ФОРМИРОВАНИЕ СОВРЕМЕННОГО ГОСУДАРСТВА 5 страница

Объединившись для того, чтобы лучше давать отпор бесконечно возобновлявшимся столкновениям ради мщения, сельские общины Кинай образовывали союзы (госон ), которые, без сомнения, спасали от голода центральные области, где шли непрерывные военные действия. Под давлением обстоятельств крестьяне и провинциальные буси — два переплетавшихся друг с другом сословия — вместе бунтовали против требований губернаторов (сюго ) или управляющих (дзито ), если считали их завышенными. Традиционная родовая сплоченность кланов заменяется соседской, и соседские узы становятся сильнее, чем кровные узы. В таких обстоятельствах с любой организацией, спускавшейся сверху, было покончено. Первыми бенефициариями[14]оказались бывшие сюго , которых вскоре станут называть «великими именами» — даймё или сюго-даймё.

Муромати

Таковы были обстоятельства, предшествовавшие установлению сёгуната Асикага. Его резиденция расположилась не в Камакура, а в квартале Муромати в Киото. Среди войн и жестокости появляется блестящая рафинированная культура, отмеченная строгостью и философской ясностью. Единственное тихое место посреди бури, эта культура возникала в тени постоянных междоусобных войн и, как культура эпохи Хэйан, рождалась в период умирания общества, к которому стекались богатства. Этот мир был миром сёгуна и более не был миром двора — интимного, стоящего вне времени и его треволнений, жестоких и тщетных. В это столетие тем не менее формировалась общая мысль и особые эстетические концепции, которыми навсегда осталась отмечена Япония. И это было не единственным парадоксом эпохи: даже власть Асикага, единственно жизнеспособных хозяев страны, была относительной. Политическая игра, которую могли вести Асикага, состояла в том, чтобы руководить нестабильными и непостоянными союзами военных — от их баланса зависел хрупкий мир.

Организация центрального управления, установленная сводом законов эпохи Кэмму (Кэмму сикимоку), вынуждена была считаться с таким распределением сил: канрэй, первое должностное лицо, в обязательном порядке избирался из представителей одного из трех родов наиболее могущественных вассалов (сан-кан)\ Сиба, Хатакэяма и Хосокава. Руководитель «ведомства самураев» принадлежал к одному из других четырех родов — Ямана, Иссики, Акамацу и Кёгоки. Произошли изменения в учреждениях эпохи Камакура, назначались служащие (кантё канрэй), ответственные за управление Канто, в особых случаях назначались специальные исполнители (бугё ). Киото снова стал административной и духовной столицей страны.

На общем политическом фоне жизнь постепенно улучшалась. Урожай риса собирался теперь дважды в год повсюду. Возрастает обмен продуктами, и каждый регион специализируется на производстве одной культуры. В сфере ремесленного производства отдельные области именно в тот период получили известность, сохранившуюся навсегда: сабли Бидзэн, Битю, Ямато, Ямасиро, Тикудзэн, ткани Киото, Хаката, бумага Нара, сакэ Сэцу. Экономика приморских округов Японского моря и Кюсю быстро развивалась за счет расширения торговли рыбой и соляных разработок.

Ярмарки по строго установленным датам стали проводиться чаще: от трех раз в месяц (сансайити ) к концу эпохи Камакура до шести (рокусайити ). Особенно характерны ярмарки для XVI века. В Киото рынок открывался ежедневно, и уже появились маленькие лавочки. Постоянное движение торговцев между рынками обеспечивалось увеличением числа почтовых станций, где можно было найти свежих лошадей (басаку ) и повозки (сасаку ). В портах появились фирмы (тойя), развозившие по суше товар, который доставлялся кораблями. Они в полной мере соответствовали нашим современным торговым фирмам. Объединения ремесленников (дза ) в эту эпоху процветали, их насчитывалось больше сорока в Киото и более восьмидесяти в Наре, где храмы способствовали их экономическому развитию. Благополучие создало условия для возникновения монетарной экономики. Обменным эквивалентом служили китайские монеты эпохи Мин, и даже налоги стали оплачивать наличными. Ситуация между тем не была простой, как это может показаться. Эпоха Муромати может в то же время характеризоваться все возрастающей территориальной раздробленностью и ускорением этого процесса в связи с частыми междоусобными войнами, вспыхивающими по самым разным поводам. Каждое из многочисленных княжеств тогда выбирало свою собственную монету и чеканило ее, и этот факт, конечно, не облегчал обмена между провинциями. Сложность, требующая установления соотношения между натуральным продуктом и различными монетами, вызвала необходимость появления менял, ими становились крупные купцы из больших городов и служители храмов, которые также давали деньги взаймы. В деревнях появились доморощенные банкиры, ими обычно становились местные торговцы, как правило из числа торговцев сакэ (сакайя ). В то же время народ сам создавал кассы взаимопомощи (тяномоси ), нечто вроде товариществ по взаимному кредитованию.

