Глава 21. Средневековая культура Западной Европы V—XV вв.

Культура западноевропейского средневековья охватывает более чем двенадцативековой отрезок трудного, чрезвычайно сложного пути, пройденного народами этого региона. В эту эпоху были существенно раздвинуты горизонты европейской культуры, сформировалось историко-культурное единство Европы при всей неоднородности процессов в отдельных регионах, образовались жизнеспособные нации и государства, сложились современные европейские языки, были созданы произведения, обогатившие историю мировой культуры, достигнуты значительные научные и технические успехи. Культура средневековья — культура феодальной формации — неотторжимая и закономерная часть общемирового культурного развития, обладающая в то же время своим глубоко самобытным содержанием и оригинальным обликом.

Начало формирования средневековой культуры.Раннее средневековье иногда называют «темными веками», вкладывая в это понятие некий уничижительный оттенок. Упадок и варварство, в которые стремительно погружался Запад в конце V—VII вв. в результате варварских завоеваний и непрекращавшихся войн, противопоставлялись не только достижениям римской цивилизации, но и духовной жизни Византии, не пережившей столь трагического перелома при переходе от античности к средневековью. И однако вычеркнуть это время из культурной истории Европы нельзя, ибо именно в период раннего средневековья решались кардинальные задачи, определившие ее будущее. Первая и главнейшая из них — закладывание основ европейской цивилизации, ибо в древности не было «Европы» в современном понимании как некоей культурно-исторической общности с единой судьбой в мировой истории. Она начала реально формироваться этнически, политически, экономически и в культурном отношении в раннем средневековье как плод жизнедеятельности множества народов, населявших Европу издавна и вновь пришедших: греков, римлян, кельтов, германцев, славян и др. Как ни парадоксально это звучит, но именно раннее средневековье, не давшее достижений, сопоставимых с высотами античной культуры или зрелого средневековья, положило начало собственно европейской культурной истории, которая произросла на почве взаимодействия наследия античного мира, точнее — распадавшейся цивилизации Римской империи, порожденного ею христианства, и с другой стороны — племенных, народных культур варваров. Это был процесс мучительного синтеза, рождавшегося из слияния противоречивых, порой взаимоисключающих начал, поисков не только нового содержания, но и новых форм культуры, передачи эстафеты культурного развития его новым носителям.

Еще в поздней античности христианство стало той объединяющей оболочкой, в которую смогли вместиться самые разные взгляды, представления и настроения — от тонких теологических доктрин до языческих суеверий и варварских обрядов. В сущности, христианство времени перехода от античности к средневековью являлось весьма восприимчивой (до определенных пределов) формой, отвечающей потребностям массового сознания эпохи. Это было одной из важнейших причин его постепенного усиления, поглощения им других идеологических и культурных явлений и соединения их в относительно унифицированную структуру. В этом отношении огромное значение для средневековья имела деятельность отца церкви, крупнейшего теолога, епископа Гип-понского Аврелия Августина, многоплановое творчество которого, по существу, очертило границы духовного пространства средних веков вплоть до XIII в., когда была создана теологическая система Фомы Аквинского. Августину принадлежит наиболее последовательное обоснование догмы о роли церкви, ставшей основой средневекового католицизма, христианской философии истории, развитой им в сочинении «О граде божием», в христианской психологии. До августиновской «Исповеди» греческая и латинская литературы не знали такого глубокого самоанализа и столь глубокого проникновения во внутренний мир человека. Значительную ценность для средневековой культуры имели философские и педагогические сочинения Августина.

Для понимания генезиса средневековой культуры важно учитывать, что она прежде всего формировалась в регионе, где еще недавно находился центр мощной, универсалистской римской цивилизации, которая не могла исчезнуть исторически одномоментно, в то время как продолжали еще существовать социальные отношения и институты, культура, порожденные ею, были живы люди, вскормленные ею. Даже в самое тяжелое для Западной Европы время не пресеклась римская школьная традиция. Средневековье восприняло такой важнейший ее элемент, как система семи свободных искусств, делившихся на два уровня: нижний, начальный — тривиум, включавший грамматику, диалектику, риторику, и высший — квадривиум, в который входили арифметика, геометрия, музыка и астрономия. Один из самых распространенных в средние века учебников был создан африканским неоплатоником V в. Марцианом Капеллой. Это было его сочинение «О браке Филологии и Меркурия». Важнейшим средством культурной преемственности между античностью и средневековьем был латинский язык, сохранивший свое значение как язык церкви и государственного делопроизводства, международного общения и культуры и послуживший основой сложившихся впоследствии романских языков.

Наиболее яркие явления в культуре конца V — первой половины VII в. связаны с усвоением античного наследия, которое стало питательной средой для оживления культурной жизни в остготской Италии и вестготской Испании.

Магистр оффиций (первый министр) остготского короля Теодориха Северин Боэций (ок. 480—525) входит в число наиболее почитаемых учителей средневековья. Его трактаты об арифметике и музыке, сочинения по логике и теологии, переводы логических сочинений Аристотеля стали фундаментом средневековой системы образования и философии. Боэция нередко называют «отцом схоластики». Блестящая карьера Боэция внезапно прервалась. По ложному доносу он был брошен в тюрьму и затем казнен. Перед смертью он написал небольшое сочинение в стихах и прозе «Об утешении философией», которое стало одним из самых читаемых произведений средних веков и Возрождения.

