Наследие кельтов. Древняя традиция в Ирландии и Уэльсе 12 страница

Одна из упомянутых поэм приписывает женщинам Гламоргана особенно почетное положение. Среди весьма немногих четко сформулированных различий в Законах Северного и Южного Уэльса выделяется следующее: на Юге женщине, вступавшей в брак самостоятельно, был гарантирован свадебный выкуп (от мужа), точь-в-точь как и невесте, которую выдавали замуж родичи; на Севере же, если не было достигнуто особого соглашения, она могла претендовать лишь на трех волов. Кроме того, на Юге при отсутствии наследников мужского пола дочь могла наследовать все отцовское состояние, тогда как в поэме о привилегиях Поуиса однозначно сказано, что «право брата обеспечивает ему его долю, права сестры в Поуисе нет». Это свидетельство позволяет предположить, что в некотором смысле южную половину Уэльса можно рассматривать как женскую половину, что вполне отвечает и ирландской традиции. Как мы видели, Мунстер ассоциируется в первую очередь с фоморами и богинями. Матрилинейная система родства и наследования имущества характерна, в частности, для народа пиктов, который в ирландских текстах называется «круитне» (cruithne) и впервые появился на юго-востоке острова как союзник лейнстерцев. Им было дозволено осесть в Лейнстере, потому что они умели лечить смертельно раненных воинов, помещая их во рвы, наполненные молоком. В одном из ранних текстов рассказывается, что они украли у сыновей Миля их жен, однако, по иным источникам, жен дал им сам Эремон, поставив условием, что наследование у них пойдет теперь по женской линии или и по женской, и по мужской — версии расходятся. После этого народ круитне был навеки изгнан из Ирландии.

В Уэльсе, как и в Ирландии, внутри класса ученых существовала своя иерархия. В дохристианском обществе, вне всякого сомнения, самый высокий статус имели друиды, однако даже в ранних валлийских текстах друиды почти не упоминаются. Наивысшее положение занимал «первый поэт» (pencerdd), который, выиграв состязание за это почетное место, становился ровней знатнейшим из королевских придворных. Видимо, звание pencerdd соответствовало рангу «оллама» — главы ирландских филидов. Ступенькой ниже стоял придворный поэт (bardd teulu), входивший в группу из двадцати четырех придворных, обыкновенно сопровождавших короля. Когда «придворный поэт» получал это звание, король торжественно вручал ему арфу, с которой тот не должен был расставаться никогда. «Придворный поэт» пел для уходящего в поход войска, а перед самой битвой исполнял перед воинами поэму «Королевство Британия». Кроме того, в текстах Законов встречается термин cerddorion, который, видимо, обозначал еще один класс поэтов, подчиненных «первому поэту». Еще в Законах упоминаются так называемые croesaniaid, видимо занимавшие самое низкое положение в рамках класса поэтов. В средневековых трактатах о поэтическом искусстве встречаются несколько видоизмененные термины, обозначающие, вероятно, те же ранги prydydd («поэт»), teuluwr («поэт при дворе или при войске»), clerwr («странствующий поэт, менестрель»). Поэту из teuluwr предписывались три обязанности: радовать благородных мужей, иметь чистые помыслы и уметь учтиво выразить просьбу. Все это невольно напоминает о праздничной музыке в Доме Бухета в Лейнстере. «Придворный поэт» писал и любовные стихи и был учеником «первого поэта», которому, однако, следовало избегать беспорядочного искусства поэта третьего ранга, clerwr (IV функция), ибо искусство «первого поэта» и «странствующего поэта» «противостоят одно другому». По мере стирания высших функций поэтов-мастеров их искусство свелось большей частью к сочинению хвалебных гимнов. Когда законы и пророки уходят в прошлое, псалмы остаются.

