Произведения Серапиона Владимирского 3 страница

Тверской рассказ о Михаиле Ярославиче своей темой и характером ее разработки не мог не волновать русского читателя.

Созданная в Твери «Повесть о Михаиле Ярославиче Тверском» прочно вошла и в московское летописание. Но московские летописцы ощущали антимосковские тенденции «Повести» и от редакции к редакции своих летописей снимали или перерабатывали все то, что рисовало в невыгодном свете Юрия Даниловича, исключали антимосковские выпады автора. «Повесть о Михаиле Ярославиче» приобретала характер рассказа о гибели русского князя за Русскую землю в Орде, что в конечном счете соответствовало объективной исторической правде.

Первоначальная редакция «Жития митрополита Петра». «Житие митрополита Петра», вероятнее всего, было написано в первой половине 1327 г. автором, близким к митрополиту и великому князю московскому. Инициатором создания этого жития был Иван Калита: необходимо было представить святым и прославить того, кто перевел митрополичью кафедру из Владимира в Москву. Житие на примере якобы начавших свершаться сразу же после смерти Петра чудес должно было подтвердить святость митрополита [8].

«Житие митрополита Петра» имело большое политическое и публицистическое значение. Богоизбранность Петра проявилась в чудесном видении матери святого еще до его рождения, на всем его жизненном пути ему сопутствовало особое покровительство бога. И вот этот избранный богом святитель, митрополит всея Руси из всех городов Русской земли предпочитает «град честен кротостью, зовомы Москва» [9], в котором он хочет не только жить, но и быть погребенным (он сам начинает строить себе гробницу в Успенском соборе). Во время смерти Петра великого князя не было в Москве. Умирая, митрополит через тысяцкого Протасия благословляет Ивана Даниловича Калиту и всех его потомков.

«Житие митрополита Петра» прославляло не только святого, но и в не меньшей степени славило Москву и великого князя московского. Оно утверждало святость и богоизбранность города, которому в недалеком будущем предстояло стать тем же, чем у истоков Русской истории был Киев, — главным городом и центром всех русских земель и городов.



[1] Текст цитируется по изданию: Псковские летописи. М., 1955, вып. 2, с. 82-87.
[2] См.: Энгельман А. Хронологические исследования в области русской и ливонской истории в XIII и XIV столетиях. Спб., 1858, с. 44-93
[3] См.: Серебрянский Н. Древнерусские княжеские жития, с. 274.
[4] См.: Серебрянский Н. Древнерусские княжеские жития, с. 274.
[5] Троицкий собор — патрональный храм Пскова.
[6] См.: Кучкин В. А. Повести о Михаиле Тверском. Историко-текстологическое исследование: М., 1974.
[7] Текст цитируется по изданию: Софийская I летопись. — ПСРЛ, т. V. Спб., 1851, с. 207—215. Исследователь «Повести» В. А. Кучкин делит все ее тексты на два основных вида, один в составе летописей, второй в составе сборников. В составе летописей наиболее близкий к первоначальному виду «Повести» текст дошел до нас в Софийской I летописи старшего извода и в тверских летописях (Рогожском летописце и Тверском сборнике). «При этом, — пишет В. А. Кучкин, — «Повесть о смерти Михаила» в Софийской I. летописи старшего извода сохранила более древние черты, чем текст Рогожского летописца» (с. 129). Однако, как доказал В. А. Кучкин, по отношению к «Повести» летописного вида первоначален текст из сборников, названный исследователем Пространной редакцией «Повести». В основной своей части Пространная редакция очень близка к тексту Софийской I летописи старшего извода. Так как Пространная редакция не опубликована, мы ссылаемся на текст Софийской I летописи, учитывая имеющиеся в книге В. А. Кучкина цитаты из рукописных списков Пространной редакции «Повести о Михаиле Тверском».
[8] См.: Кучкин В. А. «Сказание о смерти митрополита Петра». — «ТОДРЛ», т. XVIII. М.-Л., 1962, с. 59-79. До исследования В. А. Кучкина автором «Жития митрополита Петра» считался ростовский епископ Прохор. Имя Прохора стоит в заглавии второго извода «Жития». Но, как показывает В. А. Кучкин, оно относится не к тексту «Жития», а к следующему за «Житием» «Чтению на память митрополита Петра», составленному и прочитанному Прохором на Владимирском соборе 1327 г., на котором Петр был канонизирован (официально объявлен святым).
[9] Текст цитируется по изданию: Макарий. История русской церкви, т. IV, кн. I. Спб., 1866, с. 308-312.