Идея соединения христианской теологии и риторической культуры определила направление деятельности квестора (секретаря) и магистра оффиций остготских королей Флавия Кассиодора (ок. 490 — ок. 585). Он вынашивал планы создания первого университета на Западе, которым, к сожалению, не суждено было сбыться. Его перу принадлежат «Варии», уникальный сборник документов, деловой и дипломатической переписки, ставший на много веков образцом латинской стилистики. На юге Италии в своем поместье Кассиодор основал обитель Виварий — культурный центр, объединивший школу, мастерскую по переписке книг (скрипторий), библиотеку. Виварий стал образцом для бенедиктинских монастырей, которые начиная со второй половины VI в. превращаются в хранителей культурной традиции на Западе вплоть до эпохи развитого средневековья. Среди них наибольшей известностью пользовался монастырь Монтекассино в Италии.

Вестготская Испания выдвинула одного из крупнейших просветителей раннего средневековья Исидора Севильского (ок. 570— 636), за которым закрепилась слава первого средневекового энциклопедиста. Его главное произведение «Этимологии» в 20 книгах — свод того, что сохранилось от античного знания.

Не следует, однако, думать, что усвоение античного наследия осуществлялось беспрепятственно и в широких масштабах. Преемственность в культуре того времени не была и не могла быть полной преемственностью достижений классической античности. Борьба шла за то, чтобы сберечь лишь незначительную уцелевшую часть культурных ценностей и знаний предшествующей эпохи. Но и это было чрезвычайно важно для становления средневековой культуры, ибо сохраненное составило важную часть ее фундамента и таило в себе возможности творческого развития, которые и были реализованы позднее.

В конце VI—начале VII в. против идеи допущения языческой мудрости в мир христианской духовной жизни резко выступил папа Григорий I (590—604), осуждавший суетное мирское знание. Его позиция на несколько веков восторжествовала в духовной жизни Западной Европы, да и впоследствии находила приверженцев среди деятелей церкви до конца средневековья. С именем папы Григория связано развитие латинской агиографической литературы, как нельзя лучше отвечавшей запросам массового сознания людей раннего средневековья. Жития святых надолго становятся излюбленным жанром в эти столетия социальных потрясений, голода, бедствий и войн. Святой становится новым героем жаждущего чуда, измученного страшной реальностью человека.

Со второй половины VII в. культурная жизнь в Западной Европе приходит в полный упадок, она едва теплится в монастырях, несколько интенсивнее — в Ирландии, откуда на континент «исходили» учителя-монахи.

Крайне скудные данные источников не позволяют воссоздать сколько-нибудь полную картину культурной жизни варварских племен, стоявших у истоков средневековой цивилизации в Европе. Однако общепризнано, что ко времени Великого переселения народов, к первым векам средневековья, относится начало складывания героического эпоса народов Западной и Северной Европы (древне-немецкого, скандинавского, англосаксонского, ирландского), который заменял им историю.

Варвары раннего средневековья принесли своеобразное видение и ощущение мира, исполненное еще первобытной мощи, питаемой родовыми связями человека и общности, к которой он принадлежал, воинственной энергии, характерного для родового чувства не-отделенности от природы, нерасчлененности мира людей и богов.

Необузданная и мрачноватая фантазия германцев и кельтов населяла леса, холмы и реки злыми карликами, чудовищами-оборотнями, драконами и феями. Боги и люди-герои ведут постоянную борьбу со злыми силами. В то же время боги — могучие чародеи, волшебники. Эти представления нашли отражение и в причудливых орнаментах варварского звериного стиля в искусстве, в котором фигуры животных утрачивали цельность и определенность, как бы «перетекая» одна в другую в произвольных комбинациях узора и превращаясь в своеобразные магические символы. Но боги варварской мифологии — это олицетворение не только природных, но уже и социальных сил. Глава германского пантеона Вотан (Один) — бог бури, вихря, но он и вождь-воитель, стоящий во главе героического небесного воинства. К нему в светлую Валгаллу устремляются души павших на поле брани германцев, чтобы быть принятыми в Вотанову дружину. При христианизации варваров их боги не умирали, они трансформировались и сливались с культами местных святых или пополняли ряды бесов.

Германцы принесли с собой и систему нравственных ценностей, сформированных еще в недрах патриархально-родового общества, где особое значение придавалось идеалам верности, воинского мужества с сакральным отношением к военному предводителю, ритуалу. Для психологического склада германцев, кельтов и других варваров были характерны открытая эмоциональность, несдерживаемая интенсивность в выражении чувств. Все это также наложило отпечаток на формирующуюся средневековую культуру.

Раннее средневековье — время роста самосознания варварских народов, вышедших на авансцену европейской истории. Именно тогда создаются первые письменные «истории», освещающие Деяния не римлян, а варваров: «Гетика» историка готов Иордана (VI в.), «История о королях готов, вандалов и свевов» Исидора Севильского (первая треть VII в.), «История франков» Григория Турского (вторая половина VI в.), «Церковная история народа англов» Беды Достопочтенного (конец VII — начало VIII в.), «История лангобардов» Павла Диакона (VIII в.).

Становление культуры раннего средневековья представляло собой сложный процесс синтеза позднеантичной, христианской и варварской традиций. В этот период выкристаллизовывается определенный тип духовной жизни западноевропейского общества, главная роль в которой начинает принадлежать христианской религии и церкви.

Каролингское возрождение.Первые ощутимые плоды этого взаимодействия были получены в период Каролингского возрождения — подъема культурной жизни, происходившего при Карле Великом и его ближайших преемниках. Для Карла Великого политическим идеалом была империя Константина Великого. В культурно-идеологическом отношении он стремился к консолидации разноплеменного государства на основе христианской религии. Об этом свидетельствует тот факт, что реформы в культурной сфере были начаты с сопоставления различных списков Библии и установления ее единого канонического текста для всего Каролингского государства. Тогда же была осуществлена реформа литургии, установлено ее единообразие, соответствие римскому образцу.

