ГЛАВА 10 КОНТРОЛЬНО-ИЗМЕРИТЕЛЬНЫЕ ПРИСПОСОБЛЕНИЯ КАК СРЕДСТВО УПРАВЛЕНИЯ КАЧЕСТВОМ ПРОДУКЦИИ 13 страница

Право и нравственность имеют один корень — духовную природу человека; они действуют на одном и том же поприще человеческих отношений; внешние действия и внутренние побуждения тесно связаны друг с другом, а потому тут необходимо оказывается взаимодействие двух начал, а вместе и потребность привести их к соглашению. Это требование относится в особенности к праву, ибо нравст­венный закон не имеет принудительного характера, а право может вынуждать свои повеления. Основ­ное правило, которым определяются эти отношения, состоит в том, что юридический закон не должен вторгаться в область внутренней свободы и определять то, что, по существу своему, не подлежит его действию. Сюда относятся религиозные убеждения человека; они выходят из ведения принудительной власти. С другой стороны, в собственной своей сфере юридический закон может отказать в помощи действиям формально правомерным, но по существу своему безнравственным, например, в признании законности процентов свыше известной нормы. Наконец, он может даже положить наказание за без­нравственные поступки, когда они составляют посягательство на чужую личность или оскорбляют общественную совесть; но такого рода постановления требуют особенной осторожности. Где есть совместная сфера, там разграничение не всегда легко; но общее правило должно состоять в том, что область нравственности не подлежит юридическому закону, который имеет дело только с внешними отношениями свободы и касается внутренних побуждений лишь настолько, насколько они выража­ются в действиях, нарушающих право.

Принудительным юридический закон становится тогда, когда он в известном обществе призна­ется действующею нормой права. Таков закон положительный, который получает силу именно от этого признания. Вследствие того он может быть разный в разные времена и у разных народов. Прилагаясь к жизни, общие начала права видоизменяются сообразно с условиями, потребностями, взгля­дами и степенью развития общества, в котором они призваны действовать. Отсюда разнообразие и изменчивость юридических норм. В этом выражается реальная сторона права, представляющая осу­ществление общих начал в жизненных явлениях. В этой сфере проявляется вместе с тем и человече­ская свобода; от нее зависит установление тех норм, которыми определяются ее действия, и измене­ние этих норм сообразно с развитием правового сознания. Отсюда понятие о юридическом законе как о произвольном человеческом установлении, в отличие от законов природы, которые всегда и везде действуют одинаково. Это воззрение развивалось уже древними софистами и воскресло с но­вою силой в настоящее время.

Оно грешит тем, что принимает во внимание одну внешнюю сторону или способ установления норм, упуская из вида связь их с самыми необходимыми и элементарными потребностями человече­ского общежития. Положительные нормы права составляют принадлежность всякого общества. Они являются не только в устроенном гражданским порядке, но и на самых низших ступенях общежития, здесь они имеют форму обычая, признанного всеми и которому все бессознательно подчиняются. Обычай возникает чисто практическим путем; он слагается из жизненных потребностей, вытекаю­щих из взаимодействия свободных единиц. Чем ниже сознание, тем более он имеет характер естест­венного проявления присущих человеку духовных сил. Отсюда учение немецкой исторической шко­лы, что право, подобно языку, представляет органическое явление народного духа, вследствие чего оно должно развиваться не искусственными и произвольными мерами, а органическим путем, по мере развития народных потребностей и сознания.

