыла дорогу. Мы спешились и стали на ощупь пробираться вперед, беря то влево, то вправо, часто останавливаясь. Так мы без потерь добрались до Дальмигейви, а до захода солнца оказались в Инвернесс». Можно вспомнить слова, некогда сказанные Томасом Гарфортом, этим «добрым ревнителем», как назвал его Ричард Бердселл. Бывалый старый методист заявил, что он «и гроша ломаного не даст за чело­века, который ради Иисуса Христа не побредет по уши в снегу».

Уэсли был пунктуален и обычно старался прибыть вовремя, на­перекор всем сюрпризам погоды. Но порой о его визитах договари­вались без его ведома, что приводило к неожиданным накладкам.

4 июля 1786 г. Уэсли сообщили, что его ждут в Белпер (Дербишир). В это время он направлялся из Шеффилда в Ноттингем. «Меня со­всем не вдохновляло, — признается он, — свернуть с наезженной до­роги и добираться до заброшенной общины». Когда он, наконец, прибыл на место, то сразу же, не отдохнув и не подкрепившись, от­правился на рыночную площадь и, встав под большим деревом, за­свидетельствовал: «Сия же есть жизнь вечная, да знают Тебя, едино­го истинного Бога, и посланного Тобою Иисуса Христа» (Ин. 17:3). Нередко Уэсли, как и Господу, не хватало времени поесть.

Самый длинный переход за один день описан им в «Дневнике» от 15 июня 1750 г.²⁵ Весь предыдущий день, с пяти утра почти до одиннадцати вечера, он провел, с небольшим перерывом, в седле. В два часа утра его разбудила компания друзей из Уотерфорда, по­страдавших от разбушевавшейся толпы. В четыре он отправился в путь и к полудню достиг Килкенни. Неудивительно, что его лошадь вскоре выдохлась, и он был вынужден сменить ее. Около одиннад­цати часов вечера он решил остановиться в Эмо, но хозяйка гости­ницы отказалась говорить с ним и спустила четырех собак. Ему ни­чего не оставалось, как поскакать в Баллибритас, где он лег спать только в полночь. Уэсли считает, что проехал пятьдесят ирландских миль, что соответствует девяноста английским. На самом деле об­щая длина пути не превышала шестидесяти пяти миль, но и такое расстояние очень трудно преодолеть верхом.

И в дальнейшем Уэсли нередко совершал необыкновенно даль­ние поездки. В феврале 1745 г. он выехал из Лондона с Ричардом Моссом, одним из обращенных им в Фаундери, направляясь в Ньюкаслапон-Тайн. Сначала им пришлось преодолевать болота и водные преграды, потом снежные и ледяные заносы. Последнее ис­пытание было самым тяжелым, поскольку ледяная корка, образо­вавшаяся поверх подтаявшего снега, превратила землю в настоящее стекло. Потом снова повалил снег, и Гейтсхед-Фелл «казался непро­ходимой белой пустыней». Даже зная местность, они чуть не заблу­дились и только благодаря чьей-то помощи нашли дорогу в Нью­касл. За шесть дней они проехали 280 миль, то есть примерно по пятьдесят миль в день, в невероятно трудных условиях. «У меня было много тяжелых поездок, — писал впоследствии Уэсли, — но эта — единственная в своем роде. На меня обрушились все напасти сразу: Ветер, град, дождь, снег, гололед. Впрочем, это уже в прошлом — те Дни никогда не вернутся, и потому их словно и не было».

В восемьдесят четыре года Уэсли предпринял особенно долгое и трудное путешествие из Манчестера, где была ежегодная конфе­ренция, в Саутгемптон, откуда на судне он достиг Нормандских островов. Начало поездки пришлось на полночь воскресенья, по­сле тяжелого дня, когда Уэсли проповедовал и встречался с пред­ставителями местной общины. Дилижанс несколько раз ломался. Добравшись до города только в понедельник вечером, Уэсли сразу отправился в дом собраний, где произнес проповедь. В довершение ко всему, ему пришлось встать на следующее утро даже раньше обычного и нанимать перекладные, что было не всегда легко. По прибытии в Саутгемптон у него еще оставались силы, чтобы произ­нести проповедь и послушать Марианну Дэвис, которая развлекала публику игрой на инструменте под названием «гармоника», изо­бретенном Бенджамином Франклином.

