Journal 5:23

Уэсли стал странствующим евангелистом, проповедником на от­крытых местах, потому что это был единственный способ до­стучаться до сердец всех людей, кому еще не довелось открыть Бога. Его слушателями становились главным образом те, кто ока­зался вне традиционного церковного окормления. Это уже само по себе указывало на неспособность Церкви выполнять надлежащую функцию: ведь согласно требованиям Нового Завета, Церковь прежде всего должна привести Христа к людям и людей ко Христу. Положение, сложившееся в XVIII в., которое иначе как ненормаль­ным назвать нельзя, показывает, насколько тогдашняя Церковь отошла от своих первоначальных норм. Пока Церковь не становит­ся открытой, она не соответствует собственной природе.

Изучение уэслианских общин, их состава, характера, поведения — Дело увлекательное и вместе с тем весьма полезное. Оно помогает глубже понять еще один аспект евангельского служения Уэсли. Именно в таком противостоянии, лицом к лицу, как нам видится, и

рождается та искра, что завоевывает души. Толпа, окружавшая им­провизированную кафедру Уэсли, представляла собой подлинный срез британского общества XVIII в.; в ней можно было встретить представителей всех социальных групп. Но основная часть паствы все же состояла из бедняков. Уэсли был прежде всего апостолом тех, кого Маркс называл «пролетариями» — обычных людей, с ра­достью внимавших проповеднику.

В своих «Воспоминаниях» Джеймс Хаттон оставил нам яркое описание аудитории Уэсли: «Это были самые разные люди, собрав­шиеся абсолютно случайным образом; один надрывно кричал «Ура!», рядом другой стенал, каясь в грехах; кто-то толкался, а кто- то провозглашал аллилуйю. То была смесь крайних проявлений до­бра и зла... Воры, проститутки, шуты, люди из всех слоев общества. Здесь было и несколько известных людей, изредка попадались об­разованные, купцы и много простого народа, никогда не ходивше­го в церковь. Все они собирались в толпы и обретали благочестие»¹. Последняя фраза — ключевая для понимания того, что стояло за всей этой суетой: вот зачем Уэсли придавал такое значение этим собраниям. Разумеется, он поначалу сомневался не меньше своих критиков в том, как поведет себя столь разношерстная толпа. Его эмоциональные срывы почти неизбежно были связаны со слишком большим количеством народа - однако ему было достаточно того, что люди «обретали благочестие». Он судил обо всем по «плодам», по практическим результатам.

У нас нет возможности точно подсчитать, сколько людей собира­лось на его проповеди. Современные методы и инструменты расче­тов в то время были неизвестны. Никаких регистраторов и турнике­тов не существовало. Нам приходится опираться только на собствен­ные заключения Уэсли, сверяя их по возможности с сообщениями других свидетелей. Как и проповедники последующих поколений, Уэсли был склонен завышать число людей, приходивших на его службы. Может показаться странным, что человек, в других случаях бесстрастный и точный в оценках, здесь проявляет необъективность. Но, скорее всего, Уэсли переусердствовал в статистике из-за того рвения, которым наградил его Господь. Поэтому к приводимым им цифрам следует относиться с известной осторожностью.

В марте 1748 г. Уэсли заинтересовался состоянием общины в Дублине. Он нашел, что отчеты, которые ему регулярно высылали, оставляли слишком уж радужное впечатление. Так, он ожидал, что число членов общины возросло до 600—700 человек. В действитель­ности же, со времен его последнего посещения Дублина, это число выросло с 394 до 396. «Пусть это будет всем нам предупреждением: так мы предаемся ненавистной привычке — изображать несуще­ствующее. Давайте считать делом совести всякое самовосхваление и превозношение. Лучше преуменьшить истину, чем ее преувели­чить. Из всех людей мы должны быть самыми аккуратными в том, что говорим — чтобы никакое наше слово не пропало втуне». Сам Уэсли, несомненно, следовал этому принципу, о чем свидетель­ствуют его собственные отчеты об общинах и числе обращенных. Только в оценках количества слушателей он допускал ошибки. Вероятно, это происходило не из желания представить ложную картину, на что бы он никогда не пошел, но в силу реальных слож­ностей — не так просто привлечь тысячи людей. Кроме того, иногда его могли и ввести в заблуждение.

