Переориентация

Юджин Петерсон, опубликовавший новый перевод псалмов, от­мечает, что лишь немногие из них полны хвалой и благодарнос­тью, а более семидесяти процентов составляют жалобы. Петерсон полагает, что эти две категории псалмов отражают два основных состояния жизни: страдание и благополучие, Я не проводил по­добных исследований, но мне кажется, что в целом современная христианская литература обнаруживает противоположную про­порцию: не менее семидесяти процентов книг, плакатов, наклеек провозглашает наше благополучие, и едва ли треть еще помнит о наших скорбях.

Царь Давид особо распорядился о том, чтобы народ научили жалобной песне^ (см. 2 Царств 1:18). Жалобные псалмы ничего общего не имеют с бессильным скулежом или нытьем. Мы склон­ны плакаться по поводу того, чего не изменишь, но жалоба — это попытка добиться перемен. Псалмопевец, как и Иов, упорствует в своей вере в благого Бога; что бы ни происходило сейчас перед 126 ФилипЯнси, Библия, которую читал Иисус

его глазами, он будет требовать справедливости и просить о ней. Псалмопевец скорбит о том, что на земле не творится воля Бога так, как на небе, и эти стихи помогают человеку примирить веч­ную веру и повседневный опыт.

Проповедник Дэн Аллендер задает вопрос:

"К кому вы обращаете наиболее яростный, иррациональный, не находящий выражения гнев? Выскажетесь ли вы перед тем, кто вправе уволить вас с работы, лишить вас репутации, разрушить отношения? Вряд ли. Вы не можете положиться на этих людей, вы не уверены, что они в состоянии вынести всю глубину вашего ра­зочарования и растерянности. Только тот может выслушать ваши жалобы и, более того, вытерпеть ваши жалобы на самого себя, ко­му вы — как это ни парадоксально — верите до конца... Жалобы и возмущение — это оборотная сторона веры».

Многие псалмы были написаны вождями Израиля, и потому этот сборник позволяет нам проникнуть в скрытые за историчес­кими событиями эмоции людей. По-моему, со времен античности не сохранилось другого собрания, столь полно отражающего лич­ные чувства, вызванные историческими катаклизмами. Мы видим, как каялся царь, совершив прелюбодеяние и убийство, как он воз­носил благодарность, когда спасся от убийц, как он молился, про­играв сражение, и как молился, посвящая Богу новую столицу.

Я приложил немало усилий к тому, чтобы попытаться получше понять Давида. Этот царь, научивший свой народ выражать горе песней, дал ему также несравненной красоты гимн для общего ис­поведания веры и создал еще множество прекрасных хвалебных песнопений. Давид, несомненно, был грешником, как и многие другие персонажи Ветхого Завета, и в то же время он был особен­но любезен господу. Жан Кальвин назвал Давида «зеркалом, кото­рое Господь в неисчерпаемой Своей благодати поставил перед на­ми». В чем же заключается духовная тайна Давида?

Семьдесят три псалма, приписываемых царю, позволяют нам заглянуть в его душу. Некоторым из них предпослано сообщение

о тех обстоятельствах, в связи с которыми они были написаны. Я решил читать их в такой последовательности: сперва эту выдерж­ку из духовного дневника самого Давида — псалом — и, основы­ваясь на этом внутреннем свидетельстве, пытаться вообразить се­бе, какие «внешние» события вылились в эти слова. Затем я обра­щался к историческому повествованию Второй книги Царств и сопоставлял свои фантазии с тем, что имело место на самом деле.

