Культурная сущность

Император Японии должен выражать дух или идею своей страны гораздо в большей степени, чем давать импульс в ее жизни. По этой причине в наш технологический век Япония имеет императора-ученого, биолога, получившего образование на Западе. Двор должен был оставаться замкнутым мирком, где, вдали от волнений повседневной жизни, кристаллизуется история. Эта кропотливая работа по возделыванию культуры сопровождается определенной забывчивостью, но подробности жизни в данном случае имеют меньшее значение, чем символ. Император Мэйдзи, перекинувший мостик из одного общества в другое, понимал, что ему придется в самом себе культивировать определенную двойственность. Он был абсолютно современным императором, в период царствования которого были приняты хартия и конституция, он одевался на западный манер и, хотя личность императора всегда была священна и недоступна для взора, не побоялся представить народу свой фотоснимок. Мэйдзи как мудрый властелин в своих речах всегда ссылался на нравственные ценности, освященные традицией, и проявлял постоянный интерес к вопросам образования членов своего семейства. Именно своей осознанной скромностью и подчеркнуто глубоким вниманием, с каким он прислушивался к советам, Мэйдзи сумел приобрести уважение и доверие своих советников. В соответствии с конфуцианским определением умудренного правителя он выслушивал с равной благосклонностью самые противоречивые мнения. Поскольку так сложилось издавна, все вершилось именем императора, хотя он и не воздействовал напрямую на события. Но эта бросающаяся в глаза непричастность способствовала укреплению трона больше всего: министрам и избранным лицам предоставлялась (и в этом была награда) возможность осуществлять радикальную реформу страны, — это была лестная идея значимости, прекрасно задуманная хитроумным императором. Он сумел быть зеркалом своего времени.

Во времена Токугава, несмотря на очевидную незаметность императорского дома, именно двор благодаря совершенному, сдержанному ансамблю Кацура сумел сохранить существенную часть искусства и архитектуры, которая отвергала пышность нуворишей из числа крупных феодалов и купцов. Сегодня в этом ансамбле XVII века (1620–1624), где соединяются на уровне почвы человек и природа, можно видеть поразительную первооснову открытий современной архитектуры. Это послание в будущее было отправлено японской императорской семьей три столетия тому назад.

Старинная поэзия, украшение национальной литературы, была создана под высоким покровительством императора и двора. Язык там был действительно особенным. Поэзия, которая представляет, без сомнения, до сих пор живое и наиболее оригинальное направление в японской литературе, традиционно была там предметом особого внимания. Именно императоры оказывали поэзии честь, создавая сборники стихов или отдавая приказ отобрать среди большого количества других собраний три наиболее прекрасных сборника национальной литературы: Манъёсю, Кокинсю, Син Кокинсю.

Наконец, слава императорского сияния отразилась в расцвете прекрасной японской живописи (ямато-э ).

Император-ученый, император-преобразователь, исполненный мудрости, император-архитектор, император-поэт, император-художник — император был символом всего, чем могла гордиться эпоха.

Известны изображения императоров. Речь, разумеется, не идет о портрете в строгом смысле слова. Иногда гораздо важнее, чем личность императора, было показать его глубокую религиозность. Император Сога (809–823) приобрел большую известность не только своими административными качествами (он создал важнейшую кадровую систему эпохи Хэйан), но и как талантливый поэт и каллиграф. Его портрет был написан в XIII веке, спустя четыре столетия после смерти персонажа, в стиле ямато-э на роскошной бумаге, инкрустированной золотом и серебром. Все возможности композиции, включая декоративные эффекты бумаги, были использованы, для того чтобы передать атмосферу, подобающую изображению божественной особы.