Однако этот характер органического роста оно сохраняет только на низших ступенях. С выс­шим развитием сознания и жизни является противоположность воззрений и потребностей, а с тем вместе необходимость установить общие нормы, одинаково обязательные для всех, что может со­вершаться только действием общественной власти. Тогда право принимает форму положительного закона, в котором проявляется свободная воля человека, но которого сила и действие в значительной степени зависят от условий той среды, где он прилагается. Это и есть господствующий тип в граж­данском порядке. Но закон установляет только общие нормы. Приложение этих норм к бесконечно­му разнообразию жизненных явлений составляет дальнейшую задачу правоведения. Из этого возни­кает третья форма положительного права — право юристов. Здесь к практическим приемам присое­диняются уже и теоретические взгляды. Правоведение есть наука, которая не только развивает в под­робностях постановления законодательства в приложении к жизненным отношениям, но и сводит к общим началам разнообразие постановлений. Последние через это подвергаются высшей оценке; сознаются требования права, вытекающие из естественного разума, по выражению римских юристов. Эти сознанные юристами начала воздействуют и на самое законодательство, которое изменяется сообразно с этими указаниями. Положительное право развивается под влиянием теоретических норм, которые не имеют принудительного значения, но служат руководящим началом для законодателей и юристов. Отсюда рождается понятие о праве естественном, в противоположность положительному. Это — не действующий, а потому принудительный закон, а система общих юридических норм, выте­кающих из человеческого разума и долженствующих служить мерилом и руководством для положи­тельного законодательства. Она и составляет содержание философии права. Что же дает нам в этом отношении разум?

Мы видели, что существенная задача состоит в разграничении области свободы, отдельных лиц. Для разрешения ее путем общего закона требуется общее разумное начало, которое могло бы служить руководством как в установлении закона, так и в его приложении. Что же это за начало?

Оно искони было присуще сознанию человеческого рода и всегда служило правилом для всех тех, кто беспристрастно, невзирая на личные интересы, разрешал столкновения, возникающие из взаимодействия человеческой свободы. Оно было в совершенно сознательной форме высказано римскими юристами и не может составить предмет ни малейшего колебания для того, кто в праве видит не один только продукт практической пользы, а условие истинно человеческого существования. Это начало есть правда, или справедливость. Самое слово показывает, что оба эти понятия, право и прав­да, проистекают из одного корня. И это было высказано уже римскими юристами: jus a justitia appellatium est, право получило свое название от правды. И все законодательства в мире, которые понимали свою высокую задачу, стремились осуществить эту идею в человеческих обществах.

В настоящее время, когда все метафизические понятия подверглись отрицанию, идея правды вместе с другими была сдана в архив. Философствующие юристы, как например Иеринг, ищут для права всякого рода оснований в практических, целях, в политике силы, в эгоизме общества, но о прав­де у них нет и помину. Даже юристы с высшими нравственными побуждениями видят в этом начале не более как смутный инстинкт, под которым можно разуметь все, что угодно, и который следует устранить из объективного обсуждения юридических норм. А между тем только оно раскрывает нам истинную их сущность и дает ключ к пониманию явлений. Не выяснивши его. мы погрязнем в хаосе практических соображений или собьемся на совершенно ложные пути. Конечно, одного смутного инстинкта недостаточно для руководства; инстинкт служит лишь указанием на присущие природе че­ловека побуждения. Выяснение же этих побуждений, возведение их на степень сознательного начала, служащего человеку правилом действий, есть дело разума, постигающего предметы не в случайных явлениях, а в самом их существе. И этого достигнуть нетрудно, ибо эти начала давно были выяснены высшими умами, которые были светильниками человеческой мысли. Только реализм, отвергающий мысль во имя бессмыслицы, не хочет их ведать.

Искони понятие о правде связывалось с началом равенства. Справедливым считается то, что одинаково прилагается ко всем. Это начало вытекает из самой природы человеческой личности: все люди-суть разумно-свободные существа, все созданы по образу и подобию Божьему и, как таковые, равны между собою. Признание этого коренного равенства составляет высшее требование правды, которая, с этой точки зрения, носит название правды уравнивающей.

Сознание этого начала не вдруг, однако, появилось в человеческом роде; оно вырабатывалось в нем постепенно, расширяясь по мере развития идеальных элементов человеческой мысли. Сперва оно ограничивалось тесными пределами отдельных групп; только с высшим развитием философско­го и религиозного сознания оно распространилось на все человечество. У стоиков, от которых оно перешло и к римским юристам, оно явилось как указание естественного разума; в христианстве оно получило полное признание как религиозная истина: все люди считаются братьями между собою.