Ростовщические центры, возникавшие при деревенских лавочках, неоднократно возбуждали народный гнев: эти ссудные лавочки легко переходили к занятиям ростовщичеством, и во многих случаях ярость была целенаправленной, но она подпитывалась и ненавистью сельскохозяйственных рабочих, раздавленных бременем налогов, неумелой властью феодалов и нескончаемой жестокостью войн. «Жакерии» (дойкки ), начавшиеся во время династического раскола, приобретают особенный размах с мятежа эры Сётё (1428), когда гражданские и военные землевладельцы (дэидзя мурай) региона Киото напали на склады и винные лавки, разграбили их и, что можно считать актом отмщения, уничтожили долговые расписки. На следующий год (1429) поднялся мятеж эры Эйкё — крестьяне и воины совместно выступили против сюго Акамацу Мицусукэ (1381–1441), — который прежде всего был направлен против местного феодала (материальные проблемы отходили на второй план). В течение следующих пяти лет мятежи сотрясали Кинай, и на протяжении XV века постоянно возрастало их количество, они вспыхивали повсюду и часто. Характер и цели этих восстаний изменялись в зависимости от места локализации и времени. Помимо протеста против бедственного положения крестьян, они отражали укрепление местных экономических объединений и их жажду независимости от власти устаревшей иерархической системы, ставшей призраком государства, подчинялась ли она императору или сёгуну. Поводов для войны было немало, и войны продолжались. Терпение населения кончалось. Наиболее тяжелая эра Онин (1467–1477) знаменовала начало продолжавшихся в течение столетия феодальных войн, по аналогии с историей Китая это время (конец XV века, а затем и весь XVI век) названо эпохой «сражающихся царств» — чанъ-куо, сэнгоку по-японски. Темная история о порядке наследования сёгуната была использована как повод для войны, которая продолжалась десять лет между кланами Хосокава и Ямана — восточная Япония и западная Япония противостояли друг другу, безжалостно дотла был сожжен Киото и его окрестности. Через несколько лет в Киото произошел драматический «мятеж провинции Ямасиро» (1485–1492).

Из-за непрекращающейся бойни между Масанага и Ёсинари, представителями клана Хатакэяма (оба претендовали на должность сюго, оба умерли в 1493 году), южные области провинции Ямасиро, не желавшие признавать власти ни того ни другого, оказались в крови и огне и были вынуждены провозгласить независимость. Был выбран совет из тридцати шести самураев, которые происходили из других линьяжей.[15]Правительство, возникшее в результате этого государственного переворота, обосновалось в знаменитом монастыре Бёдоин в Удзи и просуществовало почти восемь лет. Впрочем, этот пример не единственный. В 1488 году монахи Хонгандзи из известного Икко, представители мелкой местной знати и деревенские старосты просто изгнали сюго провинции Kara и установили собственную администрацию, которая правила в течение века. Потомственная знать чувствовала себя неуютно. Иерархии переворачивались. Шел полным ходом гэкокудзё — «низшие» побеждали «высших».

Борьба и сомнения продолжались целое столетие. От мятежей спасали «большие имена», даймё, владельцы княжеств, с которыми позднее связывалось создание единого государства, впоследствии боровшегося с ними. Каждый крупный феодал обладал вотчинами и вассалами; каждый род соблюдал свой особый закон (кахо ), который регулировал границы владений и условия их эксплуатации; чиновники надзирали за своевременностью и размером налоговых выплат и наказаниями, которым следовало подвергать преступников.