Император Ханадзоно (1308–1318) был представлен на портрете в монашеском платье. Он отрекся от престола в пользу своего кузена Годайго, который делал попытки возвратить власть в свои руки. Портрет, относящийся к 1338 году и изобразивший бывшего императора в возрасте 44 лет, написан в традиционной манере придворных портретов. Создателем этого жанра был Фудзиварано Таканобу (1142–1205), снискавший славу как талантливый поэт и портретист. Некоторые из его портретов были настолько реалистичны, что шокировали придворных. До него портрет был либо чисто религиозным, либо ритуальным. На левой стороне портрета Ханадзоно, который теперь хранится в Киото, имеется собственноручная надпись императора.

Таинственная сущность императорского достоинства выражается в символах трех священных объектов — зеркала, сабли и драгоценности. Считается, что эти три предмета были унаследованы от самой богини солнца или от ее предприимчивого брата Сусаноо. Но ни зеркала в виде цветка о восьми лепестках, ни сабли, найденной в хвосте змеи с восемью головами, которая наводила страх в Идзумо, ни драгоценности в форме когтя — такие и сейчас еще носят сибирские шаманы — сегодня нет в материальном виде. И уже давно наступило время, чтобы их следы затерялись в легенде. Но, появляясь вначале в погребальных глиняных кувшинах эпохи Яёй (медный век), затем в могилах, относящихся к периоду Великих курганов (эпоха железа), они представляют прекрасные археологические свидетельства доисторической эпохи. Тайное очарование зеркала, откровенное могущество меча, притягательная сила звериного когтя, смягченные изяществом изготовления, позволили приписать каждому из этих предметов особый символический смысл. Уже Китабатакэ Тикафуса (1293–1354) рассказывал следующее: «Тогда Великая Богиня, взяв в свои руки драгоценное зеркало, дала его своему внуку, сказав ему: „Когда ты посмотришь на это зеркало, о мой внук, то это будет так, как если бы ты смотрел на меня. Храни его при себе, это твое священное зеркало”. К этому она прибавила драгоценность в форме полумесяца, сулящую процветание, и меч, изготовленный из собранных облаков, вручив, таким образом, три сокровища. Она сказала еще: „Освети весь мир сверканием, равным блеску этого зеркала. Царствуй над миром благодаря чудесному могуществу этой драгоценности. Подчини себе тех, кто тебе не станет повиноваться, взмахнув этим божественным мечом”. Символы императорской власти были переданы в Японию в том же порядке, в каком солнце, луна и звезды поселились на небе. У зеркала была форма солнца; драгоценность напоминала луну; меч был создан из вещества звезд… Зеркало само по себе не обладает ничем, но беспристрастно отражает любые явления, показывая их подлинные черты. Символ зеркала заключается в его реакции на свойства предметов, таким образом, оно представляет собой источник всякой чести. Символ драгоценности состоит в ее мягкости и скромности; она является источником сострадания. Символ меча в его силе и решительности; он является источником мудрости» (Китабатакэ Тикафуса. Дзинно сото-ки).

Этот текст воскрешает воспоминания о старых связях с континентом: солнце и луна в китайской космогонии выражают мужскую и женскую сущность — принцип ян и инъ, противостоянием и циклическим чередованием которых создается жизнь. Эти три талисмана японских императоров имеют значение большее, чем просто символы суверенитета, они составляют космический символ и с этой точки зрения напоминают древнюю китайскую легенду о котлах и девяти бронзовых треножниках — символах девяти провинций Древнего Китая: «Юй [великий легендарный царь, основатель первой царственной китайской династии] расплавил девять треножников. Пять — для того, чтобы отвечать на закон ян, четыре — для того, чтобы представлять число инь. Он приказал мастерам сделать треножники инь из женского металла и треножники ян из мужского металла. Треножники были всегда заполнены для того, чтобы можно было предсказывать благоприятный или пагубный характер обстоятельств. Во время правления Цзе из династии Ся вода в треножниках внезапно принялась кипеть. Когда царство Чу приближалось к концу своего существования, все девять треножников сильно заколебались, что всегда было предзнаменованием гибели» (Ван Кя. Че-и-ки).