Реформаторские устремления государя совпали с глубинными процессами, происходившими в обществе, которое нуждалось в расширении круга образованных людей, способных содействовать практическому осуществлению новых политических и социальных задач. Карл Великий, хотя сам, по свидетельству его биографа Эйнхарда, так и не смог научиться писать, постоянно заботился о совершенствовании образования в государстве. Около 787 г. был издан «Капитулярий о науках», обязывавший создавать школы во всех епархиях, при каждом монастыре. В них должны были учиться не только клирики, но и дети мирян. Наряду с этим была проведена реформа письма, составлялись учебники по различным школьным дисциплинам.

Главным центром образованности стала придворная академия в Ахене. Сюда были приглашены наиболее образованные люди тогдашней Европы. Крупнейшим деятелем Каролингского возрождения стал выходец из Британии Алкуин. Он призывал не презирать «человеческие (т.е. не богословские) науки», обучать детей грамоте и философии, чтобы они могли достичь вершин мудрости. Большинство сочинений Алкуина написано в педагогических целях, их излюбленная форма — диалог учителя и ученика или двух учеников, он использовал загадки и отгадки, простые перифразы и сложные аллегории. В числе учеников Алкуина были выдающиеся деятели Каролингского возрождения, среди них — писатель-энциклопедист Рабан Мавр. При дворе Карла Великого сложилась своеобразная историческая школа, наиболее яркими представителями которой были Павел Диакон, автор «Истории лангобардов», и Эйнхард, составивший «Жизнеописание» Карла Великого.

После смерти Карла вдохновлявшееся им культурное движение быстро идет на спад, закрываются школы, постепенно угасают светские тенденции, культурная жизнь снова сосредоточивается в монастырях. В монастырских скрипториях были переписаны и сохранены для будущих поколений сочинения античных авторов, однако основным занятием ученых монахов была все-таки не античная литература, а богословие.

Совершенно особняком в культуре IX в. стоит выходец из Ирландии, один из крупнейших философов европейского средневековья Иоанн Скот Эриугена. Опираясь на неоплатоновскую философию, в частности на сочинения византийского мыслителя Псевдо-Дионисия Ареопагита, он пришел к оригинальным пантеистическим выводам. От расправы его спасло то, что радикальность его взглядов не была понята современниками, мало интересовавшимися философией. Лишь в XIII в. взгляды Эриугены были осуждены как еретические.

IX век дал весьма интересные образцы монастырской религиозной поэзии. Светская линия в литературе представлена «историческими поэмами» и «славословиями» в честь королей, дружинной поэзией. В то время были сделаны первые записи германского фольклора и его переложения на латинский язык, послужившие затем основой составленного на латинском языке германского эпоса «Вальтарий».

В конце раннего средневековья на севере Европы в Исландии и Норвегии расцветает не имеющая аналогов в мировой литературе поэзия скальдов, которые были не только поэтами и исполнителями одновременно, но еще и викингами, дружинниками. Их хвалебные, лирические или «злободневные» песни — необходимый элемент жизни двора конунга и его дружины.

Откликом на потребности массового сознания эпохи было распространение такой литературы, как жития святых и видения. Они несли на себе отпечаток народного сознания, массовой психологии, присущих им образного строя, системы представлений.

К X в. импульс, приданный культурной жизни Европы Каролингским возрождением, иссякает из-за непрекращающихся войн и междоусобиц, политического упадка государства. Наступает период «культурного безмолвия», продлившийся почти до конца X в. и сменившийся кратким периодом подъема, так называемым Оттоновым возрождением, после которого в культурной жизни Западной Европы уже не будет периодов столь глубокого упадка, как с середины VII до начала IX в. и на протяжении нескольких десятилетий в X в. XI—XIV века станут временем, когда средневековая культура обретет свои «классические» формы.

Мировоззрение. Теология и философия.Мировоззрение средних веков было по преимуществу теологическим¹. Христианство являлось идеологическим стержнем культуры и всей духовной жизни. Теология, или религиозная философия, стала высшей формой идеологии, предназначенной для элиты, образованных людей, в то время как для огромной массы неграмотных, для «простецов», идеология выступала прежде всего в виде «практической», культовой религии. Сплав теологии и других уровней религиозного сознания создавал единый идеолого-психологический комплекс, схватывающий все классы и слои феодального общества.

Средневековая философия, как и вся культура феодальной Западной Европы, еще с первых этапов своего развития обнаруживает тяготение к универсализму. Она формируется на базе латинской христианской мысли, вращающейся вокруг проблемы взаимосвязи бога, мира и человека, обсуждавшейся еще в патристике — учениях отцов церкви II—VIII вв. Специфика средневекового сознания диктовала то, что ни один даже самый радикальный мыслитель объективно не отрицал и не мог отрицать примата духа над материей, бога над миром. Однако трактовка проблемы соотношения веры и разума была отнюдь не однозначной. В XI в. аскет и богослов Петр Дамиани категорически заявлял, что разум ничтожен перед верой, философия может быть только «служанкой богословия». Ему противостоял Беренгарий Турский, защищавший человеческий разум и в своем рационализме доходивший до откровенных насмешек над церковью. XI век — время рождения схоластики как широкого интеллектуального движения. Название это произведено от латинского слова schola (школа) и в прямом смысле означает «школьная философия», что скорее указывает на место ее рождения, чем на содержание. Схоластика — философия, вырастающая из теологии и неразрывно с ней связанная, но не тождественная ей. Сущность ее — осмысление догматических посылок христианства с рационалистических позиций и с помощью логического инструментария. Этим обусловлено то, что центральное место в схоластике заняла борьба вокруг проблемы универсалий — общих понятий. В ее интерпретации обозначились три основных направ-

¹ См.: Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 21. С. 495.

