Вспомогательные средства du–дейксиса и istic– дейксиса

Таким образом, в речевом общении определенную роль (логически до формирования указательных слов) играют пальцевый жест и два названных выше признака голоса. Без них было бы невозможно возникновение таких указательных местоимений, как der, hier, а также ich (которое есть основание с ними объединять). Но и появившись и начав употребляться, они были бы лишены смысла без уже перечисленных ситуативно обусловленных вспомогательных средств. Перед исследователем, стремящимся к системности и полноте описания, неизбежно возникают два вопроса при анализе данного тезиса. Первый касается природы istic–äåéêñèñà, а второй — обзора всех остальных естественных указаний, также потенциально содержащихся в конкретной речевой ситуации и более или менее непосредственно используемых собеседниками в знаковом общении. Однако отложим второй, наиболее обширный, вопрос и вернемся к первому.

Что касается психологических основ iste–äåéêñèñà, то речь идет о том, чтобы найти общий ответ на вопрос о наличии естественных средств указания, касающихся местоположения и личности слушающего. Выражение «указание» употребляется здесь как в прямом, так и в переносном смысле. Существуют ли в естественной речевой ситуации элементы, прямо или косвенно соответствующие жестам, функционирующие как адреса и обращенные к слушающему до произнесения изофункциональных оформленных слов? Необходимо найти решение этого логичного дополнительного вопроса, ведь пальцевый жест и два признака голоса нечто определяли до произнесения оформленного слова, выступали в качестве ориентиров, которыми необходимо руководствоваться, чтобы разобраться в конкретной речевой ситуации. Существуют ли аналогичные указания, которыми следует руководствоваться, чтобы определить местоположение слушающего или обозначить что–либо, относящееся к его личной сфере? Ведь и личное местоимение «ты» также относится к разряду указательных слов.

В целом можно утверждать, что конкретная речевая ситуация наделена многими косвенными признаками класса, который мы здесь обсуждаем, однако вряд ли существует единственный прямой показатель, столь же специфический и универсальный, как пальцевый жест или вышеназванные свойства голоса. В результате анализа всех средств, попеременно и нерегулярно характеризующих местоположение и личность слушающего, обнаруживается масса обстоятельств, способных порадовать сердце детектива, но среди них отсутствует какой–либо постоянный, встречающийся во всех случаях элемент. Попытаемся подвести итоги исследования.

а) Der–äåéêòè÷åñêîìó пальцевому жесту наиболее близки действия говорящего, стремящегося сделать видимым свое местоположение и понятным содержание своего обращения. В выполнении этой цели участвуют туловище, голова и глаза. Из совокупности этих средств актер, если потребуется, способен выделить наиболее важные для заданной цели динамические жесты, целенаправленные «обороты». В той или иной форме аналогичное явление обнаруживается в повседневной жизни. Например, длительная фиксация взгляда говорящего на каком–либо объекте, находящемся в поле его зрения, воспринимается как обычный, широко распространенный способ указания на цель, используемый не только der–äåéктически, но и адресатно (то есть istic–äåéêòè÷åñêè). Разумеется, в этом случае цель будет достигнута, только если она будет постигнута: чтобы почувствовать себя тем, в кого метит или на кого намекает целящийся, объект цели должен заметить его намерение. Оптический контакт и фиксация внимания являются предпосылками любого жестового общения. Почему бы не присоединить сюда пальцевый жест? Он тоже при определенных обстоятельствах используется iste–äåéêòè÷åñêè, однако при переходе от der ist es gewesen 'это был вот тот' к du bist es gewesen 'это был ты' меняется только речевой текст, а не пальцевый жест. Будем считать установленным, что у нас отсутствует пальцевый жест, специально предназначенный для iste–äåéêñèñà. Добавим, что следует признать неудовлетворительным объяснение этого явления, приводимое Бругманом.

Цитирую: «Der–äåéêñèñ уводит от говорящего в его наглядный образ независимо от близости или удаленности указываемого объекта. Der–дейксис естественным образом настигает также и собеседника, поскольку говорящий повернут лицом к тому, к кому он обращает свою речь. Таким образом, данное употребление дейктических демонстративов объясняется просто» (Вrugmann. Ор. cit., S. 14). Это высказывание должно объяснить исторические факты — отсутствие местоимения, которое начиная с праиндоевропейского времени служило бы «исключительно или преимущественно iste–äåéêñèñó, то есть указанию на личность собеседника и его окружение», при том, что во многих индоевропейских языках der–äåéêòè÷åñêèå местоимения сохраняют более тесную и в конечном счете вполне твердую и неотъемлемую связь с собеседником. (Таково положение дел в индоарийском, армянском, греческом, латинском и южнославянском, например болгарском.)