Роль императора состоит в первую очередь в том, чтобы отвечать за церемонии и возглавлять их. Церемонии соответствуют ритму смены времен года, они пульсируют вне времени, отгороженные от шума политических и экономических событий. Это прежде всего празднества по случаю Нового года, в настоящее время в Японии они являются наиболее важными среди семейных праздников и праздников, связанных с природными явлениями, о чем свидетельствуют такие памятники, как «Непринужденные литературные беседы о Новом годе» и «Поэтическое собрание о Новом годе». На Новый год император благодарит за добрые пожелания народ, который собрался перед дворцом, наряженный в праздничные одежды, по крайней мере, женщины надевают самое красивое кимоно. Та же процедура 'наблюдается весной, по случаю дня рождения правителя (29 апреля для ныне царствующего императора [Хирохито]). Ежегодно в апреле в разных местах Японии проводится символическая церемония посадки дерева. Осень отмечена праздником спорта, и он также сопряжен с разъездами по стране. Кроме этих праздников, непосредственно связанных с японской цивилизацией, добавляются многочисленные празднества, на которых присутствуют иностранцы, например императорский праздник в саду или замечательная охота на утку. Но связаны ли эти праздники с культурной традицией, благотворительной акцией или же являются общенациональными, они должны проходить под руководством главы государства.

Персона императора не может быть отделена от этого столь живучего феномена в Японии — праздника, мацури. Во времена двора Ямато понятие мацури гото использовалось, впрочем, для того, чтобы обозначить правительство; предполагалось, таким образом, тождество того и другого понятия. И хотя в наши дни правление в современном понимании не является больше делом рук императора, по крайней мере, так можно утверждать, но император сохранил за собой то, что было первоначальным содержанием его должности, — проведение празднеств.

Известна серия «Пять императорских празднеств», созданная Сакай Хойцу, художником из школы Корина, которому был присущ особый интерес к живописи ямато-э. Чтобы написать эти картины (за год до смерти художника, умершего в 1827 году), автор изучил множество старинных картин. На первой показаны высокопоставленные должностные лица, прибывшие, чтобы выразить свои пожелания императору по случаю Нового года. Во время этой церемонии — кото-хай — в первый день Нового года император принимал придворных служащих и посланцев из провинций. Из-за распрей, которые нарушали ритм придворной жизни с X века, придерживались упрощенной церемонии.

Праздник хризантем — тоё — отмечается каждый год 9 сентября, это народный праздник. Но первоначально это был праздник императорский: хризантема — эмблема императорской династии.

Взгляд на современную Японию придает этому понятию особый резонанс, странный, одновременно театральный и лишенный религиозности, иногда даже вульгарно-коммерческий. Праздники представляют собой один из главных туристических аттракционов Японии; японцы сами отправляются туда как на спектакль, этому соответствует поведение и иностранных посетителей. Для того чтобы привлекать туристов и валютный дождь, который они проливают, разумеется, создаются новые празднества, такие как знаменитый Исторический фестиваль (Дзидай мацури) в Киото. Однако праздник в Японии, каким бы второстепенным он ни был, все-таки сохраняет волнующий эмоциональный характер, поскольку, считается, объединяет живых людей, души умерших и сонм богов. Ритмичности праздничной церемонии уделяется особенное внимание; в праздничной музыке большое значение придается ритму — здесь возникает искушение упомянуть о коллективном биении сердец, — он присутствует в завораживающих повторяющихся движениях. Сохранился ряд сцен, выражающих коллективный экстаз, но они смягчены налетом пуританства, заимствованного у Запада. Суматоха, непристойность — эти следы снятия напряженности между двумя сезонами крестьянской работы лишь слегка напоминают о таинствах, которые совершались до наступления автоматизированного однообразия обезличенного промышленного мира. И никто не остается равнодушным к таинствам, которые находили отражение в представлении. В праздничном обряде есть загадочный момент, когда сводится счет между нашим миром и миром потусторонним. Люди по-своему разыгрывают богов; они отдают должное превосходству великих принципов природы для того, чтобы укреплять свою коллективную жизнь. Из этой жизни они изгоняют все скверное, так как, сколь слабым ни был бы человек и как мало ни был бы уверен в своем успехе, однако он, возможно, предназначен для того, чтобы быть чудотворцем. И самый великий среди людей — император.