ления: реализм, номинализм и концептуализм. Реалисты утверждали, что универсалии существуют извечно, пребывая в божественном разуме. Соединяясь с материей, они реализуются в конкретных вещах. Номиналисты же полагали, что общие понятия извлекаются разумом из постижения единичных, конкретных вещей. Промежуточную позицию занимали концептуалисты, рассматривавшие общие понятия как нечто, существующее в вещах. Этот, казалось бы, отвлеченный философский спор имел весьма конкретные выходы в богословие, и не случайно церковь осуждала номинализм, приводивший иногда к ереси, и поддерживала умеренный реализм.

В XII в. из противоборства различных направлений в схоластике выросло открытое сопротивление авторитету церкви. Его выразителем был Петр Абеляр (1079—1142), которого современники называли «самым блестящим умом своего века». Ученик номиналиста Росцелина Компьенского, Абеляр еще в юности разгромил в диспуте популярного тогда философа-реалиста Гильома из Шампо, не оставив камня на камне от его аргументов. Вокруг Абеляра стали собираться самые любознательные и самые дерзкие студенты, он стяжал славу блестящего педагога и непобедимого в философских диспутах оратора. Абеляр рационализировал отношение веры и разума, поставив обязательным предварительным условием веры понимание. В своем сочинении «Да и нет» Абеляр развил методы диалектики, чем значительно продвинул схоластику вперед. Абеляр был сторонником концептуализма. Однако хотя в философском смысле он не всегда приходил к самым радикальным выводам, его часто обуревало желание довести до логического конца истолкование христианских догматов и при этом он естественно приходил к ереси.

Противником Абеляра был Бернар Клервоский, стяжавший себе еще при жизни славу святого, один из наиболее ярких представителей средневековой мистики. В XII в. мистицизм получил широкое распространение, сделался мощным течением в рамках схоластики. Он отражал экзальтированное тяготение к богу-искупителю, пределом мистической медитации было слияние человека с творцом. Философствующая мистика Бернара Клер-воского и других философских школ нашла отклик и в светской литературе, в различных ересях мистического толка. Однако сущность столкновения между Абеляром и Бернаром Клервоским не столько в несходстве их философских позиций, сколько в том, что Абеляр воплощал в себе оппозицию авторитету церкви, а Бернар выступал как ее защитник и крупнейший деятель, как апологет церковной организации и дисциплины. В результате взгляды Абеляра были осуждены на церковных соборах, а сам он закончил жизнь в монастыре.

Для XII в. характерно нарастание интереса к греко-римскому наследию. В философии это выражается в более углубленном изучении древних мыслителей. На латинский язык начинают переводиться их сочинения, прежде всего произведения Аристотеля, а также трактаты античных ученых Евклида, Птолемея, Гиппократа, Галена и других, сохранившиеся в греческих и арабских рукописях.

Для судьбы аристотелевой философии в Западной Европе существенное значение имело то, что она была как бы заново усвоена не в ее первоначальном виде, а через византийских и особенно арабских комментаторов, прежде всего Аверроэса (Ибн-Рушда), давшего ей своеобразно «материалистическую» интерпретацию. Конечно, говорить о подлинном материализме в средние века неверно. Все попытки «материалистической» интерпретации, даже самые радикальные, отрицавшие бессмертие человеческой души или утверждавшие вечность мира, все же осуществлялись в рамках теизма, т. е. признания абсолютного бытия, бога. От этого они, однако, не утрачивали своего революционизирующего значения.

Учение Аристотеля быстро завоевало огромный авторитет в научных центрах Италии, Франции, Англии, Испании. Однако в начале XIII в. оно встретило резкое сопротивление в Париже со стороны опиравшихся на августиновскую традицию теологов. Последовал ряд официальных запретов аристотелизма, были осуждены взгляды сторонников радикального толкования Аристотеля Амори Венского и Давида Динанского. Однако аристо-телизм в Европе настолько стремительно набирал силу, что к середине XIII в. церковь оказалась бессильной перед этим натиском и встала перед необходимостью ассимилировать аристотелевское учение. К выполнению этой задачи были привлечены доминиканцы. Ее начал Альберт Великий, а синтез аристотелизма и католической теологии попытался осуществить его ученик Форма Аквинский (1225/26—1274), чья деятельность стала вершиной и итогом теолого-рационалистических поисков зрелой схоластики. Учение Фомы сначала было встречено церковью довольно настороженно, а некоторые его положения были даже осуждены. Но уже с конца XIII в. томизм становится официальной доктриной католической церкви.

Идейными противниками Фомы Аквинского были аверроисты, последователи арабского мыслителя Аверроэса, которые преподавали в Парижском университете на факультете искусств. Они требовали освобождения философии от вмешательства теологии и догмы По существу, они настаивали на отделении разума от веры. На этой основе сложилась концепция латинского авер-роизма, включавшая в себя представления о вечности мира, отрицание божьего промысла и развивавшая учение о единстве интеллекта.