Япония XVI века, с которой так скверно обходились воины любого происхождения — монахи, наследники Нитирэна, или простые искатели приключений, — была обессилена и обескровлена.

Киото сожжен дотла. Однако благодаря трудолюбию японцев, совершенствованию техники строительства при возведении плотин стала возможной речная навигация, и появились условия для развития отсталых областей. Вокруг замков знатных вассалов вырастали города, некоторые из них и сегодня остаются оживленными центрами современной Японии: Одавара, старинный Сумпу (современный Сидзуока), Ямагути, Кагосима. Рынки при храмах и святилищах, жилые кварталы при портах уже становились ядром, вокруг которого развивался город. По образцу местных автономий, которые уже образовывались в сельской местности, стали процветать свободные города: так образовались, например, порты Сакай, Хэйно (в Осаке), Хаката. Целые кварталы внутри столицы жили на основе самоуправления, защищенные близостью к храму, вокруг которого они возникали: Гион, Киомицу, Китано. Смута эры Онин заставила должностных лиц и монахов искать спасения в других местах, часто в сельской местности, так новая цивилизация, точно осколки зеркала, распространялась среди населения страны. Становление Японии проходило в смутные времена. За границей ее соседство считалось опасным. Китайская история хранит печальные воспоминания об ужасных вако, японских пиратах, которые в течение почти двух веков осаждали берега континента. Скорее всего, этим японским «пиратством» фактически был немного резкий способ принуждать континентальные страны к торговле, дающей немалую выгоду им самим. Однако Китай и Корея в этот период стремились к изоляции, презирая чужеземцев и торговлю с ними, считая ее варварским занятием. Со временем, действительно, пиратство, эта форма бандитизма, оказалось причиной серьезных столкновений между новым правительством Муромати и Срединной империей. Несмотря на то что Япония сама далеко не всегда могла справиться с этим неподконтрольным явлением, Асикага сумели установить с Китаем эпохи династии Юань, а затем с Китаем эпохи династии Мин контакты, крайне выгодные для Японии. Начало было положено в 1342 году, когда Асикага Такаудзи послал первый корабль к континенту, а на полученные крупные доходы был построен новый храм — Тэнрюдзи. Крупные монастыри из Киото и торговцы Сакай отправили с экспедицией другие суда (их с тех пор называли «суда Тэнрюдзи»). В страну стали стекаться деньги, этому были обязаны в большей мере богатствам, привезенным на этих кораблях, чем государственной власти. Однако самая большая выгода была связана с духовным началом: новые веяния в китайской культуре — культура южного Сонг — с интересом и почтительностью были восприняты японцами. Они, как всегда, оказались прилежными учениками. Япония твердо заучивала уроки. Неважно, что со временем отношения с Китаем оказались и нестабильны и враждебны, что связано было, прежде всего, с набегами на китайские берега японских пиратов, неважны детали дипломатических переговоров. Сёгунат научился вымогать у императоров династии Мин с помощью дани нужные разрешения. Важно, что Япония эпохи Муромати открыла для себя заграницу, этот необходимый фермент, который периодически появлялся для того, чтобы стимулировать собственное развитие. С 1543 года на архипелаге стали появляться португальцы, которые привезли христианство и огнестрельное оружие. Эти два противоречивых дара должны были в равной степени произвести впечатление на феодалов, эту новую японскую аристократию, самоуверенную и жестокую, жаждущую знаний и озабоченную завоеванием власти. Самураи в конце концов получили все, что хотели, но в рамках строгой субординации в отношении авторитарного правительства, которая единственная могла обеспечить независимость страны и их собственную безопасность.

Адзути-Момояма

Этот период, продолжавшийся приблизительно сорок лет, свое название получил от имени резиденций обоих правителей — дворца Адзути и Адзути-Момояма — и, несмотря на краткость, известен политическими и административными реформами, которые упорядочили феодальную централизацию. Крайности феодального строя неизбежно влекли за собой установление контроля над ними для защиты линьяжей: укрепленные сельские ячейки, разные корпоративные объединения, религиозные общины, хорошо вооруженные и хорошо организованные армии были готовы выступить против знати, господство которой приносило только несчастья.

