Конфуцианская этика

Конфуцианство было официально изъято из школьного образования после войны, так как оно скомпрометировало себя как духовное прикрытие для того милитаристского сумасшествия, которое привело к поражению. Тогда случился один из обычных парадоксов истории: одновременно два режима, противостоящие друг другу и установленные на обоих берегах Китайского моря, извергали проклятия по одному и тому же поводу, на одну и ту же идеологию. Казалось, что наследие Древнего Китая одним ударом сотрясло всю Азию. В наши дни страсти немного улеглись. Изучение конфуцианства, утратившего свое применение в качестве политической идеологии, и китайской классики снова заслуживает уважения; и если конфуцианство больше не является официально философским фундаментом японской внутренней политики, тем не менее связь с традицией восстановлена.

Фактически речь идет скорее о неоконфуцианстве, учении, основанном китайским философом Чжу Си (1130–1200), который обновил древнюю мысль Конфуция; его школа {Ли юэ) была самой влиятельной философской системой вплоть до XX века. С 1313 до 1905 года его антология — комментированные классические конфуцианские тексты, «Четыре книги» (Сё чу), — была учебником для многих поколений школьников и основным предметом при сдаче экзаменов на должность. Начиная с XIII века про изведения Чжу Си стали известны в Японии, куда благодаря монахам они попали из Китая. Однако только в конце XVI века в связи с интенсивным обменом идеями, вызванным корейской войной, они снова оказались в почете и в дальнейшем приобрели официальный характер при правительстве сегунов из рода Токугава.

В стране, которую феодальные междоусобицы ввергли в огонь и кровь, лишь суровые моральные и общественные установки конфуцианства объединяли общество и утверждали систему взаимосвязи. Признанное сегуном (первым среди феодалов), конфуцианство взамен предоставляло ему незыблемую иерархию ценностей, которая могла разрешить все проблемы. Кроме того, она позволяла сегуну мыслить светски. До тех пор сфера мысли считалась прерогативой монастырей, но была извлечена оттуда монахом Фудзивара-но Сэйка (1561–1619), который, покинув буддийское монашество дзэн-буддистской секты Риндзай, стремился популяризировать доктрины китайских философов эпохи Сонг. Так появилась знаменитая японская школа Чжу си (Суси гаку). Китайская мысль словно накрыла японское чувство своей логикой и заставила его течь по своим руслам. Но тем не менее национальные различия не исчезали: новые философы были все еще раскаявшимися буддистскими монахами; что касается их нового духовного направления, то оно представляло собой всего лишь систематизацию уже шедшего процесса. С IX века синтоизм, буддизм и конфуцианство соединялись со старыми местными верованиями последовательно сменявшими друг друга новациями, которые периодически доходили из Китая.

Цель неоконфуцианства состояла в том, чтобы научить мир способу завершения конфуцианской мудрости. В противовес буддизму, который искал спасения за пределами мира смертных, эта мудрость помещала свой идеал в центр человеческого общества. В этом данный идеал широко воспользовался доктринами сторонников Чань (последователи дзэн-буддизма), которые проповедовали очищающую простоту обычных действий.

Он действительно призывает к отсутствию усилий, отсутствию действий (ву вэй) в обычных поступках, а основной акцент в поведении делался на отрицании жадности, отрицании желаний (ву ю), на предписании жить и действовать в соответствии с природой. Обе китайские школы неоконфуцианства, школа Духа (Син юэ) и школа Закона и Принципа (Ли юэ), приобрели в Японии сторонников, первая — в лице Хаяси Кадзана, или Досюна (1585–1659), и вторая — в лице Ямадзаки Ансаи (1618–1682). Основное различие школ (в интеллектуальном наполнении, а не в духовном поведении) проводилось по вопросу о том, чему именно придается главенствующая роль: Принципу (ли) или Разуму (син) в его воздействии на Сущность (км). Под ки подразумевалась неделимая первичная материя, газ или эфир, из которой были созданы все предметы. Именно на «блуждающий воздух» оказывают влияние дополнительные силы инь и ян, вызывающие скопление или рассеивание, возникновение конкретных предметов или их распад. Следовательно, люди оказываются только частью целого и должны соблюдать духовное поведение, пронизанное любовью ко всему обществу.