В Псалме 55 (со знаменитой строкой «На Бога уповаю») Давид благодарит Бога, спасшего душу его от погибели и не давшего но­ге его оступиться. Когда я читал этот псалом, я предполагал, что чудесное вмешательство Бога избавило Давида от некой грозной опасности. Что же было на самом деле? Я раскрыл главу 21 Первой книги Царств и выяснил, что Давид, попав в плен и страшась за свою жизнь, стал пускать слюни и рисовать на стенах, притворя­ясь безумцем и надеясь таким образом избежать казни. Никакого чуда не произошло — речь шла о хитром беглеце с хорошо разви­тым инстинктом самосохранения. Быть может, Давид в отчаянии взывал к Богу, и в какой-то момент озарения его осенила идея си­мулировать помешательство, но он приписал всю заслугу Богу и ничего самому себе. Давид даже прибег к строгой форме акрости­ха, чтобы выразить свои мысли. Каждый стих этого псалма начи­нается со следующей по порядку буквы еврейского алфавита. Это серьезное и искреннее размышление о пережитом.

Затем я прочел Псалом 58: «Сила моя! Тебя буду воспевать я; ибо Бог — заступник мой, Бог мой, милующий меня». Вновь, когда читаешь этот псалом, кажется, что вмешательство Бога спасло Да­вида. Однако глава 19 Первой книги Царств описывает такую сце­ну; Давид выскользнул в окно, пока его жена отвлекала преследо­вателей, подсунув им завернутую в козью шкуру статую. Вновь псалом приписывает Богу заслугу в таком деле, которое мы бы от­несли на счет обычной человеческой смекалки.

В Псалме 56 звучит иная интонация — интонация смятения и страха. «По-видимому, вера Давида поколебалась в тот час, когда он писал этот псалом», — подумал я и вновь ошибся. В главе 24

Первой книги Царств сообщается об одном из наиболее отваж­ных подвигов этого героя.

Псалом 17 подводит итоги военной карьеры Давида. Эта песнь, написанная, когда он уже был царем, победившим всех соперни­ков, перечисляет множество чудес, с помощью которых Бог избав­лял Давида от опасностей. Если прочесть только этот псалом, не обращаясь к историческому повествованию, может сложиться впечатление, что Давид жил под покровительством какого-то доб­рого волшебника. Здесь ни словом не упоминаются годы изгна­ния, ночные битвы, бегство, хитроумные уловки, которыми запол­нены Первая и Вторая книги Царств.

Словом, любая попытка судить о «реальной жизни» на основа­нии псалмов обречена на провал. Воображение рисует нам благо­честивого отшельника не от мира сего или робкого, подвержен­ного неврозам человека, верившего в постоянную помощь Бога, но никак не сильного и доблестного героя. Как объяснить столь разительное несоответствие внутренней и внешней жизни царя Давида?

Для всех нас внутренняя и внешняя жизнь протекают парал­лельно. Если мы с вами участвуем в одном и том же мероприятии (скажем, в вечеринке), то «внешние» факты — что там было и кто присутствовал — будут для нас обоих одинаковыми. Но совершен­но различными могут оказаться «внутренние» ощущения. Я начну размышлять о том, какое я произвел впечатление, показался ли я остроумным и симпатичным, не обидел ли кого, не допустил ли нелепый промах? Как я выглядел в глазах этих людей? Скорее все­го и вы станете задаваться теми же вопросами, но уже со своей точки зрения.

Давид, похоже, воспринимал жизнь по-другому. Его подвиги -он убивал хищников голыми руками, сразил Голиафа, ускользнул от насланных Саулом убийц, разгромил филистимлян — давали ему право ощутить себя главным героем этой истории. Однако когда он вспоминал эти события и писал о них стихи, он выводил на первый план Иегову, Бога Израиля. Давид поистине переживал и ощущал постоянное присутствие Бога, он выражал это ощуще­ние и в возвышенных стихах, и в земных делах, в любом случае сознательно вовлекая Бога в события своей жизни.

Давид полон уверенности, что он что-то значит в глазах Бога, Об одном из «чудесных избавлений» он говорит: «Он (Бог) вывел меня... ибо Он благоволит ко мне» (17:20). Когда царю кажется, что Бог его покинул, он тут же вопиет к Богу, ведь он первым произнес эти слова: «Боже мой, Боже мой! Для чего ты меня покинул?». Он призывает Бога к ответу, требуя, чтобы Господь тоже поддерживал их особые и столь важные для обоих отношения.

