ФОРМИРОВАНИЕ СОВРЕМЕННОГО ГОСУДАРСТВА 6 страница

Сельская местность состояла из маленьких деревень в пятьдесят или шестьдесят очагов. Каждый крестьянин подчинялся хонхякусо, тому человеку, за которым был записан земельный кадастр Хидэёси; ему помогали наго и хикан. На самой низшей ступени находились крестьяне, лишенные какого-либо состояния (мицуноми). К имущественной иерархии добавлялась административная: нануси, которому помогал кумигасира, представитель от крестьян (хякусодай ), регулировали проблемы, интересующие сообщество в делом. Так постепенно сельское население завоевывало свои права.

Восстановленный мир (было искушение называть его наконец-то достигнутым) способствовал развитию сельской местности, несмотря на трудные условия существования, которые оставались всегда уделом смиренного земледельца. Привязанность крестьянского населения к земле и постоянная забота о производительности труда (а именно она стала официальным измерением в оценке землевладения) требовали возникновения новых хозяйств (синдэн ). Некоторые налоговые послабления благоприятствовали этому, так что в конце сёгуната в середине XIX века ежегодное производство риса в национальном масштабе почти удвоилось. Расширение площади обрабатываемой земли было к тому же не единственной причиной. Распространялась, хотя и медленно, усовершенствованная сельскохозяйственная техника; усовершенствованных орудий труда становилось больше. Они, как и примитивные гидравлические и механические устройства, значительно увеличивали эффективность человеческих рук. Техническая революция в сельском хозяйстве не произошла, конечно, случайно. Агрономия интересовала просвещенные умы, религиозные и философские взгляды которых были тесно связаны с прославлением природы. В 1697 году Миядзаки Ясусада опубликовал «Полный трактат по агрономии» (Ноге дзэнсё), в котором он подробно описывал, сопровождая чертежами, различные составляющие китайских сельскохозяйственных орудий и инструментов. Популярность этой книги в Японии была огромна, особенно в густонаселенном регионе Кинки.

Интенсивное развитие сельского хозяйства и городов в эпоху Эдо способствовало становлению общей денежной системы, которая, хотя и робко, зародилось намного раньше. Сельская местность втягивалась в систему монетарной экономики. Взамен своего риса, своего шелка, своего хлопка каждая деревня получала от городских потребителей некоторое количество денег и сама должна была пользоваться ими при других закупках. Постепенно система стала работать, так что некоторые богатые регионы, там, где деревенские старосты обладали духом предпринимательства, стали организовываться в хозяйства, иногда переходившие к производству монокультуры.

Это относительное благополучие населения способствовало в конце XIX века вхождению Японии на международную арену. Однако не следует забывать о бедствиях множества отдельных людей, которые это благополучие обеспечивали. Беды и лишения со времен эпохи Нара были связаны с проблемой демографии. Прикрепленные к землям, крестьяне не могли их покинуть, как и не могли изменить свой статус. Крестьянское население, таким образом, сконцентрировалось в очень маленьких хозяйствах в центральных регионах, где необработанной земли уже не было. Кроме того, население находилось под ударами природной стихии и других бедствий. На период Эдо приходится не менее ста пятидесяти эпидемий, а также опустошительные голодные годы. Те, что случились в годы Кёхо (1716–1735), Тэммэй (1781–1788) и Тэмпё (1830–1843), остались в памяти народа как особенно зловещие. Отсюда вытекали неизбежные драмы, такие как обычай в некоторых местах продавать девочек в дом терпимости или убивать нежеланных новорожденных. Крестьяне убегали в города, пополняя ряды зарождающегося пролетариата, если только удача или талант не позволяли им заниматься ремеслом или торговлей. Демографическое саморегулирование в сельской местности продемонстрировало удивительную эффективность; современное изучение архивов обнаруживает, что более чем за столетие сельское население Японии практически не увеличилось: если в 1721 году крестьян насчитывалось 26 065 тысяч, то в 1846-м — 26 980 тысяч; в то же время население городов сделало большой демографический скачок. Жизнь тех, кто оставался на земле, не была легкой, со временем налоговое бремя становилось все тяжелее. Это, на первый взгляд, может показаться странным, если не знать, что это общество, краеугольным камнем которого было конфуцианство, ценило близость к природе, восхищалось ее красотой и превозносило крестьянские добродетели. В конфуцианской системе место крестьянина следует за местом, которое занимают ученые. Конечно, противоречие между философскими основаниями режима Эдо и реальной политикой правительства очевидно. Концентрация жизни в самом Эдо, в провинции вокруг поместий даймё, обязанность находиться в столице, вмененная даймё, предполагали интенсивное развитие городской экономики. Принудительная налоговая политика для содержания государства, возлагаемая на деревню, была ошибкой. Однако такова была реальность, так как, несмотря на похвальные усилия реформаторов, сегуны Токугава доверяли только сельскому труду. Кроме того, несмотря на декларацию строгости законов сёгуната, земли были захвачены кучкой крупных фермеров, которые управляли деревнями. Когда косвенные доходы стали расти, а земли сдаваться в аренду, появились рантье — паразитирующий класс собственников, дополнительное бремя на сельских тружеников.

