Второзаконие: сладость и горечь

В жизни есть две трагедии. Первая — когда желания не исполняются. Вторая — когда они исполняются.

Джордж Бернард Шоу

осле краха коммунизма в 1989 году маленькие государства Восточной Европы и Центральной Азии внезапно вышли из-под огромной тени Советского Союза. Больше никто не распоря­жался ими, никто не навязывал им свою политику. Отныне они могли сами решать, какой герб рисовать на флаге, как органи­зовывать армию, как вести международные переговоры и улажи­вать пограничные конфликты, — словом, отныне они должны бы­ли сами править собой. Успех или провал каждого из этих наро­дов зависел от того, какой вождь становился во главе страны.

Народ Чехословакии избрал Вацлава Гавела, драматурга, про­ведшего несколько лет в тюрьме в качестве политического заклю­ченного. Хотя у Гавела не было опыта в политике, да и особого ин­тереса к ней, он принял на себя огромную ответственность за со­здание новой, свободной страны. Чтобы не утратить связь с наро­дом, он каждую неделю появлялся на телевидении и отвечал на во­просы в прямом эфире, объяснял, как будет работать новое прави­тельство, представлял бюджет, обсуждал новые, не всегда последо­вательные законы, говорил о морали и ответственности. То про­поведник, то народный вожак, то историк, то преподаватель, этот интеллигент и автор пьес вопреки всякой вероятности стал звез­дой телеэкрана, его шоу пользовались наибольшей популярнос­тью в стране. Благодаря только личному обаянию и искусству красноречия Гавел провел чешский народ через болезненный раз­рыв со Словакией и подготовил своих сограждан к существова­нию в качестве самостоятельной нации. Он говорил, что чувство­вал себя в роли отца, который пытается научить кучку невоспи­танных детей «вести себя как взрослые».

Это очень напоминает ту ситуацию, с которой Моисей столк­нулся к концу своей жизни. Он не собирался быть вождем народа, до сорока лет он пас овец. Но внезапно Господь призвал его и по­ручил ему вызволить евреев из-под власти могущественнейшей империи. Моисей справился с этим и продолжал управлять толь­ко что вкусившими свободу рабами четыре десятилетия, то по­ощряя их, то браня. Он руководил ими сорок лет в их незрелости и постепенном возрастании во время скитаний в пустыне. И вот к концу жизни Моисея его племя стоит у пределов Земли обето­ванной, собираясь превратиться в нацию.

У Моисея остался последний шанс, последняя возможность со­хранить историческую память, избавиться от боли и обид, вну­шить этим людям надежду и стойкость, которые будут им совер­шенно необходимы, когда его не станет. Для своего народа Мои­сей был не только руководителем нового типа, как Вацлав Гавел, он был отцом нации, как Симон Боливар, Нельсон Мандела, Ма­хатма Ганди и Джордж Вашингтон.

"Если бы мы уподобили авторов Библии композиторам, то ав­тора Второзакония можно было бы сравнить с Бахом, с его безус­ловной и всеобъемлющей верой», — сказал Джек Майлс.

Второзаконие завершает «Пятикнижие Моисеево». Это великий итог, первый запечатленный Библией развернутый монолог, это запись последней речи Моисея к сынам Израиля. Сорокалетний пастух-заика, боявшийся власти и помнивший о грозившей ему каре за совершенное в гневе убийство, он стал одним из гигантов мировой истории, одним из тех, чьи дела навеки меняют облик нашей планеты. Второзаконие — рассказ самого Моисея об этом потрясающем преобразовании.

Старик поплотнее натягивает плащ; он дрожит, хотя пустыня пышет жарой

Спутники помогают ему подняться на высокий обломок скалы. Перед ним вплоть до линии горизонта теснятся ряды сынов Израиля. Старик пережидает, по­ка смолкнут приветственные клики толпы. Взгляд его блуждает от одного лица к другому. Такие молодые, такие невинные. Никто из них ничего не помнит о славе Египта, этой легендарной страны пирамид, дворцов, колесниц. Эти дети пустыни знают лишь ее испытания: скорпионов и гадюк, слепящую жару и ночной холод, песчаную бурю, бесконечные поиски воды.

Никого из старшего поколения, за исключением лишь двоих, уже нет в живых, Он вывел их из Египта, только чтобы убедиться: Египет внутри них. Теперь старик смотрит в лицо юным, полным энтузиазма потомкам. Тело народа сохранилось, но все клетки в нем обновились. Юнцы, дети, сущие младенцы. Чего бы он ни от­дал за право самому перевести их через реку, на тот берег, в землю, о которой он мечтал все эти сорок лет. Старик вздыхает, и вздох его больше похож на стон. Он знает этого не будет. Он умрет здесь, быть может, в этот самый день. Скоро эти де­ти, рожденные пустыней, останутся одни. Старик собрал их, чтобы проститься.

Толпа, словно пчелиный улей, гудит, распираемая волнением и энтузиазмом. Моисей не видел на лицах людей подобного восторга с тех пор, как родители этих юношей вышли из Египта, нагруженные золотом фараона. Как быстро улыбки увя­ли на тех лицах, Кто знает, как долго сохранятся они на лицах этих молодых людей? Дети слушали рассказы своих отцов, которые ворчали, жаловались и восста­вали против него. Сегодня последняя возможность выправить предание, опро­вергнуть обвинения, сообщить истинную историю не только этим юнцам, но и всем, кто придет на свет вслед за ними, всему их потомству.

Глаза Моисея, затянутые катарактой, цветом напоминают скисшее молоко. Восемьдесят лет жизни в пустыне прорезали глубокие морщины на его лице. Он почти утратил слух, голоса множества людей сливаются в единый, раздражающий гул. Иисус и Халев, его верные помощники, угомонили толпу и подали старику знак начинать. Они приказали вестникам повторять слова Моисея, выкрикивать их, чтобы каждый смог их разобрать. «Говори помедленней, — советуют они вож­дю, — не спеши». Но стоит ему заговорить, и голос изменяет ему, возвращается давно преодоленное заикание.

Моисей — самый старый человек, которого когда-либо доводилось видеть этим юным израильтянам, единственный старик среди них. Он почти вдвое стар­ше Иисуса и Халева. Его снежно-белые волосы и развевающаяся борода превраща­ют его в какую-то мифологическую фигуру. С самого рождения этих юношей Мо­исей присутствовал, руководил в их жизни. Они слушали рассказы о том, как он прошел мимо стражей в покои могущественного фараона, застав врасплох прави­теля, с которым некогда участвовал в детских играх. Казни египетские, когда-то внушавшие ужас, с годами стали казаться забавными: лягушки, скачущие по кухне, мухи и комары, жалящие солдат, нарывы, заставлявшие египетских волхвов ка­таться по песку в поисках облегчения. Вот что мог сделать волшебник Моисей!

Родители этой молодежи с тоской вспоминали пальмы и высокие дома, такие высокие, что и солнца за ними не было видно, улицы, запруженные колесницами и повозками с осликами и растянувшимися до горизонта караванами верблюдов. Эти же люди не хранят подобных воспоминаний, у них нет ничего, кроме надеж­ды на новое начало, на создание государства, где они будут господами, а не раба­ми, кроме надежды на страну, не ведающую засухи, изобильную урожаями, на страну, которую они назовут своей родиной.