Этот исторический факт представляет несомненный интерес, однако несостоятелен феноменологический анализ, «объясняющий» это явление, так как даже простое геометрическое исследование свидетельствует о том, что der–äåéêòè÷åñêèé пальцевый жест «естественным образом настигает собеседника» лишь в единственном отмеченном случае, когда указываемый объект и собеседник находятся на одной и той же прямой по отношению к говорящему. В остальных случаях этот жест вовсе не относится к собеседнику.

Когда речь идет о жесте, нельзя не упомянуть часто встречающуюся конкуренцию между обращением отправителя к получателю и обращением к указываемому объекту. Отправитель сообщения решает сразу две задачи, указывая и то и другое. Он решает эти задачи либо поочередно, находя пальцем или глазами сначала адресата и потом направляя его взгляд на предмет, либо одновременно, как бы разрываясь на части, например когда его глаза обращены к собеседнику, а указательный палец направлен на предмет (эта поза хорошо известна любому художнику).

б) Но довольно об оптическом аспекте. Существуют также различные способы целенаправленного использования голоса. По–моему, этот факт неоспорим, даже если он еще не имеет достаточного психологического обоснования. У меня есть слепой коллега д–р Фридрих Мансфельд. Простые опыты подтвердили, что в дружеском кругу, когда перескакивают с одной темы на другую и то и дело в разговор включаются новые собеседники, он каждый раз угадывает, когда обращаются именно к нему. Он все понимает исключительно по голосу, поскольку его не называют по имени и не адресуют языкового сообщения персонально ему. Дело в том, что он лучше, чем мы, зрячие, реагирует на легко опознаваемый различительный знак. Когда голова (глаза) и рот собеседника повернуты к слепому, это — оптимальное положение для благоприятного восприятия им громкости звуковых волн говорящего. Он научился замечать их и адекватно реагировать на них. Я не располагаю данными о том, насколько это наблюдение справедливо по отношению ко всем слепым. Еще меньше мне известно о том, способны ли зрячие регулярно реагировать на то или иное акустическое явление в жизненной практике без специальной тренировки.

При детальном анализе обнаруживается некоторое сходство определения направления и дальности удара в артиллерии с действиями говорящего, стремящегося «поразить» конкретного адресата своим голосом и

заставить его прислушаться. Способность отправителя добиться правильного восприятия сообщения получателем побудила меня выдвинуть важнейшую гипотезу. Необходимо считаться с примечательной закономерностью фонорецепции, которую по аналогии с хорошо известными оптическими постоянными факторами можно сформулировать как «приблизительное постоянство громкости тонов и шумов при изменении расстояний». Подобно тому как мы видим размеры предметов без искажения перспективой, мы, по всей вероятности, слышим звуки без искажения их громкости на расстоянии. Возможно, этот закон имеет решающее значение для восприятия громкости звуков человеческого языка в речевом общении[81].

Степень громкости звуков варьирует в зависимости от обстоятельств. Каждый из нас говорит громче собеседнику, сидящему за столом напротив, нежели соседу по столу, еще громче, если мы хотим, чтобы нас услышали все присутствующие за длинным столом, и громче всего на улице, когда звуки нашей речи должны быть восприняты адресатом, преодолев границы нормальной слышимости. При определенных обстоятельствах, и особенно в местах скопления большого количества народа, говорящий, неспособный соизмерять с ситуацией данный регистр интенсивности звуков, становится в тягость то собеседнику, то лицам, не принимающим участия в разговоре. Обременителен человек, слишком громко говорящий за соседним столом в гостинице или в дальнем купе того же вагона, обременителен и тот, кто говорит слишком тихо издали. Все эти факты психологически объясняют интереснейшие результаты упоминавшегося ранее исследования Морманна, до некоторой степени проливающего свет на сущность странного явления, хотя бы раз замеченного каждым из нас, когда определенно чувствуешь, что к тебе обращаются, и не можешь понять, почему же, собственно, это происходит. Но, пожалуй, хватит об этом.

В заключение повторю тезис, выдвинутый в начале этой главы: существуют различные естественные вспомогательные средства, привлекающие внимание собеседника жестом или голосом и заставляющие его прислушаться. Воспринимаемые зрением повороты к адресату преобладают среди зрячих там, где позволяют обстоятельства. Что касается потенциала акустических явлений, то об их функциях и сфере применения мы еще не имеем ясного представления. В крайнем случае можно прибегнуть к общеупотребительным неоформленным способам обращения (pst! he! halloh!) и оформленным назывным словам, среди которых не последнее место занимают имена собственные. Таким образом, не наблюдается недостатка в удобных для пользования чувственно воспринимаемых ориентирах, необходимых для конституирования языкового вида указания, называемого istic–äåéêñèñîì. Однако мне кажется не исторически случайным, а психологически закономерным, что istic–äåéêñèñ или вообще не встречается (по крайней мере в индоевропейских языках), или в известных случаях — представляет собой, по–видимому, относительно позднее и никак резко не ограниченное явление. Естественные вспомогательные средства либо достаточно сложны, как акустические, либо слишком близки средствам der–äåéêñèñà. как оптические. Особенно важно то, что слово du 'ты' использует те же средства и не оставляет istic–äåéêñèñó подлинных возможностей развития.