Тяготы деревенской жизни на фоне процветающих городов приводили к росту крестьянских мятежей (хякусё икки). В начале эпохи Эдо они возникали против власти чиновников, то есть даймё, или из-за несправедливого распределения земли, зафиксированного в кадастре. Начиная с XVIII века поводом для восстания оказывались непомерные налоги или несправедливые цены на рис, которые устанавливал сёгунат. Были случаи, когда крестьянские мятежи поддерживались волнениями в городах; поднявшийся народ грабил склады с рисом и сакэ. Не следует, конечно, преувеличивать подобные явления; в большинстве случаев несколько крестьян, объединившись вокруг одного, наиболее храброго, таким образом выражали свое отчаяние, угрожая спокойствию поселения, окружавшего замок. Среди измученных нищетой, физически и духовно истощенных людей напрасно искать какую-то организацию, там было больше поводов, чем стремления. Бакуфу, что бы об этом ни говорилось, впрочем, не были безразличны к проблемам сельского населения — в случае голода распределялись резервные запасы риса. Но так как законы экономики действовали плохо, голод или его угроза присутствовали часто и в течение длительного времени подготавливали падение режима.

Настоящая экономическая сила режима Эдо была в городах. Поселения вокруг замков, под прикрытием стен, около почтовых станций или храмов, возникавшие в течение веков, во время правления Токугава превратились в города. Уже сам характер этого режима обусловил удачливую судьбу поселений, обосновавшихся вокруг замков, — резиденций даймё и администрации, поскольку они оказывались в непосредственной близости к административному центру, к деньгам и контролю над деньгами.

Наиболее крупные современные города родились именно таким образом из мест пребывания старинной военной знати, и именно этим знатным домам они были обязаны своим благосостоянием: это Сэндай — клану Датэ, Канадзава — Маэда, Окаяма — Икэда, Хиросима — Асано, Фукуока — Курода, Кумамото — Хосокава, Эдо и Нагоя — всемогущим Токугава. В XVIII веке эти города были перенаселены: Эдо, например, наиболее крупный из них, насчитывал один миллион жителей. Осака, расположенная в прямой зависимости от бугё в середине XVIII века, — 450 тысяч жителей и приблизительно 10 тысяч торговых домов, протянувшихся вдоль улиц.

Настоящая столица Киото, напротив, вела, как и прежде, спокойную жизнь, посвященную созерцанию красоты, любованию произведениями искусства и художественными изделиями, для которых были созданы хранилища, существующие и по сей день.