Жизнь Моисея выстроена вокруг единой темы: такова воля Гос­пода. Сколько раз мать пересказывала ему чудесную историю его спасения в тот страшный год, когда фараон затеял истребление еврейских младенцев! «Бог спас тебя, Моисей, — вновь и вновь повторяла она. — Он для чего-то особенного предназначил тебя», -и она смеялась счастливым и гордым материнским смехом, вспо­миная, что Бог устроил так, чтобы фараон платил ей жалование за воспитание ее собственного сына, а тот играл во дворце, получал лучшее по тем временам образование, сидел за столом с правите­лями империи.

Моисей, знавший о своем происхождении, чувствовал себя че­ловеком без родины. Египетские князья отпускали грубые шутки в адрес евреев, а Моисей кусал губы. Его родичи, иудеи, упрекали его за высокомерие и великосветское произношение, и он вновь закусывал губы. Моисей любил обе свои семьи: и родную, и при­емную. Ему нравились тихие семейные вечера, завершавшиеся пересказом преданий об Аврааме, Исааке и Иакове, и о Боге, Ко­торого они продолжали чтить, хотя Он словно впал в спячку, а за это время на земле сменилось вот уже двенадцать поколений. В особенности Моисей любил рассказ об Иосифе. «Тыстанешь вто­рым Иосифом, — говорила ему мать, целуя на прощание. — Ты тоже живешь в покоях фараоновых. В тебе Бог уготовил нам спа­сение».

Но, с другой стороны, он не мог лишиться удовольствий двор­цовой жизни, учебы в числе отборной молодежи, спортивных со­стязаний, празднеств, хорошего вина, общения с теми умащенны­ми и пахнущими благовониями женщинами, которые обучали его музыке и изящным искусствам. Словно шпион, он какое-то время балансировал на грани двух миров, не позволяя им смешиваться Друг с другом, а сам наслаждаясь обоими. Но однажды эти миры столкнулись, и Моисею пришлось выбирать между ними.

Сначала казалось, что он просто совершил естественный и справедливый поступок. Одетый в богатый наряд египетского принца, с золотой диадемой на голове и с золотой пряжкой, пока­зывающей его высокое положение, Моисей по поручению фарао­на осматривал строительную площадку. Он увидел, как египтянин — бригадир или десятник — жестоко избивает еврея, его сороди­ча. Моисей нанес негодяю сильный удар, прикончил его на месте и, зарыв тело в песок, ушел оттуда как ни в чем не бывало. Однако нашелся свидетель, и этот поступок недолго оставался тайным.

Именно тогда Моисей окончательно понял, на чьей он сторо­не. Египтяне дали евреям презрительную кличку «хапиру» — «пыльные». Если умирал египтянин, кто-то должен был ответить за это, но если умирал хапиру — никому до этого не было дела. «Мне есть дело, — решил Моисей. — Пусть они рабы, но они — мои род­ственники. Ни с кем из них не дозволено так обращаться».

С точки зрения фараона, это означало, что Моисей перешел на сторону врага, что он стал мятежником. Ведь это был тот самый фараон, который в свое время пытался истребить младенцев пле­мени Моисея. Фараон приговорил к смерти принца-самозванца по имени Моисей.

Спасая свою жизнь, Моисей бежал из Египта и на сорок лет расстался и с родной, и с приемной семьями. Новая жизнь, суще­ствование кочевника неожиданно оказались ему по душе. Он об­завелся женой, его семья росла, появились навыки выживания в пустыне. Из осторожности Моисей предпочитал не рассказывать о своем прошлом, тем более что в земле Мадиамской никого не интересовали ни евреи, ни египтяне. Мир замкнулся в кругу се­мейного благополучия, и в зрелом возрасте, в восемьдесят лет, Моисея интересовали только его дети, зятья с невестками да овцы.

Но у Бога были другие планы. Пока Моисей заново строил свою жизнь в земле Мадиамской, вдали от своего племени, Гос­подь внял стонам евреев-рабов. И внезапно таинственно действу­ющая рука Божья пришла в движение, и обнаружилось, что в странной и сложной жизни Моисея все было не напрасно. Теперь Господь располагал нужным ему орудием — евреем, получившим образование египетского правителя и притом вполне способным выжить в условиях пустыни. Настало время избавления народа из­бранного. Оставалось лишь одно: убедить Моисея... и фараона.

Моисей сразу же подверг замысел Бога серьезным исследова­ниям. Во-первых, он сомневался, поверят ли ему. С какой стати ев­реям слушать человека, воспитанного в стане врага, изгнанника, который на сорок лет покинул страну? К тому же для убеждения ев­реев и фараона требуется красноречивый вождь — зачем же Бог избирает заику? «Господи, пошли им кого-нибудь другого», — взмо­лился Моисей, но несколько резких слов, раздавшихся из горящего куста, сломили его сопротивление. Убедить фараона было труднее. Так неуверенный в себе пастух стал первым посредником, из­бранным Богом для общения со Своим народом, первым челове­ком, о чудесах которого сообщает Библия. И все же страхи Мои­сея были обоснованными. Стоило рассерженным египтянам удво­ить ежедневный объем работы для евреев, и евреи отвернулись от Моисея и его брата Аарона. Неужто дети Израиля поверят, что Гос­подь, молчавший в течение четырехсот лет, внезапно решил оси­лить фараона с его войском? Пустые мечтания!

Моисей не чувствовал за спиной поддержки собственного на­рода, когда поднимался по широким каменным ступеням во дво­рец фараона, золотое убранство которого сверкало в лучах полу­денного солнца. Моисей огляделся по сторонам. Амбициозные планы строительства близки к завершению. Вместо убогих по­строек, запомнившихся ему с детства, теперь высился кремль из белого известняка, слепивший глаза пуще лучей солнца.

Иероглифы, вырезанные на каменной стене, вели свой горде­ливый рассказ. Первый язык, выученный в детстве, почти забытый за сорок лет, теперь возвращался к Моисею. Он перечел список побед фараона и почувствовал укол в сердце, увидев знакомый символ, которым египтяне обозначали чужака: связанный человек с окровавленной головой. Мадиамская пустыня излечила его от ностальгии по роскоши Египта. Обильные пиршества, оргии, на­рядное платье, прическа, повязки и даже покрой одежды, глася­щий о высоком социальном положении, — все это перестало иметь значение. Моисей знал теперь, кто он такой: иностранец, чужак в чуждой ему стране. «Гирсон» («пришелец») — так он назвал своего сына. Его народ, евреи — те самые связанные люди, чья кровь льется из пробитой головы, «хапиру», «пыльные», работающие в грязи, покрытые шрамами от бичей египетских надсмотр­щиков. Все их надежды, все их будущее в руках Божьих.

"С какой стати мой секретарь допустил ко мне вонючего пасту­ха?» — подумал фараон, разглядывая, но не узнавая Моисея. Бедно одетый пришелец прошептал слова приветствия, которые должен был повторить за него Аарон, его «переводчик». Однако никто во дворце не разбирал деревенский выговор Аарона. Когда же нако­нец сам Моисей заговорил вслух, все присутствовавшие вздрогну­ли от изумления: из уст пастуха полилась безупречная речь еги­петского аристократа.

Через несколько минут Моисей, бывший некогда египетским принцем, и правящий фараон вместе смеялись, вспоминая дет­ские забавы. Фараон хлопал в ладоши от радости, и его золотые браслеты и ожерелья звенели в такт. К удивлению стражи, он даже позволил этому бедняку обнять себя.

Когда-то эти двое играли вместе. Потом Моисей навлек на себя гнев прежнего фараона, отца нынешнего. Теперь бывший фараон уже упокоился в невероятной роскоши пирамид. «Мы положили в его гробницу столько пищи и вещей, что ему хватит на всю веч­ность, — похвастался его сын. — Я уже назначил пятьдесят тысяч рабочих для строительства моей собственной пирамиды. Всегда лучше позаботиться заранее».