Однако это равенство относится только к сущности человека, как существа, одаренного разу­мом и свободною волею, а отнюдь не к внешним его определениям и к тем условиям, среди которых он живет. Здесь, напротив, господствует полнейшее неравенство. Люди неравны между собою и по своим физическим свойствам, и по умственным способностям, и по нравственным качествам; есть между ними сильные и слабые, красивые и безобразные, умные и глупые, добрые и злые. Такое же, и даже еще большее, неравенство оказывается в их отношениях к окружающему их физическому миру и в тех вещественных благах, которыми они пользуются. Одни живут под полярными льдами, где они с трудом добывают себе скудное пропитание, другие в благословенных странах Юга, где приро­да дает им все в изобилии. А так как различие внешних благ, связанное с различием естественных способностей и образования, порождает различную зависимость одних людей от других, то неравен­ство увеличивается еще различием общественного положения. Фактически, неравенство есть господ­ствующее явление в человеческих обществах: равенство же есть не более как метафизическое требо­вание, во имя мыслимой сущности. Поэтому те, которые, отрицая метафизику, отвергают возмож­ность познавания сущностей и даже самое их существование, не могут говорить о равенстве людей иначе, как впадая в явное противоречие с собою. Опыт не дает нам ничего, кроме неравенства.

Это фактическое разнообразие положений не ограничивается даже одними человеческими от­ношениями. Неравенство проистекает из общего закона природы, которым управляются все явления мира, подлежащие условиям пространства и времени. Бесконечное разнообразие, а с тем вместе и неравенство сил и положений, производит бесконечное разнообразие явлений. Это и есть то, что дает полноту бытия. Как физическое существо, подчиняющееся общим законам мироздания, человек не изъят от этих определений. И в нем проявляется бесконечное неравенство сил. способностей и поло­жений. Уже самое существование рас и различное их распределение по земному шару порождают различия, идущие от одной крайности к другой. Только как метафизическое существо, человек воз­вышается над этими естественными определениями и приходит к сознанию общей, равной для всех духовной сущности. Но и эта духовная сущность, в свою очередь, содержит в себе начало, которое ведет к новому неравенству. Это начало есть то самое, на котором основано признание существенно­го равенства людей, а именно свобода. Как свободные лица, люди равны, но проявления этой свобо­ды бесконечно разнообразны. Одни приобретают больше, другие меньше; одни умеют пользоваться приобретенными благами и умножают свое достояние, другие, напротив, его расточают; одни пролагают новые пути, а другие только следуют издали. Свобода естественно и неизбежно ведет к неравен­ству, а потому, признавая свободу, мы не можем не признавать вместе с тем и этих вытекающих из нее последствий.

Но именно этого не хотят знать приверженцы безусловного равенства. Не умея различать поня­тий, они метафизическое начало равенства распространяют на физическую область; формальное юридическое равенство они превращают в материальное. Таково именно учение социалистов, кото­рое в этом отношении последовательнее всего выразилось в программе Бабефа в последние годы Французской революции. Эти теории находят отзыв в стремлениях масс, для которых одно формаль­ное равенство без материального представляет мало привлекательного. Но такое расширение этого начала возможно лишь при полном подавлении свободы. Материальное равенство неизбежно ведет к общению имуществ и к обязательному труду, одинаковому для всех. Самые умственные способности и образование должны поддерживаться на одинаково низком уровне, ибо и в этом отношении воз­вышение одного над другими неизбежно ведет к неравенству. Вследствие этого Бабеф требовал, что­бы все умственное развитие граждан ограничивалось самым скудным образованием; остальное он счи­тал излишним. [...]

[...] С признанием личности неразрывно связано признание того, что ей принадлежит, как по­следствие или произведение ее свободы.