Кроме того, в Японии, вступившей в контакт с Европой (до того времени не принимавшейся в расчет), сразу пришло осознание сути своей самобытности. Первым организатором перегруппировки национальных энергетических ресурсов стал знаменитый Ода Нобунага (1534–1582). Усмиритель империи и властелин судьбы Асикага в лице последнего безликого представителя этого рода Ёсиаки, которого он низложил в 1573 году, Нобунага быстро превратился в легендарную фигуру. Его восхождение прекрасно демонстрирует военные и социальные движения времени. Сын мелкого даймё из Овари — современная равнина Нагоя, — он умел ловко воспользоваться своим положением между Камакура, княжествами восточной Японии и Киото, являвшимся одновременно столицей и правительственной резиденцией. В 1560 году Имагава Ёсимото (1519–1560), могущественный и честолюбивый самурай Суруга и Тотёми, что между Камакура и Киото, захватил часть Овари, откуда он рассчитывал отправиться на завоевание столицы. Вопреки ожиданию молодой Нобунага внезапно нанес ему сокрушительный удар, Ёсимото погиб. Ода Нобунага обладал способностями великого полководца. Если история Японии с тех пор представляется только в аспекте героического и кровавого движения, характерного для этой эпохи, то линия жизни Нобунага говорит о понимании им национального духа и большом желании объединить страну, чтобы залечить ее раны. Он действовал огнем и мечом: в 1571 году более четырехсот храмов и святилищ, полторы тысячи монахов горы Хиэй исчезли в гигантском пожаре, в котором фактически сгорело тысячелетие политического могущества буддизма. В следующем году Ода Нобунага уничтожил правление монахов Икко в провинции Kara. Беспощадное преследование им монахов продолжалось до 1580 года, когда была разрушена крепость Исияма. Изгнанные из Киото в 1532 году пожаром знаменитого храма Хонгандзи, ортодоксальные монахи секты Икко, популярной ветви Дзёдо-син-сю, укрылись в Осаке, там они построили монастырь, похожий на крепость: он был опоясан насыпями и рвом с водой. Оттуда отправлялись жестокие завоевательные экспедиции, возглавляемые монахами, жаждущими владеть землей. Их бесчинства привели к тяжелым и в целом неприятным последствиям для буддизма. Ода Нобуна-га ненавидел буддистов и делал все, чтобы избавиться от них и их притязаний на власть. Ослабленные борьбой против них в конце XVI века, буддисты до наших дней остаются объектом недоверия: не без некоторого основания, ссылаясь на исторические факты, их обвиняют в том, что они строили «государство в государстве», создав политическую опасность. Неблагонадежностью буддистского духовенства нередко объясняется лояльное отношение Нобунага к христианским проповедникам. В 1569 году отец Луиш Фроэс получил разрешение произносить проповедь в Кинки, затем было получено позволение на строительство церквей (намбандзи ) в Киото и Адзути, на берегах озера Бива, около великолепного замка, который для Ода Нобунага построил архитектор Нива Нагахидэ (1576). Там же появились семинарии. Но не следует заблуждаться: эти меры, без сомнения, были мотивированы скорее поиском новой идеологии, которая могла бы благоприятствовать установлению мира и порядка, давно утраченных Японией, чем чисто религиозными чувствами.

Для того чтобы восстановить национальное благополучие, Нобунага приступил к важным экономическим реформам. Еще до того, как вытеснить своих противников и конкурентов (и явно с этой целью), он предпринял в своих владениях некоторые меры в пользу торговли: провел ревизию наличных монет (сэнсэнрэй ), создал единую систему мер и весов, уничтожил таможенные барьеры. Все это служило поощрению свободы торговли. В порт Сакай, после низложения его владельцев Миёси, в 1577 году, был назначен высокопоставленный чиновник с особыми полномочиями, таким образом, он не входил в правящую феодальную иерархию. Нобунага уничтожил узкофункциональные гильдии (дза) и создал вблизи своих замков рынки и свободные корпорации (ракуити и ракудза). Наконец, именно он предпринял большую ревизию земельного кадастра, связанного с делением надела на части (кэнти), и начал ее с провинции Ямасиро (1571): налог и реорганизация деревенских объединений более соответствовали, таким образом, географической и экономической ситуации, сложившимся к тому времени. Во избежание расширения анархических воинских сообществ с 1576 года в некоторых регионах началось разоружение крестьян, разделение на классы и приписывание к ним понемногу входило в обычай.