Моисей мог получить все, чего хотел, то есть все, что понадо­билось бы ему самому, а не его народу. «Подумай сам, Моисей. По­ставь себя на мое место. Ни один царь не позволил бы такому ко­личеству работников просто взять и уйти. Мне нужно строить го­рода, водопроводы и крепости». Фараон не стал упоминать об этом вслух, но оба они знали, что еврейские рабы задешево дела­ют самую тяжелую и грязную работу. «Возвращайся во дворец, на­слаждайся жизнью, — настойчиво приглашал фараон. — Забудь о той истории с надсмотрщиком. Как прежде отец, так теперь я -Египет, я — утренняя и вечерняя звезда. Если я назову день ночью, так оно и будет. Живи со мной и забудь о евреях».

Но Бог не собирался забывать о евреях. «Я увидел страдание на­рода Моего и услышал его вопль», — сказал Он Моисею из горяще­го куста. Моисей тоже был не в состоянии оставить свой народ. В прежние времена предложение фараона могло бы соблазнить его, но не теперь. Моисей со стыдом оглядывался на те дни, когда он называл отцом человека, истребившего еврейских детей. После сорока лет в пустыне он с ужасом и отвращением глядел на раб­ский труд, И Моисей бросил вызов. Он вызывал на бой целую им­перию, вызывал ее на космический поединок, в котором примут участие и небеса.

Вскоре Моисей и фараон уже вовсю состязались друг с другом, как в детстве, когда они перетягивали канат и ни один не желал ус­тупить другому. «Не позволю мне указывать! Не допущу, чтобы мне угрожали! — таких интонаций от своего сверстника Моисей прежде не слышал. — Я утренняя и вечерняя звезда. Я фараон!"

Могущественные боги Египта строились великолепными ряда­ми против невидимого Бога евреев. С точки зрения египтян, уче­ние о единственном да еще и невидимом Боге было просто сме­хотворным. Они почитали множество богов, которых можно бы­ло видеть, которым можно было поклоняться в пышно убранных храмах: Гора-сокола, Тота-ибиса, Аписа-священного быка. Каждое божество обладало таинственными качествами, известными толь­ко его жрецам. Какой толк от Бога, Которого нельзя ни увидеть, ни изобразить в виде статуи или картины?

Просьба евреев отпустить их на три дня в пустыню для совер­шения жертвоприношения казалась грубой уловкой для побега. Разве в храме в Карнаке не служат 70 000 священников и их по­мощников? Если евреям понадобились какие-то священнодейст­вия, почему бы им не обратиться к специалистам?

Однако боги Египта один за другим пали жертвой казней, на­сланных Богом Моисея: божество реки не смогло воспрепятство­вать превращению воды в кровь, священные мухи сделались на­зойливыми паразитами, солнечный бог Ра скрылся за тучей, свя­щенный бык не сумел защитить свое потомство. Последняя, самая страшная казнь унесла первенцев Египта, не пощадив и сына фа­раона, и правитель признал свое поражение: незримый Бог побе­дил. На следующий же день еврейские рабы, прихватив с собой богатства Египта, удалились прочь. Огромная, неорганизованная толпа следовала за своим вождем Моисеем, принцем Израиля.

Разумеется, сам Моисей не желал принимать этот титул. С того момента как он увидел горевший и несгоравший куст, один урок он усвоил твердо: эта миссия принадлежит Богу, а не ему, Моисей лишь исполнял роль, отведенную ему Богом. Он вбивал этот урок в израильтян каждый год, когда они праздновали Пасху, вспоми­ная последнюю, страшную ночь в Египте. Свобода настигла их по­среди черной ночи. Семьи жались друг к другу за пасхальным сто­лом, их вещи уже были сложены, но мощное войско египтян сто­рожило безоружных потомков Иакова. Бог избавил их в ту ночь и потом, когда фараон, переменив свое решение, послал боевые ко­лесницы вдогонку за уходящим от него племенем и все израильтя­не вопили в жалком страхе, Господь вновь пришел им на помощь. События Исхода стали одним из эпитетов Бога: «Я — Господь, ко­торый вывел вас из Египта».

Ту же детскую зависимость от Бога израильтяне испытывали на всем протяжении своего странствия. У них кончилась вода — Бог указал им источник. У них иссякли запасы пищи — Бог даровал им манну. На них напали враги — Бог спас их. Освобождение Израи­ля было всецело актом Бога, и Ему Одному надлежало воздавать хвалу.

Годы пастушеской жизни научили Моисея терпению, приготовили его к роли вождя народа. В прежние времена он все решал сам. Все три эпизода его юности, о которых мы знаем, были сценами насилия: он убил египтянина, разнял дерущихся соплеменников, разогнал пастухов, обижавших женщин, завоевав при этом! любовь своей будущей жены. Но теперь неистовый характер Моисея смягчился.

Лишь однажды неукротимый дух взыграл в нем с прежней силой. Моисей гневно ударил посохом по скале: «Вы хотите пить? Я дам вам воду!» — крикнул он своим спутникам, жаловавшимся на непереносимую жажду. Этот проступок лишил его заветной меч­ты, надежды самому ступить в Землю обетованную. На один миг Моисей забыл, что все чудеса совершаются Богом, а не им самим. Вот почему теперь он стоял на высоком камне посреди взволно­ванной толпы — все еще на этом берегу Иордана.

Надо ободрить их, — шептал он самому себе. — Не забывай, старик, для них Пнастает великий день. Не лишай их радости. Бога прогневили их родители, а не эта зеленая молодежь. Дай им надежду. Пусть веселятся».

Но как бы он ни сдерживался, гнев прорывался наружу. Он устал, изнемог, а его жизнь все эти последние годы состояла из сплошных разочарований.

"Вы слишком тяжелая ноша для меня одного», — произнес он и сделал паузу, пока глашатаи повторяли его слова.

Да уж, верно, они были для него тяжкой обузой, это блеющее стадо, жалкая кучка неблагодарных слабаков, которых он тащат через пустыню, словно ослик, влачащий в гору тяжело нагруженную тележку. Едва он вывел их из Египта, как они принялись сокрушаться о тамошних сладостях и приправах. О, неблагодарные! Бог дал им манну, а они требовали жаркое. Бог открыл источники в скале, а им по­давай реки,

Жестоковыйные, подобные тем волам, которых он запрягал в молодости и которые противились его ярму. Нужно дождаться, пока глупое животное рассла­бится, и только тогда удастся как следует закрепить ярмо на его шее, иначе вол за день работы натрет себе холку, поплатившись за собственное упрямство. А это племя блуждало сорок лет в пустыне, покуда «ярмо» ерзало взад и вперед на его шее. Переход через пустыню должен был занять одиннадцать дней, только один­надцать дней, а не всю жизнь.

"Вы не хотели идти, вы восставали против приказов Господа вашего. Вы вор­чали, сидя в своих шатрах... Сколько я вас знаю, вы всегда норовили ослушаться Господа».

Потише, старик. Вспомни — это же дети. Во всем виноваты их родители, а не они. Но Моисей не мог сдержаться. Слишком много желчи накопилось за эти со­рок лет, а старших, на которых ему следовало бы обрушить свой гнев, уже не было в живых.

"Из-за вас Господь прогневался и на меня и сказал: «И ты тоже не войдешь в эту землю».

Вот что терзает его. Как же так, зеленая молодежь войдет в землю, текущую молоком и медом, а освободитель народа, тот, кто нес эту тяжкую ношу на своих плечах, сто заступался за них, когда Сам Господь отворачивался от избранного Им народа, останется здесь, по эту сторону границы, умрет здесь. Разве это справедли­во? Нет, несправедливо. Несправедливо!