На протяжении всей жизни Давид был твердо убежден, что ду­ховный мир, оставаясь невидимым, является столь же реальным, как и «естественный» мир мечей и копий, пещер и царского дворца. Его псалмы — это подробный отчет о сознательных усилиях по приспособлению повседневной жизни к реальности этого сверхъе­стественного мира. Теперь, спустя столетия, мы опираемся на эти псалмы, как на ступени веры, мы идем по ним, как по тропе, веду­щей от одержимости самим собой к осознанию реального присут­ствия Бога.

Я старался научиться этому искусству «впускать» Бога во все сферы своей жизни. Живя в сложном индустриализованном мире, мы норовим делить свою жизнь на специальные отсеки. Заполня­ем день «делами»: чиним машину, ездим на каникулы, ходим на ра­боту, косим лужайку перед домом, отвозим детей в школу. А потом надо еще уделить время для «духовности»: посетить церковь, при­нять участие в собрании группы верующих, предаться своим раз­мышлениям. Псалмы подобного разделения не ведают.

Давид и другие авторы псалмов сумели превратить Бога в фи­зический центр своей жизни, и все в их жизни соотносилось с Бо­гом. Для них общение с Господом было основным делом жизни, а не перерывом между «делами». Как сказал Клайв Льюис, в идеале практика христианской жизни подразумевает, что «каждый посту­пок и каждое чувство, каждое переживание, приятное или непри­ятное, должно как-то соотноситься с Богом».

Я изучаю этот повседневный процесс перестраивания, пере­ориентации своей жизни. Псалтирь стал для меня еще одним ша­гом к осознанию подлинного, центрального места Бога. Я стара­юсь превратить слова древнееврейских поэтов в свои собствен­ные молитвы. Это удалось авторам Нового Завета, которые цити­ровали Псалтирь чаще, чем любую другую книгу. Сын Божий в Своей земной жизни поступал точно так же, язык Псалтиря слу­жил Ему для выражения взаимоотношений между человеком и Богом,

Я уверен, что мне потребуется вся моя жизнь для того, чтобы псалмы сделались подлинно и до конца моими молитвами. Я чув­ствую, что по сравнению с их порывом, их устремленностью к Бо­гу моя вера выглядит жалкой и анемичной. Псалмопевцы мчались к Богу, как загнанный олень мчится к воде. Ночью они лежали без сна, размышляя о «славной красе Господа». Они предпочли бы прожить один день с Богом, чем тысячу лет без Него. Эти поэты учились в высшей школе веры, и я рядом с ними чувствую себя приготовишкой. Теперь я вновь перечитываю эту книгу и надеюсь хоть что-то из нее усвоить.

Послесловие___________________

Проблемные псалмы

Не успеваешь прочесть несколько первых псалмов, как натыка­ешься на странные и тревожные строки, на яростные взрывы мин, притаившихся посреди столь мирной на первый взгляд и даже бу­колической поэзии. Иной раз все сводится к поношению на уров­не «Чтоб тебя грузовиком задавило», который принят среди под­ростков. Эти псалмы называются «заклинательными», «мститель­ными» или попросту «псалмами проклятий», поскольку именно из; проклятий они и состоят.

Эти «псалмы проклятий» становятся серьезной проблемой для читателя. «Да как же можно читать, а тем более повторять вместо молитвы эти яростные поношения, пришедшие к нам из культуры древних воинов? — спрашивает Кэтлин Норрис. — На первый взгляд они кажутся такими устаревшими, они полны злобы, мсти­тельности, и подчас думается, что в них сосредоточено все зло на­шего мира».

Почему же эти всплески ярости тоже вошли в Святое Писание? Читатели предлагали несколько объяснений.

1. Проклятия выражают «праведный гнев» против сил зла.

Профессор Аллан Блум, автор книги «Закрытие духа Америки», рассказывал о том, как он предложил своим первокурсникам в Чи­кагском университете дать определение плохого человека. Ни один из студентов не справился с этой задачей. Категория «плохо­го» попросту отсутствовала в их сознании. Блум считает неспособ­ность распознавать и определять зло одним из тревожных симпто­мов нашего времени.