Добившись многих успехов, Нобунага умер так, как жил, как настоящий персонаж рыцарской драмы, — он был предательски убит (1582) своим вассалом Акети Мицухидэ,[16]которого он послал помочь своему верному полководцу Тоётоми Хидэёси (1536–1598), сражавшемуся против Мори.

Чтобы захватить власть, Тоётоми Хидэёси позаботился об устранении наследников Нобунага (1584), но продолжил с тем же блеском политику, начатую его господином. На месте бывшего замка Исияма, в Осаке, в центре секты Икко, он распорядился построить внушителную крепость, о которой сегодня напоминают только гигантские рвы с водой. Его настоящий талант полководца, сочетавшийся с умелой дипломатией, обеспечил ему с 1585 года союз с двумя крупными феодалами — Иэясу Токугава и Уэсуги Кагэкацу. В то же время он добился того, что двор предоставил ему почетный старинный титул кампаку. Карательное выступление против рода Хосокабэ на Сикоку (1585), кампании против кланов Кюсю, Отомо, Ридзёдзи и Симацу (1587), уничтожение Ходзё в Одавара (1590) превратили его в неоспоримого повелителя Японии. Впервые за два с половиной столетия Япония полностью оказалась подчиненной власти одного человека. Хидэёси, блестяще расправившись с именитыми князьями, не обладал тем не менее абсолютной властью. Конечно, военная удача сопутствовала ему, но ей он был обязан сложным неустойчивым союзническим отношениям. Их надежность была сомнительна. Диктатор Хидэёси оставался первым среди феодалов, такое положение сохранялось вплоть до революции Мэйдзи (1869). Если права, обязанности и могущество даймё подвергались изменениям, то само их существование не ставилось под сомнение уже никогда.

Присвоив успех реформ, осуществленных Нобунагой, Хидэёси во всей стране привел в порядок земельные кадастры и завершил административную реформу в сельской местности (тайко кэнти). Стоимость каждого хозяйства теперь определялась урожаем риса, который оно собирало ежегодно; рис выступал в качестве единицы расчета стоимости, своеобразной монетой.

Именно он служил для того, чтобы определять и оценивать стоимость других товаров. Предполагалось, что богатство владельца отныне выражается не только в количестве земли, но и в ее рентабельности. Одновременно в соответствии с табличкой с записью о земельном кадастре пользователя каждого земельного участка строго кодифицировалось положение владельца: эта мера дополняла положение об обязательном разоружении сельского населения (катана-гари ). Указ об этом был издан в 1588 году, вследствие чего многочисленные мелкие землевладельцы должны были выбирать между крестьянским и военным сословием; они уже не имели права принадлежать одновременно к тому и другому, как и переходить из одного сословия в другое. Тем самым была закреплена принадлежность к какому-либо сословию. Тогда же было определено положение даймё («большое имя»): таковым был признан собственник, обладающий доходами не менее десяти тысяч кокю (мера риса) в год. В конце века национальный доход достигал немногим более восемнадцати миллионов кокю, среди которых два миллиона производились в личных владениях Хидэёси, сконцентрированных по преимуществу в двух регионах, обладавших большой стратегической значимостью, — Оми и Овари. Даймё Хидэёси насчитывали приблизительно двести человек; их богатство и могущество представляли собой выражение крайнего неравенства — были ли они лично главами обширных партий (как Токугава и Мори) или же простыми вассалами, верными диктатору, за которым они следовали. Так создавалась образцовая однородная феодальная пирамида. Единая администрация окончательно отменила разделение гражданских и военных полномочий, унаследованное от XIII века. Император надолго потерял всякую власть в государстве, которое полностью оказалось в руках феодалов, или, если выражаться более точно, в руках их верховного главы.