В начале XVII столетия в Ирландии один из южных поэтов бросил вызов традиционному первенству Севера, что привело к долгим и широкомасштабным поэтическим диспутам между половиной Конна и половиной Муга. В конце следующего века аналогичные споры возникают и в Уэльсе, причем большую роль в этом, конечно, сыграли и подделки Иоло Моргануга. В контексте рассмотренной нами четырехчастной структуры утверждение Моргануга, что центром бардического искусства был именно Гламорган, представляется достаточно оправданным, при условии, что за «бардом» всегда было закреплено третье место в иерархии ученых людей. Следует добавить, что и сам Йоло Моргануг утверждал, что его родина богата «приятной и сладостной домашней поэзией» (сапи teuluaidd), т е поэзией бардов.

Дихотомия, проявляющаяся в противопоставлении Севера и Юга, заметна и в устройстве в Уэльсе королевских палат. Все здание делилось на две половины, а перегородку называли словом corf, которым обозначали также «лес накрутом берегу реки», а такой лес зачастую служил границей между верхней и нижней частью территориальных единиц. Король, его наследник, судья, первый поэт и иные вельможи сидели в верхней части палаты; глава личной охраны короля и его люди, а также придворный поэт занимали нижнюю половину. Когда король желал услышать песнь, первый поэт вставал и исполнял в верхней части палаты две песни — божественную и королевскую, а затем придворный поэт, сидевший в нижней части палаты, исполнял свою песнь. Придворный поэт пел и в покоях королевы, но эту песнь должно было исполнять тихим голосом. Соотношение песней как 2:1 едва ли требует особых комментариев, равно как и ассоциация барда с королевой и войском. Следует вспомнить и еще об одном должностном лице при королевском дворе Уэльса, а именно о maer biswail (букв:. «навозный чиновник»). Этот человек отвечал за королевские земли, а стало быть, под его началом находились крестьяне, и он обеспечивал своевременную вспашку, сев и т.д. Подчиняясь сенешалю и ведая снабжением двора, он, тем не менее, принадлежал к классу крестьян; в верхней, королевской, половине к нему почтения не испытывали.

Странные приключения Пуйлла и Придери сосредоточены вокруг так называемого «тронного холма» (gorsedd), который находился не в самом Арберте, а за его пределами. Кто бы ни сел на этом холме, непременно либо видел чудесное видение, либо терпел раны и побои. Именно с этого холма Пуйлл впервые увидел Рианнон на ее волшебной белой кобыле. Там же сидел и Придери, когда на Дивед были насланы злые чары, там Манауидан едва не убил сверхъестественную воровку «мышь», что помогло ему освободить страну от чар и вернуть потерянную жену и сына.

О связи ритуального холма с Иным миром, Аннувном, говорит и поэма Gweledigaetheu у Bardd Cwsc (1703 г.), принадлежащая Эллису Винну. В ней рассказывается о трех видениях, что открываются поэту на этом холме, — видениях Мира, Смерти и Ада. Поэт засыпает и видит толпу людей, которых принимает было за цыган или ведьм, однако, присмотревшись, замечает их красоту, узнает среди них усопших родичей и понимает, что перед ним феи (tylwyth teg). Они танцуют на холме свой танец, а потом подхватывают поэта и несут его над морем и островами, пока наконец не прилетают к прекрасному замку. В этом замке они пытаются заставить поэта сложить хулительную песнь на его собственного короля. Спасает поэта лишь вмешательство ангела, который открывает ему, что это были «дети Аннувна». Согласно народным верованиям, холмы, на которых любят собираться для своих игр феи, находились в Уэльсе обычно неподалеку от кладбищ или даже внутри кладбищенской ограды. Вершина холма была выровнена, а вокруг площадки, где происходили игры и танцы, устраивались из торфа сиденья для зрителей. Это напоминает упрощенный вариант корнуоллских plen an gwary (букв:. «место игры»), которые описаны как «единственные сохранившиеся в Британии средневековые театры». Ирландское слово оепасb («собрание») часто толкуется как theatrum, а валлийское gorsedd, означающее одновременно «собрание», «двор» и «тронный холм», порой имеет эквивалентом theatre. Таким образом, мы видим, что понятия «собрание», «холм» и «театр» в кельтской традиции часто тесно связаны и даже идентичны.