Переводные повести

В годы монголо-татарского нашествия и ига связи Руси с иноземными центрами культуры значительно усложнились, но не были прерваны окончательно, о чем свидетельствует проникновение отдельных переводных литературных памятников в Северо-Восточную Русь и в этот период. Выше говорилось о болгарской литературе как литературе-посреднице для литературы Киевской Руси. Теперь, кроме болгарской литературы, такой литературой-посредницей становится литература Далматинского побережья Адриатического моря. Здесь перекрещивались славянская, византийская и романская (через Италию) культуры. Во второй половине XIII и в XIV в. на Русь проникают также литературные памятники восточного происхождения. Часть из них, возможно, непосредственно переводится с восточных оригиналов.

Переводные произведения, которые есть основание датировать второй половиной XIII-XIV вв., отвечают настроениям эпохи. Это были памятники утопического и эсхатологического [1] характера. С одной стороны, они отражали мечты о существовании таких земель, в которых царит справедливость, жизнь течет мирно и преисполнена благополучия, а с другой — передавали тревожное чувство страха и неуверенности человека перед лицом окружавших его бед и несчастий, разочарование в морально-нравственных устоях общества. Для этих произведений характерна гиперболизация и положительных, и отрицательных начал. Они возбуждают у читателя чувство восхищения, удивления перед разнообразием и чудесами мира и одновременно создают тревожное настроение ничтожности простого смертного перед лицом неизвестности и подстерегающих его опасностей.

«Сказание об Индийском царстве». С древней поры об Индии ходили рассказы как о чудесной стране, населенной необычайными существами и неизмеримо богатой. Существовала легенда о том, что Индией правил могущественный властелин Иоанн, являвшийся одновременно и царем, и пресвитером (священником). В представлении средневековья далекая и таинственная Индия — блаженная страна, где люди не знают нужды и нет распрей. Эти фантастические и утопические представления об Индии нашли отражение в легендарном «Послании» царя Иоанна византийскому императору Мануилу. Возникнув в Византии в XII в., это «Послание» в латинской переработке легло в основу славянского перевода, который предположительно датируется XIII в. Русские списки сказания относятся ко второй половине XV в. и к XVII в.

Сказание рисует красочный образ далекой Индии. Все, о чем человек может мечтать в повседневной личной жизни (обеспеченность, богатство, обилие всего вокруг, уверенность в настоящем и будущем), все, что можно пожелать в государственной жизни своей страны (могучий правитель, непобедимое воинство, справедливый суд и т. п.), есть в этой стране. И все это не просто существует, но представлено в сказочно-преувеличенном виде. Иоанн пишет в своем «Послании», что он над царями царь, и ему подчинено «3000 царей и 300» [2], что царство его «таково: итти на едину страну 10 месяць, а на другую немощно дойти, занеже тамо соткнутся небо з землею». Царские палаты грандиозны и с обычными земными не могут даже вступать в сравнение («Двор у мене имею таков: 5 ден ити около двора моего...») и т. п. и т. д. Индийское царство населяют, кроме обычных людей, самые невероятные человеческие существа (рогатые, трехногие, многорукие, с глазами на груди, полулюди полузвери и т. д.). Столь же многообразен и фантастичен животный мир этой страны (дается описание разных зверей и птиц и их повадок), необычайны находимые в недрах и реках страны драгоценности. В Индии есть все и при этом нет «ни татя (воров), ни разбойника, ни завидлива человека, занеже (потому что) моя земля, — пишет царь Иоанн, — полна всякого богатьства».

Недосягаемое превосходство Иоанна над теми реальными правителями, которых мог средневековый читатель сопоставить с царем и пресвитером легендарной Индии, проявлялось не только в описании чудес, богатства и могущества этой страны, но и во вступлении к этому описанию. Здесь говорится, что если на деньги, вырученные от продажи греческого царства, греческий царь Мануил купит «харатью» (пергамен), то и на такой харатьи не уместится описание всех богатств и достопримечательностей Индии.

