Пестрые и путаные, как сама жизнь

Магия поэзии действует исподтишка. В нашем столетии мы редко обращаемся к поэзии в поисках наставления или знания. Мы чита­ем стихи потому, что поэтические образы и выражения доставля­ют нам удовольствие и пробуждают определенные чувства. Одна­ко, если поэт сумеет достичь своей цели, мы извлечем из его про­изведения нечто большее, чем знание: преобразится само наше видение. Такова магия псалмов, наконец-то подействовавшая и на меня. Эти песни преобразили мое духовное зрение и понимание отношений с Богом.

Прежде всего псалмы помогли мне соотнести представления о жизни с реальным опытом. Ребенком я заучил предобеденную мо­литву: «Бог велик, Бог благ, спасибо Богу за нашу пищу». В этой молитве есть определенный ритм, и она вполне могла бы прозвучать в каком-либо из псалмов. Что может быть проще — два фундамен­тальных богословских положения и призыв к благодарению, при­чем выраженные самыми простыми и короткими словами.

Тем не менее, даже эта молитва может подвергнуть нас такому же испытанию веры, как то, которое некогда проходил Авраам,

"Бог велик"? Отчего же мы не располагаем более очевидными свидетельствами его бытия? Почему специалисты, посвятившие свою жизнь изучению чудес природы, не приписывают эти чудеса Богу с такой готовностью, как делали это неграмотные крестьяне? Почему наш век поражен чумой безбожных тираний — Сталин, Гитлер, Иди Амин, Пол Пот? Почему в этом веке больше христиан пострадало за веру, чем во все предыдущие вместе взятые?

"Бог благ"? Так почему же мой отец умер, не дожив до тридцати лет, так и не реализовав заложенный в нем огромный потенциал миссионера? Почему миллионы евреев и христиан были уничто­жены в пору холокоста? Почему самая религиозная часть нашего населения — афроамериканцы — живет в бедности и лишена на­дежды?

"Спасибо за пищу"? Я соблюдал этот ритуал даже в годы подро­сткового всезнайства, когда гораздо более заслуживающими хва­лы мне казались щедрые американские реки и умелые американ­ские фермеры. Но как быть с христианами Мозамбика и Судана? За что им благодарить Бога, когда они умирают от голода?

Если при чтении последних трех абзацев вы начали испыты­вать некоторое беспокойство, прошу вас, перечитайте Псалтирь, этот дневник духовной жизни людей, пытавшихся сохранить веру is любящего, милосердного, верного Своим обещаниям Бога, когда вокруг них рушился мир.

Авторы псалмов часто возвращаются к этой проблеме. Как слу­чилось, что амалекитяне, хетты, филистимляне и жители Ханаана, не говоря уж о чудовищных империях Ассирии, Вавилона и Егип­та, раз за разом сокрушали избранный народ Божий? Почему Да­вид, помазанник Божий, десяток лет вынужден был прятаться в каких-то пещерах, страшась воинов Саула, хотя Бог уже объявил о ниспровержении этого царя? Как мог народ Божий испытывать благодарность, за что он должен был благодарить?

Многие псалмы показывают, как яростно их авторы боролись со своими сомнениями. Порой уже в процессе создания стихотво­рения им удается примирить свои чувства с основными положе­ниями веры. Как Моисей в речах, из которых состоит Второзако­ние, они стараются припомнить участие Бога в истории Израиля, возвращаются мыслью к тем славным временам.

Ищите Господа и силы Его,

ищите лица» Его всегда.

Воспоминайте чудеса Его, которые сотворил,

знамения Его и суды уст Его (104:4-5).

Псалом 61 решительно, не пускаясь в объяснения, настаивает на двух положениях, которые Иов никак не мог примирить: «Сила у Бога, и у Тебя, Господи, милость», Однако подчас поэту не удается постичь смысл того, что видят его глаза, и псалом завершается плачем, подобным плачу Иова:

Я изнемог от вопля,

засохла гортань моя,

истомились глаза мои

от ожидания Бога моего (68:4).

Теперь становится понятной последовательность 150 псалмов, которая прежде казалось случайной; этот цикл близости к Богу и покинутости Им точно соответствует тому, что большинство лю­дей испытывает в своих отношениях с Богом.

Мы наталкиваемся на самый поразительный контраст почти в начале Псалтиря: Псалом 22, песнь о Пастыре, полная обещаний и успокоения, следует сразу за Псалмом 21, за воплем, повторенным Иисусом на кресте: «Боже мой! Боже мой! для чего Ты оставил Меня?». Авторство обоих псалмов приписывается Давиду, но трудно представить себе два более различных по духу произведения. В конце Псалма 21 Давид обретает некоторую уверенность в пред­видении времен, когда Бог будет править народами и бедняки на­едятся досыта. Однако он не скрывает тех чувств, которые пере­полняют его в этот момент: «Я вопию днем, — и Ты не внемлешь мне... Я же червь, а не человек... Раскрыли на меня пасть свою, как лев, алчущий добычи и рыкающий... все кости мои рассыпались... язык мой прильнул к гортани моей». Когда же перевернешь стра­ницу и прочтешь: «Господь — Пастырь мой; я ни в чем не буду нуж­даться... Благость и милость да сопровождают меня во все дни», по­кажется, что эти две песни написаны существами из разных ми­ров.