Итак, после того как Япония, некогда почти полностью живущая морем, перестала быть страной кочевников и охотниковрыболовов периода Дзёмон, она последовательно превращалась в цветущий сад Азии. И не будет преувеличением утверждать, что японское государство родилось благодаря рисовым полям, источнику пропитания и центру общественной жизни. И в наши дни рисовые поля располагаются повсюду, хотя их безжалостно пожирают города. В пригородах, в этих пока ничейных местах, где граничат два общества, они кое-где сохранились как анахронизм, но все еще выживают. Рисовое поле, то есть место, где смешиваются земля и вода, где прыгают лягушки, где совместились гнев и ясность неба, представляет свой микрокосм. Рисовое поле предполагает сотрудничество людей друг с другом и с силами природы больше, чем неорошаемые поля. Плотины, каналы и водные системы для страны то же, что кровообращение в человеческом организме. Церемонии ожидания — обязательство, связанное с плодородием почвы, и первый урожай — новый урожай — всегда занимали первостепенное место в японской цивилизации. Сегодня эти церемонии малозаметны из-за западных влияний и промышленного развития. Но и в наши дни при исполнении сельскохозяйственного обряда, пришедшего из глубины времен, император достигает апогея своего величия. Подобно тому как это некогда делал его китайский коллега (а тот должен был ежегодно проводить символическую борозду, освящающую плодородие земли), император Японии поистине обретает свое достоинство только в празднестве, связанном с церемониальным пиршеством. Основу блюд, которые подаются на стол, составляет рис первого урожая, полученного в дни правления данного императора, и, невидимые никому, единственными сотрапезниками императора являются боги. Этот сакральный обряд представляет собой версию ритуала, проводимого каждую осень каждой семьей в каждой деревне, каждым монастырем и самим императором. Его смысл был настолько глубок, что вплоть до 1945 года детали ритуала держались в тайне и передавались устно. Конечно, поражение в войне изменило все это, двор стал более открытым, и отныне каждый год император просит страну послать ему риса первого урожая: он расстался со своей привилегией.

Вступление на трон следующего императора проходит в соответствии с измененным протоколом; но эти торжественные празднества (дайдзё ), которые имеют место только однажды за период царствования, и в наши дни являются важнейшими в национальной жизни Японии. Однако с конца XV века до эры Гэнроку (1688–1703) войны, которые отметили конец феодализма, погрузили двор в такую нищету, что церемония не могла проводиться. Императорское достоинство как будто бы притаилось в ожидании лучших дней. И они наступили, как ни странно, вместе с приходом к власти рода Токугава: если сёгуны из этого рода и держали императора в стороне от религиозной и светской жизни, они поддерживали пиетет перед его божественным происхождением.

Церемония дайдзё состоит из двух торжественных пиршеств, на которых император предлагает новый рис богам, и особенно богине Аматэрасу. Этот рис жертвоприношения должен быть выращен и собран на двух священных полях, юки и суки, в двух регионах, расположенных в восточной и западной частях Японии. Для пиров возводились специальные павильоны, названные именами священных полей. Наконец, изготовлялись две серии ширм: первая из шести ширм, на которых изображались знаменитые местности и сцены из сельской жизни, созданные в возвышенном и красочном стиле ямато-э; вторая — из четырех ширм, со стихами на сюжеты, почерпнутые из китайской классики, эти сюжеты иллюстрировались росписями, исполненными в стиле кара-э — китайской живописи. Эти росписи на ширмах располагались в порядке согласно смене времен года, демонстрируя мастерство лучших художников, поэтов, ученых, живописцев и каллиграфов и характерные черты искусства данной эпохи. Благодаря правилам императорского церемониала здесь соединялось прошлое и настоящее.