Горожане (хонин ) — особый класс, согласно конфуцианской иерархии, горожане находились ниже сельских тружеников. Если ремесленники, которые занимали третью ступень в этой иерархии по своей значимости, после знати и крестьянства, продолжали пользоваться некоторым уважением, так как считались людьми полезными, то торговцам открыто выражалось пренебрежение. Помещенные на самой нижней ступени конфуцианской иерархии, они подвергались нападкам и презрению со стороны правительства; возможно, впрочем, именно это их спасло от контроля власти, который царил в регулируемой государством экономике. Положение становилось сложным и парадоксальным, поскольку даймё, противопоставленные в иерархии этим людям, живущим благодаря прибыли и ростовщичеству, все больше зависели от них, будучи их должниками. Особый образ жизни даймё, предписанный сёгунатом и требующий больших затрат, приводил к тому, что они оказывались беспомощными перед своими кредиторами, которые выполняли в то же время и функцию их банкиров. После уничтожения торговых ассоциаций, лишенных взаимной защиты, в Эдо и Осаке с конца XVII века стали вновь появляться гильдии: во время сёгуната Токугава Цунаёси 10 гильдий в Эдо (Эдо-но токумидойя) получили официальное подтверждение в 1694 году, эта же благосклонность распространилась вскоре на 24 объединения Осаки. Эти меры привели к тому, что в 1721 году сёгун Ёсимунэ признал торговые ассоциации {кабунакама ). Конечно, они оставались под надзором сёгуната, который официально устанавливал цены, ежегодно они должны были выплачивать лицензионные сборы (ундзё, ниогакин), взамен которых получали официальное поручительство, предполагающее защиту, весьма ограниченную. Некоторые монополии (дза), как, например, по производству шелка или золота, также были признаны. Эта монетарная экономика была основана на биметаллизме,[17]и денежное обращение не помешало развитию коммерции, именно тогда была заложена основа преуспевания многих современных фирм, тогда-то и возникших. Мицуи — основатель могущественной корпорации — был, например, производителем сакэ, обосновавшимся в 1620 году в провинции Исэ. В 1673 году он переехал в Эдо и с 1690-го стал финансовым представителем сёгуна и императорского дома. Возвышение Коноикэ происходило точно так же: первоначально они были скромными продавцами сакэ, но к концу XVII века управляли делами приблизительно сорока даймё. Состояние Сумитомо, напротив, было основано на торговле металлами; после того как были образованы мастерские по обработке меди в Киото и Осаке, Сумитомо стали правительственными чиновниками и контролировали монополию меди и эксплуатацию горной разработки Бэси в Эхимэ-кэн на Сикоку (1791).

Несмотря на препятствия, которые создавались для любой новаторской деятельности уже закоснелой правительственной системой, Япония эпохи нового времени с начала XVIII века уже столкнулась с незнакомым прежде явлением: получила первые опыты в сфере промышленности. Крупным городам, находившимся под непосредственной властью сёгуна, предоставлялись условия, благоприятные для развития новой деятельности. Прямое подчинение сёгуну и возможность всегда обратиться к нему с просьбой о вмешательстве создавали равновесие между могуществом горожан и могуществом даймё. Если разногласия между ними не разрешались мирным путем, то обе стороны брались за оружие, и силы примерно были равны.

Развитие сети дорог позволило д<}биться роста экономических связей в стране. Пять главных путей Японии, обслуживающих самые развитые провинции, сходились на знаменитом «Японском мосту» (Нихонбаси ), расположенном в центре Эдо — главной ставке сёгуната. На всем протяжении пути для удобства путешественников были созданы почтовые станции. Каждая смена должна была принимать точно определенное количество путешественников и верховых животных: 100 человек и 100 лошадей на дороге Токайдо; 50 человек и 50 лошадей на пути Тюсандо; 25 человек и 25 лошадей на других дорогах. Если во время путешествия лошадей не хватало, их можно было достать, реквизируя в соседних деревнях у частных лиц (сукэгояки ), заранее указанных бакуфу. В качестве меры безопасности на каждой станции были организованы полицейские участки. Стража была вооружена огнестрельным оружием и контролировала движение на дорогах в стратегически важных пунктах. Это делалось и в целях предотвращения возможного нападения мятежных вассалов на правительственную резиденцию.

Речная навигация или каботажное плавание в это время также становятся популярны. Этот способ передвижения широко использовался при ежегодных перевозках большого количества риса, которым выплачивался налог. С первой четверти XVII века баржи (хигакикайдзэн ) из криптомерии или бамбука, способные принять груз от 200 до 300 кокю риса, доставляли в Эдо путем каботажного плавания лес, хлопок, сакэ, сою. Постепенно моряки осмелели, ив 1671 году первые корабли из провинции Муцу появились в Эдо, проплыв вдоль берегов Тихого океана, часто неспокойного в этих областях. В следующем году они попытались пройти через Японское море и пролив Симоносэки. С тех пор морские маршруты были проложены и разные грузы стали перевозиться вокруг Японии.