Jener– дейксис

Чтобы завершить разумным образом наше психологическое исследование индоевропейских позиционных видов указания, добавим некоторые детали к бругмановской схеме jener–äåéêñèñà. Подчеркнем, что в большинстве случаев слова этого класса имеют две различные, но тесно связанные функции — указание на более удаленный объект и на объект, находящийся по другую сторону границы между указывающим и указываемым.

«Указание на объект, находящийся по другую сторону границы, по–видимому, составляло основное значение jener–äåéêñèñà, а компонент значения большей удаленности возник благодаря объединению местоимений ich– и der–äåéêñèñà» (Вrugmann. Op. cit., S. 12).

Разовьем последний тезис. Характерно, что различие становится особенно отчетливым в оппозиции[82]. Это явление, например, характерно для пальцевых жестов hier– и der–äåéêñèñà. Однако мне не удалось бы сообщить ничего о каком–либо постоянном и специфическом жесте jener–äåéêñèñà. Разумеется, оппозиции могут возникать стихийно. Когда больной хочет показать врачу место, причиняющее боль, то он обозначает словом da часть тела, до которой он может дотронуться, а словом dort — часть тела, недоступную ему в данный момент. Конечно, в выражениях jener Fleck dort 'то место, там' или dort 'там' речь не идет об объективно большей удаленности. Таким образом, противопоставление «da» и «dort» в немецком языке носит характер окказиональный и относительный. Напротив, к сфере, охватываемой «hier», может быть отнесена вся земля, если какой–либо иной мир обозначается как «dort»; при этом наблюдаемая иногда направленность жеста вверх локально детерминирована, так как мир иной расположен на небе, над землей. Если «посюстороннюю» и потустороннюю области разделяет река или ограда, то при указании на «тот мир» жест, естественно, уже не направлен вверх. Это подтверждает, что данные оппозиции и соответствующие им жесты весьма относительны и окказиональны.

Мое собственное языковое чутье свидетельствует о том, что в современном разговорном языке da преимущественно используется для обозначения моментально достижимого при помощи руки, нескольких шагов или прохождения небольшого расстояния[83]. Einer ist da может означать 'Он в Вене (после каникул) 'или' в пределах слышимости и восприятия речи', 'в моих руках'. Пододвигая какой–либо предмет, собеседник обычно говорит: da (или da) nimm dies 'вот, возьми это'. В современном немецком языке dort отличается от da как указание на объект, в данный момент больше не находящийся в пределах досягаемости; его нельзя ни коснуться, ни увидеть, ни даже сделать доступным восприятию, преодолев расстояние в несколько шагов или, скажем, в несколько трамвайных остановок. По–моему, в реализуемой в речи пространственной сфере говорящего выделяется геометрический центр, указываемый, как правило, словом da и соответственно противопоставляемый dort.

В немецком разговорном языке еще труднее определить положение слова jener. Вероятно, лучше всего описано анафорическое и анамнестическое употребление jener, приблизительно соответствующего лат. ille и указывающего на объект, непосредственно не присутствующий, но фигурирующий в сознании говорящего в качестве психоаналитического комплекса. Во многих случаях и в наши дни jener еще отчетливо прослеживается в поле восприятия, в других же случаях употребления jener по крайней мере в некоторой степени ощутима граница, дистанция, некоторое пространство, отделяющее указываемый объект от говорящего.

Общий вопрос

Сложный семантический анализ подобного рода, нередко не приводящий к надежным результатам, вызывает сомнение в том, что jener–дейксис функционирует как специфичный вид указания в современном разговорном языке. Если сомнение обоснованно, следует разобрать вопрос о научных критериях выделения бругмановских видов указания. Согласимся, что система четырех индоевропейских позиционных видов указания весьма привлекательна. Она свидетельствует не только о добросовестнейшем изучении данных исторического и сравнительного языкознания, но и о тонком психологическом чутье, свойственном настоящему филологу. Лингвистика, универсальное образование и знание людей — вот составные элементы, из которых великий Зодчий создает гениального филолога. Четыре бругмановских вида указания обнаружены гениальным филологом. Они обнаружены, но концептуально не определены. Рассматриваемый нами автор употребляет термин «виды указания» ('Zeigarten') по аналогии со «способами глагольного действия» ('Aktionsarten'). Ср. его высказывание: «Различают моментальные и длительные действия; аналогично этому различные способы употребления нашего разряда местоимений можно назвать видами демонстрации или указания» (Вrugmann. Ор. cit., S. 9). Как легко заметить, это определение не дает критериев проверки принадлежности современного dort к der– или jener–дейксису. Если однажды зародилось сомнение, образуют ли именно четыре вида указания (а не больше) прочную систему, в которой ничего нельзя ни убавить, ни прибавить, попробуем обратиться за мудрым советом. Посмотрим, может ли психология способствовать решению этой проблемы.