СЛОВО И ПРЕДЛОЖЕНИЕ. СИСТЕМА S–F ЯЗЫКОВОГО ТИПА (D) Понятие языка и его признаки

Современная логика изобрела для зрячих систему искусственных знаков и назвала ее «языком». Специалисты в области мимики и пантомимы, теории экспрессии издавна (а точнее, со времен Энгеля и Белла) не могли сказать о жестах ничего более интересного и, по их мнению, правильного, кроме того, что они являются «языком», и притом языком общим для людей и высших животных. Да будет нам позволено не перечислять, что еще нужно считать языком при мимолетном сравнении или серьезном философском анализе. В лексиконе было бы полезно иметь некий общий «номинатор», «общий знаменатель» для всего, что в том или ином аспекте сопоставимо с настоящим языком, — языком без пояснительных эпитетов. Что же сохранится от неповторимого, уникального" облика языка после всех сравнений и аналогий? Уже говорилось о его многосторонности как инструмента, его многоступенчатости как знакового механизма, возможности его рассмотрения sub specie практики и творчества. Остается отметить четвертый признак, считающийся первым в традиционной науке и представляющий для нас наибольший интерес в этой книге; языковыми структурами являются слова и предложения Нельзя абсолютизировать тот или иной термин, они взаимосвязаны и могут быть определены лишь в рамках корреляции.

Претензии современной логики на создание искусственного языка основываются только на верификации последнего критерия, другие же критерии вообще не верифицировались. Еще не завершена проверка трактовки мимики и жестов как природного «языка», функционировавшего до и вне звукового человеческого языка.

Осторожнее и правильнее было бы утверждать, что эти претензии оправданны лишь в тех случаях, когда данные от природы выразительные возможности человеческого тела преобразуются в систему символов по образцу развитого естественного языка, например в языке жестов глухонемых или монахов–цистерцианцев, в котором знаки, как и слова обычного естественного языка, являются символами и располагаются в символическом поле. По–моему, целесообразно отделить язык от других систем эффективных коммуникативных знаков и объяснить различие между системами без символического поля и с символическим полем.

1. Анализ одноклассной системы транспортных сигналов

До создания беспроволочного телеграфа в мореплавании употреблялись некоторые системы флажковых знаков, основанные на международных соглашениях. Приведем в качестве примера одну из них, содержащую лишь три элемента: круглый шар, треугольный вымпел и четырехугольный флажок. Эта система передавала следующие значения:

OD Вы подвергаетесь опасности.

DO Нехватка продуктов, испытываемый голод.

O Пожар или течь. Нуждаемся в немедленной помощи.

O На мели. Нуждаемся в немедленной помощи.

DO Остановитесь или ложитесь в дрейф. Имеются важные сообщения.

OD Есть ли у вас телеграммы или сообщения для нас?

OD Да.

ODD Нет.

и ò.ä. Для наиболее частых случаев имелось достаточное количество знаков. Каждое сочетание знаков нужно читать слева направо, а при вертикальном расположении — сверху вниз[62].

Обратим внимание на два момента. Во–пеpвых. во всех комплексах повторяются три элемента. Ни один из них сам по себе (ни шар, ни вымпел, ни флажок) или какое–либо сочетание из компонентов не является сигналом. Более того, они полностью выполняют свою функцию, лишь располагаясь на определенном месте и формируя таким образом доступные для восприятия комплексы, отличные от остальных комплексов. Следовательно, эти элементарные формы представляют собой элементарные признаки (Merkzeichen), как и фонемы в языке. Во–вторых, только комплекс как таковой, каждое флажковое предложение (Flaggensatz) имеет сигнальную значимость. Передача их смысла в звуковой форме часто требует многих, довольно разнообразных предложений (констатации, приказы, обращения, вопросы). Речь идет о символизации одним флажковым предложением специфической ситуации отправителя знаков наряду с обращением к получателю, о символизации требования или вопроса наряду с их обоснованием. Исходя из этого, можно было бы говорить о глобальной символизации, но суть дела заключается не только в том, что при трансформации в звуковую форму потребуется много слов и предложений, поскольку это была бы не имманентная, а привнесенная извне характеристика системы. Самым существенным признаком системы следует считать отсутствие какого–либо смыслового членения сигнала, соотнесенного с чувственно воспринимаемыми знаками. Именно в таком смысле употребляется термин «глобальная символизация». Столь же неправильно отождествлять флажковые «предложения» с предложениями языка или с именами; они не являются ни тем и ни другим. Можно утверждать лишь, что в типичной коммуникативной ситуации каждый флажковый комплекс функционирует как нерасчлененное коммуникативное средство. Вся система состоит из семантических единиц одного типа или класса. Система представляет собой не что иное, как их сочетание, и является одноклассным знаковым механизмом. Язык же, напротив, с точки зрения языковой структуры является двухклассной системой[63]