Мне оказала большую помощь моя жена Джанет, которая не­сколько лет работала неподалеку от городских трущоб. Она каж­дый день сталкивалась с различными видами зла, видела банди­тов, нападавших с автоматом в руках на прохожих, полисменов, избивавших ни в чем не повинных людей только из-за цвета их кожи, воров, вырывавших у пенсионеров кошелек у самого выхо­да из банка, куда те приходили за социальным пособием.

Однажды вечером Джанет вернулась домой, кипя от возмуще­ния. В одном доме для престарелых управляющий превратился в грозу для всех обитателей. Используя находившийся в его распо­ряжении универсальный ключ, он врывался в квартиры вдов, из­бивал их и отбирал деньги. Все знали виновного, но, поскольку он совершал эти преступления в маске и не мог быть с полной уве­ренностью опознан, муниципалитет готов был ограничиться его увольнением или даже переводом на другую работу. Если бы в те времена Аллан Блум попросил мою жену описать дурного челове­ка, он получил бы вполне выразительный ответ.

Авторы псалмов говорят именно о том зле, которое внедряется в саму систему государства: продажные судьи, рабовладельцы, разбойники, угнетатели бедных, расисты, террористы. Псалом 108 призывает все беды на голову человека, который «преследовал че­ловека бедного и нищего и сокрушенного сердцем, чтобы умерт­вить его. Возлюбил проклятие, — оно и придет на него» (стихи 16-17).

Читая эти псалмы, полезно припомнить свидетельство родных жертвы. Иногда их слова звучат в эфире во время теленовостей. Отец девушки, сбитой пьяным водителем, дрожа всем телом, дает показания в суде и говорит о ране, которой не суждено исцелить­ся. Вспомните показания семьи Голдмена по гражданскому иску против О. Симпсона. Дитрих Бонхоффер мог без труда понять чувства, воодушевлявшие «псалмы проклятия», поскольку они как нельзя лучше отражали страдания всей христианской общины под властью нацистов.

Мотив «праведного гнева» может отчасти прояснить природу «псалмов проклятия», но он не устраняет проблемы. Джанет была в ярости, но не бродила по дому, бормоча: «Да скитаются дети его и нищенствуют, и просят хлеба из развалин своих» (108:10) или «Блажен, кто возьмет и разобьет младенцев твоих о камень» (136:9).

2. «Псалмы проклятия» отражают духовную незрелость, позд­нее устраненную Новым Заветом.

Клайв Льюис, которого такие псалмы искренне удручали, пред­ложил этот подход в своих «Размышлениях о псалмах». Он проти­вопоставлял мстительности псалмопевца заповедь любить врагов своих, просьбу «Прости им, ибо не ведают, что творят», прозвучав­шую в Новом Завете. «Реакция псалмопевцев на обиды, хотя она безусловно естественна, столь же безусловно неправильна», — за­являет Льюис и далее характеризует эти эмоции как «дьявольские», «достойные презрения», «яростные», «варварские» и «эгоистичные».

Отметив, что в языческой литературе нет ничего равного мстительности псалмопевцев, Льюис приходит к довольно слож­ному выводу относительно богоизбранности евреев. «Из всех дур­ных людей хуже всего религиозные дурные люди», — говорит он.

Призвание свыше сделало евреев снобами, убежденными в своей правоте, и это нашло выражение в псалмах проклятия. Подобные соображения Льюиса не слишком-то понравились самим евреям. Недавно журнале «Век христианства» опубликовал статью равви­на, опровергающую эти рассуждения Льюиса.

Разумеется, Иисус обновил заповеди («Вы слышали... Я же гово­рю вам»), но, как указывает сам Льюис, в Библии не происходит столь четкого прогресса от Ветхого Завета к Новому. Заповедь лю­бить врагов появляется уже в Ветхом Завете. Кроме того, новоза­ветные авторы с полным одобрением цитируют строки из самых «проблематичных» псалмов. К примеру, Петр напрямую адресует одно из проклятий Псалма 68 Иуде (см. Деяния 1:20), а Павел при­меняет другое («Пусть глаза их помрачатся, чтобы они ослепли, и спины их согнутся навеки») к неуверовавшему Израилю. Не так-то легко отбросить псалмы проклятия.