Для Чжу си и школы Принципа (Ли юэ) существуют абстрактный мир, над которым господствует Принцип, и конкретный мир, созданный из Сущности; все является осуществлением закона, Принципа, который воздействует на материю, на Сущность. Для Лю Сяньшаня (1138–1194) и школы Разума (Син юэ) не существует двух миров, имеется только один, мир Разума: «Вселенная — мой разум, и мой разум — Вселенная». Следовательно, речь идет не о независимой и разделенной природе, которая является Принципом, но о разуме, который сам является вездесущим. Для Ван Янминга (по-японски Оиомэй) (1473–1529) равным образом Принцип не мог бы существовать без Духа. Разум, законодатель Вселенной, образует закон, который и является Принципом. Кроме того, «знание повелевает действием, и действие создает разум». Любой человек, благодаря способности мыслить, может достичь единства знания и действия, стать великим человеком, инструментом, который соединяет небо, землю и все сущее. Благодаря этому постулату Ван Янминг, которого особенно высоко ценили в Японии, связывает метафизику буддизма и метафизику даосизма, делая особый акцент на религиозном синкретизме.

На практике для школы Разума и ее основателя Хаяси Кадзана главным было знание, стремление проникнуть в законы природы. Этот поиск приводил к интеллектуализму, к рационализму, к ученым занятиям, что заставляло постоянно пересматривать этические нормы. Для школы Принципа и Ямадзаки Ансая личный опыт ценился больше, чем эрудиция, а познание могло стать озарением, поэтому следовало опасаться самого Принципа, универсального и постоянного порядка. Этот идеализм предполагает этическую дисциплину и определенный стоицизм в стремлении достичь добродетели, именно она делает нас способными к тому, чтобы достигнуть понимания Принципа.

Оба течения неоконфуцианства способствовали формированию японского мышления, оказали воздействие на его интеллектуальный и духовный рост, и, как подчеркивает Абэ Ёсио, это обеспечило им важное место, они способствовали успеху реформ Мэйдзи в XIX веке. Неоконфуцианство, конечно, имело не только положительную роль, например когда Хаяси Кадзан был избран законным надсмотрщиком за духовной жизнью нации и на него возложили официальную цензуру, обязанность, которая возлагалась на клан Хаяси до конца эпохи сёгуната. Но в то же самое время учителя из этой семьи стремились сформировать у своих учеников гибкий энциклопедический ум. Благодаря интеллектуализму неоконфуцианства складывался также особый дух, на который опирались реформаторы. Школа Ямадзаки строгостью своей морали обеспечивала режиму устойчивый социальный порядок. Наконец, оригинальный мыслитель Огю Сорай (1666–1728) направил путь конфуцианской мудрости к утилитарным целям, подчинив им литературу, историю и политику: образование должно было обеспечивать уже не спасение каждого по отдельности, но безопасность и благосостояние всего народа.

В XIX веке роль неоконфуцианства в Японии реально оказалась противоположной той, что оно имело в Китае. В то время как на континенте образованные последователи конфуцианства были объединены, принимали участие в управлении и представляли сильную политическую оппозицию, в Японии, напротив, в общественной иерархии они следовали за самураями и, поскольку происходили из разных общественных слоев, играли роль советников и вряд ли могли активно участвовать в политике.

Их образование, критика, деятельность оставались за пределами правительственных кругов, но могли охватывать элиту, как и массу, которая обязана им своим образованием. И хотя они фактически были мало заинтересованы в политической деятельности, объективно их нейтральная позиция оказалась причиной пробуждения, а не застоя.

