Новейшие взгляды на реалистическую литературу

Отношение русской критики к реализму есть магистральная линия её исторического движения. Можно без преувеличения сказать, что вся судьба связана с борьбой за или против реалистического искусства. Первая половина XIX века была временем становления критического реализма, вторая – моментом её расцвета. В ХХ веке вокруг реализма, а в особенности, социалистического, было сломано немало критических копий. Парадоксальная ситуация сложилась на исходе столетия.

Накануне миллениума был разрушен Советский Союз и его идеология. Вместе с идеологическими доктринами ушёл в прошлое и соцреализм. Но положение в культуре оказалось примерно таким же, как в политике. Целились в коммунизм, а попали в Россию, как сказал Александр Зиновьев. Точно так же критики социалистического реализма делали упор на прилагательное определение, а нанесли удар существительному. На передний край вышел постмодернизм со всеми составляющими, а реалистическая литература, включая Шолохова, была подвергнута жёсткой критике и осмеянию. В частности, в этом деле приняли участие В.В. Ерофеев и Е.А. Евтушенко, соответственно опубликовавшие в «Литературной газете» программные статьи «Поминки по советской литературе» (1990, № 27) и«Фехтование с навозной кучей»(1991, №№ 3–4).

В сложившейся ситуации наиболее затруднительные условия сложились для литераторов, продолжавших работать в традиционно реалистической манере. Издатели утратили интерес к рукописям такого рода, а читатели, сохранившие верность произведениям классического типа, не могли им помочь: как правило, это были люди из тех социальных групп, которые сами наиболее пострадали в ходе экономических реформ и зачастую не имели денег для приобретения новых книг.

К середине 90-х годов в среде писателей-реалистов воцарились некоторая растерянность и пессимизм. Профессия, недавно бывшая престижной и уважаемой, теряла свою привлекательность и даже не могла обеспечить её обладателю достойного человеческого существования. Из литературы ушли те, кого привлекали материальные выгоды писательского быта, что, с одной стороны, позволило творческой среде очиститься от конъюнктурщиков. Но, с другой стороны, нередко бывало, что одни честные, искренние, талантливые литераторы утрачивали веру в свои силы, впадали в уныние, толкавшее на непредсказуемые поступки; другим приходилось искать успокоение и забытьё любыми средствами, третьи искали источник для жизнеобеспечения в областях, далеких от творчества. Формировался новый андеграунд, который составили собой те, что недавно считались состоявшимися и респектабельными людьми.

Некоторые частные черты методологических метаморфоз обнаружились раньше. В 1993 г. в «Новом мире» была опубликована статья Н.Л. Лейдермана и М.Н. Липовецкого «Жизнь после смерти, или Новые сведения о реализме». В современной литературной действительности они обнаружили появление нового художественного явления – «постреализм». В 1996 г. в журнал «Знамя» опубликовал статью К.А. Степаняна «Реализм как спасение от снов», где прозвучала мысль автора о том, что господствующий в литературе постмодернизм теряет популярность: всё чаще писатели заботятся о правде жизни, о точном изображении действительности.

Под редакцией Ю.М. Полякова в 1995–1997 годы выходил альманах «Реалист», который аккумулировал интеллектуальные и творческие усилия писателей, исповедующих традиционные формы литературы.

В 1997 г. группа столичных писателей молодого и среднего поколения, сплотившаяся вокруг творческого объединения московских прозаиков, выступила с инициативой проведения конференции, на которой предполагалось обсудить насущные вопросы литературного процесса. Этот разговор задумывался, как синтез научного и творческого видения и осмысления сложившейся ситуации. В числе инициаторов дискуссии были М.М. Попов,П.Г. Паламарчук, А.Ю. Сегень, А.А. Белай,В.В. Бацалёв,В.И. Посошков и др.

В качестве девиза писательского форума сначала рассматривался вариант «Новая русская проза», затем общими усилиями была выработана и принята другая формулировка – «Новый реализм». По итогам конференции был издан сборник материалов «Новый реализм». Писательский форум нашел отражение на страницах «Литературной газеты», «Независимой газеты», «Московского литератора», журналов «Лепта», «Московский вестник», «Проза» и т. д.

Поскольку ранее приходилось не раз публиковать и озвучивать суть разговоров о реализме, приведём здесь часть одного из докладов полностью.

«В ЧЕМ ЖЕ СУТЬ НОВОГО РЕАЛИЗМА?

1. Вся история развития мировой культуры свидетельствует о том, что наиболее глубокие и таинственные явления человеческого духа возникают, когда художнику удаётся воссоздать полноценный идеальный образ в обличии живого, конкретного предмета. Вспомним, как поражает нас искусство портретиста, когда несколькими штрихами он изображает черты человека и в беспорядке пятен и линий внезапно сверкнёт искра подлинности и подобия. «Похож! Похож! Да, это он!» – возглас изумления исторгается из самых глубин нашего естества, и мы ощущаем себя причастными к рождению чуда.

2. Новый реализм наследует традиции классической русской культуры, которой всегда были свойственны ясность и четкость восприятия, точность изображения, зоркая пристальность взгляда на людей и явления.

3. Вослед экзистенциализму, объявленному Сартром гуманизмом, но так и не ставшему его знаменем, новый реализм провозглашает своим девизом человечность. То есть – душевное, уважительное, деликатное отношение к жизни и человеку, как таковому. Безнравственность не может служить основой искусству.

Человек есть воплощение некой возвышенной идеи, которой он соответствует в отдельные моменты своего бытия. Новый реализм стремится показать мир и человека именно в точке максимального соответствия его – божественному плану.

4. Новый реализм, как духовная и предельно свободная система творческих взглядов, отнюдь не призывает к буквальному, фотографическому изображению действительности (это – прерогатива натурализма). Напротив – он открыт для широкого использования самых разных средств выразительности: от символа до потока сознания»[71].