Британский исследователь Деррик Шериффс напоминает, что сам Льюис переменился после личных испытаний, перенесенных им в конце жизни. Достаточно сопоставить его книги «Страдание» и «Исследуя скорбь», чтобы эта перемена сделалась очевидной. Первое произведение рассматривает страдание как абстрактную проблему и вполне философски трактует значение боли в жизни. Вторая вещь, написанная Льюисом после того, как его жена умер­ла мучительной смертью от рака костного мозга, местами читает­ся как псалом проклятия. Льюис возвращается к идее Бога — космического садиста, палача, захлопнувшего дверь перед теми, кто на­иболее остро в Нем нуждался. В этом дневнике Льюис отмечает:

"Все эти рассуждения о космическом садисте выражают не здра­вое суждение, а ненависть. Я извлекал из них единственное удо­вольствие, доступное страдальцу, — я мог нанести ответный удар. Я ругался вслух, я «говорил Богу в лицо, что я о Нем думаю».

Интересно, что бы Льюис написал о псалмах-проклятиях, по­сле того как сам прошел через такую душевную пытку.

3. Лучше всего воспринимать эти псалмы как еще один вид мо­литвы.

Смысл этих псалмов предстанет нам совершенно иным, если мы вспомним их жанр: мы как бы подслушиваем молитвы, обра­щенные к Богу, С этой точки зрения псалмы проклятий также яв­ляются душевной терапией, крайним ее выражением. Как сказала однажды Дороти Сейерс, всем нам свойственны дьявольские мыс­ли, но вся разница заключается в том, чтобы отреагировать на них словом, а не делом — к примеру, написать детектив, а не совер­шить убийство.

Если кто-то несправедливо обидел меня, я могу выбрать один из трех путей: 1) я попытаюсь осуществить личную месть, но Биб­лия осуждает такую реакцию; 2) я постараюсь скрыть, как-то пода­вить свои чувства гнева и боли или же 3) я обращу их к Богу, воз­ложив на Него обязанность соблюсти справедливость. Псалмы проклятия представляют собой именно этот третий вариант. «Мне отмщение, и Аз воздам», — говорит Господь. Молитвы, подобные псалмам проклятия, передают дело мести в верные руки. Важно, что в псалмах проклятия ярость изливается перед Богом, а не на­прямую обрушивается на врага.

Кэтлин Норрис, тщетно сражавшаяся с проблемой псалмов проклятия в книге «Монастырские прогулки», сумела найти ключ к ним в другой своей работе — «Дивная благодать». Она рассказыва­ет, как предложила ученикам воскресной школы самим составить подобный псалом. Она поняла, что те, кого угнетают старшие бра­тья и сестры, обнаруживают недюжинные способности в этой об­ласти поэзии:

"Один маленький мальчик написал стихотворение о «Раскаяв­шемся чудовище». Начиналось стихотворение с того, что против­но, когда отец кричит на тебя; согласно этому стихотворению, в ответ мальчик готов столкнуть с лестницы сестренку, учинить разгром в своей комнате и в конце концов уничтожить весь го­род. Стихотворение завершалось такими словами: «И вот теперь я сижу посреди беспорядка и говорю себе: «Зачем я все это наде­лал?!"

"Если бы этот мальчик был послушником в раннехристиан­ском монастыре, — добавляет Норрис, — его наставники сочли бы, что он уже на пути к покаянию. Он уже осознал, что нужно ис­править в его «полном беспорядка» доме, чтобы он стал подходя­щей обителью для Бога».