Внешняя политика Хидэёси более или менее удачно отражала авторитаризм нового вершителя японских судеб. Появление португальцев оказалось на некоторое время эффективным ферментом, который заставил пробудиться национальное самосознание. Но когда страна объединилась, иностранцы уже не казались столь полезными. Страх перед иностранным вторжением, этот призрак, которого так опасались со времени безуспешного нападения монголов, в сочетании с оплошностями, которые допускались иностранцами, и взаимным непониманием привел в 1587 году к запрещению христианства, а через девять лет после этого были казнены двадцать шесть первых христианских мучеников. В этот момент Японию не интересовал Запад.

В Японии в 1570–1580 годах иезуитами открывались школы, в которых среди прочих предметов они преподавали основы европейской живописи. Сохранились картины, написанные неизвестными японскими учениками на большой ширме из восьми листов. На одной представлены виды Лиссабона и Мадрида, столиц великих мореплавателей, где изображены каменные архитектурные сооружения и каравеллы, всадники, дворяне. Другая изображает виды Рима и Константинополя. Кроме того, на ширме нарисована большая карта мира. Картины выполнены по гравюрам и картам из разных европейских книг и свидетельствуют о новом видении мира, которое появилось в тот момент в определенных японских кругах, связанных с наукой и искусством.

В это время Хидэёси строил совсем другие планы, он хотел завоевывать Корею и, может быть, даже Китай — землю мечты. Обстоятельства, казалось, этому благоприятствовали: Китай эпохи династии Мин утратил свое былое могущество. Две неудачные и разорительные экспедиции, отправленные Хидэёси в 1592 и 1597 годах, провалились и имели бы более тяжелые последствия, если бы он не умер в 1598 году. Хотя в материальном плане эти кампании оказались катастрофическими, они имели положительную сторону: в пламени сражений не только укреплялось национальное единство, но и приносились в жертву особенно горячие головы среди японских воинов. Возможно, что Хидэёси это смутно осознавал.

Осыпанный почестями — он был назначен на должность кампаку в 1585 году и стал дайодадзином в 1586-м, — Хидэёси верил в то, что ему удастся основать новую династию правителей империи. Но вельможи на его желания в вопросах наследования обратили внимания не более, чем он сам проявил в свое время лояльности в отношении наследников Ода Нобунага. Его смерть спровоцировала ожесточенную борьбу за власть. Победителями из нее после знаменитого сражения при Сэкигахаре (1600) вышли Токугава. Это сражение обеспечило победу Иэясу Токугава, который был первым помощником Хидэёси, и укрепило в Японии режим под эгидой диктаторов; этому режиму суждено было продлиться до нового времени.

Эдо

Иэясу Токугава, озабоченный императорской инвеститурой, так как по своей сути никогда не прекращал быть феодалом, в 1603 году добился звания сёгуна, которое в 1605 году он передал своему сыну Хидэтада, а себя приказал называть «сёгун, отошедший от власти» (огосо ). Захват замка в Осаке и смерть Хидэёри, сына Хидэёси, в 1615 году утвердили могущество новой династии сёгунов, на которое уже никто не смел покушаться. Как и во времена Минамото, сёгунат устраивается вдали от столицы, в Канто, но не в Камакура, а в Эдо, в зоне речной дельты, расположенной в стороне от южного берега. На протяжении полувека сформировался новый режим: военное правительство (бакуфу ) осуществляло свою власть почти над тремя сотнями просторных владений (хан), которыми управляли даймё. Историки называют эту систему правления бакухан. На вершине иерархии стоял сёгун (что было вполне естественно) — за два с половиной столетия их было пятнадцать. Со своей стороны группа «великих старейшин» (тайро) вмешивалась в особенно важные ситуации или возглавляла государство в период регентства. Всем, что непосредственно касалось сёгуна, занимались «старейшины» (рёдзю) — очень важная должность, если считать, что она предполагала наблюдение за даймё. Рёдзю насчитывалось четверо или пятеро, своими обязанностями они занимались по очереди в течение месяца. Им помогали «молодые старейшины» (вакадосиёри), которые занимались почти исключительно теми вассалами, которые имели более или менее заметные должности, например хатамото («знаменосец») и гокэнин. Этот орган из трех — пяти членов также обновлялся почти ежемесячно. Наконец, дзидзя бугё регулировал религиозные вопросы, в то время как определенное число других бугё предназначались для особых поручений или особых регионов.