Некоторые образы «Сказания об Индии» совпадают с былиной о Дюке Степановиче. Приехавший в Киев «из той Индии из богатыя» Дюк хвастает богатством своей земли [3]. Отправившиеся в Индию по повелению князя Владимира Илья Муромец и Добрыня Никитич, чтобы проверить хвастовство Дюка, убеждаются в его правоте и видят, что описать богатства Индии им невозможно. После того, как они три года и три дня описывали только конские сбруи, мать Дюка, «пречестна вдова Мальфа Тимофеевна», говорит им:

Ай же вы, мужички да вы оценщички!

Поезжайте вы ко граду ко Киеву,

Ко тому ли ко князю ко Владимиру,

Вы скажите-тко князю Владимиру,

Он на бумагу продаст пусть Киев-град,

А на чернила продаст весь Чернигов-град,

А тогда приедет животишечков сиротских описывать.

А. Н. Веселовский и В. М. Истрин объясняли совпадение сказания и былины тем, что и былина о Дюке и «Послание» Иоанна восходят к общему источнику — к византийской былине. Можно, однако, с не меньшим основанием предполагать, что на былину повлияло «Сказание об Индийском царстве».

На первый взгляд описания чудес Индии в сказании носит сказочный, занимательный характер. Однако сказочность «Сказания» отражала и социальные и житейские мечты, и соответствующие эпохе представления о величии и многообразии мира.

«Повесть о Макарии Римском».Еще более прекрасным, чем сказочная Индия, должен был представляться людям средневековья, над умами которых господствовала церковная идеология, рай. И рай этот они хотели видеть на земле. Поэтому в средневековой литературе была весьма популярна тема поисков земного рая. Поискам земного рая посвящена апокрифическая «Повесть о Макарии Римском». Возникла она в Византии, на Русь пришла, по-видимому, не позже начала XIV в. (ранний список датируется XIV в.).

«Повесть» состоит из двух частей. Первая — рассказ о трудном пути трех монахов, отправившихся искать то место, где «прилежит небо к земли» [4]. Вторая — рассказ о житии отшельника Макария Римского, с которым три странника встретились в конце своего путешествия.

В поисках земного рая, шествуя туда, где соединяется небо с землей, три странствующих монаха минуют Индию и проходят еще целый ряд диковинных земель. Здесь им встречаются люди и звери, схожие с теми, о которых рассказывало и «Сказание об Индийском царстве». Подобно герою «Александрии» — Александру Македонскому, они попадают в места, где терпят муки грешники. Они приходят к столбу, на котором оставил свою надпись Александр Македонский: «Си столп поставил есть Александр царь Макидоньскии, ида от Халкидона и победив персы». Все эти описания, испытавшие на себе влияние «Сказания об Индийском царстве» и «Александрии», окрашены мрачным колоритом. Они вызывают напряженное внимание читателя и волнение за судьбу героев, так как последним все время угрожают всевозможные опасности. Лишь божественное покровительство и посылаемые от бога чудесные проводники (голубь, олень) помогают путникам благополучно преодолеть все трудности своего путешествия.

Окончанием длинного и опасного пути трех монахов оказывается келья Макария. Узнав от странников о цели их странствия, Макарии говорит, что в земной рай попасть невозможно, так как от проникновения туда смертных людей, родившихся «от женьска греха», рай охраняют поставленные богом грозные стражи: «от ногу до пупа человеци, а перси лвовы, а глава иною тварью, а руци яко ледяни (ледяные) и оружье пламяно в руках их».

Земной рай существует, но даже для праведных людей, божьих угодников н этой земной жизни он недостижим.

Рассказ Макария о себе — повествование житийного жанра о праведном пустыннике. Здесь кратко сообщается о его уходе из мира, житии в пустыне и дружбе с дикими зверями, искушении, грехопадении и раскаянии.

«Слово о 12 снах царя Шахаиши». «Слово о двенадцати снах царя Шахаиши» восходит к восточному источнику. Источник этот неизвестен, но близкие по характеру и содержанию мотивы обнаружены в тибетском сказании, буддийской повести и в ряде других восточных памятников [5]. «Слово» стало известно в югославянских странах и отсюда пришло на Русь, либо было непосредственно переведено с восточного оригинала. Вопрос этот до сих пор не решен [6]. Столь же неопределен и вопрос о времени появления произведения на русской почве. Предположительно — XIII-XIV вв. (самый ранний из известных в настоящее время списков — XV в.). «Сны царя Шахаиши» в дошедших списках делятся на две редакции. Во многих списках царь именуется Мамером. В тех списках, где имя царя — Шахаиши, Мамер — имя философа, толкующего сны царя.