В противоположность этому правилу, определяющему конкретное приложение правды к раз­нообразию жизненных отношений, равенство остается отвлеченным или формальным началом, во имя которого общий закон одинаково распространяется на всех. В этом состоит равенство пред зако­ном, высокий идеал, к которому стремятся человеческие общества и которого многие уже достигли. Сознание этого идеала издавна лежало в душе человеческой. Отсюда старинное требование, чтобы правосудие изрекало свои приговоры невзирая на лица. Поэтому правда нередко изображается дер­жащею весы с завязанными глазами, в знак беспристрастия. Но осуществление этого начала в обще­ственной жизни было делом долгой истории и упорной борьбы. Только в новейшее время оно получило преобладание над разными историческими наростами.

В силу этого начала закон установляет общие для всех нормы и одинаковые для всех способы приобретения прав. Самое же осуществление этих прав и пользование ими предоставляются свободе. Закон установляет, например, право собственности и способы ее приобретения, но он не определяет, что кому должно принадлежать: это — дело самих лиц. Поэтому, кроме общего закона, для приобре­тения права нужен акт свободной воли, который дает юридический титул. Закон же охраняет то, что каждый приобрел законным путем и что поэтому по праву ему принадлежит, от всякого посягательства со стороны других. Этим способом человеческая свобода сочетается с равенством перед законом.

При таком свободном взаимодействии лиц возможны, однако, столкновения прав. Разрешение этих столкновений есть дело правосудия. Оно решает, что по закону принадлежит одному и что дру­гому. Такое разрешение не всегда легко, ибо приходящие в столкновение воли могут опираться каж­дая на признанный законом юридический титул. Возможно и то, что юридический титул оказывается на одной стороне, а между тем другая предъявляет требования, вытекающие из правды и которые поэтому разумным образом не могут не быть уважены. В самом законе, устанавливающем общие нормы права, неизбежно является недостатки и пробелы, присущие всем человеческим делам. По своей общности, он не может обнять бесконечного разнообразия частных случаев. Наконец, в при­ложении могут встретиться промахи и неблагоприятные случайности.

Если к разнообразию жизненных явлений прилагать одну строгую мерку положительного пра­ва, то придется иногда отнять у человека то, что принадлежит ему по существу дела, хотя и не по букве закона. Отсюда римское изречение: summum jus summa injuria. Тут на помощь приходит есте­ственная справедливость (aequitas), в отличие от строгого права. Она состоит в примирении противо­борствующих притязаний и в стремлении оказать уважение обеим волям, добросовестно проявляю­щим свою деятельность во внешнем мире. Нередко самый закон принимает во внимание эти столк­новения и полагает соответствующие нормы; но еще чаще это делает суд, который этим путем смяг­чает строгие требования права естественною справедливостью. Этим способом римское гражданское право перешло от сурового права к праву народному (jus gentium), основанному на естественном разуме и на справедливости. В этих решениях суда принимается во внимание не только нормальный акт, но и самое его содержание. И к последнему прилагаются начала правды уравнивающей. Основ­ное правило здесь то, что при взаимодействии равных между собою лиц должно господствовать уравнение и во взаимных услугах, как бы они ни отличались друг от друга качественно. Вследствие этого прилагаемая здесь правда получает название оборотной или меновой (justitia commutativa). Но очевидно, что для установления равенства между тем, что дается, и тем, что получается, необходимо, чтобы качественно различные предметы были возведены к общему отвлеченно количественному определению. Такое определение есть ценность, мерилом которой служат деньги, какова бы, впро­чем, ни была их форма. Таким образом, эти понятия являются не только плодом экономических от­ношений, но и юридическим требованием. И тут, однако, последнее остается чисто формальным на­чалом. Отвлеченное понятие правды не заключает в себе никаких оснований для определения как ценности вещей, так и общего их мерила, а потому и здесь содержание определяется свободною во­лей лиц, которая руководится экономическими соображениями. Ценность вещей зависит, с одной стороны, от потребности, которая в них ощущается, с другой стороны — от возможности ее удовле­творения; а так как потребности людей разнообразны и изменчивы, то никакого постоянного правила тут установить нельзя. Цена вещей, то есть измеряемая деньгами ценность, беспрерывно возвышает­ся и падает, вследствие чего-то вознаграждение, которое вчера было справедливым, сегодня может оказаться несправедливым.