21 сентября 1773 г. Уэсли проповедовал в Гвеннапском карьере и насчитал 32 тыс. слушателей - самое большое число за всю его жизнь. Поскольку карьер сохранился до сих пор, очевидно, что ни о чем даже близком к этой цифре речи идти не может. Однако нам известно, что нынешнюю его форму карьер получил в 1806 г.; как он выглядел раньше, мы не знаем. Некоторые готовы защищать данные, приведенные Уэсли. Из других мест «Дневника» ясно, что Уэсли сначала рассчитывал площадь территории, занятой слушате­лями, а потом - их количество, предполагая, что на одном квадрат­ном ярде могут в среднем находиться пять человек. Подобные рас­четы вряд ли удовлетворят топографов, и вероятность ошибки была довольно высока.

Но даже если учесть невольное преувеличение, количество слу­шателей должно быть колоссальным в сравнении с тем, что могли собирать церкви. Еще удивительнее, что люди год за годом собира­лись в тех же местах, и число их неизменно возрастало. «Джон Смит» объясняет такое небывалое количество людей на собраниях тем, что последние отличатись «новизной и непредсказуемостью», словно «разносчик чудодейственных снадобий танцевал на кана­те». Но Уэсли не был шарлатаном. Ведь сама по себе новизна бы­стро теряет свою привлекательность. Ничто, кроме Евангелия, не могло бы собирать растущие толпы на протяжении полувека. По возвращении в Мурфилдс в 1755 г., Уэсли нашел, что людей собра­лось даже больше обычного. «Удивительно, — заметил он, — что они не удовлетворили своего любопытства, слушая одно и то же почти сорок лет».

Иногда происходили события, которые отрывали часть людей от проповеди, например, ярмарка или базар, бега (Честер), неделя выездного суда (Клонмел). Случались всеобщие выборы, как в 1768 г. (Кокермаут). Иногда в городе давали представление бродя­чие музыканты или показывали пантомиму (Дивайз). Но боль­шинство таких событий как раз побуждало людей отправляться в город, и аудитория Уэсли скорее должна была увеличиться, а не уменьшиться. Он никогда не упускал возможности для евангелизации. В Бервик-апон-Твид проходили похороны молодого человека, наследника большого состояния, погибшего в расцвете лет. Почти все жители собрались на церковном кладбище. После похорон Уэсли, стоя у могилы, проповедовал о Христе, Который есть вос­кресение и жизнь. Потом он записал: «Много народу пришло про­ститься с покойным, среди них столько прекрасных молодых лю­дей и военных!»

В ряде случаев народ намеренно отвлекали от проповеди. В Пристдауне, близ Бристоля, специально нанятые два человека на­чали распевать баллады, но смолкли, когда Уэсли прервал пропо­ведь и предложил слушателям заглушить их пение псалмом. В Атлоне «человек на красивом гарцующем коне отвлекал большую часть аудитории». Это случилось посреди проповеди. Уэсли помед­лил секунду, а затем, возвысив голос, сказал: «Если среди вас кто полагает, что любоваться гарцующей лошадью важнее, чем слушать Евангелие Христово, прошу, удалитесь». «Они приняли упрек, — за­писывает Уэсли в «Дневнике», — основная часть сразу повернулась ко мне и слушала с удвоенным вниманием». В Бристоле проповедь прервал вербовщик, который скрутил одного из слушателей.

Случались самые разные происшествия, и собрание неоднократ­но прерывалось по непредвиденным причинам. Последствия могли бы стать ужасными, людей было очень много, но чудесным образом ничего не происходило. В Стоунси-Гейт (Пеннинс) в шесть часов утра большая толпа заполнила двор и прилегающую дорогу. Многие сидели на длинном парапете, составленном из больших камней. Во время проповеди парапет рухнул, однако пострадавших не было. Никто не вскрикнул и даже не изменил позы, все просто медленно опустились на землю, «казалось, они сидели у основания парапета точно в том же положении, что раньше на нем самом».

27 октября 1739 г. Уэсли проповедовал в Тернерс-Холл (Депт­форд), в диссентерском доме собраний; людей набилось до предела, тысячи две человек. Он начал разъяснять Слово Божье, и тут сло­малась центральная балка, служившая опорой полу. Пол начал про­седать; однако дня на два раньше хозяин заполнил подвал бочками с табаком, которые и послужили надежной опорой. Уэсли даже не прервал проповеди. 7 июня 1788 г. в Стенхоупе собрание должно было состояться в пять утра в большой молельне на верхнем этаже. Прежде чем Уэсли начал говорить, центральная балка переломи­лась, и пол тоже стал проседать. Послышался крик; «Комната пада­ет!» Но панике поддался только один человек, выпрыгнувший из окна, а пострадала только собака, на которую он обрушился всем своим весом. Остальные вели себя спокойно, и Уэсли закончил про­поведь на улице. Число его слушателей еще больше увеличилось за счет тех, кто пришел узнать, что же произошло.