В ирландских сагах на холмах, находящихся неподалеку от королевского дома, происходят игры и ритуальные состязания, равно как и чудесные видения, не относящиеся к земному бытию, а проведение собраний на таких холмах и курганах — в ирландской истории дело обычное. Можно предположить, что у каждой локальной общины было подобное место для традиционных собраний, однако в саге «Установление владений Тары» такие собрания отнесены к Мунстеру, а «тронный холм», воспетый в валлийской традиции, расположен в Диведе. Более того, великана Курои, пастуха и правителя Мунстера, сопоставляли с великаном-пастухом из артуровского цикла: он сидит на холме и направляет героя в зачарованный замок, где его храбрость будет подвергнута испытанию. В мабиноги «Дама Источника» эти функции исполняет огромный, черный, уродливый лесник, одноногий и одноглазый, по его приказу лесные звери, «бесчисленные, как звезды на небе», собираются и разбегаются прочь. И в кельтской, и в скандинавской традиции человек, сидящий на холме, оказывается обычно пастухом или королем (или и тем и другим сразу), тогда как многие волшебные повести о фиане начинаются с того, что Финн восседает на холме среди своих охотничьих угодий, а его товарищи выслеживают в лесу зверя.

Как и «тронный холм», находящийся вне королевскогодвора, «светлица» (grianan) расположена за пределами пиршественного зала и имеет ряд черт, которые позволяют сопоставить ее с «внешней пятиной». В некоторых контекстах «светлица» — женская половина королевского дома. Именно из «светлицы» Брикрен, который всегда стоит в стороне от ссор, им же самим затеянных, наблюдает за происходящим в зале, откуда его изгнали, хотя он-то его и построил. Брикрена и Курои, видимо, уместно сравнить с Локи и Утгарда Локи, соответственно, в традиции исландской. Утгарда Локи — великан и властелин окраинного мира, и его поведение по отношению к Тору, богу-герою, во многом сходно с поведением Курои по отношению к Кухулину. Локи, безнравственный обманщик, сеятель ссор и раздоров, принадлежит к богам и все же не входит в их круг. Напрасно пытаются они прогнать его из пиршественного зала, а впоследствии он находит себе убежище в горе, где строит для себя покой, откуда может видеть весь мир во всех направлениях. Не случайно, что в Ульстерском цикле Брикрен и Голл названы сыновьями Карбада (т. е. имеютодин и тот же патроним), в сагах Цикла Финна Конан Маэль, сеятель ссор и раздоров, и Голл, убийца Финна, оба являются сыновьями Морны. Точно так же не случайно, что Кей, злоязычный сенешаль из повестей артуровского цикла, прислуживает при королевском столе, т.е. занимается устройством пиров.

Глава 9. Числа

Каждый миг начинается существование,

вокруг каждого «здесь» вращается

сфера «там». А середина — повсюду.

Фр. Ницше

Уснех и Тара представляют собой концентрацию символов. В этих центрах не только соединяются и перемешиваются между собой области и королевства Ирландии, но глубокий символический смысл приобретают такие понятия, как холм, камень, селение, замок, дерево, источник, очаг. Все они превращаются в точки контакта с Иным миром. Сходную концентрацию символов страны можно наблюдать в других крупных центрах. Так, например, особенности Кашела, столицы Мунстера, видны из двух повестей. В первой рассказывается о возвращении Конала Корка из Шотландии в Мунстер. В тот день свинопас Аэда, короля Мускрайге, пас своих свиней, как вдруг ему явилось чудесное видение, о котором он вечером сообщил королю. Он увидел тисовое дерево на скале, а рядом — часовню и перед нею — каменную плиту, над которой поднимались и опускались ангелы. Друид короля истолковал это видение следующим образом: Кашел навеки останется резиденцией королей Мунстера, а править этой областью будут потомки человека, который первым разожжет огонь под этим тисовым деревом. Выслушав предсказание, король Аэд хотел немедленно отправиться на то место, но друид уговорил его дождаться утра. Однако случилось так, что Конал невольно опередил короля. В другой повести рассказывается, что, когда св. Партик наступил на эту каменную плиту, из-под нее вылетели тысячи демонов. Тогда Патрик благословил камень и предрек, что, во-первых, отныне каждый день в час заката над этим камнем будет являться ангел, во-вторых, если король Мунстера и девять сыновей великого вождя будут поститься на этом камне, то любая просьба короля исполнится, и, наконец, в третьих, огонь этого места будет одним из трех огней Ирландии, которым суждено гореть до конца времен.