Таким образом, по самому существу этих отношений, отвлеченные требования уравнивающей правды должны сообразоваться со свободным движением жизни, то есть с отношениями экономиче­ских сил. Это и делается тем, что все такого рода сделки предоставляются свободному соглашению лиц, которое одно может принять во внимание все разнообразие местных, временных и личных усло­вий. Закон вступается только за их недостатком или в случае столкновений; но и тут он должен руко­водствоваться указаниями практики. Когда требуется установить судом цену предмета, берется та, которая выработалась путем свободных соглашений.

Есть, однако, отношения, в которых принадлежность вещей тому или другому лицу определя­ется не частными соглашениями, а общим законом. Это бывает там, где приходится делить общее достояние или разлагать общие тяжести. Здесь выступает новое определение правды — начало прав­ды распределяющей, в отличие от правды уравнивающей. Последняя, как мы видели, признает лю­дей самостоятельными и равными между собою лицами, находящимися во взаимных отношениях: первая же рассматривает их как членов союза, составляющего одно целое. Одна руководится нача­лом равенства арифметического, другая началом равенства пропорционального.

Последнее прилагается прежде всего в частных товариществах, в которые люди вступают доб­ровольно, но с неравными силами и средствами. Кто больше вложил своего капитала в общее пред­приятие, тот получает и большую часть дохода, соразмерно с вкладом. То же начало господствует и в тех союзах, которые, возвышаясь над сферою частных отношений, образуют единое целое, связы­вающее многие поколения. Таково государство. На этом основано распределение государственных тяжестей соразмерно с средствами плательщиков, а также распределение прав и почестей сообразно с способностями, заслугами и назначением лиц. В государстве лицо не есть только разумно-свободное существо, равное со всеми другими; оно является членом высшего целого, в котором оно призвано исполнять известные, соответствующие его положению обязанности. Это различное обще­ственное значение лиц порождает между ними новое неравенство, которое существенно видоизменя­ет естественное равенство, составляющее принадлежность гражданской, или частной, сферы. Там, где государственное начало поглощает в себе частное или значительно преобладает над последним, это отношение может дойти до полного уничтожения гражданского равенства, с чем связано непри­знание лица самостоятельным и свободным деятелем во внешнем мире. [...]

Текст печатается по изд.: Чичерин Б.Н. Философия права.— С. 84—105, 183—185.

РАЗДЕЛ VII. НОРМЫ ПРАВА И НОРМАТИВНО-ПРАВОВЫЕ

АКТЫ

П.Е.НЕДБАЙЛО

СТРУКТУРА СОВЕТСКИХ ПРАВОВЫХ НОРМ

[...] Всякая правовая норма определяет права и обязанности или только права или только обя­занности участников регулируемых ею общественных отношений, указывает обстоятельства, при наличии которых участники правоотношений становятся носителями конкретных прав и обязанно­стей, и предусматривает последствия за невыполнение ее требований.

В соответствии с этим содержанием норма логически расчленяется на три части: диспозицию (распоряжение, само правило поведения), гипотезу (предположение, указание условий осуществле­ния нормы) и санкцию. Такая структура свойственна только правовой норме. Она вытекает из ее юридической природы и назначения в общественной жизни. Уяснение этой структуры позволяет глубже и конкретнее понять регулирующую роль нормы и овладеть ею в целях правильного ее при­менения.

Сердцевиной нормы является ее диспозиция (распоряжение), которая содержит в себе требова­ния нормы. Она устанавливает обязанности субъектов, права или соответствующие им притязания или то и другое вместе, определяя таким путем поступки людей. В ней говорится о том, как должны вести себя адресаты нормы. Знание диспозиции, уменье найти и определить ее имеет весьма важное значение для претворения нормы в жизнь.