Но хватит говорить о ревнивом соперничестве и неожиданных происшествиях. Обратим внимание на более серьезные вещи, а именно — на бесчинства толпы. Для этого мы опять вернемся к со­ставу аудитории. Как мы уже говорили, она состояла главным обра­зом из бедняков, что соответствовало принципиальной позиции Уэсли. Он делал самое сложное в благовествовании — стремился достучаться до простого человека. Ему внимали трудящиеся люди. Нищета в XV1I1 в. была ужасающей, и беднейшие слои общества существовали на грани выживания. Они составляли значительную часть населения. Германский пастор Фридрих Август Вендеборн еще в 1791 г. писал, что «ни в одной другой стране не увидишь столько бедняков, сколько в Англии».

«Сегодня трудно себе представить, насколько низок был уро­вень жизни среднего рабочего, — пишет д-р Маршалл, — сколь ту­пы, невежественны и жестоки были бедняки, особенно город­ские... При таких условиях жизни огромной массе людей было очень трудно следовать хоть каким-то твердым моральным нор­мам. Чрезмерная скученность порождала сексуальную распущен­ность. Крайняя бедность заставляла идти на воровство и грабежи, как единственную альтернативу голоду... Это было тяжкое, суро­вое время для английского народа, который почти начисто лишил­ся жалости». Но у Бога сострадание есть, и Он послал человека по имени Джон проповедовать Евангелие бедным. Сегодня модно от­носиться к трудам Уэсли с презрительной усмешкой, словно, что­ бы утешить человека, он предложил ему снотворное. Получается, что Уэсли — кто-то вроде духовного наркоторговца. Тем самым, по существу, можно не заметить того огромного объема практической работы, которую осуществлял он и его последователи. Именно он основал благотворительные аптеки и помог бедным защитить свои скудные сбережения через кассы взаимопомощи. Он основал школу для шахтерских детей в Кингсвуде и сиротский дом в Нью­касле. Он способствовал развитию кооперативной деятельности среди неимущих и поощрял Странноприимное Общество, оказы­вавшее неотложную помощь²⁶. Уэсли делал все, что было в его ду­ховных и физических силах. Однако нынешние критики стремятся приуменьшить результат его воздействия на человеческую лич­ность. Духовный фактор сводится к минимуму. И все же то, что Уэсли сотворил по благодати Божьей для душ бедняков, нельзя так легко отбросить. Он помог сохранить надежду в чрезвычайно пе­чальные времена.

Он не делал секрета из того обстоятельства, что в первую оче­редь он послан к бедным: «Я терплю богатых и люблю бедных, по­этому трачу на них почти все свое время». «Я люблю бедных, — повторил он впоследствии. — Во многих из них я нахожу чистую, подлинную благодать, не замутненную притворством, неразуми­ем, вычурностью» (слово «благодать» не имеет здесь богословского содержания, а указывает скорее на природное достоинство и при­влекательность человека). Но об их благосостоянии никто не за­ботился, это были изгои английского общества; церковь же либо не желала, либо не имела возможности опекать их. Паства оста­лась без пастыря, и Уэсли принял ее всей душой. Здесь и следует искать, в первую очередь, ключ к его успеху. Он любил людей. По определению д-ра Маршалла, он стал «пастырем толпы»²⁹. Потому его и называли Франциском Ассизским XVIII в.