По сей день в Ирландии популярна загадка: «Где находится центр мира?» Правильный ответ на нее гласит: «Здесь» или «Там, где ты стоишь». Тот же вопрос упомянут в некоторых версиях средневековой европейской повести о «Беззаботном аббате», записанной и в Бретани. Чтобы объяснить столь странный ответ на этот вопрос, достаточно поставить палец на поверхность шара, и сразу станет ясно, что центром действительно автоматически становится любая точка, которой касается палец. Эта загадка вполне гармонирует с пятью точками, упомянутыми в «Ригведе»: север, юг, восток, запад и «здесь». Направления всегда «расходятся» из точки, где в эту минуту находится человек. Поэтому вполне естественно, что символической значимостью облечены не только крупные церемониальные центры. Каждое ритуализованное место или культовый объект наделены тем, что проф. М. Элиаде называл «престижностью Центра», будь то холм для собраний, каменный столп, инаугурационное дерево, священный источник, могила или что-либо иное. Отождествление домашнего очага с центральным очагом подтверждается обычаем вновь зажигать домашний огонь именно от главного огня. Для этой цели в местных центрах устраивали особые очаги, или «вечные огни», горевшие на холмах или специально сложенных каирнах, от которых можно было разжечь огонь в очаге собственного дома. В недавних народных поверьях функции древнего Уснеха отчасти исполнял очаг в доме священника — во всяком случае, когда в юго-западных районах острова вспыхивала эпидемия, было принято гасить домашние очаги и зажигать их вновь от угольков взятых в доме священника

Само слово Темра (Темайр, или Тара), восходящее к имени жены Эремона — Теи, представляет собой широко распространенное название холмов, и, как говорят, все другие Темры, существующие в Ирландии, тоже посвящены Tee, в том числе Темра (Темайр) Луахра и Темра в Бреге. Поскольку Тара представляет собой холм, ее может в принципе символизировать любой холм, избранный для этойцели. Всякая купольная гробница в Греции считалась символом омфала («пупа земли»), а каждая ступа («могильный курган») в Индии — уменьшенным подобием горы Меру, находящейся в середине мира. В районах Африки, населенных народом йоруба, Л. Фробениус нашел небольшие культовые объекты из глины, которые представляли собой центральный конус, символизирующий божество миропорядка, в окружении четырех конусов меньшего размера, символизирующих божества четырех сторон света. Подобным образом каждый каирн в Ирландии есть символ целого. Как известно, каирн — это небольшой «курган» из камней, воздвигнутый над погребением или иной точкой, ассоциирующейся с Иным миром, — это могло быть, например, место, где было найдено мертвое тело или на время поставлен гроб. Однако в тексте, повествующем о споре по поводу титула Nia in Chairn («герои каирна»), который был дан сыну Конхобаpa Кормаку, говорится «ученые люди полагают, что всякое место, где собраны пять камней или иные пять вещей либо пять областей Ирландии, можно назвать каирном». Таким образом, Кормак как «герой каирна» становился героем «пяти областей». На юге графства Корк, в Кейманеге, находится каменный столп, который, по преданию, был некогда живой женщиной, а в нем вырезано пять пещерок, и в каждой помещен круглый камень. Учитывая вышеприведенное определение, мы можем квалифицировать и этот столп как своего рода каирн. Даже дети, играющие в «пять камешков», невольно играют символом всей Ирландии.