Здесь остановимся, чтобы сказать несколько слов об одной стадии развития ребенка, сопоставимой с одноразрядной глобальной морской сигнальной системой. До тех пор пока ребенок произносит только удобные «однословные предложения», хорошо известные каждому исследователю, он оперирует ими почти так же глобально, как капитан или матрос, посылающие флажковые сигналы, разумеется, в той мере, в которой можно абстрагироваться от интонации этих коммуникативных знаков. Конечно, у ребенка нет кода, который сделал бы его речь понятной в международном масштабе, но ребенку этого и не надо, ведь получатели его сообщения не иностранные капитаны, а члены гораздо более узкого языкового сообщества, в котором более или менее понятен своеобразный код ребенка в нескольких типичных ситуациях повседневной жизни, когда ребенок обычно сигнализирует при помощи языковых звуков. Здесь тоже может случиться так, что корабль сядет на мель, потребуется немедленная помощь, и проплывающий мимо взрослый остановится или ляжет в дрейф, чтобы получить важные сообщения и т.п. Так или иначе, все эти сообщения будут переданы получателю только одним из известных ребенку «однословным предложением», еще не кодифицированным. но способным к кодификации. Термин детской психологии «однословные предложения» означает, что явления можно отнести как к словам, так и к предложениям. Собственно говоря, они «еще» представляют собой и то и другое одновременно. Уточним, что они «еще не» являются ни тем, ни другим, потому что при переходе ребенка к настоящим предложениям, состоящим из слов, происходит изменение системы, сдвиг от одноклассной системы к системе S–F нашего полностью сформировавшегося языка. Примечательно использование подобной одноклассной системы звуковых знаков в течение приблизительно девяти месяцев каждым ребенком нашего общества, в том числе и общества, достигшего самого высокого уровня языковой культуры. Согласно экспериментальным данным американца Мэйджора, ни одному решительно настроенному взрослому не удается заставить ребенка отказаться от одноклассной системы раньше этого срока и побудить его к употреблению более одного звукового образования в один прием.

Итак, можно дать исчерпывающее научное определение одноклассной системе глобальных символов типа морских сигналов, если, Во–первых, установлена структура сигналов и, во–вторых, описаны типичные употребления каждого сигнала и связанная с ними коммуникативная цель. В случае искусственно созданных систем типа флажковых знаков это обеспечивается кодом — книгой, состоящей из двух глав.