Почта обеспечивала быструю доставку денег или небольших пакетов. Для этих целей содержалась служба курьеров (хикяку ), делившаяся на три группы в зависимости от того, кому они служили: бакуфу (цуги бикяку), даймё (даймё бикяку) или городам (мати бикяку). Три раза в месяц почта соединяла по дороге Токайдо главные города — Эдо, Киото и Осаку. Специальный курьер на службе правительства и даймё преодолевал за несколько дней «точно шесть дзороку» — около пятисот километров между Эдо и Киото.

Строительство знаменитой дороги, соединяющей главный город сёгуната Эдо с императорской столицей Киото, было закончено. Движение от станции к станции было отдано Иэясу Токугава (1542–1616) под контроль правительства в подражание тому, как было поставлено дело в Китае эпохи Тан при императоре То-Сонг (779–805). В 1832 году Андо Дзюмон, более известный под своим псевдонимом художника Хиросигэ (1797–1858), сопровождал группу должностных лиц, которые отправлялись в Киото для того, чтобы отослать лошадей, предназначенных сегуном Иэнари в подарок императору Нинко. В Масёсака путешественники должны были пересесть на паром, чтобы добраться до тридцать первой станции Агай — им нужно было пересечь устье озера Хамана у подножия горы Фудзи. Хиросигэ создал картины, изображающие виды пятидесяти трех станций. Он добавил вид Эдо и вид Киото — конечных пунктов своего путешествия. Цикл «Пятьдесят три станции» из пятидесяти трех гравюр — один из шедевров в жанре укиё-э.

До середины XIX века жизнь в Японии протекала относительно спокойно, но этот покой был создан искусственно, он сохранялся благодаря жесткой изоляции от любых зарубежных стран. Можно только предполагать, что именно тогда, когда первые европейские колонизаторы начинали завоевывать территории на Юго-Востоке Азии, Япония намеревалась стать великой державой. В 1604 году Токугава Иэясу даровал некоторым торговым кораблям («с красной печатью», сюинсэн) официальное разрешение пересекать моря, чтобы вести торговлю с другими странами Востока. До 1635 года (дата, с которой начинается закрытие страны для чужеземцев) было выдано более трехсот таких лицензий и около 80 тысяч человек устремились по дальневосточным морям к приморскому побережью Юго-Восточной Азии. Даймё Сикоку, Симацу, Мацуры, Аримы, а также города Киото, Осака, Сакай, Нагасаки снарядили свои корабли, на которых они вывозили серебро, медь, железо, предметы роскоши, в том числе веера и лаковые изделия, холодное оружие, доставляли в Японию шелк, хлопок, шерсть, медикаменты, пряности. Некоторые торговцы — искатели приключений оставались в ведущих торговых центрах, от Китая до Суматры они основывали «японские города» (нихон мати), в которых насчитывалось от 100 до 1000 обитателей, но они несли с собой мощную японскую жизненную силу. Однако постепенно Япония закрыла свои ворота для любых иностранных купцов, были они китайцами или европейцами. В 1635 году занавес закрылся окончательно: японцы, оказавшиеся за границей, уже никогда не могли вернуться на родину, как и обманутые иностранцы — португальцы, англичане, голландцы — не получили разрешения покинуть Японию. Маленький остров Десима, находившийся рядом с портом Нагасаки, оставался единственной дверью, открытой во внешний мир. Яростный мятеж Симабара, вспыхнувший двумя годами позже (1637), только убедил сёгунат в твердости своего решения: восставшие в основном были христианами, и в сознании новых властителей Токугава христианство было дискредитировано еще раз, они окончательно уверились во мнении, что иностранное влияние чревато только беспорядками и опасностью. Япония с тех пор замкнулась на себе; ни один из последующей череды сегунов не осмелился изменить это решение.