Несколько слов нужно сказать и о средствах передвижения, ко­торыми пользовался Уэсли. В основном он ездил верхом, но при необходимости мог идти пешком. «Уэсли был незаурядным пеше­ходом», — отмечает Телфорд. В течение года, предшествующего поездке в Джорджию, Уэсли проповедовал в церквях в окрестнос­тях Оксфорда и прошел тогда более тысячи миль. Многие свои пу­тешествия по континентальной Европе в 1738 г. Уэсли также про­делал пешком. Страсть к пешим прогулкам никогда не оставляла Уэсли. В июне 1758 г. он готовился покинуть Каслбар (Ирландия). В четыре часа пополудни ему подали лошадь, еще не взнузданную и не оседланную, и он отправился из города пешком. Через некото­рое время его настиг несущийся галопом всадник. Он так торопил­ся догнать Уэсли, что оба упали. В другой раз он прошагал семь или восемь миль, прежде чем слуга нагнал его в экипаже. 6 сентяб­ря 1788 г., в восемьдесят пять лет, Уэсли прошел пешком из Кингсвуда в Бристоль и сожалел, что друзья отговаривали его от этой за­теи: «Какой ужас - пройти пешком четыре-пять миль! Стыдно, что методистский проповедник, находясь в полном здравии, находит это затруднительным».

Но конечно же, говоря о Уэсли, мы справедливо представляем его в образе всадника. Конная статуя на переднем дворе Нью-Рум в Бристоле, выполненная покойным Гордоном А. Уокером, верно ухватывает его черты. Удивительно, что это единственная скуль­птура в мире, которая изображает Уэсли верхом (разве что еще ее копия в Вашингтоне, в Уэслианской теологической семинарии).

Глядя на нее, мы видим подлинного Уэсли. Он и его лошадь были столь нераздельны, что д-р Дж.Е. Раттенбери, с присущей ему экс­центричностью, однажды назвал Уэсли «евангелическим кентав­ром». Не случайно биография Уэсли, написанная проф. Амфри Ли, носит название «Всадник Господень». Как говорил сам Уэсли, «мне надлежит провести всю жизнь верхом». Так он ее в основном и провел.

Уже в начале своего служения Уэсли научился использовать седло вместо библиотечного стула. «Почти тридцать лет назад, — писал он в марте 1770 г., — я думал: как же так получается, что ни одна лошадь ни разу не оступилась, когда я читал? (Историю, фи­лософию и стихи я обычно читал в седле, оставляя прочие занятия на другое время). Этому нет никаких объяснений, кроме един­ственного: я бросал поводья и предавался размышлениям. Реши­тельно утверждаю: я проезжал по сотне миль, но не припомню, что­бы какая-нибудь лошадь (за исключением двух, которые в любом случае свалились бы) упала или хотя бы заметно оступилась, в то время как я ехал, бросив поводья».

Уэсли всегда проявлял особую заботу о лошадях и настаивал, чтобы его проповедники делали то же самое. Порой его подводили те, кто смотрел за лошадьми. Однажды осенним утром 1768 г., в пять часов, он выехал из Лондона и обнаружил, что лошадь слабо подкована. Ему удалось добраться только до Кол ни. Там он запла­тил за то, «чтобы были подкованы все четыре копыта и охромели обе передние ноги», - с мрачной иронией замечает Уэсли. Только когда лошадь доковыляла до Хоклиффа, «честный и умелый куз­нец» поправил дело³⁷. Это было, кстати, поскольку дальше путь про­легал через Уитлберийский лес по густой и высокой траве.

В последующие годы Уэсли все чаще использовал экипаж, он уже не выдерживал долгих поездок верхом. Ездить ему приходилось не в королевском ландо, а на «громыхающей старой телеге», как ее охарактеризовал пожилой методист из Ярма³⁹. В 1772 г. объявили о сборе пожертвований на покупку нового экипажа. Фаэтон, в кото­ром он соорудил книжный шкаф, Уэсли использовал как кабинет, приемную, библиотеку и личную часовню. Здесь было удобно уеди­няться, работая над документами. Он не покидал экипаж даже на борту судна, если море было спокойным.