Определение условий, при наличии которых совершаются конкретные поступки, содержится в гипотезе нормы, то есть в той части, которая предусматривает обстоятельства претворения нормы в жизнь в форме конкретных правоотношений. «Гипотеза служит для того, чтобы установить область действия диспозиции», сферу ее применения. Устанавливая факты и тем самым рамки действия нор­мы, гипотеза в то же время выделяет участников общественной жизни, между которыми диспозиция распределяет права и обязанности, точнее, связывает их правами и обязанностями.

Следовательно, гипотеза нормы определяет не только обстоятельства возникновения правоотно­шений, но и указывает на тех лиц, которые выступают в качестве субъектов данных правоотношений.

Гипотеза выражает отношение правовой нормы к жизненным фактам, событиям и действиям людей. Она является критерием, который определяет применимость или неприменимость нормы в данных конкретных условиях. Отсюда вся важность и значение гипотезы в составе нормы, без кото­рой последняя немыслима.

Диспозиция правовой нормы нуждается не только в указании условий ее применения, но и в обеспечении ее выполнения. Этому служит санкция, которая отражает способность государства при­нудить к выполнению нормы. Санкция нормы содержит указание на те невыгодные последствия, которые наступают для лиц, не выполнивших предписанного нормой поведения. Она представляет собой, следовательно, способ защиты правового правила от возможных его нарушений.

Все три элемента нормы тесно связаны между собой и обусловливают друг друга. Гипотеза об­служивает применение диспозиции, диспозиция нуждается в гипотезе в целях правильного своего существования, санкция зависит от характера и значимости тех прав и обязанностей, которые состав­ляют содержание диспозиции и служат средством обеспечения ее исполнения.

В литературе высказывался взгляд, что не всякая норма по своей структуре характеризуется нали­чием внутри нее трех указанных элементов.

Так, А. В. Рыбин отрицает наличие гипотезы в уголовно-правовых нормах, поскольку «в норме права, устанавливающей наказуемость действия, нет надобности в предположениях», так как предпо­ложения «несовместимы с ее (нормы. — П. Н.) категорическим характером».

Такие утверждения неверны с принципиальной стороны. В социалистическом обществе, в об­ществе законности и правопорядка, безусловных норм нет и быть не может. В противном случае это означало бы установление условий их применения по усмотрению применяющего, что характерно для режима произвола и беззакония. В буржуазном праве, особенно в настоящее время, имеют место законы, в которых гипотеза сформулирована в столь неопределенной форме, что она превращается в свою противоположность, в отсутствие гипотезы. Но это уже связано с отрицанием и игнорированием самой нормы как таковой. Там же, где есть норма, есть и гипотеза нормы. Правильно пишет А. Ф. Шебанов, что «без гипотезы, без указания, когда применяется норма, норма немыслима, она теряет свое практическое значение».

В советской литературе высказан взгляд, что юридическая норма может быть и без санкций. Так, С. В. Курылев пишет, что «любая норма (правило поведения) состоит из двух элементов: гипо­тезы, как предположения условий — юридически значимых обстоятельств, и диспозиции, как распо­ряжения о последствиях — возникновении, изменении или прекращении правоотношений». Та же «часть нормы, которую в теории принято именовать «санкцией» и считать, наряду с гипотезой и дис­позицией, третьим элементом юридической нормы, в действительности таким элементом не является, а служит разновидностью юридических последствий, образующих элемент не любых, а лишь право­охранительных норм», то есть и в этих нормах это не санкция, а диспозиция, разновидность ее.

На самом же деле правовых норм без санкции, как и без гипотезы, не бывает. Исключение этих элементов из состава нормы основано на смешении нормы со статьей нормативного акта. Действи­тельно, ряд статей Конституции и других законов не содержит указаний на условия их применения или на последствия их нарушения. В таких случаях гипотезу или санкцию нужно отыскивать в дру­гих статьях или других актах или же устанавливать чисто логическим путем. [...]

[...] Несовпадение норм права и их элементов со статьями закона диктуется жизнью, удобства­ми законодательства и целенаправленностью нормативных актов.