Сны Шахаиши, по толкованию Мамера, символизируют собой «злое время», которое наступит в далеком будущем. Каждый сон предвещает разрушение всех устоев, падение нравов, бедственную жизнь, оскудение всего, «егда приидет время то злое» [7]. Поднимется мятеж и начнутся несогласия, не будет правды — люди будут говорить доброе, а на сердце таить злобу, не станут соблюдать законов, дети перестанут слушаться родителей и старших, воцарятся разнузданность и распущенность, даже природа изменит свой обычай — осень переступит в зиму, а зима перейдет в весну, среди лета будет зима и т. д. и т. п.

Мрачные эсхатологические картины будущей судьбы мира были широко распространены в средневековой литературе. Эти апокалипсические темы обычно возникали в тяжелые для судеб государства времена. Характер «Слова о двенадцати снах Шахаиши» отвечал настроениям тяжелых времен нашествия монголо-татар. Показательно, что этот памятник в более позднее время широко бытовал в книжности преследуемых царским правительством старообрядцев.

Интерес древнерусского читателя к познанию мира, его мечты о справедливой, благополучной жизни на земле, философские раздумья о необходимости земного счастья для всех людей находили определенный ответ в литературных произведениях, подобных рассмотренным повестям. Вопросы эти ставились и в оригинальных памятниках. В частности, легенды о существовании земного рая нашли самобытное отражение в послании новгородского архиепископа Василия к тверскому епископу Федору.



[1] Эсхатология — совокупность религиозно-мистических представлений о конце мира и 6 конечных судьбах человечества.
[2] Текст цитируется по изданию: Изборник (Сборник произведений литературы Древней Руси). М., 1969, с. 362-369.
[3] Былины. Библиотека поэта. Большая серия. Изд. 2-е. Л., 1957, с. 354-365.
[4] Текст цитируется по изданию: Тихонравов Н. Памятники отреченной русской литературы, т. II. М., 1863, с. 59-77.
[5] См.: Веселовский А. Н. «Слово о двенадцати снах Шахаиши по рукописи XV в.». — СОРЯС АН, 1879, т. XX, № 2, с. 1-3; Рыстенко А. В. «Сказание о 12 снах царя Мамера» в славяно-русской литературе. Одесса, 1904; Кузнецов Б. И. «Слово о двенадцати снах Шахаиши» и его связи с памятниками литературы Востока. — «ТОДРЛ». Л., 1976, т. XXX, с. 272-278.
[6] А. Н. Веселовский считает, что «Слово» непосредственно восходит к восточному оригиналу; А. И. Соболевский считает его переводом с греческого языка; А. В. Рыстенко выводит из Сербии; В. М. Истрин — с Далматинского побережья.
[7] Текст цитируется по изданию: Веселовский А. Н. «Слово о двенадцати снах царя Шахаиши» по рукописи XV в. — СОРЯС АН, 1879, т. XX, № 2, с. 4-10.

Послания

«Послание архиепископа новгородского Василия ко владыце тферскому Феодору о рае». «Послание» новгородского архиепископа Василия Калики (1331 -1352) к тверскому епископу Федору Доброму о земном рае читается в Софийской первой и Воскресенской летописях под 1347 г. [1]

Свое «Послание» Василий пишет в Тверь, узнав о «распре», возникшей среди тверичей по вопросу о существовании рая. «Ты говоришь, — обращается он к Федору, — «рай погыбл, в нем же был Адам» и есть только рай «мысленный» (т. е. Федор считает, что земного рая нет, а есть лишь рай как духовная, нравственная категория). Василий не согласен с такими представлениями о рае и доказывает существование земного рая.

Свое доказательство Василий основывает на данных различных текстов, широко привлекая для этого многочисленные памятники апокрифической литературы, и на «свидетельских» показаниях очевидцев.

Наивные с современной точки зрения доказательства Василия говорят о величайшем уважении древнерусских книжников к письменному слову, о широком бытовании в Новгороде устных рассказов новгородских мореходов-путешественников про далекие и таинственные земли, в реальности которых слушатели не сомневались.