"Я говорил вам, но вы не слушали. Вы восставали против повелений Господа».

Речь не удается. Моисей видит реакцию толпы: женщины отвлекаются и бол­тают, мужчины отводят глаза, переминаются с ноги на ногу, дети убежали поиг­рать. Это его последний шанс, а он того и гляди лишится его, Но разве он не впра­ве даже выговориться? Разве он и этого не заслужил? Все равно, что они подума­ют. Они обязаны выслушать его. Когда-нибудь они сумеют понять сказанное. Ког­да-нибудь они пожалеют, что так обращались с ним.

"Я просил Господа: «Позволь мне перейти на ту сторону и увидеть прекрасную страну за Иорданом, эти сладостные горы и Ливан», Но из-за вас Бог прогневался на меня;_; не стал меня слушать»,

Что понимала эта толпа? Она видела, что старик опять сердит­ся. Их родители уже упокоились в песках Синая, и вскоре Моисей ляжет рядом с ними. Жалкий конец жизни, отданной на служение. Немного радости получил он от этой жизни, и уж, конечно, изра­ильтяне не облегчили ему задачу — напротив, каждый день они являлись к нему с новыми проблемами. Они сплетничали о нем, не доверяли ему, завидовали. Не было среди них ни одного, кто бы любил Моисея. Да и как можно любить человека, который старше тебя на сорок лет, который предпочел бы пасти овец, а не иметь дело с людьми, который с глазу на глаз беседует с Господом в ти­шине своего шатра? Его не любили, и Моисей об этом догадывал­ся.

Он произнес длинную речь, даже три речи. И хотя он то и дело отвлекался, чтобы пожаловаться на свою несложившуюся судьбу, он сумел все-таки собраться с силами и передать им главную весть, главное наставление, суть которого сводилась к одному слову: «Помните!». Тремя речами во Второзаконии Моисей установил ту великую традицию исторической памяти, которой его народ, позднее названный еврейским, оставался верен всегда: «Не забы­вайте! Никогда не забывайте». Мы никакими силами не сможем изменить прошлое, но мы обязаны чтить его и свидетельствовать о нем, помнить его, чтобы зло не могло повториться.

Казалось бы, столько всего было пережито: столетия рабства, десять казней египетских, чудо на Чермном море, победы над пле­менами пустыни. К чему евреям это упорное, педантичное напо­минание? Разве могут они забыть Господа, когда всего лишь одно поколение миновало с момента Исхода? Разве могут они усом­ниться в таком Боге? Но Моисей знал, что памяти потребуется ежедневное усилие воли.

Берегитесь, не забывайте Господа Бога своего, не нарушайте Его заповедей и законов, о которых я напоминаю вам ныне, иначе, когда вы поедите и будете удовлетворены, когда вы построите красивые дома и поселитесь в них, когда ваши стада возрастут, когда накопится у вас много золота и серебра и богатство ваше умножится, ваши сердца сделаются надменными, и вы забудете Господа Бога вашего, Который выпел вас из Египта, из земли раб­ства. Он провел вас по огромной и страшной пустыне, по безвод­ной, томимой жаждой земле, кишащей ядовитыми змеями и скор­пионами. Он дал вам воду из твердой скалы. Он питал вас манной в пустыне, пищей, неведомой вашим отцам, Он смирял и испыты­вал вас, чтобы даровать вам награду. Но потом вы скажете; «Это мой ум и мои руки создали для меня богатство». Но помните Гос­пода Бога вашего, ибо это Он дает вам возможность наживать бо­гатство, верный завету, который Он заключил с вашими отцами и который Он хранит поныне.

По-видимому, больше всего Бог боится, как бы о Нем не забы­ли. В эти десятилетия странствия по пустыне, в повседневной за­висимости от Бога израильтяне не имели возможности забыть о Нем. Бог кормил Свой народ, одевал его, вел за Собой, помогал в битвах. В те дни ни один израильтянин не мог усомниться в бы­тии Богя, ибо Он предшествовал им в столпе облачном и в столпе огненном.

Но скоро Бог откажется от ежедневного попечения. Как только Его народ отведает плодов Земли обетованной, он перестанет по­лучать манну. Отныне им придется возделывать землю и собирать с нее урожай. Они начнут строить города и воевать, они изберут себе царя. Они будут процветать, и сердца их покроются жиром. Они решат, что их войска и колесницы — более надежная защита, чем Господь, они забудут урок, преподанный надменному Египту. Они будут унижать бедняков и чужеземцев, забыв, что сами были рабами и пришельцами. Они забудут Бога.

Запишите на сердце своем заповеди, что даю вам ныне, Внушите их своим детям. Говорите с ними об этом, когда сидите дома и когда идете по дороге, когда встаете и когда ложитесь. Привяжите их, как знак, к ладоням своим, ко лбу своему. Начертайте их на ко­сяках дверей и на воротах у входа в ваш дом.

Когда Господь приведет вас в землю, которой Он клялся ва­шим предкам, Аврааму, Исааку и Иакову, в страну больших бога­тых городов, которые не вы построили, домов, наполненных бо­гатством, которое не вы скопили, страну колодцев, которые не вы выкопали, олив и виноградных лоз, которые не вы насадили, — когда вы отведаете всего этого и насытитесь, берегитесь, не за­будьте Господа, Который вывел вас из Египта, из земли рабства.

Моисей хорошо знал, что для любого, кто следует Господу, бла­гополучие опаснее, чем неудача. Он сорок лет блуждал по пустыне в наказание за то, что израильтяне не сумели переварить первую же великую удачу — исход. Все тяжкие падения в его жизни проис­ходили тогда, когда Моисей пытался присвоить себе высшую власть — расправился с египтянином, высек воду из скалы, — а не тогда, когда он полностью полагался на Бога.

Напротив, величайшую победу он одержал, приняв на себя, можно сказать, пассивную роль. Он не вел свой народ в битву, как полководец, а стоял на соседнем холме, простирая к небесам руки в напряженной молитве. Пока молитва его возносилась к Богу, из­раильтяне одерживали верх; стоило ему опустить руки, им грози­ло поражение. К концу дня изнемогающий от усталости Моисей уже сидел на этом холме, а помощники поддерживали его руки. В слабости познает человек могущество Бога.

Почему-то разговор об обидах утишает боль. «Были ведь и хорошие времена», думает Моисей. Он всегда чувствовал, что Бог направляет каждый его шаг, и даже в те минуты, когда казалось, что, кроме Бога, его никто не поддерживает, ему вполне хватало помощи Бога. Когда Корах и с ним многие взбунтовались против Моисея, он мог бы поразить их мечом, как в былые дни, но он предоставил ула­дить все Господу. Позднее, когда родные брат и сестра обратились против него, высмеивали его африканскую жену, он опять же попросил Господа разобраться в этом — и Господь проучил Аарона и Мириам на всю жизнь. «Я говорю с ним лицом к лицу! — прогремел Господь. — Как смеете вы браниться со слугой Моим, Моисе­ем?» Моисею оставалось лишь скромно покраснеть.

Однажды Моисей услышал, что кто-то отзывается о нем, как о самом кротком, самом мягком на свете человеке. Вот бы удивились его мать и фараон, если бы уз­нали об этом. Моисей даже рассмеялся. Бог, пожалуй, тоже не согласился бы с этим. «Это я-то смиренный? Кроткий? Подумать только!"