Всех европейцев японцы называли «голландцами». «Голландцы», хотя и были ограничены с 1640 по 1859 год территорией острова Десима, в Нагасаки, вели все же веселую жизнь, если верить картине художника Кавабара Кэйга, который жил в Нагасаки в начале XIX века. Баварский врач и ученый Франц фон Зибольд, который способствовал распространению этнологии, ботаники и археологии, пригласил художника посетить Десиму. Кэйга создал еще несколько рисунков, которые дали ему прозвище «художник иностранных обычаев». На картине несколько странный интерьер — сочетание тяжелой европейской мебели и хрупких татами.

Остров Десима был расположен фактически рядом с берегом, с которым его соединял мост. Площадь острова в 3924 цубо, предоставленная иностранцам, была разделена двумя перекрещивающимися улицами на четыре квартала. Каждый из них предназначался для особой надобности: жилая зона, склады и т. п, Корабли должны были прибывать в определенные периоды и бросать якорь у северо-западного берега острова. В 1689 году концессия была расширена и заняла территорию по другую сторону моста, там устроились коммерсанты и проститутки. В глубине Десимы «голландцы» строили дома европейского типа, их образ жизни, их культура понемногу становились известными и дали толчок развитию европейских научных знаний, ставших известными в Японии под названием «голландской науки».

Однако инициаторов преобразований было достаточно. Для того чтобы преодолеть застой и безразличие в общественной деятельности, которые наступили после сильной администрации трех первых сегунов — Иэясу (1603–1605), Хидэтада (1605–1623) и Иэмицу (1623–1651), некоторые реформы предложил выдающийся философ-конфуцианец Араи Хакусэки (1657–1725). Занимая пост начальника полиции с 1709 по 1716 год, он неустанно повторял, что необходимо следовать идеологии строгости и эффективности, которая позволила в XVII веке навести порядок в феодальной стране. Приняв эту линию, сёгун Ёсимунэ (1716–1745) пытался воплотить в жизнь путем проведения важных реформ, получивших название реформ лет Кёхо (1716–1735). Преобразования были направлены, в соответствии со строгой традиционной моралью, на решение двух главных проблем, с которыми правительство сталкивалось всегда: дефицит финансов и задолженность самураев. Реформа предлагала возвращение к былой умеренности и доказывала преимущества экономики, основанной на сельском хозяйстве. Эти реформа провалились, так как вели к эксплуатации крестьян и купцов еще более тяжелой, чем когда бы то ни было.

Более новаторской оказалась попытка Танума Окицугу (1719 —1788), великого камергера сёгуна Иэхару (1760–1786). Способный человек, вышедший из низов, сумевший достичь положения богатого даймё, Танума считал, что необходимо избрать иное направление развития страны. Он горячо поощрял развитие и благополучие купеческого класса, содействуя гильдиям и предоставляя монополии. Для того чтобы ускорить товарообмен, он приказал чеканить монету, — до тех пор деньги всегда обращались в форме слитков золота, которые разрубались на нужные по весу куски, как это было принято в Китае. Вопреки изоляционизму он содействовал торговле в Нагасаки и даже рассматривал совместный с Россией план освоения Хоккайдо. Хотя основной целью реформ Танума был систематический поиск капиталов, в которых сёгунат испытывал постоянный недостаток, они привели к либерализации, которая окончательно восторжествовала веком позже. Реформы Танума были преждевременными, во всяком случае непонятыми и воспринимались негативно. Последние годы правления Танума омрачились рядом стихийных бедствий и смертью сёгуна Иэхару. Сам энергичный советник впал в немилость. Сёгун Иэнари (1787–1837) дольше других сёгунов династии Токугава оставался у власти. Он пришел к верховной власти очень молодым, и с 1787 по 1793 год регентство обеспечивал Мацудайра Саданобу (1758–1829), один из внуков жестокого сёгуна Ёсимунэ, которым он глубоко восхищался. Шесть лет его правления, известных как реформы лет Кансэй, уничтожили усилия Танума и привели страну на грань голода.