О том, что рай существует, свидетельствуют, согласно мнению Василия, священное писание и целый ряд святоотеческих текстов. Нигде не сказано, что земной рай погиб. Он создан богом, а «вся дела божия нетленна суть». Это справедливо не только на словах, но и на деле, в чем Василий, как он говорит, убедился воочию: когда он был в Иерусалиме, то «своима очима» видел посаженные Христом финики, которые «доныне не погибли, ни погнили», я был «самовидец» тому, говорит он, что затворенные Христом городские ворота «до сего дни неотворими суть». Все это, по искреннему убеждению Василия, неоспоримо доказывает, что и земной рай также реальность. Есть и непосредственные свидетели существования на земле и рая, и ада, это — мореходы-новгородцы. «Муки», т. е. ад, «и ныне суть на западе», — пишет Василий: «Много детей моих новогородцев видоки тому: на дышющем море червь неусыпающий, скрежет зубный и река молненая Морг, и что вода въходить в преисподняя и пакы исходить трижда днем». В этом красочном описании Северного Ледовитого океана («дышущее море», — т. е. море, где бывают приливы и отливы) отразились и легенды о суровом северном море, и легендарное осмысление естественных загадочных явлений (приливы и отливы — вода входит и выходит из преисподней). Видели будто бы новгородцы и то место, где находится земной рай.

В своем «Послании» Василий передает поэтическую легенду о земном рае, которого достигли новгородцы. Параллели к этому сюжету прослеживаются в ряде других литератур, но пересказанная Василием легенда несет на себе яркий отпечаток местного новгородского происхождения. Так же как и в рассказе о «дышущем море», в этой легенде отразились фантастические рассказы новгородцев-мореходов о своих странствиях. Бурей юмы (ладьи) новгородцев унесло далеко в море к горам, на которых, по рассказам участников этого путешествия, «лазорем чудным» (ярко-синей, очень дорогой, особенно любимой новгородцами краской) [2] была изображена композиция на церковную тему — «деисус» [3]. Все это место было освещено неизреченным светом, а из-за гор доносилось ликующее пение. Посылаемые на гору корабельники, увидев, что находится там за горами, с радостным криком, всплеснув руками, убегают. Тогда одному из посланцев привязывают к ноге веревку, чтобы удержать его. Когда его втягивают назад в ладью, он оказывается мертв. Новгородцы в страхе уплывают от этого места. Василий называет «видоков», рассказавших эту историю, «Моислав и Яков» и в доказательство правдивости и истинности их рассказа замечает, что еще и «нынеча» «дети и внучата» Моислава и Якова «добры — здорови».

В отличие от переводных памятников на тему о поисках земного рая, носящих гиперболический, чрезмерно фантастический характер, в «Послании» Василия все проще, жизненнее, как бы «документальнее». Своим рассказом Василий не только доказывает правильность своих философско-богословских воззрений по вопросу о существовании рая на земле, но и передает занимательную историю. И за этим чувствуется местный патриотизм — не апокрифические герои далекого прошлого из чужих земель, а новгородцы, дети и внуки которых еще живы, достигли земного рая.

Литература первых трех четвертей XIV в. и в жанровом отношении, и по тематике продолжает традиции предшествующего периода. Возникают новые центры летописания, создаются жития, пишутся послания и поучения, в письменности бытуют памятники переводной литературы.

В рассматриваемый период развивается зародившееся в конце XIII в. летописание Твери и Пскова. Возникает летописание Москвы, которое в дальнейшем, с ростом и усилением политического могущества Москвы, приобретет общерусский характер. В 1305 г. составляется летописный свод, который для всего последующего летописания явится основой изложения истории Руси с древнейших времен до начала XIV в.

Житийные произведения, время возникновения которых можно отнести к началу — первой половине XIV в., в целом продолжают старые традиции этого жанра, но вместе с тем в агиографии может быть отмечено усиление политического и публицистического начал. Острополитический характер носит «Житие митрополита Петра». В «Повести о Михаиле Ярославиче Тверском» заостряется гражданственное звучание княжеского жития-мартирия. Традиции княжеского жития героического типа в «Повести о Довмонте» приобретают местный характер, в определенной мере упрощаются.

Монголо-татарское владычество, тяготевшее над русским народом, определило выбор бытовавших в это время на Руси переводных произведений. Усиливается интерес к эсхатологическим памятникам, к произведениям, повествующим о счастливых, процветающих землях, о поисках рая на земле. Теме поисков земного рая было посвящено и оригинальное русское произведение — «Послание» новгородского архиепископа Василия. Однако не только отчаяние и несбыточные мечты о необыкновенных землях и земном рае владели умами людей той эпохи. Героический характер носила «Повесть о Довмонте», борьбе народа с монголо-татарскими насильниками была посвящена «Повесть о Шевкале».