Неоконфуцианство, в наши дни утратившее свои позиции, оказало, таким образом, в XIX веке важное влияние на различные социальные классы. Для каждого класса была выработана своя доктрина — для самураев, крестьян, торговцев, — но именно доктрина для самураев получила наибольшую известность. В ней была сделана попытка уподобить образ жизни воина образу жизни образованного человека — образца конфуцианских добродетелей, — придавая ему чувство альтруизма, до того неизвестного самураю.

Ямако Соке (1622–1685) делал особый акцент на необходимости следования каждым самураем «пяти правилам» хорошего поведения порядочного человека: «Учитель сказал однажды: „Поколение людей и явлений во Вселенной достигается при помощи чудесного взаимопроникновения двух сил (инь и ян). Из всех созданий человек наиболее наделен талантами, и все явления в нем достигают высшего развития. Из поколения в поколение люди получают источник своего существования, обрабатывая землю, они придумали и смастерили инструменты, научились торговать, в итоге их потребности были удовлетворены. Таким образом, труды крестьянина, ремесленника и купца увеличились, в силу необходимости взаимно дополняя друг друга. Самурай между тем ест, не производя пищи, пользуется предметами, их не изготовляя, и получает доходы, не покупая и не продавая. Как можно оправдать это?.. Задача самурая состоит в том, чтобы размышлять над собственным местом в жизни, верно служить своему господину, если у него он имеется, поддерживать верность ему в его отрядах совместно со своими друзьями и, в соответствии с собственным положением, посвятить себя прежде всего своему долгу. Он должен быть физически здоров и силен, чтобы всегда быть готовым к бою, а внутренне он старается вести себя так, как положено, согласно законам, которые регулируют отношения господина с подчиненными, друга — с другом, отца — с сыном, старшего брата — с младшим братом, мужа — с женой. В его сердце царит мир, но он держит свое оружие готовым к бою. Три класса простого народа считают его своим наставником и почитают его. Чем больше они образованны, тем больше их понимание, что есть главное, а что второстепенное”» (Ямако Сокё бунсю).

Таким образом, было сформулировано и систематизировано учение, которое впоследствии получило известность как «путь воина» (бусидо). Закоренелый вояка становился моралистом. Отсюда берет начало идеал рафинированного ученого, оставалось сделать только шаг, который и был сделан Ёсида Сёин (1830–1859) в конце эпохи сёгуната. Дальневосточный идеал мудреца всегда соединял человека действия с мыслителем. Выдающиеся деятели современности с этой точки зрения в высшей степени соответствуют конфуцианству.

Но эти высокие и справедливые размышления, разумеется, играли незначительную роль в уменьшении страданий и удовлетворении простых желаний людей скромного происхождения. Однако нельзя было оставить эти классы вне сферы влияния официальной идеологии, дабы не допустить полного уничтожения существующего общества. Конфуцианство было, таким образом, представлено этим слоям как интеллектуальная основа старинных предписаний буддизма и синтоизма. Между тем среди торговцев и крестьян, в среде которых продвижение в обществе и относительное благосостояние благоприятствовали и духовному подъему, наиболее развитые их представители отыскали в философии китайца Ван Янминга элементы, сближающие их с синтоизмом, в результате эта религия быстро распространялась. НакаэТодзю (1608–1648) иКумадзава Бандзан (1619–1691) реализовали этот оригинальный синтез, который придавал человеческому сознанию ценность, немного подзабытую в суровости конфуцианской ортодоксальности: «Верховный Повелитель бесконечен, и однако, он является конечной целью всего. Он является абсолютной истиной, абсолютным разумом» (Накаэ Тодзю. Тодзю сэнгсэй дзэнсю).

Происходящее напоминало судьбу христианства в Японии, именно образованные люди в свое время активнее всего поддерживали христианство, которое в недолгий период своего относительного распространения приоткрыло для них неведомые горизонты.