Сменив в 1926 году императора Тайсё, теперешний правитель официально вступил в свою должность двумя годами позже, в 1928 году, церемония восшествия на престол в соответствии с традицией происходила в Киото, который, однако, уже более не был (с 1868 года) столицей страны; эта особенность подчеркнула подлинную историческую роль Киото в духовной жизни нации. Конечно, обряды, дошедшие из прошлого, сегодня во многом утратили свое древнее значение.

Глубокое символическое и религиозное содержание этой церемонии отличается от протокольного аспекта ритуала восшествия на престол. Обряды, связанные с вступлением на престол, состоят в передаче императору определенных предметов, символизирующих различные функции, к выполнению которых он должен быть готов. Это, помимо уже названных трех атрибутов (меч, зеркало и драгоценность), жетоны для поручений (кэй ), сундук, в котором заперты бубенчики (судзу ), и императорская печать (ин), императорские пластинки для часов (токи-но фуда) и таблички, на которых отмечаются ранги (хани). Через месяц проводилась церемония вступления на трон: новый император торжественно обосновывался в императорском дворце Великой Ограды (дай дайри) и приступал к совершению назначений. Эти обряды проходят по установленному протоколу, громоздкому и монотонному, при этом император не должен подозревать о соперничестве и борьбе интересов, которые прикрываются этикетом. Все это, конечно, менялось в течение веков, но в целом довольно мало, и пережитки, архаизмы превращают изучение церемоний, которые фактически имеют ценность только из-за своего глубокого смысла, в довольно сложную задачу.

Одна из существенных обязанностей императора состоит в том, чтобы обеспечивать неостановимое движение Вселенной воздержанием и очищением, первое ставит целью избегать «грязных пятен», а второе помогает их уничтожить. Прежде чем начать любую церемонию, император больше, чем кто-либо из его подданных, обязан избавляться от «грязных пятен». Таким образом, жертвоприношению первых плодов предшествует большое очищение (он мисоги) по синтоистскому обряду: за месяц до праздника император отправляется на берега реки Камо в Киото; в бурных водах этого горного потока, спокойного лишь на равнине, где находится город, размещались символические предметы, в которых были предварительно сконцентрированы все нечистоты дворца.

Понятие «грязного пятна», представление о «чистом» и «нечистом» бессознательно обусловливает каждый поступок в повседневной жизни. Это понятие пришло из глубины веков, предметы и явления были распределены по категориям, и первоначально такое распределение основывалось на чисто прозаическом ощущении: «грязное пятно» воспринималось главным образом как физическая грязь. В дальнейшем появляется инстинктивное отвращение к любому посягательству на целостность тела, в частности к виду крови, текущей из раны, — именно этим объяснялось множество трудностей, с которыми столкнулись первые христианские миссионеры. На самом деле вид израненного страдающего тела, изображенного на распятии, был для японца, принявшего христианство или вежливо слушающего проповедников, невыносимо отвратительным. Примерно так же невыносим и страх перед смертью: подобно тому как некогда на Делосе в Греции, в Японии люди не должны были ни рождаться, ни умирать внутри священной ограды. Понятие «нечистого», покинувшего материальную сферу, распространяется на все, что причиняет ущерб, разрушает. При этом наиболее тяжким из всех действий, приносящих вред, считается разрушение социального порядка. Молитва большого очищения (охарай-но норито) как бы перечисляет греховные действия, связанные с понятием «нечистый»: разрушение плотины и системы орошения рисовых полей; две посевные одна за другой на одном месте, поскольку это истощает почву, нарушение границ территории, ранение животного, принадлежащего другому человеку, нарушение прав собственности; преднамеренный поджог или пожар по неосторожности, воровство, пренебрежение долгом. Фактически во всех случаях речь идет о нарушениях общественного порядка. Следовательно, император вполне законно оказывался первым из тех лиц, которые имеют право на обряд очищения.

Император также является по преимуществу «телом», причем телом, в котором концентрируются лучшие умственные способности, счастливое сочетание которых позволяет императору делать самостоятельный выбор и тем самым сопротивляться пагубным влияниям.