В XIV в. ортодоксальная схоластика, утверждавшая возможность примирения разума и веры на основании подчинения первого откровению, была подвергнута критике со стороны радикально настроенных английских философов Дунса Скота и Уильяма Оккама, отстаивавших позиции номинализма. Дунс Скот, а затем Оккам и его ученики требовали решительного разграничения сфер веры и разума, теологии и философии. Теологии отказывалось в праве вмешиваться в область философии и опытного знания. Оккам говорил о вечности движения и времени, о бесконечности Вселенной, развивал учение об опыте как фундаменте и источнике познания. Оккамизм был осужден церковью, книги Оккама были сожжены. Однако идеи оккамизма продолжали развиваться, они отчасти были подхвачены философами Возрождения.

Крупнейшим мыслителем, повлиявшим на становление натурфилософии Возрождения, был Николай Кузанский (1401 — 1464), выходец из Германии, проведший конец жизни в Риме в качестве генерального викария при папском дворе. Он попытался выработать универсальное осмысление начал мира и устройства Вселенной, основанных не на ортодоксальном христианстве, а на диалектико-пантеистической его интерпретации. Николай Кузанский настаивал на обособлении предмета рационального познания (изучение природы) от богословия, чем был нанесен ощутимый удар по ортодоксальной схоластике, погрязшей в формально-логических рассуждениях, все больше утрачивавших позитивный смысл, вырождавшейся в игру слов и терминов.

Образование. Школы и университеты.Средневековье унаследовало от античности основу, на которой строилось образование. Это были семь свободных искусств. Грамматика считалась «матерью всех наук», диалектика давала формально-логические знания, основы философии и логики, риторика учила правильно и выразительно говорить. «Математические дисциплины» — арифметика, музыка, геометрия и астрономия мыслились как науки о числовых соотношениях, лежавших в основе мировой гармонии.

С XI в. начинается устойчивый подъем средневековых школ, система образования совершенствуется. Школы подразделялись на монастырские, кафедральные (при городских соборах), приходские. С ростом городов, появлением все время увеличивавшегося слоя горожан и расцветом цехов набирают силу светские, городские частные, а также гильдейские и муниципальные школы, не подвластные прямому диктату церкви. Учащимися нецерковных школ были бродячие школяры — ваганты или голиарды, происходившие из городской, крестьянской, рыцарской среды, низшего клира.

Обучение в школах велось на латинском языке, только в XIV в. появились школы с преподаванием на национальных языках. Средневековье не знало устойчивого деления школы на начальную, среднюю и высшую, учета специфики детского и юношеского восприятия и психологии. Религиозное по содержанию, по форме образование носило словесно-риторический характер. Начатки математики и естественных наук излагались отрывочно, описательно, часто в фантастической интерпретации. Центрами обучения навыками ремесла в XII в. становятся цехи.

В XII—XIII вв. Западная Европа переживала экономический и культурный подъем. Развитие городов как центров ремесла и торговли, расширение кругозора европейцев, знакомство с культурой Востока, прежде всего византийской и арабской, послужили стимулами совершенствования средневекового образования. Кафедральные школы в крупнейших городских центрах Европы превращались во всеобщие школы, а затем в университеты, получившие название от латинского слова universitas — совокупность, общность. В XIII в. такие высшие школы сложились в Болонье, Монпелье, Палермо, Париже, Оксфорде, Салерно и других городах. К XV в. в Европе насчитывалось около 60 университетов.

Университет обладал юридической, административной, финансовой автономией, которые даровались ему специальными документами государя или папы. Внешняя независимость университета сочеталась со строгой регламентацией и дисциплиной внутренней жизни. Университет подразделялся на факультеты. Младшим факультетом, обязательным для всех студентов, был артистический (от латинского слова artes — искусства), на котором в полном объеме изучались семь свободных искусств, затем шли юридический, медицинский, богословский (последний существовал не во всех университетах). Крупнейшим университетом был Парижский. Студенты Западной Европы устремлялись также для получения образования в Испанию. Школы и университеты Кордовы, Севильи, Саламанки, Малаги и Валенсии давали более обширные и глубокие знания по философии, математике, медицине, химии, астрономии.

В XIV—XV вв. география университетов значительно расширяется. Получают развитие коллегии (отсюда — колледжи). Первоначально так назывались общежития студентов, но постепенно коллегии превращаются в центры занятий, лекций, диспутов. Основанная в 1257 г. духовником французского короля Робером де Сорбон коллегия, названная Сорбонной, постепенно разрослась и так укрепила свой авторитет, что по ее имени стал называться весь Парижский университет.

Университеты ускорили процесс складывания в Западной Европе светской интеллигенции. Они были настоящими питомниками знаний, играли важнейшую роль в культурном развитии общества. Однако к концу XV в. происходит некоторая аристо-кратизация университетов, все большее число студентов, преподавателей (магистров) и профессоров университетов составляют выходцы из привилегированных слоев общества. На некоторое время консервативные силы берут в университетах верх, особенно там, где эти учебные заведения все еще не освободились от папского влияния.

С развитием школ и университетов расширяется спрос на книгу. В раннем средневековье книга была предметом роскоши. Книги писались на пергамене — специально выделанной телячьей коже. Листы пергамена сшивались с помощью тонких крепких веревок и помещались в переплет из досок, обтянутых кожей, порой украшенный драгоценными камнями и металлами. Написанный переписчиками текст украшался рисованными заглавными буквами — инициалами, заставками, а позже — великолепными миниатюрами. С XII в. книга становится более дешевой, открываются городские мастерские по переписке книг, в которых работают не монахи, а ремесленники. С XIV в. в производстве книг начинает широко применяться бумага. Процесс производства книги упрощается и унифицируется, что было особенно важно для подготовки книгопечатания, появление которого в 40-х годах XV в. (его изобретателем был немецкий мастер Иоганн Гутенберг) сделало книгу в Европе поистине массовой и повлекло за собой существенные перемены в культурной жизни.