За эти годы Моисей испытал нечто столь сладостное, необычное и таинствен­ное, что лишь одно слово может передать эта благодать. Свободный, ничем не за­служенный дар Бога. Моисей узнал, что Бог любит его, несмотря на все его недостат­ки, любит чистой, постоянной, упорной любовью. Моисей прожил больше ста лет на этой земле и уже не пытался ломать себе голову, гадая, «что нашел» в нем Господь или что нашел Он в этом народе. Моисей принимает благодать и воздает хвалу,

Он отпивает большой глоток воды из козьего бурдюка, смачивает губы, поло­щет горло.

"Слушайте! И слушайте внимательно. Вот что вы должны помнить и, даже если вы все остальное забудете, не упускайте из памяти это».

Еще одна пауза, еще один глоток воды. Толпа замерла, подметив странную перемену в голосе Моисея. Лицо проповедника сияет блаженством, кажется, от него исходит пламя и свет. Они уже знают, что означает это выражение лица, они видели его, когда Моисей возвращался из священной скинии после общения с Богом.

"Слушайте! Господь избрал вас и возлюбил не потому, что вы более мно­гочисленны, чем другие народы, напротив, вы из самых малочисленных. Но Господь возлюбил вас, Он соблюл клятву, данную вашим отцам, Он вызво­лил вас могучей дланью и вывел вас из земли рабства, из-под власти фа­раона, царя Египта. Узнайте же, что Господь ваш есть Бог, Бог верный, Он хранит Свой завет любви с тысячами поколений тех, кто любит Его и соблюдает Его заповеди».

С каждым словом слабый голос старика становится все отчетливей и громче.

"Господу Богу вашему принадлежат небеса и высочайшее из небес, земля и все, что есть на земле. Господь избрал ваших праотцев и полюбил их, и Он предпочел вас, их потомков, всем народам земли.

Господь — слава наша, Господь наш, Который совершил для нас все эти великие и дивные чудеса — вы видели их своими собственными гла­зами. Когда ваши предки явились в Египет, их насчитывалось всего семь­десят человек, а Господь умножил вас как звезды небесные».

Как звезды небесные — хорошее сравнение. Разве не это обещал Бог Аврааму? И вот пророчество исполнилось на глазах у Моисея. Иудеи ворчали и восставали, и добились того, что старшее поколение преждевременно легло в могилы. Но вот они перед ним, израильтяне, избранный народ Божий, сокровище его у самых пределов Земли обетованной.

Моисей еще раз отпивает из кожаного бурдюка, выжидая, пока толпа хоро­шенько вслушается в его слова. Теперь они внимают охотнее, ведь речь идет о чем-то приятном. Кому же не захочется узнать, что Бог его любит?

В первый раз, когда Моисей общался с Богом, он не совладал с собой, закрыл лицо в страхе и стыде. Но теперь, после сорока лет подобных бесед, они с Богом сделались, если можно так сказать, друзьями. Он спорил с Богом, даже торговался с Ним. Иногда проигрывал, например, когда ему было запрещено войти в Землю обетованную, иногда выигрывал, как в тот раз, когда Бог едва не отказался от Сво­его замысла, но Моисею удалось уговорить Его вновь простить Свои народ,

Моисей отвлекся от темы и начал снова напоминать толпе о том дне, о своем звездном часе. Они отошли всего на три дня пути от Египта и уже стали жаловать­ся на недостаток воды; через месяц они забыли бичи надсмотрщиков и с тоской вспоминали египетские гранаты и фиги, а еще месяц спустя наступил миг, когда Моисей встретился с Богом. Он общался с Богом на священной горе, он получил каменные скрижали, надписанные рукой Самого Бога. Он спустился вниз, возвра­щаясь к своему народу, и увидел омерзительную сцену. Он спустился к народу, его лицо излучало свет — а люди плясали вокруг золотого тельца, вокруг египетского идола! Это было уже чересчур! Ему следовало отречься от этого неблагодарного народа, он бы так и сделал, но Бог сделал это за него. И внезапно выяснилось, что только Моисей может спасти израильтян от уничтожения — всех, до последнего человека. Бог был настроен решительно. Моисей швырнул наземь каменные скри­жали — они раскололись — и сам упал лицом вниз. Он лежал ничком сорок дней и сорок ночей, он искупал постом те дни торжества, которые провел рядом с Гос­подом на священной горе. Он не вкушал хлеба, не пил воды, а евреи дни напролет толпились возле его неподвижного тела, гадая, не умер ли Моисей, не ждет ли смерть и их самих. И они бы умерли, все до единого, если бы Моисей не заступил­ся за них перед Богом.

"Оставь меня, чтобы гнев Мой возгорелся на них и Я бы уничтожил их. Тогда Я произведу из тебя великий народ». Соблазнительное предложение, но Моисей не оставлял Бога в покое. Он заклинал, он плакал, он пускал в ход аргументы, взывая к милосердию Бога, к Его гордости, к Его доброй славе. Он просил Бога взять его жизнь, но сохранить народ. Он напоминал Богу о тех людях, которых Он прежде любил, — об Аврааме, Исааке и Иакове, Наконец Бог уступил ему. Он даже явился Моисею в зримом облике, позволил увидеть Себя, чего не удостаивался ни один человек на земле. Бог заключил новый завет и обещал привести Свой народ в Землю обетованную.

Хотя Моисей был воспитан среди египтян с их тератоморфными богами, он вернулся к забытой за четыреста лет рабства фунда­ментальной истине: Бог — это Личность. В эти годы «отсутствия Бога» израильтяне начали представлять Его себе (если они вообще о Нем вспоминали) как далекую, непостижимую, недоступную тайну, не соприкасающуюся с тем, что происходит на земле. Мои­сей напомнил израильтянам, что Бог столь же личностей, как и они сами, и более того: их индивидуальность — лишь слабый от­блеск личностности Бога.

Когда Бог составлял список заповедей, любовь заняла в нем первое место как основа Его отношений с человечеством. Бог встречался с Моисеем в шатре и обсуждал с ним текущие дела, как обсуждают их два друга. Он слушал человека, Он спорил с ним. Оказалось, что Бог уязвим; когда народ оскорбляет Его, Он страда­ет, как отвергнутый влюбленный. Он рассыпает угрозы, но воздер­живается от их осуществления. Он вступает в переговоры и под­писывает соглашение.

Вот что в особенности отличало израильтян от всех соседних народов: даже высокомерные египтяне жили в страхе перед свои­ми непредсказуемыми богами; жители Ханаана приносили им в жертву детей. Но Бог Израиля пожелал заключить со Своим наро­дом договор, в котором было точно обозначено, чего Он ждет от людей и что Он дает им взамен.

За исключением ортодоксальных иудеев, мало кто интересует­ся сегодня сводом предписаний, запечатленных в Исходе, Левите и Второзаконии. Кажется, что эти законы назойливо повторяются и не имеют никакого отношения к современному обществу. Одна­ко Второзаконие совершенно ясно показывает, что они заложили основания небывалых отношений — отношений между внушаю­щим почтение и ужас святым Богом и обычными людьми, слабы­ми и вечно недовольными.

Моисей понимал: пройдут годы, и люди начнут сомневаться в необходимости тех или иных пунктов этого договора. Он предво­схищает все вопросы.

"В будущем, когда сын твой спросит тебя: «В чем смысл тех пред­писаний, заповедей и законов, которые Господь наш предписал тебе?», отвечай: «Мы были рабами фараона в Египте, но Господь могучей рукой вывел нас из Египта. На наших глазах Бог творил дивные и страшные знамения и чудеса над фараоном и домом его, и всем Египтом. Но нас Он вывел оттуда, чтобы привести нас в ту землю, которую Он обещал нашим предкам, и даровать нам ее. Господь велел нам соблюдать все эти предписания и бояться Господа Бога нашего, чтобы мы жили и процветали, как оно и есть ныне. И если мы постараемся соблюдать все, что сказано в законе, перед Господом Богом нашим, все, как Он заповедал нам, это вменится нам в праведность».