Модель целого отражается и в устройстве домов, где жили родичи арендаторов, так называемых fuidir. «Fuidir не в ответе за родичей и не в долгу перед ними, если не содержат они пяти жилищ. Коли есть у них пять полноценных жилищ, то есть и доля в семейных землях» Деление земли на четыре части имело, стало быть, символический смысл. Так, в Уэльсе, согласно «Книге законов», земельный надел состоял из четырех акров земли, участок в поселении состоял из четырех частей и т.д. На острове Мэн четыре земельные четвертины объединялись в единицу, называемую treen, наименьший элемент административного деления. Подобным же образом в Ирландии и в Западном Хайленде в Шотландии четвертина считалась наименьшей административной единицей, хотя и делилась далее на осьмины, шестнадцатое и т.д. В Ирландии baile biatach — равно как и davach в Шотландии и на Гебридах — включал четыре четвертины и был единицей налогообложения. Реликты подобной четырехчастной системы можно проследить и в средневековой Англии, где четыре земельных участка, четыре городских участка или четыре фермы составляли единицу для различных юридических целей. «В мозгу средневекового человека число четыре явно стойко ассоциировалось с четырьмя четвертями целого». Но если доминантной является идея четырех четвертей, неуловимая пятая часть вовсе не отсутствует. Так, прландское faithche представляет собой четыре участка земли, расположенных вокруг участка с жилищем, та же идея лежит в основе устройства четырехакрового участка плюс участка с жилищем в Уэльсе. Известно также, что, по крайней мере, в одном районе Южного Уэльса жители четырех прилегающих друг к другу земельных участков имели обыкновение собираться во время трех календарных праздников в некоей главной точке, символизирующей центр, устраивать там игры ипеть песни

Пять не самое важное число в кельтской традиции, но, тем не менее, оно фигурирует во многих значительных контекстах. Так, в Ирландии было пять основных дорог и пять знаменитых заезжих домов. В Законах традиционно было выделено пять разделов, и для королей каждой из четырех областей существовало пять запретов (у короля Тары их было семь). Число пять было значимым и для саг Цикла Финна, и для фей. Так, сам Финн считался одним из пяти мастеров каждого ремесла и каждого искусства, и убит он был «пятью сыновьями Ургрена», каждый из которых «вонзил свое копье в царственного вождя фениев» О таком преобразовании группы из пяти человек в качественно новую единицу говорит в «Похищении» эпизод с отрядом гайлеойленов, чья верность Коннахту вызвала подозрение у королевы Медб. По ее приказу отряд был расформирован и все гайлеоилены распределены среди основного войска таким образом, «чтобы пятеро из них не сходились в одном месте». В сагах мы часто встречаем мифических персонажей, одетых в пятислойные плащи, а на щите Кухулина вырезано пять кругов, что особенно интересно, если вспомнить, что знаменитый щит Ахиллеса состоял из пяти слоев и что щиты, символизирующие космос, были широко распространены в иконографии Древнего мира. Когда во время болезни Кухулина к нему приходит его супруга Этне и вместе с ней три уладских героя, они становятся вокруг больного так, чтоФергус оказывается между ним и стеной, Конал Кернах — между ним и опорой кровати, Лугайд Реодерг — между ним и изголовьем, а Этне — между ним и изножьем, сам же Кухулин, таким образом, лежит в центре

Группы (или «семьи») из пяти знаков составляют и основу тайного алфавита древней Ирландии, называемого «ogam». Первые три группы пятерок передают различные согласные звуки, а четвертая — гласные. Пятая группа представляет собой дополнительную «семью» и, согласно средневековым трактатам, обозначает дифтонги. В древнеирландских текстах есть упоминания о том, что огам служил для передачи тайных послании, а также для гаданий. При этом обыкновенно использовались четыре круглые палочки или одна палочка с четырьмя гранями. Ж Вандриес отмечает, что для системы кельтских числительных необычайно важным было именно число двадцать. Так же обстоит и у ряда народов Индии. Пять добавочных знаков в огамическом алфавите (forfeda) считаются последующим вторичным дополнением, равно как и пятая область. Даже по своему внешнему виду знаки пятой «семьи» значительно отличались от знаков исконных «семей».