В связи с несовпадением норм права со статьями закона элементы правовых норм никогда, как правило, не даются в чистом виде. Их приходится устанавливать логическим путем из сопоставления ряда статей или расчленения одной статьи на отдельные нормы, а также путем анализа текста статьи и ее конкретной цели в общественной жизни. Следовательно, речь идет о логической структуре нор­ мы и логических ее элементах.

Только при наличии всех трех элементов мысль законодателя, хотя бы и высказанная в разное время, является правовой нормой. В противном случае это будет или часть нормы, или положение не правового характера.

Правовые нормы отличаются от других социальных норм строгой определенностью, состоя­щей в точной и отчетливой формулировке каждого из элементов нормы. Но степень определенности может быть различной — гипотеза, диспозиция и санкция могут быть вполне или достаточно опре­деленными, недостаточно определенными или относительно определенными. Мы не будем в данном случае рассматривать каждый из видов элементов правовых норм, заметим только, что правовая норма не может состоять из неопределенных, или, как говорят, «абсолютно (безусловно) неопреде­ленных», элементов. А. В. Рыбин находит, что диспозиция нормы может быть бланкетной, при которой «в норме права нет указаний воспрещающих или разрешаемых действий».

Понятия эти не выражают сущность вопроса, так как абсолютная неопределенность — это не степень определенности, а исключение из всякой определенности, полная замена ее произвольным усмотрением, что не свойственно социалистическому праву. Короче говоря, неопределенная право­вая норма означает отсутствие всякой нормы. К этому выводу подходит и А. В. Рыбин, который пи­шет, что норма с бланкетной диспозицией «носит весьма условный характер, обретая свое существо­вание в существовании другой нормы права». Здесь снова смешиваются статьи закона с нормами права. Статья закона действительно может быть бланкетной, когда она самого содержания правил поведения не определяет, а предоставляет право их устанавливать определенным лицам или органам, в актах которых бланкетная статья и находит свое воплощение. В таком случае норма права содер­жится в ряде статей и даже ряде актов.

С понятием неопределенной гипотезы связывается отсутствие каких-либо указаний на условия применения нормы. В русской дореволюционной литературе Н. М. Коркунов писал, что при неопре­деленной гипотезе нормы орган, призванный применять ее, «...получает так называемую дискреци­онную власть, власть действовать, руководствуясь только соображениями целесообразности, а не формальными определениями права». [...]

Текст печатается по изд.: Недбайло П.Е. Применение советских правовых норм.— С. 61—65.

E. Н. ТРУБЕЦКОЙ

РАЗДЕЛЕНИЕ ФОРМ ПРАВА ПО УСЛОВИЯМ ЕГО

ОБЯЗАТЕЛЬНОСТИ

[...] Источники права. Мы уже убедились в предшествовавшем изложении, что, в зависимости от того чем обусловливается обязательность правовых норм, все они могут быть разделены на две различные группы, причислены к двум основным формам права. Все те правовые нормы, коих обяза­тельность обусловливается санкцией того или другого внешнего авторитета (напр. государства, церк­ви, вообще того или другого организованного общества), суть нормы права позитивного, или положительного. Напротив того, все те правовые нормы, коих обязательность обусловливается не каким-либо внешним авторитетом, а требованиями разума, суть нормы права естественного.

Общественный авторитет, создающий нормы права позитивного, выражается и проявляется двумя различными способами, а соответственно с этим и позитивное право, в свою очередь, распада­ется на две основные формы. Во-первых, нормы позитивного права могут возникать вследствие пря­мого предписания власти, представляющей собой авторитет того или другого общества и установляющей законы, обязательные для всех его членов. Таков наиболее распространенный способ воз­никновения правовых норм в человеческих обществах, достигших известной ступени развития: так именно возникает большая часть правовых норм в государстве, церкви и международном союзе го­сударств. Но законодательство — далеко не единственная форма проявления общественного автори­тета и, следовательно, — далеко не единственный способ возникновения позитивного права.