Итак, Бог дал законы, заботясь о благе самих израильтян. Их благополучие, сама их жизнь зависели от соблюдения условий этого договора. Моисей подробно изложил обязательства, кото­рые берет на Себя Бог: женщины Израиля будут рожать множест­во детей, урожай на их полях произрастет изобильным, скот станет размножаться. Он добавляет даже поразительное обеща­ние: «Бог сохранит тебя от всякой болезни». Бог выдвигает только одно условие, соблюдая которое, израильтяне смогут получить все эти выгоды. Но, как оказалось, выполнить это условие не так уж просто. От израильтян требуется, чтобы они соблюдали предпи­сания этого завета.

Бог вступает в небывалые отношения с кучкой беглецов, сорок лет скитающихся без толку по Синайской пустыне. Моисей не в состоянии охватить разумом столь великое событие: «Спросите всех от одного края небес до другого. Разве свершалось ранее что-либо столь великое или кто-нибудь слышал, чтобы оно сверша­лось? Разве какой-нибудь бог выбирал для себя народ из всех на­родов, как Господь Бог твой выбрал тебя в Египте?"

Позднее народу придется пройти через испытания, подобные испытанию, постигшему Иова, и сам завет подвергнется сомне­нию. Вера столкнется с чувством богооставленности, с ощущени­ем всеобщей несправедливости. Но сейчас, в этот момент, вели­кий замысел начинает осуществляться. Бог, всевышний Господь, избравший Себе народ, Бог, верный Своим обетам, ведет избран­ный народ в Землю обетованную.

Голос Моисея слабеет. Он все чаще делает паузы, Совсем мало сил осталось, совсем мало времени. Когда он приступил к этой речи, ему казалось, что смерть помедлит, пока он не закончит. Но теперь ему все равно, Усталость отбирает у не­го остаток жизни. Он сказал все, что хотел, и сказал много лишнего, он сбивался с мысли, повторялся, разражался слезами — и все некстати.

Так что же, будут ли они помнить? Писцы торопятся запечатлеть его слова для потомства, но израильтянам предстоит вскоре столкнуться с врагами, против ко­торых слова почти бессильны.

Погодите, вот хорошая мысль! Там, в Египте, возводят монументы из камня. На колоннах и обелисках, на высоких каменных стенах записывают подвиги фарао­нов и законы страны. Если преступник говорит, что не знает их, его тащат к кам­ню и указывают на закон, который он нарушил. Может быть, израильтянам стоит поступить так же?

"Сделайте это! — приказывает Моисей. — Когда вы перейдете через Иордан в землю, которую Господь Бог ваш отдает вам, установите большие камни, покройте их известью и напишите на них все слова этого закона. Когда вы перейдете через Иордан, установите эти камни на горе Эбал и напишите на них то, что я говорил вам ныне».

Начало положено, Что же еще остается? Как внушить этим людям всю важ­ность договора с Господом всемогущим? Вот еще хорошая мысль: Моисей назна­чает колено левитов провозглашать закон. «Проклят тот человек, который сдвинет межевой камень на соседнем поле!» — кричат они, и народ должен дружно отве­тить: «Аминь!». Теперь они не отговорятся незнанием. Пусть они так подтвердят весь завет, вслух, строка за строкой.

Затем Моисей назначает два «полухория» — они ведут не мелодию, но две про­тивопоставляемые друг другу интонации. За рекой Иордан две горы сходятся, об­разуя природный амфитеатр. На горе Гаризим шесть колен «оптимистов» будут повторять благословения:

"Поразит перед тобою Господь врагов твоих, восстающих на тебя; од­ним путем они выступят против тебя, а семью путями побегут от тебя.

Откроет тебе Господь добрую сокровищницу Свою, небо, чтобы оно давало дождь земле твоей во время свое, и чтобы благословлять все де­ла рук твоих: и будешь давать взаймы многим народам, а сам не будешь брать взаймы,

Сделает тебя Господь головою, а не хвостом, и будешь только на высоте, а не будешь внизу, если будешь повиноваться заповедям Госпо­да, Бога твоего, которые заповедую тебе сегодня хранить и испол­нять».

И много еще благословений присоединяются к этим: победы, хорошая пого­да, экономическое процветание, здоровье. Разумеется, подобные обещания дает любой политический лидер, но в данном случае гарантом выступает Господь. Быть может, хоть это произведет впечатление на людей.

Но этот народ нуждается также в предостережении, он особенно нуждается в предостережении. Так пусть он услышит проклятия. Не надо сдерживаться, пусть обрушатся угрозы на эти головы. Не жалей их, Моисей! Надо хорошенько запугать их, чтобы отвратить от греха.

"Поразит тебя Господь чахлостию, горячкою, лихорадкою, воспалением, засухою, палящим ветром и ржавчиною; и они будут преследовать те­бя, доколе не погибнешь. И небеса твои, которые над головою твоею, сделаются медью, и земля под тобою железом. Вместо дождя Господь даст земле твоей пыль, и прах с неба будет падать на тебя, доколе не будешь истреблен.

Предаст тебя Господь на поражение врагам твоим; одним путем вы­ступишь против них, а семью путями побежишь от них, и будешь рас­сеян по всем царствам земли. И будут трупы твои пищею всем птицам небесным и зверям, и не будет отгоняющего их. Поразит тебя Господь проказою Египетскою, почечуем, коростою и чесоткою, от которых ты не возможешь исцеляться. Поразит тебя Господь сумасшествием, слепотою и оцепенением сердца, и ты будешь ощупью ходить в полдень, как слепой ходит впотьмах, и не будешь иметь успеха в путях твоих, и будут теснить и обижать тебя всякий день, и никто не защитит те­бя».

Господи, возможно ли это? Неужели Ты и впрямь можешь предать Свой народ всем этим казням? Но Моисей видит это столь отчетливо, что колени его подгиба­ются и сердце сбивается с ритма. Возможно ли поверить, чтобы такое произошло с народом, который Бог любит?

"И придут на тебя все проклятия сии, и будут преследовать тебя и по­стигнут тебя, доколе не будешь истреблен, за то, что ты не слушал гласа Господа, Бога твоего, и не соблюдал заповедей Его и постановле­ний Его, которые Он заповедал тебе... За то, что ты не служил Господу, Богу твоему, с веселием и радостию сердца, при изобилии всего, будешь служить врагу твоему, которого нашлет Господь, в голоде, и жажде, и наготе и во всяком недостатке...

И ты будешь есть плод чрева твоего, плоть сынов твоих и дочерей твоих, которых Господь, Бог твой, дал тебе, в осаде и в стеснении, в ко­тором стеснит тебя враг твой. Муж, изнеженный и живший между ва­ми в великой роскоши, безжалостным оком будет смотреть на брата своего, на жену недра своего и на остальных детей своих, которые оста­нутся у него, и не даст ни одному из них плоти детей своих, которых он будет есть, потому что у него не останется ничего в осаде и в стесне­нии, в котором стеснит тебя враг твой во всех жилищах твоих. Жен­щина, жившая у тебя в неге и роскоши, которая никогда ноги своей не ставила на землю по причине роскоши и изнеженности, будет безжало­стным оком смотреть на мужа недра своего, и на сына своего и на дочь свою, и не даст им последа, выходящего из среды ног ее, и детей, которых она родит; потому что она, при недостатке во всем, тайно будет есть их, в осаде и стеснении, в котором стеснит тебя враг в жилищах тво­их» (Второзаконие 28:45,47-48,53-57).