Теми же понятиями определяются многочисленные запреты относительно расположения места, пребывая в котором император должен был совершать эффективные магические действия в отношении земли. Влияние враждебных сил проявляется иногда в некоторых местах в периоды, указанные в календаре; необходимо остерегаться их, перехитрить их, суметь найти правильное направление в лабиринте возможных путей, для того чтобы оказаться на благоприятном пути по отношению к розе ветров. То же благоразумие должно направлять любое строительство и даже самый простой ремонт. Полагается терпеливое ожидание, готовность искать другой путь; больше, чем кто бы то ни было из подданных, император еще во времена Эдо должен был совершать определенное количество паломничеств (ката-тагаэ гидзи). Тщательное соблюдение этого правила являлось одним из важнейших занятий в жизни двора. Ката-тагаэ позволяет освободиться от запретов, которые налагают боги. При изменении погоды во время, установленное предсказателями или специалистами по летосчислению, императору следовало отправиться в то место, откуда проистекает, согласно сообщению богов, это изменение. Установления и интерпретация этих запретов были очень осторожными, насколько можно судить об этом по следующим разъяснениям: «В этом году [1114 г.] направление Кондзин связано с югом. Также, в то время как я возвожу пагоду Касуга, я должен отправиться один раз на сорок пятый день на берег Куга, чтобы совершить ката-тагаэ в строго указанном направлении. Итак, в ближайшее пятнадцатое число сорок пять дней будут завершены. И в течение этого времени я [не смогу] выйти, для того чтобы отправиться [на Кугу]. Поэтому я испросил совета у специалиста по инь и ян.

Мицухира сказал:

— Покойный Митикото Асон посоветовал следующее: „В период, когда обращается запрет направления на сорок пять дней, если по забывчивости был пропущен срок, связанный с этим промежутком времени [сорок пять дней, которые следуют], то прекращают тревожить землю и возводить строения. Затем, после того как наступит следующий сорок пятый день, прекратится запрет в отношении направления, то начнем [снова] тревожить землю и возводить строения”. Поразмыслите над этим: для Кондзин, как и для Дайсёгун, существует ката-тагаэ на сорок пятый день. Даже если один раз вы и забудете совершить ката-тагаэ, то после того, как вы пропустите тот промежуток времени, в который вам подобало бы совершить ката-тагаэ, вы сможете строить вашу пагоду.

[Тогда] я сказал:

— Вот слова, разумнее которых не может быть. В особенности из-за того, что с начала лета существует запрет „знака Славы”, мы уже остановили строительство. Совершенно естественно, что после того, как пройдет лето, осенью можно будет осуществлять работы» (Фудзивара-но тададзанэ дэнрики).

Как указывает упоминание об инь и ян, эти ритуалы, вдохновленные синтоизмом, как и сам синтоизм, оказались сильно пропитаны китайскими космогоническими понятиями.

Буддийские церемонии занимали в древности большую часть жизни двора. Наиболее торжественная из них го-сай-э, впервые осуществленная в 767 году, состояла из объяснения священного текста. Праздник рождения Будды (буссё ) или праздник орошения Будды (канбуцу) — обряд состоял в том, чтобы окроплять статую Будды душистой водой, — проходили, как утверждает традиция, в Сэйрё дэн (сооружение, где обычно находился император с 12 мая 840 года). С 833 года отмечали праздник мондзю, по случаю которого беднякам раздавалась милостыня. С 720 года, наконец, выпускали на волю животных (ходзёэ ); это было связано с распространением на все живые существа учения о сострадании, которое предписывалось буддизмом. Одно из наибольших затруднений состояло в том, чтобы совместить различные церемонии с выполнением многочисленных ритуалов синтоизма, так как обряды двух религий не могли исполняться императором в один и тот же день. Но во времена сёгуната Токугава, когда буддизм оказался в упадке и немилости, ситуация благоприятствовала увеличению синтоистских церемоний, почти полностью исключивших все остальные.