Новый режим характеризовался, таким образом, гибкостью двух его существенных механизмов: благодаря этой практике к управлению приобщалось большое количество людей, но и создавался риск построения неповоротливого государственного механизма, исключающего мобильность в принятии любого решения. Во всяком случае, управление непосредственно осуществлялось небольшой группой исполнителей (гоёбэйя ), которые были едины в своих целях и интересах и жесткая дисциплина которых, исключающая всякое выражение личных пристрастий и интересов, была прямой копией армейской дисциплины и превращала гражданскую администрацию в монолит.

Положение даймё, этой государственной опоры, было очень четко установлено в режиме наибольшего благоприятствования, который твердыми правилами регулировал межличностные отношения. Семейство сёгуна составляло группу симпан, в которую включались три важнейшие ветви рода Токугава, «три дома» (.госанкэ ), как их обычно называли, а именно Мито, Кии и Овари, прямые потомки Иэясу; боковые ветви рода — линии Таясу, Хитоцубаси и Симицу, которые образовывали «три семейства вельмож» (госанкё ). Вельможи получили свое положение даймё непосредственно от Иэясу как старинные боевые соратники Иэясу до сражения при Сэкигахаре. Вместе они входили в группу фудай-даймё — преданных сторонников Токугава и режима, который ими был установлен. Бывшие противники Токугава, которые поневоле вынуждены были присоединиться к нему после Сэкигахары, назывались тодзама — представители старинных влиятельных кланов: Маэда из Kara, Симацу из Сацумы, Датэ из Сэндай, Мори из Хосю. С величайшей предосторожностью распределялись вотчины между этими «верными друзьями», так как они были представителями сёгуна на местах. Практика передачи вотчины в качестве вознаграждения, особенно тех, кто этого действительно заслуживал, от одного вассала к другому, распространенная в начале XVII века, стала одним из принципов управления. В результате эти «переезды в другую область» (кунигэ) позволяли перевести более или менее верную привязанность вассала в материальную сферу. Между господином и местным населением могли сложиться только официальные административные отношения. В 1615 году были изданы «законы для домов воинов» (букэ-сёхатто ), впоследствии регулярно дополнявшиеся и уточнявшиеся. Ими были зафиксированы строгие границы, в которых буси могли проявлять свою общественную активность, все еще подогреваемую их недавним военным прошлым. Если буси как господин своих подданных из низов мог решать вопрос об их жизни и смерти, то в замке даже малейшую перестройку ему было запрещено производить без разрешения сёгуна. Как и невозможно было строительство нового замка. Даймё должны были получать согласие сёгуна на брак, поскольку сёгун заботился о том, чтобы не возникали опасные для властей династические союзы. Букэ-сёхатто отвечали за правильный выбор религии, безусловно исключающий иноземное христианство, контролировали сооружение кораблей для дальнего плавания, запрещая несанкционированное строительство. Наконец, на даймё было возложено дорогостоящее обязательство находиться по крайней мере половину времени в Эдо. Это постановление было неслучайным: некоторые из даймё должны были оставлять на время своего отсутствия жен и детей в Эдо для доказательства своей благонадежности и для контроля за их преданностью. Но с 1635 года сёгунат постановил, чтобы даймё обязательно находился в течение полугода или весь год (в зависимости от расстояния) попеременно в столице и в землях, которыми он управлял (санкин-котай ). Даймё, следовательно, вменялась обязанность нести расходы на пребывание в столичной резиденции. Это требование оказалось очень правильным: по дорогам продвигались длинные вельможные кортежи, и на основе этих дорожных контактов складывалось японское общество. Столица сёгуната, в которой вынуждены были пребывать выходцы из разных провинций, разрасталась, наполнялась жизнью — превращалась в сердце нации.