Вечность в наших сердцах

Однажды в нескольких милях от города Анкоридж на Аляске я на­ткнулся на поразительно красивый пейзаж. Сначала я приметил множество автомобилей, свернувших с шоссе. Там, на фоне серо­го, как сланец, неба вода в океанском заливе приобретала слегка зеленоватый оттенок с редкими белыми прожилками. Вскоре я догадался, что эти белые просветы на самом деле дельфины, сере­бристо-белые дельфины-белухи, резвящиеся едва ли в пятидесяти футах от берега. Я простоял там сорок минут рядом с другими зрителями, прислушиваясь к ритмическому биению океана, следя глазами за изящными, призрачно-размытыми полумесяцами, про­ступавшими на поверхности там, где кормились дельфины. Люди замерли в благоговейном молчании. На этот миг все остальное -заказанный в ресторане столик, экскурсионный план, домашние дела — отошло на второй план. Мы созерцали умилительно мир­ную и вместе с тем величественную картину и чувствовали себя незначительными перед ней. Все мы, незнакомые друг другу, стоя­ли рядом в молчании, а белухи потихоньку уплывали. Затем мы се­ли в машины, чтобы вернуться к своей занятой, организованной жизни. Но часть своего постоянного напряжения мы оставили на берегу океана.

Проповедник, несомненно, оценил бы наше отношение к дельфинам, ибо он настаивает, что хоть мы и не боги, но мы и не животные. Бог «вложил вечное в сердца людей». Эта красивая фра­за охватывает многое в человеческой жизни. Она указывает и на присущий нам религиозный инстинкт, который, к изумлению ан­тропологов, находит себе выражение в любом известном нам че­ловеческом обществе. Однако наши сердца соприкасаются с веч­ностью и иными, не только религиозными способами. Проповед­ник отнюдь не является нигилистом, он отчетливо, ослепительно ясно видит красоту тварного мира.

Я нахожу в книге Екклесиаста следы той «ностальгии», того Sehnsucht, о котором столь красноречиво говорит Льюис. «Отбле­сками благодати» назвал он как-то эти отголоски трансцендент­ного, которые улавливал, слушая музыку, читая греческий миф или находясь внутри собора. Мы все порой испытываем эту тоску, этот порыв: в сексе или в созерцании, в музыке, в природе или в любви.

Каков источник нашего чувства красоты и связанного с ним удовольствия? Мне кажется, это ключевой вопрос. Для атеиста он может стать философским эквивалентом христианской пробле­мы страдания. Ответ проповедника совершенно ясен: благой и любящий Бог желает, чтобы Его создания испытывали восторг и радость и осуществляли свои цели. Честертон утверждает, что именно радость, эта «вечность в сердце», стала вехой, указавшей ему путь к Богу:

"Наконец — и это самое странное — мной овладело смутное и сильное чувство: все хорошее — остаток, который надо беречь и ценить, как осколок давнего крушения. Человек спас свое добро, как Крузо свое после крушения. Так я чувствовал, и век не сочувст­вовал мне. И все это время я и не думал о христианстве» («Ортодо­ксия»).

Столкновение с красотой или переживание глубокой радости помогает нам забыть наш статус смертных, но ненадолго. Днем мы ласкаем малыша, но вечером уже кричим па него; ночью мы занимаемся любовью, а днем вновь ссоримся. Новобрачная выхо­дит из церкви, надеясь на счастливую жизнь до гроба, и родители приносят младенца из роддома, преисполненные радости. Но мы знаем, что половина браков распадается и по меньшей мере треть детей подвергается насилию со стороны родителей. Нет, нам не дано принять на себя невыносимое бремя богов.

Конечно, бывает и так, что человек ощутит прикосновение вечности в своем сердце, но не обратится к Богу, Который даровал ему это чувство. Для тех, кто живет «под солнцем», проповедник заготовил самую что ни на есть простую весть: вам никогда не удастся придти к удовлетворению. «И это все?» — спрашивает пе­вица Пегги Ли в собственной версии Екклесиаста. К краху ведет и позитивный путь — погоня за богатством, успехом, усладами сек­са, и негативный — отказ от всего, маргинальное, вызванный химическими средствами ступор, Проповедник в своей одиссее испробовал оба пути.

Этот рассказ о декадансе богатейшего, мудрейшего и самого талантливого человека своего времени может послужить аллего­рией того, что происходит с каждым из нас, когда мы забываем о Даятеле, наслаждаясь Его добрыми дарами. Удовольствие — несо­мненное благо, но и грозная опасность. Если удовольствие пре­вратится для нас в самоцель, то на этом пути мы упустим из виду Того, Кто дал нам эти дары: половое влечение, вкусовые ощущение и способность воспринимать красоту. По словам Екклесиаста, в таком случае стремление к удовольствию, как это ни парадоксаль­но, приведет нас в пучину отчаяния.

Екклесиаст утверждает, что даже камни, которые мы попираем ногами, хороши сами по себе; «Все соделал Он прекрасным в свое время» (3:11), Но, приняв на себя бремя, не для нас предназначен­ное, мы обратили наготу в порнографию, вино — в алкоголизм, пищу — в чревоугодие, разнообразие человеческих типов — в ра­сизм. Отчаяние наступает тогда, когда мы злоупотребляем добры­ми дарами Бога: они перестают быть дарами и в них уже нет добра.

Книга Екклесиаста остается и для нас великим поэтическим произведением и истиной, поскольку этот текст показывает нам обе стороны нашей жизни: обещание удовольствий, столь привле­кательных, что мы готовы посвятить им свою жизнь, и мучитель­ное осознание того, что в конечном итоге эти удовольствия не на­сыщают нас. Великий и полный соблазнов мир Божий слишком велик для нас. Мы, созданные для иного пристанища, созданные для вечности, в конце концов понимаем, что по эту сторону рая ничто не утолит наш голод.

Так говорит проповедник: «Он вложил вечность в сердца лю­дей, но они не в состоянии постичь, что Бог сделал от начала и до конца». В этих словах — суть книги Екклесиаста. Этот урок Иов ус­воил в прахе и пепле, а проповедник — во дворце: людям не дано самим устроить свою жизнь. В конце концов Екклесиаст сам при­знает, что жизнь не получит никакого смысла вне Бога, а полного смысла не получит никогда, потому что мы — не боги. Как писал Кьеркегор: «Если человек не должен проспать свою жизнь в без­действии или растратить ее в суетной спешке, значит, есть нечто высшее, что притягивает его к себе».

Или, говоря словами проповедника:

Как ты не знаешь путей ветра

и того, как образуются кости во чреве беременной:

так не можешь знать дело Бога,

Который делает все (11:5).

Пока мы не признаем свою ограниченность и не подчинимся власти Бога, пока не доверимся Даятелю благих даров, нас неиз­бежно ожидает отчаяние. Екклесиаст призывает нас примириться со статусом тварного создания под властью Создателя, и лишь не­многим из нас это удается без мучительной борьбы.