Моисей видит вражеское нашествие столь отчетливо, словно все происходит перед его глазами. Он видит груды тел, родителей, вырывающих друг у друга плоть своих детей, прекрасных девушек Израиля, иссохших, как старые ведьмы. О, если б зрение покинуло его и он бы избавился от этого кошмара! О, если б израильтя­не могли оглохнуть и не внимать этим проклятиям. Нет, пусть слушают, пусть слу­шают! Это единственный способ предотвратить ужас,

"И рассеет тебя Господь по всем народам, от края земли до края земли. И Господь даст тебе там трепещущее сердце, истаевание очей и изнывание души. Жизнь твоя будет висеть пред тобою, и будешь трепетать ночью и днем, и не будешь уверен в жизни твоей. От трепета сердца твоего, которым ты будешь объят, и от того, что ты будешь видеть глазами твоими, утром ты скажешь; «о, если бы пришел вечер!», а вече­ром скажешь: «о, если бы наступило утро.» И возвратит тебя Господь в Египет на кораблях тем путем, о котором я сказал тебе: «ты более не увидишь его": и там будете продаваться врагам вашим в рабов и в ра­бынь, и не будет покупающего» (28:64-68).

Моисей останавливается, он не может продолжать. Да и что еще говорить? Он едва выговаривает слова, ужас сотрясает его душу. Он ощутил реальность всего сказанного им. Он уже едва шепчет. То, что звучало как угроза, удерживающая на­род от греха, стало пророчеством. Моисей внезапно догадался об этом: он описал будущее своего народа, который нарушит завет с Богом — и не один раз, а снова и снова.

И Моисей с неожиданной силой выкрикивает: «Вот, я сегодня предложил тебе жизнь и добро, смерть и зло... Во свидетели пред вами призываю сегодня небо и землю: жизнь и смерть предложил я тебе, благословение и проклятие. Избери жизнь,., ибо (Господь)... жизнь твоя» (30:15,19-20).

Измученный, обессиливший, лишившийся голоса старик падает на руки сво­их спутников. Толпа, замерев, следит, как ее вождя осторожно передают из рук в руки, спуская со скалы на землю.

Более всего Господь желал сохранить Свой завет с Израилем. «О, если б их сердца были склонны бояться Меня и всегда соблю­дать Мои заповеди, чтобы было хорошо им и детям их вовеки», — говорил Он Моисею. Но постоянные мятежи, которыми сопро­вождалось странствие в пустыне, утомили даже Бога. Теперь в го­лосе Бога появилась интонация обреченности, словно у родите­лей наркомана, которые понимают, что им не спасти свое дитя от пагубной привычки.

Двух уроков, которые будут столь красочно оформлены, все-таки недостаточно. Моисей изнемогает, но Бог требует от него выполнения еще одной задачи — странной, непривычной для ста­рика. «Напиши песнь, — говорит Господь, — и пусть твой народ за­помнит ее как историческое свидетельство. Законы, записанные на камне и известке, благословения и проклятия, выкликаемые с вершины горы — и буква, и звук, — все померкнет, сотрется. Заставь их всех, всех до одного, заучить наизусть Мои слова. Вбей в них эту весть».

Песнь, помещенная в главе 32 Второзакония, передает ощуще­ние Самого Бога: боль родителя, оскорбленного до такой степени, что он готов отречься от своего ребенка. Так в момент рождения нации, в час ликования, когда им предстояло перейти реку Иор­дан, Израиль получил национальный гимн, самый странный гимн, который когда-либо был у народа. В этой песне нет почти ни сло­ва о надежде, в ней звучит обреченность.

В начале этого гимна говорилось о тех благословенных време­нах, когда Бог нашел Свой народ посреди пустыни и сделал его драгоценным, как зеницу Своего ока. Но дальше песнь повество­вала о будущем страшном предательстве, когда народ позабудет Бога, давшего ему жизнь. Люди пели о проклятиях, которые пора­зят их, об изнурительном голоде, смертоносной чуме и стрелах, скользких от крови. Эта горестная музыка звучала в их сердцах, когда они входили в Землю обетованную.

- Я поднялся на вершину горы, — сказал Мартин Лютер Кинг в своей последней речи, очевидно, намекая на пример Моисея, — Бог позволил мне подняться на эту гору, и я посмотрел вниз и уви­дел Землю обетованную. Быть может, мне не дано будет войти ту­да вместе с вами. Но я хочу, чтобы сегодня вы поверили.- наш на­род войдет в Землю обетованную. Вот почему я так счастлив сего­дня... Глаза мои видели грядущую славу Божью.

После этого Кинг вернулся в гостиницу, где его настигла пуля убийцы.

В тот день, когда Моисей сочинил для поучения Израиля эту печальную песнь о будущем, он поднялся на гору Нево и, прищу­рившись от солнца, поглядел во все стороны — далеко, насколько хватал глаз. Он поднялся на гору, он увидел Землю обетованную. И там, на границе этой земли, Моисей умер.

Второзаконие завершается хвалой Моисею: «И не было более у Израиля пророка такого, как Моисей, которого Господь знал ли-цем к лицу, по всем знамениям и чудесам, которые послал его Гос­подь сделать в земле Египетской над фараоном и над всеми раба­ми его и над всей землею его, и по руке сильной и по великим чу­десам, которые Моисей совершил пред глазами всего Израиля» (34:10-12).

Моисей был проповедником, историком, воином, пророком, судьей, политическим вождем, священником. Спустя несколько тысячелетий другой еврейский писатель, Элия Визель, так возда­вал хвалу Моисею («Вестники Бога»):

"Моисей — самый выдающийся и самый одинокий герой библей­ской истории, Его великая задача и необычайные события его жизни вызывают у нас изумление, почтение и преклонение. Мои­сей — это человек, в одиночку изменивший ход истории, его рож­дение — это поворотный пункт. После него все существенно из­менилось.

И неудивительно, что Моисей занимает особое место в ев­рейской традиции. Его страстное стремление к социальной спра­ведливости, его борьба за национальное освобождение, его три­умфы и разочарования, его поэтический гений, его дар полковод­ца и талант организатора, сложные отношения с народом и с Бо­гом, его требования и обещания, проклятия и благословения, взрывы гнева и молчание, его усилия примирить закон и мило­сердие, власть и достоинство человека непревзойденны. Ни один человек нигде никогда не делал столько для своего народа и в столь разных областях жизни. Его влияние безгранично, отзвук его ощутим во все времена. Закон носит его имя, Талмуд — лишь комментарий к его книгам, Каббала — лишь попытка постичь его молчание».

После Моисея все изменилось. Один человек представлял це­лый народ, и на то были свои причины. Усыновленный представи­телем царского дома, наказанный за необдуманный поступок, при­говоренный к сорокалетнему изгнанию, прощеный, лично избран­ный для исполнения непосильной миссии, постоянно общавший­ся с Богом — Моисей в своей личной истории воспроизводил ис­торию Израиля.

Современный читатель, вдохновленный событиями Исхода, почти не обращает внимания на четыре столетия горя, которые предшествовали освобождению, и на те неудачи, которые постиг­ли израильтян в Синайской пустыне, а потом и в Земле обетован­ной. Именно по этой причине Второзаконие включено в Библию, и именно по этой причине чересчур оптимистичным американ­цам не мешало бы почаще перечитывать эту книгу.