Можно ли рассматривать как случайность тот факт, что все знаки в пятой группе построены при помощи креста (единичного, двойного или четвертного), ромба, круга или спирали, т. е. символов центра?

В одном средневековом трактате о языке говорится, что есть «пять слов, составляющих вздох поэта». «И если дан нам дифирамб или стих с метрическим размером, как мы его измерим? Ведь в нем нет парной рифмы либо внутренней рифмы? Нетрудно сказать. При помощи слова, завершающего вздох, обозначенный пятым словом...». Кроме того, выделяется пять видов языка, а именно: «язык фениев, речь поэтов, язык разъединения, сокровенный (?) язык поэтов, на котором они разговаривают между собой, а еще iarmberla, наподобие cuicb (? coic — «пять») — это тайна, и ballorb, без коего не стать поэтом...». Пятый вид языка поэт изучал на пятом году обучения,

В одной из повестей Цикла Финна над копьем поют заклинание, построенное на повторении числа пять; затем копье вылетает из рук заклинателя и насмерть поражает врага. В современных карточных играх используются четыре масти, однако по-ирландски «взятка» в этих играх обозначается словом cuig («пять»). В индоевропейских языках первые четыре числительных обычно склоняются и имеют формы мужского и женского рода. Пять — первое число, которое имеет только одну форму, и именно при помощи этого числа, которое одновременно и мужского и женского рода, Индра сумел победить асуров в ритуальном «счетном» поединке. Так, согласно Шатапатха-брахмане, жертвователь, когда было сделано первое подношение, провозглашает: «Один для меня!» и «Одна для него, которого мы ненавидим». Затем: «Два для меня!» и «Две для него, которого мы ненавидим и который ненавидит нас!» — и так до четырех. Во время пятого подношения провозглашается: «Пять для меня!» и «Ничего для него, который ненавидит нас и которого мы ненавидим! <...> Поскольку есть одно только пять и это просто пять, и он (враг) побежден, и всякий, кто это знает, присваивает себе все его (врага) имущество и лишает его(врага) всего».

Существуют древнеиндийские обряды, в которых группы из пяти богов размещаются крестом вокруг главного символа, тогда как в буддизме считается, что само человеческое тело и сердце состоят из пяти элементов: «О сын благородной семьи, эти царства существуют не где-то вовне, они вмещаются в четырех сторонах твоего сердца, а его центр — пятое царство». И еще: «В основе религии ацтеков <...> лежит фундаментальная идея четырех главных точек и центра, расположенного над или под ними, что вместе составляет пять». Или в вудуизме: «Число пять есть пересечение четырех путей плюс распахивание двери, которая сама есть точка пересечения, миг прихода и ухода».

Число девять встречается в кельтской традиции столь часто, что его называют «северным аналогом священной семерки» культур Ближнего Востока. Брикрен был не единственным подданным, выстроившим для своего короля палаты из девяти комнат. В валлийских законах, например, говорится, что крестьяне должны строить для короля девять домов, а собственный дом крестьянина должен состоять из центрального зала и восьми других помещений. В произведениях Гутора Глуна (XV в.) постоянно упоминаются дома, состоящие из девяти малых домов, или отдельных покоев, и это подтверждает существование валлийской традиции, согласно которой законченный дом должен включать в себя девять элементов. В качестве альтернативы более популярному четырехакровому участку в валлийских законах иногда говорится о земельном наделе, состоящем из восьми акров (erwau) плюс сама усадьба. В Ирландии есть примеры королевств, состоявших из девяти кантредов (округов, включающих сто населенных пунктов).