Прежде всего Уэсли позаботился о шахтерах Кингсвуда. Тогда он впервые узнал о положении бедных. Он не мог забыть их мрач­ные лица и страстно желал рассказать им о Том, Чьи руки, прежде чем их пригвоздили к кресту, укрепил суровый труд. Условия рабо­ты в шахтах были неимоверно тяжелы и опасны. Уголь все еще до­бывали вручную, а лампу Дэви, облегчающую труд шахтера, еще не изобрели. Сквернословили шахтеры отчаянно, другие бедняки боя­лись их, до того они были грубы и черны от въевшейся в них уголь­ной пыли. Когда Уэсли был призван рассказать им о Христе, ему пришлось иметь дело с самым ненавистным из социальных слоев. Но эти люди слушали, и многие из них обратились. А если Еванге­лие могло их тронуть, значит, оно может тронуть всякого. Первая встреча в апреле 1739 г. убедила Уэсли в том, что значит Радостная Весть для изгоев. С тех пор шахтерские районы стали для него из­любленным местом проповеди. Гейтсхед он называл «северным Кингсвудом»³⁰. В Плесси собирались его «любимые слушатели», хо­тя поначалу он не понимал, что хлопок по спине — это знак одобре­ния³¹. На одной из замечательных гравюр в «Англии Джонсона» по­казан вход в угольную шахту недалеко от Вросли — Уэсли должен был знать это место очень хорошо, поскольку бывал здесь и расска­зал историю об одном из шахтеров.

Среди других рабочих, упомянутых им - шахтеры Нентхеда и Сент-Ивса, сталелитейщики Бертон-Форджа, медники Бристоля, угольщики Сент-Хелене и Хейла, стекольщики Белест-Хиллс, ка­менотесы Шипхема, судостроители Уэрсайда и Тайнсайда. Он не упустил из виду сельскохозяйственных рабочих, прядильщиц и ткачих. Кроме того, он упоминает рыбаков и рабочих, обслужива­ющих баржи.

Как и в Оксфорде, Уэсли посещал работные дома и тюрьмы. Условия там были чудовищные, но его это не останавливало. Одним из первых он стал ратовать за реформы. 3-го февраля 1753 г. он побывал в тюрьме Маршалси, которую назвал «рассадником всевозможных пороков». Обратим внимание на его вывод: «Сты­дись, человек, что на земле существует такое место, такая адская картина! Стыдитесь, те, кто носит имя Христа, что в христианском мире кому-то нужны тюрьмы!» Служение осужденным в Тайберне, где ему помогали, в числе прочих, Сайлас Толд и Сара Питерс, заслуживает отдельного рассказа. «Я проповедовал перед осужден­ными преступниками в Ньюгейте, — писал он 26 декабря 1784 г. из Лондона. — Сорок семь приговоренных к смерти. Когда они пере­двигались, в лязге цепей было что-то ужасное. Но когда прозвучали слова: ‘На небесах радость об одном раскаявшемся грешнике боль­ше, нежели о девяносто девяти, не нуждающихся в раскаянии’, во­царилась полная тишина. Ни малейшего звука не доносилось ни со стороны приговоренных, ни со стороны прочих узников. Сила Господня присутствовала здесь в самой полной мере, и у большин­ства были слезы на глазах. Несколько дней спустя двадцать человек Умерло, пять из них ушли с миром».

В «Дневнике» Уэсли нередко упоминает о том, что среди слуша­телей были солдаты; очень часто он отправлялся проповедовать в казармы. Особую заботу он проявлял о положении солдат и однаж­ды написал о них мэру Ньюкасла-апон-Тайн. Больше всего он мечтал привести их ко Христу, но порой ему было сложно донести до них свою мысль. Как-то он признался после проповеди на Таун-Мур в Ньюкасле: «Они нисколько не шумели, с самого начала и до конца, и все же я не мог достучаться до их сердец. Слова ученого не повлияли на них в той же степени, как команды драгуна или грена­дера». В Солсбери, в 1759-г., среди слушателей были гэмпширские ополченцы, однако Уэсли пришлось признать, что слова его на этот раз «как музыка для лошади»⁴⁰. Но случалось и по-другому, под влиянием Уэсли многие солдаты обратились. Как отмечает Вульями, он всегда был популярен среди них, поскольку они «восхища­лись его смелостью и настоящей мужской выправкой».

Уэсли очень любил детей, и всегда был рад видеть их на собра­ниях. Он часто упоминает о них. Иногда дети шумели и мешали проповедовать, но в большинстве случаев он отмечает их превос­ходное поведение и внимание к Слову Божьему. Очевидно, Уэсли не принадлежал к тем, кто считает ребенка неспособным услы­шать истину Божью. Он даже устраивал особые детские собрания в пять часов утра, и понимал, что для такой деятельности нужен особый дар.