Иногда Уэсли нанимал или одалживал карету. В XVIII в. фаэто­ны служили чем-то вроде извозчика или такси, но они не всегда были доступны. В декабре 1782 г. Уэсли смог раздобыть только от­крытый экипаж, чтобы добраться из Лутона в Сент-Альбанс. Было очень сыро, и он сильно простудился. Во время последней поезд­ки в Ирландию он однажды днем направлялся в Тандараджи, когда у его экипажа лопнул железный остов передней оси. Уэсли со свой­ственной ему решимостью отправился пешком, хотя ему шел во­семьдесят шестой год. Через некоторое время он так устал, что вы­нужден был остановиться в гостинице и послал в Банбридж за эки­пажем. Деньги были потрачены впустую: не успел он проехать и мили, как его встретила жена пастора; услышав о поломке, она по­слала за Уэсли собственную карету.

Главным средством общественного транспорта в XVIII в., пред­назначенным для дальних путешествий, были «общественные эки­пажи». Хотя к концу жизни Уэсли они стали несколько удобнее, все же нанять «дилижанс», как их еще называли, считалось делом рискованным. Германский пастор Карл Филипп Мориц рассказы­вает о своей поездке из Лестера в Лондон в 1782 г.: добравшись до места, он выглядел как «буйно помешанный», после «даже не путе­шествия, а непрерывного движения в закрытом ящике». Мы чита­ем о таких же поездках Уэсли из Лондона в Солсбери, из Эдинбурга в Глазго, из Норвича в Колчестер, из Бристоля в Лондон, если огра­ничиться только несколькими примерами.14 августа 1782 г. Уэсли направлялся в Бристоль после конференции в Лондоне, когда в час дня пассажиров предупредили, что дальше по дороге разбойники останавливали и грабили ранее проследовавшие дилижансы. «Я не почувствовал беспокойства, — объясняет Уэсли, — поскольку знал, что Бог позаботится о нас. Так и произошло: прежде чем мы добра­лись до места, всех разбойников схватили. Ранним полднем мы мирно и благополучно добрались до Бристоля». В 1777 г. он с бла­годарностью отметил: «Я колесил по всем дорогам, днем и ночью, в течение этих сорока лет, и еще ни разу мне ничто не воспрепятство­вало».

Уэсли путешествовал и судном, когда нужно было переплыть Ирландское море или Ла-Манш. Подплывая к Гернси в августе 1787 г., он чудом избежал гибели. Ветер был столь сильным, что ка­питан повернул к Олдерни, однако пытаясь пристать к берегу, суд­но чуть не разбилось: «Мы плыли среди скал, море бушевало — но ветра не было. Продолжайся это, мы бы разбились. Мы стали мо­литься, и мгновенно поднялся ветер. К заходу солнца мы пристали к берегу. Хотя мы спали впятером в комнате, сон наш был мир­ным». На море и на земле Провидение хранило Уэсли от беды все пятьдесят лет его проповеднических странствий.

Сказав о том, как пять человек спали в одной комнате, нетрудно перейти к помещениям, в которых приходилось останавливаться Уэсли. Хотя он мог и пожелать, а то и потребовать удобства, прили­чествующего джентльмену, и даже гораздо более скромных удобств гостиницы, он был готов принять все, что ему предлагали. Уже в начале своих пастырских странствований он приучился при необ­ходимости терпеть лишения. В «Дневнике» Джона Нельсона есть незабываемая сцена, как он и Уэсли спали на полу в Сент-Айвс. Уэсли использовал в качестве подушки пальто Нельсона, а тот под­ложил под голову «Комментарии к Новому завету» Беркитта. Однажды в три часа утра, после того, как уже две недели Уэсли про­мучился на жестком ложе, он повернулся к Нельсону, ткнул его в бок и пошутил: «Брат Нельсон, будем радоваться... кожа стерлась пока только на одном боку».

На самом деле Уэсли предпочитал жесткую постель мягкой. В Великую пятницу 1770 г. в Хактоне, деревне близ Карлайла, ему предоставили «жесткую, чистую постель», и он «мирно почивал». Однажды, когда он находился в Ярме вместе с Джорджем Мерри-уэзером, слуга видел, как его кучер энергично скатывает и раскаты­вает перину, чтобы придать ей необходимую жесткость. При этом он не испытывал особой радости от перспектив делить комнату с незнакомцами. Оказавшись в Бизоре (Корнуэлл), Уэсли призна­вался: «Я не очень доволен жильем. Постель была вполне хороша, но мне не слишком нравилось обитать в одной комнате еще с од­ним человеком и его женой. Поэтому я с готовностью принял при­глашение от м-ра Пейнтера и мы отправились в Труро».