Кроме спорадических упоминаний подобного рода и подразделения четвертин на осьмины, восьми-девятичастная концепция мироустройства не наложила отпечатка на территориальное деление кельтских стран, однако число девять обнаруживается в кельтских преданиях настолько часто, что нельзя не привести хотя бы несколько примеров такого рода. Мы уже говорили о девяти орехах мудрости, которые растут у истока семи главных рек Ирландии. Есть также повесть о чудесном дереве, которое растет сверху вниз, как перевернутый скандинавский Иггдрасиль. У него девять ветвей, из которых верхняя — самая красивая, и в его ветвях чистые белые птицы внимают напевам, которые там слышны. Эта повесть аллегорически интерпретируется уже в духе христианской традиции дерево — это Христос, девять ветвей — девять небес, а птицы — души праведников. Однако же сам символ перевернутого дерева встречается еще в «Ригведе». В древневаллийской поэме о Котле Головы Аннувна говорится, что его «раздували дыханием девяти девушек», а в «Жизни Мерлина» (Vita Merlini) Счастливыми Островами правят девять сестер, старшая из которых носит имя Моргана. В диншенхас есть повесть о Руаде сыне Ригдонна, который на трех лодках отправился к берегам Северной Ирландии, но вдруг почувствовал, что лодки не могут сдвинуться с места. Тогда он вплавь добрался до берега и в тайном месте встретил девять красивых и сильных женщин, с ними «провел он девять ночей подряд, без смущения, без слез раскаяния, под морем без волн, на девяти кроватях из бронзы». Одна из этих женщин впоследствии принесла ему ребенка.

Ирландская литература изобилует «компаниями из девяти человек», и в большинстве случаев совершенно ясно, что девятка состоит из вожака и восьми равноправных членов. Особенно яркий пример — описание свиты королевы Медб в «Похищении быка из Куальнге». «Ехало с ней всегда девять колесниц — две впереди, две позади, по две с каждой стороны от нее, а ее собственная колесница посредине». Когда король Лойгайре послал своих людей задержать св. Патрика, он снарядил для этого девять колесниц, «как было в обычае у богов». Когда Брикрен отправился на пир в свои палаты из девяти покоев, его сопровождали восемь меченосцев. У Кухулина было по девять штук каждого вида оружия, причем восемь маленьких и один большой. У друида Катбада было восемь учеников, а Финна обычно сопровождали восемь товарищей.

Девять, как и пять, символизирует целое. В средневековом валлийском обществе девятое поколение было признано пределом родственных отношений, даже человеческое тело, как принято было считать, состояло из девяти частей. Видимо, это представление о девятичастной структуре мира проявляется в традиционных британских играх вроде кеглей (ninepins), где центральная кегля называлась «король», или «моррис с девятью шашками», в которую играли на доске, поделенной на восемь квадратов вокруг центрального поля. В Шотландии священный огонь по обычаю зажигали девятеро мужчин, а в особо важных случаях группа, состоящая из девяти раз по девять человек, причем все они должны быть старшими сыновьями в семье. В Шотландии, как и в Уэльсе, а также в отдельных районах Скандинавии, ритуальный огонь Бельтана разжигали при помощи девяти палочек, которые девять человек отломили от девяти разных деревьев. При гаданиях и в народной медицине необычайно важным оказывается как само число девять, так и каждый девятый элемент системы. Более того, даже волны моря, как считалось, обрушиваются на берег сериями по девять в каждой, причем девятая волна была якобы самой большой и посему самой «роковой» из всех.