До XII в. книги были преимущественно сосредоточены в церковных библиотеках. В XII—XV вв. появляются многочисленные библиотеки при университетах, королевских дворах, у крупных феодалов, клириков и состоятельных горожан.

Зарождение опытного знания. К XIII в. обычно относят зарождение интереса к опытному знанию в Западной Европе. До той поры здесь преобладало отвлеченное, основанное на чистом умозрении знание, часто бывшее весьма фантастическим по содержанию. Между практическим знанием и философией лежала пропасть, казавшаяся непреодолимой. Естественнонаучные методы познания не разрабатывались. Преобладали грамматические, риторические и логические подходы. Не случайно средневековый энциклопедист Винсент из Бовэ писал: «Наука о природе имеет своим предметом невидимые причины видимых вещей». Связь с материальным миром осуществлялась через посредство искусственных и громоздких, нередко фантастических абстракций. Своеобразный пример этого давала алхимия. Средневековому человеку мир казался познаваемым, но он познавал лишь то, что хотел знать, и так, как этот мир ему представлялся, т. е. исполненным необычных вещей, населенным диковинными существами, вроде людей с песьими головами. Грань между реальным и высшим, сверхчувственным миром зачастую стиралась.

Однако жизнь требовала не иллюзорных, а практических знаний. В XII в. определенный прогресс наметился в области механики и математики. Это вызвало опасения ортодоксальных богословов, которые прозвали практические науки «прелюбодейными». В Оксфордском университете переводились и комментировались естественнонаучные трактаты ученых древности и арабов. Роберт Гроссетест сделал попытку применить математический подход к изучению природы.

В XIII в. оксфордский профессор Роджер Бэкон, начав со схоластических штудий, в конечном счете приходит к исследованию природы, к отрицанию авторитета, решительно отдавая предпочтение опыту перед чисто умозрительной аргументацией. Бэкон достиг значительных результатов в оптике, физике, химии. За ним укрепилась репутация мага и волшебника. О нем рассказывали, что он создал говорящую медную голову или металличе-

ского человека, выдвинул идею воздвижения моста путем сгущения воздуха. Ему принадлежали утверждения о том, что можно сделать самодвижущиеся суда и колесницы, аппараты, летающие по воздуху или беспрепятственно передвигающиеся по дну моря или реки. Жизнь Бэкона была полна превратностей и лишений, он не раз осуждался церковью и подолгу сидел в заточении. Продолжателями его дела стали Уильям Оккам и его ученики Николай Отрекур, Буридан и Николай Орезмский (Орем), которые немало сделали для дальнейшего развития физики, механики, астрономии. Так, Орем, например, приблизился к открытию закона падения тел, развил учение о суточном вращении земли, обосновал идею применения координат. Николай Отрекур был близок к атомизму.

«Познавательным энтузиазмом» были охвачены различные слои общества. В Сицилийском королевстве, где процветали различные науки и искусства, широко развернулась деятельность переводчиков, обратившихся к философским и естественнонаучным сочинениям греческих и арабских авторов. Под покровительством сицилийских государей расцвела медицинская школа в Салерно, из которой вышел знаменитый «Салернский кодекс» Арнольда да Вилланова. В нем даются разнообразные наставления по поддержанию здоровья, описания лечебных свойств различных растений, ядов и противоядий и т. п.

Алхимиками, занятыми поисками «философского камня», способного превратить недрагоценные металлы в золото, побочно был сделан целый ряд важных открытий — изучены свойства разнообразных веществ, многочисленные способы воздействия на них, осуществлено получение различных сплавов и химических соединений, кислот, щелочей, минеральных красок, создана и усовершенствована аппаратура и установки для опытов: перегонный куб, химические печи, аппараты для фильтрации и дистилляции и т. п.

Значительно обогатились географические знания европейцев. Еще в XIII в. братья Вивальди из Генуи попытались обогнуть Западноафриканское побережье. Венецианец Марко Поло совершил многолетнее путешествие в Китай и Центральную Азию, описав его в своей «Книге», которая разошлась в Европе во множестве списков на различных языках. В XIV—XV вв. появляются довольно многочисленные описания различных земель, сделанные путешественниками, совершенствуются карты, составляются географические атласы. Все это имело немаловажное значение для подготовки Великих географических открытий.

Место истории в средневековом миросозерцании.В духовной жизни средневековья важную роль играли исторические представления. В ту эпоху история не рассматривалась как наука или как занимательное чтение; она была существенной частью миросозерцания.

Различного рода «истории», хроники, летописи, биографии королей, описания их деяний и прочие исторические сочинения были излюбленными жанрами средневековой словесности. Это обусловливалось в значительной мере тем, что христианство придавало истории большое значение. Христианская религия изначально претендовала на то, что ее основа — Ветхий и Новый завет — принципиально исторична. Существование человека разворачивается во времени, имеет свое начало — творение мира и человека — и конец — второе пришествие Христа, когда должен будет свершиться Страшный суд и свершится цель истории, представленной как путь спасения человечества богом.

В феодальном обществе историк, летописец, хронист мыслился как «человек, связующий времена». История была средством самопознания общества и гарантом его мировоззренчески-социальной стабильности, ибо утверждала его универсальность и закономерность в смене поколений, во всемирно-историческом процессе. Это особенно ярко прослеживается в таких «классических» сочинениях исторического жанра, как хроники Оттона Фрейзингенского, Гвиберта Ножанского и др.