В рассматриваемый период можно отметить хотя и не слишком значительное, но все же усилившееся взаимодействие литературы с местными, устными по своему происхождению традициями, большее проникновение в литературу демократических элементов. Это проявляется в характере псковского летописания, в особенностях «Повести о Довмонте». Близость с мировоззрением народных масс можно отметить в «Повести о Шевкале». Написанное на мировой сюжет «Послание» Василия носило ярко выраженную местную новгородскую окраску, отличается интересом автора к преданиям простых новгородцев.

Стиль монументального историзма не претерпевает в рассмотренный период существенных изменений по сравнению с предшествующим периодом. Но все же этот стиль становится менее возвышенным, в какой-то степени упрощается, «приземляется». В древнерусской литературе, как уже отмечалось выше, черты нового стиля развиваются постепенно, в недрах старого. Таким «переходным» периодом и были первые три четверти XIV в. В это время созревали предпосылки стиля экспрессивно-эмоционального, пришедшего на смену стилю монументального историзма и характерного для следующей эпохи в истории древнерусской литературы.



[1] См.: ПСРЛ, т. VI. Спб., 1853, с. 87—89 (Прибавления); ПСРЛ, т. VII. Спб., 1856, с. 212-214. Текст цитируется по Софийской I летописи (ПСРЛ, 3т. VI).
[2] О типично новгородском характере этого образа в «Послании» Василия см. в кн.: Лихачев Д. С. Новгород Великий. М., 1959, с. 62.
[3] Деисус, или деисис (греч.), означает «моление». В этой композиции изображен Христос, судящий людей после конца мира. Богоматерь, с одной стороны, и Иоанн Креститель — с другой, заступаются за грешников, моля Христа о милости. В деисусе могут быть изображены еще и другие святые.

ЛИТЕРАТУРА

Тексты. Тверской сборник и Рогожский летописец. — ПСРЛ, т. XV. М., 1965; Псковские летописи. М.-Л., 1941, вып. 1; Повесть о Шевкале. — ПСРЛ, т. XV. М., 1965; Повесть о Довмонте. — Псковские летописи. М., 1955, вып. 2, с. 82-87; Повесть о Михаиле Ярославиче Тверском. — ПСРЛ, т. V. Спб., 1851, с. 207-215; Макарий. История русской церкви, т. IV, кн. 1. Спб., 1866, с. 308-312; Сперанский М. Н. Сказание об Индийском царстве. — «ИпоРЯС», 1930, т. III; Изборник. М., 1969, с. 362-369; Тихонравов Н. С. Памятники отреченной русской литературы, т. II. М., 1863, с. 59-77; Послание архиепископа новгородского Василия ко владыце тферскому Феодору о рае.—ПСРЛ, т. VI. Спб., 1853, с. 87-89.

Исследования. Насонов А. Н. Летописные памятники Тверского княжества. Опыт реконструкции тверского летописания с XIII до конца XV в. — «Изв. АН СССР, Отд. гум. наук», 1930, т. VII, № 9, 10; Лурье Я. С. Общерусские летописи XIV-XV вв. Л., 1976; Адрианова-Перетц В. П. Литература Пскова XIII-XIV вв. Летопись. — В кн.: ИРЛ, т. II, ч. 1. М.-Л., 1945; Насонов А. Н. Из истории псковского летописания. — «Исторические записки», № 18. М., 1946; Адрианова-Перетц В. П. Древнерусская литература и фольклор. Л., 1974, с. 48-52; Воронин Н. Н. «Песнь о Щелкане» и Тверское восстание 1327 г. — «Исторический журнал», 1944, № 9; Серебрянский Н. Древнерусские княжеские жития. М., 1915; Кучкин В. А. Повести о Михаиле Тверском. Историко-текстологическое исследование. М., 1974; Он же. «Сказание о смерти митрополита Петра». — «ТОДРЛ». М. — Л., 1962, т. XVIII, с. 59-79; Веселовский А. Н. Слово о двенадцати снах Шахаиши по рукописи XV в. — СОРЯС АН, 1879, т. XX, № 2, с. 4-10; Рыстенко А. В. Сказание о 12 снах царя Мамера в славяно-русской литературе. Одесса, 1904; Кузнецов Б. И. «Слово о двенадцати снах Шахаиши» и его связи с памятниками литературы Востока. — «ТОДРЛ». Л., 1976, т. XXX, с. 272-278.