2. Двухклассная система (язык), постулат о словаре и синтаксисе

Напротив, система типа «язык» основана не на одном, а (по крайней мере) на двух классах установлений (конвенций) и соответственно состоит из двух классов языковых структур. Система языкового типа строит каждую законченную (и способную не зависеть от ситуации) репрезентацию в два шага, которые следует разграничивать путем абстракции: выбор слов и построение предложения (если попытаться дать краткое, хотя и неточное определение). Первый класс языковых структур и соответствующих установлений как бы преследует цель разорвать мир на части, расчленить на классы вещей, процессов и т.д., разделить на абстрактные аспекты, каждый из которых коррелирует со знаком, в то время как второй класс стремится заранее предоставить знаковые средства для конструирования того же самого (репрезентируемого) мира на основе отношений. С точки зрения теории репрезентации речь идет о двух совершенно различных процессах. В этот тезис нужно внести полную ясность, и пусть никого не введет в заблуждение психологически естественное и беспрепятственное взаимодействие этих классов при употреблении языковых структур. Никого не должно обмануть известное в лингвистике почти не ограниченное взаимопревращение элементов обоих классов. Грубо говоря, в каждом языке теоретически допустим и реально наблюдается переход первоначально синтаксического в лексикон и лексического в синтаксический класс языковых образований. Это всего лишь указывает на поразительную виртуозность использования коррелирующих и взаимообусловленных аспектов, каждый из которых, взятый по отдельности, принципиально отличается от другого.

Завершим наше сравнение. Для научного определения системы языкового типа требуется нечто иное, нежели код. Только фонология в узком смысле слова отчасти аналогична коду, а лексикон и грамматика, отражающие оба класса языковых структур, существенно отличаются, Во–первых, друг от друга и, Во–вторых, от кода.

Мы еще коснемся принципиальной проблемы совпадения обоих в данном случае абстрактивно различаемых моментов и обсудим понятия «символ», «символическая значимость» и «полевые значимости» языковых знаков, при этом акцентируем внимание на тезисе лингвистов и психологов XIX в. о первичности предложения, а не слова, основанном на представлении о том, что только семантика предложения придает слову максимальную полноту и точность значения. Этот тезис, сводящийся к тому, что «вначале было предложение, а не слово», можно сформулировать иначе: только предложение, а не слово является реальной семантической или смысловой единицей языка[64]. При более глубокой интерпретации в этом тезисе можно обнаружить как правильные моменты, так и полностью не выдерживающие критики. С точки зрения теории репрезентации можно говорить о том, что при соответствующей этому порой слишком категорическому тезису трактовке языка как одноклассной системы конститутивных семантических единиц обязательно возникнут недоразумения или заблуждения. Предложение так же не может существовать до слова, как и слово до предложения, поскольку они являются коррелятивными элементами одного и того же (скорее всего, достаточно продвинутого) состояния человеческого языка.

Можно изобрести различные одноклассные системы, способные соответствовать коммуникативным потребностям говорящих, но не такие, в которых бы предложения в строгом смысле могли существовать без слов или наоборот. Абстрактная схема предложения без словесного наполнения так же не может существовать, как какое–либо отношение без членов этого отношения. Впрочем, можно изменить ход доказательств и показать, что в синтеме не только в определенной мере отделяется от «остального» и уточняется неясное при изолированном рассмотрении, часто трудноуловимое значение слов. но и «остальное» тем самым в свою очередь выделяется и уточняется. «Неопределенность» синтаксического отношения между частями индоевропейского композита или различные способы дополнения латинского генитива или аккузатива во многих случаях существенно уточняются заполняющими схему «словами» (обозначающими предметы, «материал»), при этом нам не требуются другие более детальные контекстуальные вспомогательные средства[65]. В дальнейшем мы приведем еще много важных аргументов, подтверждающих сказанное.

И наконец, last not least[66]. При попытке, не разобравшись в теории, эллиминировать из структуры языка проявляющуюся в речи двойственность, игнорируется один, возможно, наиболее важный структурный закон. Мы не найдем ничего подобного ни в каких других областях. Ни в музыке, ни в оптическом изображении, ни в какой–либо символической системе изобретенной в современной науке и за ее пределами ради репрезентации. не существует точной аналогии двум взаимно дополняющим друг друга языковым образованиям — слову и предложению. Только репрезентативные символические системы, в определенных пределах выполняющие ту же собственно репрезентативную функцию, что и язык, например математическое уравнение или логическое исчисление, также копируют словарь и синтаксис. Эта взаимосвязь признается теоретически мыслящими логистами (например, Карнапом). Еще раз подчеркиваю, что в «Лекциях по теории языка» я независимо от них и до них обосновал тезис о лексиконе и синтаксисе[67].