Подобный универсальный «историзм» сочетался с удивительным на первый взгляд отсутствием у людей средневековья чувства конкретной исторической дистанции. Прошлое они представляли в облике и костюмах своей эпохи, усматривая в нем не то, что отличало людей и события давних времен от них самих, а то, что казалось им общим, универсальным. Прошлое не усваивалось, а присваивалось, как бы становясь частью их собственной исторической реальности. Александр Македонский представал средневековым рыцарем, а библейские цари правили на манер феодальных государей.

Героический эпос.Хранителем истории, коллективной памятью, своеобразным жизненным и поведенческим эталоном, средством идеологического и эстетического самоутверждения был героический эпос, который концентрировал в себе важнейшие стороны духовной жизни, идеалы и эстетические ценности, поэтику средневековых народов. Корни героического эпоса Западной Европы уходят в глубь варварской эпохи. Об этом прежде всего свидетельствует сюжетная канва многих эпических произведений, в основу ее положены события времени Великого переселения народов.

Вопросы о происхождении героического эпоса, его датировке, соотношении коллективного и авторского творчества в его создании до сих пор являются дискуссионными в науке. Первые записи эпических произведений в Западной Европе относятся к VIII—IX вв. Ранний этап эпической поэзии связан с развитием раннефеодальной военной поэзии — кельтской, англосаксонской, германской, древнескандинавской, — которая сохранилась в уникальных разрозненных фрагментах.

Эпос развитого средневековья — народно-патриотический по своему характеру, вместе с тем он отразил не только общечеловеческие ценности, но и рыцарско-феодальные. В нем происходит идеализация древних героев в духе рыцарско-христианской идеологии, возникает мотив борьбы «за правую веру», как бы подкрепляющий идеал защиты отечества, появляются черты куртуазности.

Эпические произведения, как правило, структурно-целостны и универсальны. Каждое из них является воплощением определенной картины мира, охватывает множество сторон жизни героев. Отсюда смещение исторического, реального и фантастического. Эпос, вероятно, в той или иной форме был знаком каждому члену средневекового общества, являлся общенародным достоянием.

В западноевропейском эпосе можно выделить два слоя: исторический (героические сказания, имеющие реальную историческую основу) и фантастический, более близкий к фольклору, народной сказке.

Запись англосаксонского эпоса «Сказание о Беовульфе» относится примерно к 1000 г. Он повествует о молодом воине из народа гаутов, совершающем героические подвиги, побеждающем чудовищ и погибающем в схватке с драконом. Фантастические приключения разворачиваются на реальном историческом фоне, отражающем процесс феодализации у народов Северной Европы.

К числу знаменитых памятников мировой литературы относятся исландские саги. «Старшая Эдда» включает девятнадцать древнеисландских эпических песен, сохраняющих черты древнейших этапов развития словесного искусства. «Младшая Эдда», принадлежащая поэту-скальду XIII в. Снорри Стурлусону, — это своего рода руководство в поэтическом искусстве скальдов с ярким изложением исландских языческих мифологических преданий, уходящих корнями в древнейшую общегерманскую мифологию.

В основе французского эпического произведения «Песнь о Роланде» и испанского «Песнь о моем Сиде» лежат реальные исторические события: в первом — бой франкского отряда с врагами в Ронсевальском ущелье в 778 г., во втором — один из эпизодов Реконкисты. В этих произведениях очень сильны патриотические мотивы, что позволяет провести определенные параллели между ними и русским эпическим произведением «Слово о полку Игореве». Патриотический долг идеализированных героев оказывается превыше всего. Реальная военно-политическая ситуация приобретает в эпических сказаниях масштабы вселенского события, и через такую гиперболизацию происходит утверждение идеалов, которые перерастают рамки своей эпохи, становятся человеческими ценностями «на все времена».

Героический эпос Германии «Песнь о Нибелунгах» значительно более мифологизирован. В нем мы тоже встречаемся с героями, имеющими исторические прототипы, — Этцелем (Атиллой), Дитрихом Бернским (Теодорихом), бургундским королем Гунтером, королевой Брунгильдой и др. Рассказ о них переплетается с сюжетами, героем которых является Зигфрид (Сигурд); его приключения напоминают древние богатырские сказки. Он побеждает страшного дракона Фафнира, стерегущего сокровища Нибелунгов, совершает другие подвиги, однако в конце концов гибнет.

Связанный с определенным типом исторического осмысления мира героический эпос средневековья был средством ритуально-символического отражения и переживания действительности, что характерно как для Запада, так и для Востока. В этом проявилась определенная типологическая близость средневековых культур разных регионов мира.

Рыцарская культура.Яркой и столь часто романтизировавшейся впоследствии страницей культурной жизни средневековья была рыцарская культура. Ее создателем и носителем являлось рыцарство — военно-аристократическое сословие, зародившееся еще в раннем средневековье и достигшее расцвета в XI—XIV вв. Своими корнями идеология рыцарства уходит, с одной стороны, в глубины самосознания варварских народов, а с другой — в развитую христианством концепцию служения, вначале толковавшегося как чисто религиозное, но в средние века приобретшего намного более широкое значение и распространившегося на область чисто светских отношений, вплоть до служения даме сердца.

Верность сеньору составляла ядро рыцарского эпоса. Предательство и вероломство считались для рыцаря тягчайшим грехом, влекли за собой исключение из корпорации. Война была профессией рыцаря, но постепенно рыцарство начало себя считать вообще поборником справедливости. На деле это оставалось недосягаемым идеалом, ибо справедливость понималась рыцарством весьма своеобразно и распространялась лишь на весьма узкий круг людей, нося четко выраженный сословно-корпоративный характер. Достаточно вспомнить откровенное высказывание трубадура Бертрана де Борна: «Любо видеть мне народ голодающим, раздетым, страждущим, не обогретым».