Не менее значимо в кельтской традиции и число двадцать семь, часто представляемое как трижды девять. Так, трижды девять воинов плюс вождь, т.е. в совокупности двадцать восемь, видимо, образовывали весьма важную единицу. Калатин со своими двадцатью семью сыновьями (и внуком) утверждал, что всех их надлежит рассматривать как одного воина, ибо отпрыски его суть члены его тела. В саге «Сватовство к Эмер» Кухулин противостоит отцу девушки и трем ее братьям, у каждого из которых было по восемь воинов, т.е. в общей сложности опять-таки отряд из двадцати восьми человек. Бран сын Фебала путешествует в сопровождении трех групп по девять человек, каждая под началом одного из молочных его братьев. Среди фениев также были распространены отряды из восьми рядовых воинов, подчиненных фению более высокого ранга. Эти отряды затем объединялись по три в более крупные единицы, руководимые одним из вождей фианы, что в числовом выражении снова дает:

[(8 + 1) х 3] + 1 = 28.

Важное место число девять занимает и в календаре кельтских народов. В валлийских законах девятый день месяца нередко отмечает начало или конец некоего периода, а в качестве законченного временного промежутка в литературе часто упоминается период в девять дней и девять ночей. В Уэльсе время яркого свечения луны в полнолуние перед осенним равноденствием носит название у nawnos olau («девять светлых ночей»), в Ирландии также существует термин, восходящий к числительному «девять» и обозначающий некий временной интервал (nomad, noinden), однако точное его значение неизвестно: это или девять дней, или девять полудней («четыре дня и пять ночей либо четыре ночи и пять дней»). Такие факты давным-давно привели Дж. Риса и других исследователей к выводу, что у кельтов была девятидневная, а точнее — «девятиночная неделя», поскольку счет времени они вели не по дням, а по ночам. Три таких девятиночных недели составляли месяц из двадцати семи ночей, что, по всей вероятности, соотносимо с двадцатью семью знаками лунного зодиака. Параллели можно найти в индийской мифологии, где луна, царь Сома, имеет двадцать семь звездных жен, с каждой из которых он проводит одну ночь месяца.

Помимо того, что девятидневная неделя у древних кельтов долгое время существовала бок о бок с семидневной, числа девять и семь в ряде контекстов выступают как альтернативные. Так, знаменитый Дом Да Дерга, по одним свидетельствам, имел девять входов, а по другим — семь. В отдельных текстах валлийских законов говорится, что подданные должны построить для своего короля не девять домов, а семь. Точно так же и границы рода могут варьировать и составлять не девять поколений, а семь. Число семь для кельтов, судя по всему, было не менее значимо, чем девять, что роднит их с другими индоевропейскими народами дохристианской эпохи. Для античной Греции относительную древность этих сакральных чисел установить невозможно, оба они встречаютсяи у Гомера, и в древнейших культах. Необходимо отметить, что порой семь чередуется с пятью. Так, например, рассматривая Фир Болг не как одно, а как три равноправных племени, некоторые тексты говорят не о пяти, а о семи захватах Ирландии. Известно, что вся Шотландия была поделена на семь районов, по числу сыновей короля пиктов. Соответствующие гептархии отмечались и в Англии, и в Ирландии. Помимо двадцати семи лунных созвездий существовал и более популярный лунный зодиак из двадцати восьми «домов» (4 х 7), который, вероятно, возник в Вавилонии и распространился по свету от Китая до средневековой Европы. Гильдас в VI в. писал, что Британию украшали двадцать восемь городов. В отличие от палат Брикрена, пышный дом Айлиля и Медб в Круахане имел «по семь покоев вдоль каждой стены». В одном тексте уточняется, что четвертая часть этого дома предназначалась для гостей и было в ней шестнадцать окон, да еще круглое отверстие в крыше, что еще раз подтверждает соотнесение архитектурного плана в целом с числом двадцать восемь (четырежды по семь). Покой с четырьмя колоннами, в котором обитали сами Айлиль и Медб, находился в середине дома. У королевы Медб было семеро сыновей, все они носили имя Мане, и, как можно предположить, каждый персонифицировал определенный день недели. Для любовника Медб, Фергуса Мак Ройха тоже был важен именно счет по семеркам. Таким образом, если королевская усадьба в Ульстере отображала солнечный год, то усадьба Коннахта — год лунный.