Многие пытались брать на себя часть миссии Моисея, но нико­му не удавалось в точности повторить его весть. Всякого рода бла­годетели народа — от марксистов до освободителей американ­ских рабов и создателей фаланстеров в Латинской Америке — прибегали к языку Исхода, но им недоставало беспощадного реа­лизма этого пророка. Они тут же переходили к утопическим опи­саниям Земли обетованной, к посулам, которые никогда не были и никогда не будут осуществлены на этой земле.

О Ханаан, сладостный Ханаан,

Я спешу в землю Ханаанскую.

Я положу свой меч и свой щит у берега реки,

И больше мне не придется воевать.

Нередко из этих утопий вырастают тирании куда более страш­ные, чем та политическая система, от которой они призывали из­бавиться. Африканские колонии сбрасывали иго империализма и сталкивались с грозными проблемами племенных войн. Малень­кие страны освободились от влияния Советского Союза и разва­лились на части в результате гражданского раздора. Ветхий Завет должен послужить предостережением: нельзя читать Исход без Второзакония. Будь мы повнимательней, это избавило бы от мно­гих разочарований всех нас, включая политиков и проповедни­ков.

Христианские священники также прибегают к языку Моисея, чтобы описать торжество христианской жизни по ту сторону Иордана.

Я стою на берегу бурного Иордана

И стремлюсь душой

На счастливые земли Ханаана,

Где все мое счастье.

Ни холодный ветер, ни ядовитый туман

Не коснется этих благословенных берегов,

Ни смерть, ни боль, ни скорбь, ни тоска

Не страшны там более.

В этих проповедях Египет превращается в темную страну плот­ских соблазнов, а пустыня — в тяжкое испытание, которое необ­ходимо пройти, чтобы в итоге попасть в залитую солнцем страну обетованную. Но последние семь глав Второзакония должны бы­ли бы навеки рассеять этот сладостный обман: жизнь с Богом ока­зывается отнюдь не простой и не безмятежной. Она не была спо­койной и безопасной для тогдашних израильтян, не будет она та­кой и для нас сегодня. Путнику предстоит идти и идти вперед, и за каждым поворотом его вновь подстерегает враг.

Моисей — единственный человек, который вполне отдавал себе отчет в том, что значит жизнь с Богом. Этот пророк пророков пе­редавал людям Божью весть, не пытаясь ничего приукрасить. Этот первый из священников ходатайствовал за свой народ перед Богом со страстью, убежденностью и любовью. Он никому не обещал «хэппи-энд», и его собственная жизнь не имела счастливого завер­шения, но он и не оглядывался с тоской на прошлое. И роскошь Египта, и безмятежное одиночество кочевой жизни не смогли пол­ностью покорить его. Моисей отдал себя своему народу, этой свар­ливой, требовательной толпе, и они познакомились с Богом, стали близки к Нему, как к лучшему другу, лицом к лицу.

"Щедр и милостив Господь, долготерпелив и многомилостив», — так пел автор Псалма 102, спустя много столетий после Моисея повторяя священную Шма, данную Моисеем народу. Эту молитву и поныне утром и вечером повторяют иудеи во всем мире. Гос­подь подтвердил Свою любовь заветом. Хотя чувство знает прили­вы и отливы, в конце концов любовь всегда берет верх.

Не до конца гневается,

И не вовек негодует...

Ибо, как высоко небо над землею,

Так велика милость Господня к боящимся Его.

Как далеко восток от запада,

Так удалил Он от нас беззакония наши.

Как отец милует сынов,

Так милует Господь боящихся Его.

Ибо Он знает состав наш,

Помнит, что мы — персть.

Персть, прах и пыль. «Хапиру», «пыльные» — так прозвали егип­тяне своих рабов-евреев. Бог помнит, что мы — пыль. Моисей не оставил сомнений на этот счет: зло неотвратимо и кара неизбеж­на. Но Бог по Собственной воле прощает нам грехи, ибо помнит о нашей слабости. Бог идет рядом с нами, Бог живет в шатре рядом с нами посреди огромной и страшной пустыни. Бог милости, лю­бящий даже тех, кто из пыли, в особенности тех, кто состоит из пыли.

Прекрасные и горестные речи Моисея, запечатленные во Второ­законии, имели два великих последствия. Одним стало событие, произошедшее тогда, когда сбылись страшные предсказания Мои­сея о судьбе его народа. После смерти пророка израильтяне пере­шли через Иордан, завоевали землю Ханаанскую, построили там города, сделались богатым и процветающим народом и быстро забыли о Боге. Народ раскололся надвое, подвергся вторжению завоевателей, Иерусалим пал после осады, и совершились все те ужасы, о которых говорил Моисей: родители поедали своих детей. Но Господь вновь послал чудесное избавление, чтобы дать Своему пароду еще один шанс.

Спустя два поколения мальчик-царь Иосия почувствовал нос­тальгическое желание восстановить храм и возобновить исполне­ние древних религиозных обрядов. В то время святой град Божий был позабыт. В его храмах красовались идолы, его жрецы занима­лись блудом во славу своих богов, солнцепоклонники приносили жертвы изображению коня. В соседней долине родители сжигали первенцев на костре, пытаясь умилостивить Ваала. Священные книги были потеряны, Бог Авраама, Исаака и Иакова, Бог Моисея превратился в пустой звук. Священники, роясь в развалинах, обна­ружили «Книгу завета» — по всей видимости, какую-то часть Вто­розакония.

Главы 22—23 4-й книги Царств передают эту драматическую историю очищения храма и такого обновления, какого, быть мо­жет, еще не знала история. Царь плакал, раздирая на себе одежды, и приказал вернуть народ к закону Моисееву. Свою религиозную реформу Иосия завершил тем, что собрал весь народ и приказал праздновать пасху. «Потому что не была совершена такая пасха от дней судей, которые судили Израиля, и во все дни царей Израиль­ских и царей Иудейских» (23:22). Моисей не вошел в Землю обето­ванную, но его дух жил в ней, возвращая надежду, жизнь, спасение потомкам тех, кого он привел к границам этой страны.

Второе событие описано в Новом Завете. Иисус хорошо знал текст Второзакония. Подвергаясь искушению в пустыне, он трижды цитировал эту книгу в споре с Сатаной. Позднее, в один из са­мых торжественных моментов Своего служения, Иисус поднялся на гору, чтобы встретиться там с Отцом. Его лицо преобразилось после этого, как преобразилось когда-то лицо Моисея после об­щения с Богом. «Вид лица Его изменился, и одежда Его сделалась белою, блистающею» (Луки 9:29).

Петр и Иоанн отшатнулись, ослепленные. Голос зазвучал с не­бес, и внезапно на горе перед учениками предстало два титана из­раильской истории. Они сразу же узнали Илию, того неистового, творившего многие чудеса пророка, о возвращении которого мечтали все иудеи. И рядом с ним стоял Моисей. Оба дружески бе­седовали с Иисусом.

Петр настолько разволновался, что как-то неуклюже попытал­ся предложить построить кущи на этой горе, чтобы удержать здесь небесных гостей. Иисус, успокоив учеников, повел их обрат­но, вниз с горы. Чудо придало Ему новые силы и мужество, чтобы встретить ожидавшие Его тяжелые дни.

Этот эпизод содержит одну подробность, о которой часто за­бывают христиане, но которая должна быть дорога каждому иудею: в этот миг любви и милосердия сбылась наконец заветная мечта Моисея. Он стоял на вершине горы посреди Земли обето­ванной. И впрямь, Господь помнит «пыльных», помнит их всех — и первых, и последних.