Мы инстинктивно стремимся как-то «очистить» свои чувства для молитвы, но, возможно, мы и тут ошибаемся; наверное, нам следовало бы открывать Богу худшие свои помышления. В конце концов то, что между людьми — сплетня, перед Богом — протест, то, что в обыденной жизни является злобным ругательством («будь они прокляты!»), — становится выражением беспомощной зависимости, когда обращается напрямую к Богу («В Твоей власти проклясть этого человека, ведь Ты один — судья праведный»).

Я взял себе за правило раз в неделю отправляться на длинную прогулку по холмам рядом с моим домом, чтобы рассказать Богу о своем гневе на людей, которые чем-либо меня обидели. Я пере­числял все случаи, когда со мной обошлись несправедливо или неверно меня поняли, и принуждал себя открывать Богу самые глубокие свои чувства. Разве Бог и так не знает, что я чувствую? Однако я могу подтвердить, что это излияние чувств само по себе имело терапевтический эффект. Я возвращался домой, словно из­бавившись от тяжкого бремени. Несправедливость уже не торчала шипом, терзая мои внутренности, — я рассказал о ней вслух, рас­сказал Господу. Иногда, когда я так изливал свои чувства, я даже получал ответ: Дух Божий напоминал мне о моем эгоизме, склон­ности осуждать других, о моих проступках, которым люди дарова­ли милость и прощение, об ограниченности моего взгляда на со­бытия.

Мирослав Вольф, хорват, преподававший на родине богосло­вие во время гражданской войны и ощутивший, как точно псалмы проклятия передают его собственные чувства, в книге

"Отвержение и принятие» рассказывает, как эти псалмы в конце концов учат прощать:

"Для последователей распятого Мессии суть закл и нательных псалмов в итоге сводится к следующему: гнев надо излить перед Богом... Это не просто катарсис и разрядка агрессии перед лицом Всемогущего, Который обязан прислушаться. Гораздо важнее, что, поведав о своем бессильном гневе Богу, мы ставим и нашего не­праведного врага, и свое мстительное «я» лицом к лицу с Создате­лем, любящим и творящим справедливость. Ненависть, таящаяся в темных уголках наших сердец и питаемая системой запрещений, вырастает и отравляет все в адском стремлении к уничтожению. В свете Божьей любви и справедливости ненависть съеживается, и сеется семя чудесного прощения».

Постепенно эти еженедельные упражнения научили меня не сосредоточиваться на себе самом, воспринимать окружающих ме­ня людей. Иной раз я обнаруживал, что за неделю во мне не нако­пилось никаких личных обид и огорчений, но ведь я мог исполь­зовать эти псалмы для слияния с другими, страдающими людьми. Я вспоминал о странах, только что подвергшихся наводнению, землетрясению или цунами. Разве христиане в этих местах не обращаются к Богу, Который их оставил? Я думал о своих друзьях, болеющих раком, о женщинах, избиваемых мужьями, об алкого­ликах, которые пытаются преодолеть свой недуг. Эти «проблем­ные» псалмы помогали мне ощутить их трудную борьбу и молить­ся вместе с ними за них.

Еще один ключ к пониманию псалмов проклятия я получил, когда прочел до конца книгу Откровения. В Апокалипсисе перед нами предстают времена, когда сбудутся самые ужасные из псал­мов проклятия, даже самый гневный — Псалом 136: «С таким стремлением повержен будет Вавилон, великий город, и уже не будет его» (Откровение 18:21). В итоге воцарится абсолютная справедливость, но этому предшествует период катаклизмов, яро­стной борьбы против сил зла.

Я считаю, что псалмы проклятия — это образец отношения ко злу и несправедливости. Не надо подавлять в себе ужас и гнев, но нельзя брать правосудие в свои руки — следует обратиться с эти­ми чувствами к Богу, обнажить их перед Ним. Книги Иова, Иере­мии и Аввакума ясно показывают, насколько Бог терпим ко всему, что мы можем сказать Ему в молитве. Бог может совладать с моей яростью, и я скоро увижу, что мой гнев и жажда мести нуждаются в определенной коррекции. Но, только обратив эти чувства к Богу, я получу необходимое мне исправление и исцеление.