За первой конференцией по новому реализму последовали вторая, третья и ряд писательских форумов, углубивших теоретическое обозначение этого эстетического явления. Кстати, термин хорошо прижился и в критике других видов искусства: живописи, кино, дизайне и проч.

Литературное пространство до сих представляет собой пёструю картину, и в том, что произошедшая смена общественно-политических и социально-экономических парадигм способствовала формированию довольно распространенного аксиологического стереотипа, состоящего в том, что будто бы художественный потенциал реалистического искусства и советского времени исчерпан и не представляет собой существенного культурологического феномена. Многие молодые авторы ошибочно поверили в то, что возведение литературного здания нужно начинать с нуля. В качестве фундамента они еще готовы принять наследие русской классики, а вот достигнутые в течение ХХ в. успехи предлагается отмести без особого сожаления, как эстетически несостоятельные.

Подводя предварительную черту под высказанными выше суждениями, необходимо отметить, что основные свойства и особенности реалистической методологии на современной стадии развития русской культуры были определены (хотя и не всегда на категориальном уровне) не в трактатах и диссертациях, но в ходе живых писательских конференций, круглых столов и обсуждений, а также – на страницах периодической печати.

Завершая разговор об историческом пути развития литературной критики и его наиболее известных школ, нужно подчеркнуть, что проделанная траектория может быть интерпретирована в качестве виртуального маятника, который в разные эпохи отклонялся то вправо – в сторону классического, рационального, положительного полюса идейно-эстетической борьбы, – то влево, в направлении интуитивного, бессознательного, отрицательного пункта. Эти колебательные движения и представляли собой поступательное движение критической теории.

Раздел 4. Субъективное и объективное начало

в критической деятельности

Философская и психологическая трактовка этих диалектически и неразрывно связанных категорий обычно ассоциируется с двумя стадиями развития духа (Гегель): дух, пройдя ступень субъективного состояния и обретя достаточную свободу, реализует себя как независимую силу (волю) в объективном бытии, объективируется.

В плоскости приложения этой закономерности к литературно-художественной критике наблюдается примерно такая же двухступенчатая схема реализации авторской интенции. Критик, будучи человеком, обладающим врождёнными и приобретёнными вкусами, воззрениями, приверженностями и приоритетами, вне зависимости от собственной воли эмоционально, на уровне личности реагирует на произведение искусства, формирует в себе сложный комплекс симпатий и антипатий по отношению к нему. При этом в орбиту причин, участвующих в формировании его индивидуальной позиции, вовлекаются самые разные механизмы сознательной, бессознательной и инстинктивной психической деятельности. Во многих моментах, по крайней мере, поначалу, субъект и сам не вполне способен объяснить себе, почему и по какой причине у него возникают положительные, отрицательные или смешанные реакции: механизм действует вне зависимости от его частного мироотношения: мы вначале печалимся или радуемся вместе с героями, смеёмся или плачем, пугаемся или успокаиваемся, а лишь потом формулируем для себя причину того или иного психологического эксцесса. Для ребёнка или человека малообразованного, примитивного, равнодушного этой стадии восприятия произведения литературы зачастую оказывается вполне достаточно; он останавливается на этом уровне восприятия и не утруждает себя дальнейшими рассуждениями и аналитической работой: в нём априорно существует чувственно-понятийный аппарат, который определяет его итоговую оценку по простому принципу «нравится – не нравится».

Вдумчивый читатель, а как раз таковым является литературный критик, не может ограничиться поверхностным способом восприятия художественного предмета. Он с необходимостью должен подключить к работе логическое, категориальное, апперцепционное мышление, а это значит – по возможности разобрать произведение с помощью понятийного инструментария и методологических практик, выработанных предшественниками и им самим. К анализируемому тексту литературный критик должен отнестись в высшем смысле этого слова нейтрально, отбросив личные связи и отношения. Надо честно признаться: мир устроен так, что психологически мы готовы с отрицательной точки зрения смотреть на то, что сделал наш оппонент, враг или просто неприятный нам человек. В этой плоскости лежит причина того, что свойства субъекта невольно переносятся нами на плоды его труда. Нередко кажется, что человек, который ведёт себя не так, как нам хотелось бы, и в творчестве не в состоянии добиться сколько-нибудь значимого, позитивного результата.

Иногда такую позицию совершенно сознательно занимали люди талантливые и достойные. Именно этот постулат был сформулирован Н.М. Карамзиным в его статье «Что нужно автору?» (1894). В этой небольшой по объёму, но весьма значимой работе критик не просто ставит сочинение писателя в зависимость от его нравственного облика, но заявляет своё право отвергать тот или иной текст, если он не может быть воспринят с точки зрения этики и личного отношения, ибо «…многие другие авторы, несмотря на свою ученость и знания, возмущают дух мой и тогда, когда говорят истину: ибо истина мертва в устах их; ибо сия истина изливается не из добродетельного сердца; ибо дыхание любви не согревает ее. Одним словом: я уверен, что дурной человек не может быть хорошим автором»[72].

Впрочем, сама история мировой литературы свидетельствует о том, что в большом количестве случаев люди, создавшие выдающиеся произведения, отнюдь не представляли собой эталона в нравственном отношении. Очевидно, что соотношение в человеке моральных и нравственных качеств находится в более сложной, опосредованной координации. Да и сам Карамзин в глубине души понимал это, а потому в своём «Пантеоне российских авторов»(1802) сумел объективироваться и абстрагироваться от личностных догм: в этом собрании отзывов о русских писателях наряду с почестями он откровенно упоминает об их слабостях, недостатках, заблуждениях. Так и должен поступать честный, добросовестный, стремящийся к объективности критик.