Глава 4. ЛИТЕРАТУРА КОНЦА XIV — ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЫ XV ВЕКА

Во второй половине XIV — первой половине XV в., при. преемниках Ивана Калиты, Москва все активнее выступает как центр, объединяющий княжества Северо-Восточной Руси. Уже в это время она начинает играть роль города, возглавляющего процесс образования Русского централизованного государства. Борьба Москвы за первенство с соперничающими областями происходила в обстановке непрерывных столкновений с внешними врагами — с Ордой и с великим княжеством Литовским. Наиболее ярко значение московской великокняжеской власти как единственно реальной силы, способной возглавить объединение разрозненных русских земель и дать организованный отпор Орде, проявилось в 70—80-х гг. XIV в.

С 1359 по 1389 г. московский великокняжеский стол занимал внук Ивана Калиты Дмитрий Иванович, при котором происходит политическое и экономическое усиление Москвы. Внутри Орды в это время обострились междоусобные распри, что вело к ее ослаблению и благоприятствовало борьбе Руси с монголо-татарским гнетом. Москва фактически перестала платить Орде дань.

Для восстановления пошатнувшегося господства Орды монголо-татары предпринимают решительные меры. Темник (военачальник) Мамай, захвативший в ходе междоусобиц власть в Орде, посылает в 1378 г. на Москву большое войско. В сражении на реке Воже силы великого князя московского разгромили врага. Это было первое серьезное поражение монголо-татар со времени установления ига. Через два года, в 1380 г., произошла грандиозная Куликовская битва. Под предводительством Мамая его полчища и отряды наемников двинулись на Московское княжество. Как и в сражении на Воже, русские вышли навстречу Мамаю. В союзе с Москвой против неприятеля выступили многие удельные княжества Северо-Восточной Руси. Сражение, окончившееся победой русских, произошло на Дону (отсюда прозвание Дмитрия Ивановича — Донской), на Куликовом поле.

Мамаево побоище продемонстрировало ведущую роль Московского княжества и великого князя московского в Северо-Восточной Руси, выявило военное превосходство объединенных сил русских княжеств над врагом. Куликовская битва имела огромное национально-патриотическое значение: она обусловила подъем национального самосознания, вселила уверенность в то, что русские могут свергнуть ненавистное монголо-татарское иго. В 1382 г., через два года после Куликовской битвы, на Москву совершил набег хан Тохтамыш. Москва была разгромлена, и выплата дани Орде возобновилась. Но ни Тохтамышево нашествие, ни последующие набеги монголо-татар не поколебали главенствующего значения Москвы и великого князя московского в политической жизни страны. Знаменательно, что, завещая великое княжество старшему сыну Василию, Дмитрий Иванович Донской действовал уже независимо от Золотой Орды.

В конце XIV — первой половине XV в., одновременно с объединением земель вокруг Москвы, в пределах самого Московского княжества, вследствие разделения территории между князьями-наследниками, возрастало количество уделов. Князья — владельцы уделов подчинялись великому князю. Великокняжеская власть стремилась превратить их в обязанных службой привилегированных вотчинников. Это привело к вспышке феодальной войны во второй четверти XV в., продолжавшейся почти 30 лет. В этой войне столкнулись реакционные силы удельнокняжеской и боярской оппозиции с растущей силой власти великого князя московского. Помимо удельных князей, в борьбе с Москвой приняли активное участие Тверское княжество и Новгородская боярская республика. Эта феодальная война носила тяжелый, жестокий характер, осложнялась не прекращающейся борьбой с Ордой. В конечном счете восторжествовали прогрессивные для данного исторического этапа силы: удельнокняжеская и боярская оппозиция потерпела поражение, а власть великого князя московского укрепилась.

Все наиболее важные исторические события эпохи нашли отражение в литературных памятниках этого времени.








Дата добавления: 2016-08-07; просмотров: 962;


Поиск по сайту:

При помощи поиска вы сможете найти нужную вам информацию.

Поделитесь с друзьями:

Если вам перенёс пользу информационный материал, или помог в учебе – поделитесь этим сайтом с друзьями и знакомыми.
helpiks.org - Хелпикс.Орг - 2014-2024 год. Материал сайта представляется для ознакомительного и учебного использования. | Поддержка
Генерация страницы за: 0.021 сек.