Порой ему бывало слишком холодно. 15 декабря 1788 г., когда кровь в жилах все равно стыла бы от мороза, он ночевал в школе мисс Тьюлон, в Хайгейте. Эту ночь Уэсли называл самой холодной в его жизни. Дом располагался на вершине холма, и восточный ве­тер дул прямо в окно, которое было далеко не герметичным. Часы пробили одиннадцать, двенадцать, час, а потом Уэсли пришлось одеться, поскольку у него свело руки и ноги. Иногда, напротив, было слишком душно; так, он рассказывает о своем пребывании в Миллерсбан в 1752 г.: «Что касается моего жилища, то я лично вы­брал бы другое, но Провидение всегда делает верный выбор. Спать мне пришлось почти что в подвале, а комната служила и спальны­ми покоями, и винным погребом. Поначалу меня мучила скорее теснота, чем духота, но я продырявил бумажное оконце (бумага бы­ла вставлена в раму вместо стекла), и немного свежего воздуха по­зволило мне крепко проспать всю ночь».

Кабинет проповедника в Террихуган (Ирландия) был специ­ально построен для Уэсли. Хорошо, что тот был маленького роста, поскольку высота комнаты составляла всего шесть футов. Пло­щадь составляла 9x7 футов; пол был глиняным. Однако Уэсли со­хранял способность шутить над «мраморными стенами, которые в просторечии называют глинобитными». Однако самые «аромат­ные» воспоминания сохранились у него о Полперро; «Комната, в которой нам предстояло поселиться, была забита сардинами и морскими угрями. Запах был слишком резок для меня. Поэтому я не слишком расстроился, когда один из наших друзей пригласил меня переночевать в его доме». Впрочем, Уэсли могли вспом­ниться не столь мрачные эпизоды; в Англии и Ирландии его при­нимали и в роскошных апартаментах — например, Балби-Холле близ Селби, Портвуд-Холле близ Стокпорта, а также в резиден­ции лорда Мойра близ Дублина. Но прежде всего его радовало общение с многочисленными христианами по всей земле, богаты­ми и бедными.

В день рождения 1788 г., размышляя о своей жизни, Уэсли заме­тил, что с появления на свет никогда не страдал бессонницей.

Он добавил, что будучи усталым, мог уснуть в любое время, днем или ночью. Умение отключиться на несколько минут было присуще, помимо него, и другим людям сильной воли; особенно известен среди них Уинстон Черчилль. Это, вероятно, способство­вало тому, что Уэсли даже в трудные годы отличался крепким здо­ровьем, тем более что в юности он был довольно хилым.

Принимая во внимание необыкновенный послужной список Уэсли-евангелиста, трудно поверить, что однажды его обвинили в легковесном отношении к жизни. Разумеется, сделала это ненор­мальная женщина. Он заявила, что Господь открыл ей истину об Уэсли: тот копил сокровища на земле, жил в роскоши и проявлял интерес только к еде и питью. Уэсли ответил в характерном для не­го духе: «Я сказал ей, что Богу больше известно обо мне; и что если бы Он и послал ее с вестью, то с более уместной». Молитва «хоро­шего человека, епископа Стратфорда» часто звучала из его уст и в полной мере воплотилась в его служении: «Господи, дай мне про­жить не без пользы!»

Никто не нашел более точных слов, чтобы воздать дань Уэсли, чем Флетчер в 1771 г., когда Уэсли еще в полном объеме осущест­влял свое служение. Флетчер увидел, как он пролетает «с неустан­ным пылом по трем странам, призывая грешников покаяться и припасть к исцеляющему источнику крови Христовой. Неся на се­бе бремя почти семидесяти годов и забот о тридцати тысячах душ, своим неослабевающим рвением и нескончаемым трудом он слу­жит живым укором молодым служителям Англии, а может, и всего христианского мира. Он великодушно трубит в евангельский рог и проезжает верхом двадцать миль, прежде чем ученые мужи, прези­рающие его труд, отрываются от своих пуховых подушек. Как он начинает день, неделю, год, так и завершает их, всегда сосредото­ченный на служении во славу Искупителя и ради блага человече­ской души».