Хотя миссия Уэсли была обращена, главным образом, к трудя­щимся людям, не надо думать, что он безразлично относился к остальным или что они не бывали на его собраниях. Однако они составляли лишь малую часть, и его больше волновало, как же до­стучаться до сердец большинства. Довольно часто в задних рядах толпы мелькали мелкопоместные дворяне, хотя обычно они пред­почитали оставаться в удобных экипажах. 14 июня 1739 г., в Мур­филдс, он «проникся горячим сочувствием к богачам, которые то­же были здесь. Я специально обратился к ним; некоторые, кажет­ся, остались, а другие помчались прочь в своих экипажах от такого неотесанного проповедника»⁴⁵. В целом отношение это не слиш­ком его огорчало. По его словам, в Бандоне, в 1775 г., «все вели се­бя прилично, за исключением трех-четырех милых джентльменов, которые, я думаю, вообще ничего не смыслили»⁴⁶. При необходи­мости он мог осадить аристократа, который вел себя вызывающе. Так, в Киртоне (Линкольншир) собралась большая и представи­тельная толпа слушателей. «Прямо передо мной стоял некто, по ВИДУ джентльмен, который не снимал шляпы даже во время молит­вы. Я едва сдержался, чтобы не поведать ему одну историю. На Ямайке негр, проходя мимо губернатора, снял шляпу. То же сделал _и губернатор. Когда кто-то выразил удивление, губернатор отве­тил: 'Сэр, мне было бы стыдно, если бы у нефа манеры были луч­ше, чем у губернатора Ямайки’».

Уэсли не всегда рассыпался в комплиментах и перед женщина­ми. Некоторые девушки, хотя и привлекательные, отличались крайним легкомыслием; их он называл «прелестными бабочка­ми». В Ливерпуле 6 апреля 1768 г. собралось множество народа, «но некоторые прелестные, беспечные, порхающие существа не ве­ли себя так же пристойно, как слушатели в Уигане». На следую­щий год, когда Уэсли проповедовал в Манорхамильтоне, в зале су­дебных заседаний, все вели себя прилично, «за исключением одной дамы, которая смеялась почти без умолку. Она знала, что смеяться не над чем, но находила свой смех чарующим».

Объем книги не позволяет нам подробно рассказывать о других слушателях Уэсли — фермерах, юристах, духовенстве и нонконфор­мистских служителях, выпускниках университетов и гражданских лидерах. Нужно упомянуть и об иностранцах, особенно немцах из Ньюкасла-апон-Тайн, Бедфорда и пфальцграфской колонии под Баллингрейном в Ирландии, откуда вышли Барбара Хек и Филипп Эмбери, основатели методизма в Северной Америке.

Уэсли мог быстро оценить характер своей аудитории. Почти сразу же он чувствовал, какой отклик получит его проповедь. По­рой его замечания довольно язвительны. В Танфилд-Ли ему при­шлось разъяснять первую часть пятого стиха из Послания к Римля­нам «такой мертвой, бессмысленной, непробиваемой аудитории», которая ему вряд ли когда встречалась. «Евангелие, закон, англий­ский, греческий — им все едино!» И все же несколько дней спустя один из слушателей, Джон Браун, «восстал ото сна, когда услышал голос, воскрешающий из мертвых» и более шестидесяти пяти лет свидетельствовал о своей вере. В Атлоне большинство его слуша­телей были подобны «волам, не знавшим ярма, не наученным ни Богом, ни человеком». В Андовере он проповедовал «мертвым камням», а в роттерхантской часовне считанные люди «оказались более восприимчивы, чем скамейки под ними». На набережной в Плимуте он подивился «исключительной глупости слушателей, особенно солдат, которым в сообразительности не уступило бы ста­до быков». Он без колебаний сказал им об этом, и некоторые устыдились. Но пик его недовольства пришелся на собрание в Килкенни (1775), когда он был вынужден признать: «Бывают тупые слушатели, но эти самые тупые».

Однако безразличие аудитории не выбивало его из колеи. Наоборот, оно заставляло его строить проповедь таким образом, чтобы на слушателей оказывалось как можно более мощное воз­действие. Очень редко он отказывался от выступления, как это произошло в Алверстоне 5 июня 1752 г. В большинстве случаев люди слушали с предельным вниманием. Проповедь составляла са­мую сердцевину служения; обычно все заражались ее духом и легко находили с Уэсли общий язык. Они знали, что он любит их во Христе, и сами любили его. Так сложились условия, в которых Св. Дух творил свое дело. И это было для Уэсли величайшей радостью. Он был счастлив служить тем каналом, через который благодать Божья изливалась на множество бедствующих людей.