С окончанием регентства (1793) Мацудайра Саданобу жизнь в стране постепенно налаживалась. Установился относительный либерализм, и стали очевидными противоречивые явления: изза скверного состояния денежного баланса сёгунат был недееспособен и, следовательно, не мог поддерживать свой авторитет в стране и противостоять новому обществу. В стране возобновляется активная деятельность и восстанавливается благополучие. Правда, процветание не коснулось всего национального производства, и изобилие в богатых городах только подчеркивало по контрасту нищету сельских местностей. К этому добавились неудачи из-за природных явлений, и неурожайные годы последовательно сменяли друг друга. Голод и нищета в 1832 и 1835 годах спровоцировали многочисленные народные восстания. Как раз в тот момент и произошел характерный инцидент, потрясший образованных людей. В ведомстве бугё Осаки служил мелкий чиновник, по имени Осио Хэйхахиро. Он принадлежал к группе альтруистов, последователей Ван Янминга (Оёмэй по-японски), китайского философа, чьи идеи приобрели в XVII веке большую популярность в среде горожан из среднего сословия. Глубоко сочувствуя страданиям крестьян и переживая нищету, охватившую деревню и проникавшую в город, он попытался в 1837 году организовать вооруженное нападение на замок Осаки, намереваясь захватить власть с целью более справедливого распределения богатства. Конечно, бугё мгновенно подавил мятеж; однако этот бунт произвел глубокое впечатление в стране. Недовольство достигло критической точки именно в тот момент, когда англичане и американцы, посланцы завоевывающего мир Запада, опиравшиеся на высокий уровень своих технических достижений, появились на Дальнем Востоке. Страх, усиленный иностранным вмешательством, только еще больше усилил понимание необходимости изменений в управлении и скорейшего восстановления власти императора. Реформы Мидзуно Тадакуни (1793–1851), известные как реформы лет Тэмпё (1830–1843), оказались безнадежной попыткой в последний раз спасти положение. Однако это была попытка вернуться в идеализированное прошлое. Политика изоляции и характер власти Мидзуно были настолько жестки, что ничего подобного не происходило даже во времена Ёсимунэ и Мацудайра Саданобу. Давление со стороны европейцев все более возрастало, и Япония испытывала трудности уже не только экономического, но и политического характера. Продолжение хорошо известно: прибытие «черных кораблей» с угрозами коммодора Перри[18]привело к тому, что Япония, этот последний бастион сопротивления западным интересам в Азии, была вынуждена «открыться». Несмотря на общую враждебность по отношению к этим иностранцам, которых в то же время и опасались, несмотря на сильный национализм, который связывал сторонников открытия и сторонников изоляции, сёгунат понимал невозможность вооруженного сопротивления вероятной западной угрозе. Порт Хакодатэ на Хоккайдо и порт Симода открылись для американских судов. В 1854 году по Канагавскому договору американский консул прибыл на постоянное пребывание в Симоду, мирную гавань необыкновенной красоты и очарования, расположенную в южной оконечности полуострова Идзу. Аналогичные договоры были заключены Японией с Англией, Россией, Голландией. В 1858 году Таунсенд Хэррис, первый официальный посол правительства США, подписал договор, полностью открывающий Японию для внешней торговли. Японское общество было глубоко потрясено. В свою очередь иностранцы на протяжении долгого времени не без труда вникали в пересечение иерархий, далеких от конкуренции, не могли понять, в чем состояла разница между императорским правительством и правительством бакуфу. А в это время ненависть к иностранцам и меркантильные интересы раскололи японское общество, привели к конфликту различных точек зрения. Открытие страны (кайкоку ) сама эта страна допускала вначале только как крайнюю меру, не имея средств для сопротивления, способных противостоять поразительным техническим достижениям слишком грозного противника. Если впоследствии через какое-то время Запад и начал представляться Японии источником всякого знания, то первоначально его воздействию приписывались все несчастья, которые суждено было испытать стране. Из своего долгого летаргического сна Япония оказалась грубо вырвана: золото стало утекать из страны, начало сокращаться производство такого важного сырья, как хлопок и шелк, на котором основывалась зарождающаяся текстильная промышленность, цены неотвратимо возрастали.