Так же противоречат друг другу и Псалмы 101 и 102. Первый с подзаголовком «Молитва страждущего, когда он унывает и излива­ет пред Господом печаль свою» красноречиво выражает отчаяние стареющего и слабеющего человека, которому кажется, что и дру­зья, и Бог отвернулись от него. Эта песнь — словно скорбный пе­речень боли и страданий, составленный пациентом в больнице, в лихорадочном состоянии. Зато следующий псалом — величест­венный хвалебный гимн, в котором нет ни одной мрачной ноты.

Боюсь, мало кто из священников решится выбрать для пропо­веди такую пару псалмов; любой из них по отдельности — пожа­луйста, но только не оба сразу. Я же научился ценить Псалтирь именно за то, что он выражает обе точки зрения, как правило, ни­сколько не облегчая нам переход от одного настроения к другому. «Благослови, душа моя, Господа, и не забывай всех благодеяний Его», — провозглашает Псалом 102:2. Автор же предыдущего псал­ма отчаянно пытается припомнить эти благодеяния и утешиться ими в своем положении, что не так-то просто, ведь кости его «обо­жжены, как головня», и питается он пеплом и слезами.

Я рад тому, что в Библии приведены оба типа псалмов, по­скольку может наступить время, когда мне доведется испытать то же, что и авторам Псалмов 21 и 101. В такой ситуации мне поможет мысль, что наши духовные учителя и Сам Иисус переживали нечто подобное. И как бы я ни жаловался, и ни стенал, и ни пы­тался вырваться из петли этого страшного испытания, я постара­юсь и в этот час припомнить Благую весть Псалмов 22 и 102. Ес­ли взять только Псалом 22, может показаться, что это один из «легких ответов» веры; если вырвать из книги Псалом 21, нам не останется ничего, кроме духовного отчаяния. Но вместе эти гим­ны дают необходимую человеку смесь трезвого реализма и упо­вания,

Я пришел к выводу, что псалмы отражают различные типы ве­ры. Псалом 22 — это детская вера-доверие, а Псалом 21 — вера-верность, более глубокий и таинственный пласт религии. Жизнь с Богом включает в себя и то и другое. Порой мы ощущаем необы­чайную близость к Богу, видим немедленный отклик на свои мо­литвы и воспринимаем Бога как нежного и заботливого отца. Но на нашу долю выпадают и черные полосы, когда Бог молчит, ни­что не работает по правилам, и кажется, что все обещания, про­звучавшие в Библии, нарушены. Стойкая вера-верность помогает нам ощутить присутствие Бога там, за пределами области тьмы; там Он по-прежнему царит, и, что бы нам ни мерещилось в отчая­нии, Он не покинул нас.

150 псалмов сложились в непонятный, пестрый, непоследова­тельный узор, очень похожий на саму жизнь, и сделались для нас прибежищем и утешением. В «Прогулках по монастырю» Кэтлин Норрис описывает, как она научилась использовать псалмы при­менительно к конкретной ситуации, к «молитве по поводу телено- J востей":

"Псалом 73 оплакивает осквернение святыни: «Все разрушил враг во святилище», и я использовала его, когда молилась о жертвах семейного насилия и о тех, кто совершает эти преступ­ления. Репортаж о погромах в Лос-Анджелесе в начале 1992 года придал новый смысл словам Псалма 54, который наутро испол­нил монастырский хор: «Я вижу насилие и распри в городе».

Псалом 78 («Пролили кровь их, как воду, вокруг Иерусалима, и некому было похоронить их») я услышала в тот момент, когда читала о событиях гражданской войны на Балканах, и эти слова заставили меня задуматься о том зле, которое приносят в наш мир насилие и племенная вражда, зачастую оправдываемые ре­лигией.

Но беспощадный реализм псалмов не ввергает в уныние так, как это зачастую делают телерепортажи, хотя вроде бы речь в них идет об одних и тех же событиях — резне, издевательстве над без­защитными, злонамеренном лишении человека доброго имени. Псалмы, этот сборник хвалебных гимнов, предназначенных для хора, сохраняет надежду, которую неспособны сообщить нам «сюжеты из жизни», дополняющие подборку политических ново­стей. Псалмы отражают события нашего мира, не превращая нас в сторонних наблюдателей. Они заставляют нас — народ, предпо­читающий не обращать внимания на творящееся вокруг нас и среди нас насилие, — признать свою ответственность и подверг­нуть переоценке свои ценности».

Вот пример того, как псалмы помогают в испытаниях. В 1977 го­ду в разгар холодной войны Анатолий Щаранский, блестящий мо­лодой математик и шахматист, был арестован КГБ за неоднократ­ные попытки эмигрировать в Израиль. Он провел в ГУЛАГе тринад­цать лет. С утра до вечера Щаранский читал и изучал все 150 псал­мов (на иврите). «Что это мне дает? — говорит он в письме. — Вот что: постепенно чувство великой утраты и скорби превращается в прекрасную надежду¹.

Щаранский так дорожил этой книгой, что, когда тюремщики попытались ее отнять, он лег на снег и отказался вставать, пока ее ему не вернули. Все тринадцать лет, что он томился в заключении, жена Щаранского вела по всему миру кампанию за его освобожде­ние. Принимая от имени мужа почетную степень доктора, она сказала в речи перед университетской аудиторией: «В камере-оди­ночке в Чистополе наедине с псалмами Давида Анатолий нашел выражение самых глубоких своих чувств в словах, вылившихся из души царя Израиля тысячи лет тому назад».