Однако наиболее богатые регионы: Мито, Тоса, Нара, Кисю, Сацума — под руководством предприимчивых даймё сумели из общения с иностранцами извлечь выгоду, установив торговые связи и приобщившись к образованию. В итоге Япония, пройдя через потрясения, в конце концов стала воспринимать Запад, как в былые времена Китай: она стала прилежно учиться, но при этом оставалась сама собой, не превратившись в рабыню. Эпоха сёгунов после отчаянной попытки героического, но бесполезного сопротивления со стороны сёгуна ушла в прошлое. Могущественные кланы, которые прикрывались лозунгом восстановления императорской власти, ставили задачу вывести страну на бесконечный путь модернизации. С помощью кланов Тэсю и Сацума императоры Комэй (умерший в 1867 году) и Мэйдзи (1868–1912) поддержали восстановление императорской власти, которое совершилось от их имени. В 1867 году Ёсинобу, последний сёгун, отказался от власти. Началась эпоха Мэйдзи Исин (1868). Реформаторы, потомки знати и самурайских семейств, объединились вокруг личности императора Муцухито, или Мэйдзи. Старшему из них было сорок три года, императору — пятнадцать лет. Тесный союз романтизма молодости и опыта зрелости взял власть и стал непобедимым.

Мэйдзи

Огромную силу Японии, несмотря на то что в те годы она не могла выдержать сравнения с заграницей, придавала вера в свою способность к возрождению. Если сыновья самураев могли вынужденно признавать свою слабость, то они никогда заранее не признавали себя побежденными. Реформаторы были глубоко убеждены, что успех модернизации может быть достигнут прежде всего за счет технического развития в тесной связи с культурой. Вопреки ожидаемому встреча Востока и Запада оказалась не столько сражением артиллерии против сабель, сколько столкновением двух способов мышления. Несмотря на свою ненависть или понятное недоверие к потенциальным завоевателям, японцы всегда уважали дух западной цивилизации. Поэтому они оказались достаточно разумны и стремились ее ассимилировать.

Эйфория в подражании Западу продолжалась до 1885 года. Реформы затронули не только государственные структуры, но и повседневную жизнь. На ярких разноцветных гравюрах была изображена Гиндзя того времени: кирпичные здания, конка, в которую впряжены крепкие лошади, молодые люди, разряженные по английской моде, нарядные дамы из хорошего общества в европейских платьях и публика в традиционных свободных шелковых одеждах, небольшие автомобили, которые, как рикши, уносят своих хозяев. На фотографиях — трогательных свидетельствах эпохи, еще достаточно близкой, — мужчины в традиционных японских нарядах с цилиндрами или канотье на голове.

Общество в целом вынуждено было отказаться от своих прежних ограничений. Пять статей указа, изданного в 1868 году, отменяли старинную социальную структуру, на которую опирался режим Эдо; указ декларировал возможность перехода из одного социального класса в другой, ранее не допускавшегося, выбор профессии, создание «совещательных собраний».

Конечно, в реальности все было намного труднее, чем можно судить по официальным документам. Невероятно, но все-таки класс буси, лишившийся основ своего существования и своих материальных ресурсов, не имел никакого значения в общественных преобразованиях, которые сам же и начинал. Правда и то, что на судьбах даймё и их наиболее значительных вассалов изменение режима катастрофически не отразилось: помимо своих резиденций и садов, которые они сохранили, они получили в качестве компенсации солидный денежный капитал. Иначе ситуация сложилась для простых самураев: они поняли, что сокращение ренты посадило их на голодный паек, а вскоре она и вовсе была отменена (1873–1876). Взамен ренты они получили тощий кошелек. Учреждение в 1872 году государственных налогов, заменивших старинные повинности, не изменило ничего в положении крестьян. Не улучшилось и положение купцов, наибольшее процветание которых было связано с «прекрасными днями» феодального общества.

Если изменения в стране не сопровождались немедленными изменениями в жизни маленьких людей, то на высшем уровне происходили совершенно иные процессы. Переменами Япония была обязана своему наиболее умелому и материально обеспеченному меньшинству, которое готово было бороться за первенство Японии среди стран Дальнего Востока. Основание политических партий потребовало установления конституции. После долгой подготовки проекта конституция была одобрена советом императора в мае 1888 года. Согласно ей, в 1890 году предусматривалось создание двухпалатного парламента по образцу английского. С тех пор Япония не прекращала добиваться отмены невыгодных договоров, которые Токугава подписывали начиная с 1853 года.