Рыцарский кодекс требовал от того, кто должен был ему следовать, множества достоинств, ибо рыцарь, по выражению Раймонда Луллия, автора известного наставления, — это тот, кто «благородно поступает и ведет благородный образ жизни».

В жизни рыцаря многое было сознательно выставлено напоказ. Храбрость, щедрость, благородство, о которых мало кто знал, не имели цены. Рыцарь постоянно стремился к первенству, к славе. О его подвигах и любви должен был знать весь христианский мир. Отсюда внешний блеск рыцарской культуры, ее особое внимание к ритуалу, атрибутике, символике цвета, предметов, к этикету. Рыцарские турниры, имитировавшие настоящие сражения, приобрели особую пышность в XIII—XIV вв., когда на них собирался цвет рыцарства из разных уголков Европы.

Рыцарская литература была не только средством выражения самосознания рыцарства, его идеалов, но и активно их формировала. Обратная связь была настолько сильной, что средневековые хронисты, описывая сражения или подвиги реальных людей, делали это в соответствии с образцами из рыцарских романов, которые, возникнув в середине XII в., за несколько десятилетий стали центральным явлением светской культуры. Они создавались на народных языках, действие развивалось как череда приключений-авантюр героев. Одним из главных источников западноевропейского рыцарского (куртуазного) романа был кельтский эпос о короле Артуре и рыцарях Круглого стола. Из него родилась прекраснейшая повесть о любви и смерти — история Тристана и Изольды, навеки оставшаяся в сокровищнице человеческой культуры. Герои этого бретонского цикла Ланселот и Персеваль, Пальмерин и Амидис и другие, по мысли создателей романов, среди которых самым известным был французский поэт XII в. Кретьен де Труа, воплощали высшие человеческие ценности, принадлежавшие не потустороннему, а земному бытию. Это особенно ярко выразилось в новом понимании любви, бывшей центром и движущей силой любого рыцарского романа. В рыцарской культуре возникает культ дамы, составлявший необходимый элемент куртуазности. С конца XI в. в Провансе расцветает поэзия трубадуров — поэтов-рыцарей. В XII в. из Прованса увлечение ею распространяется в другие страны. На севере Франции появляются труверы, в Германии — миннезингеры, куртуазная поэзия развивается и в Италии, и на Пиренейском полуострове.

Любовное служение стало своего рода «религией» высшего круга. Не случайным представляется и то, что в это же время в средневековом христианстве на первый план выдвигается культ девы Марии. Мадонна царит в небесах и в сердцах верующих, подобно тому как дама царит в сердце влюбенного в нее рыцаря.

При всей своей привлекательности идеал куртуазности далеко не всегда воплощался в жизни. С упадком рыцарства в XV в. он становится лишь элементом модной игры.

Городская культура.С XI в. центрами культурной жизни в Западной Европе становятся города. Антицерковная вольнолюбивая направленность городской культуры, ее связи с народным творчеством наиболее ярко проявились в развитии городской литературы, которая с самого своего возникновения создавалась на народных наречиях в противоположность господствовавшей церковной латиноязычной литературе. Излюбленными ее жанрами становятся стихотворные новеллы, басни, шутки (фаблио во Франции, шванки в Германии). Они отличались сатирическим духом, грубоватым юмором, яркой образностью. В них высмеивались алчность духовенства, бесплодие схоластической премудрости, кичливость и невежество феодалов и многие другие реалии средневековой жизни, противоречившие трезвому, практическому взгляду на мир, формировавшемуся у горожан.

Фаблио, шванки выдвигали новый тип героя — неунывающего, плутоватого, смышленого, всегда находящего выход из любой трудной ситуации благодаря природному уму и способностям. Так, в широко известном сборнике шванков «Поп Амис», оставившем глубокий след в немецкой литературе, герой чувствует себя в мире городской жизни, в самых невероятных обстоятельствах уверенно и легко. Он всеми своими проделками, находчивостью утверждает, что жизнь принадлежит горожанам ничуть не меньше, чем другим сословиям, и что место горожан в мире прочно и надежно. Городская литература бичевала пороки и нравы, откликалась на злобу дня, была в высшей степени «современной». Мудрость народа облекалась в ней в форму метких пословиц и поговорок. Церковь преследовала поэтов из городских низов, в творчестве которых она усматривала прямую угрозу. Например, сочинения парижанина Рютбефа в конце XIII в. были осуждены папой на сожжение.

Наряду с новеллами, фаблио и шванками складывался городской сатирический эпос. Его основой были сказки, зародившиеся еще в раннем средневековье. Одним из самых любимых у горожан был «Роман о Лисе», сформировавшийся во Франции, но переведенный на немецкий, английский, итальянский и другие языки. Находчивый и дерзкий Лис Ренар, в образе которого выведен зажиточный, умный и предприимчивый горожанин, неизменно побеждает тупого и кровожадного Волка Изенгрина, сильного и глупого Медведя Брена — в них легко угадывались рыцарь и крупный феодал. Он также обводил вокруг пальца Льва Нобля (короля) и постоянно насмехался над глупостью Осла Бодуэна (священника). Но подчас Ренар строил козни против кур, зайцев, улиток, начинал преследовать слабых и униженных. И тогда простой народ разрушал его умыслы. На сюжеты «Романа о Лисе» создавались даже скульптурные изображения в соборах в Отене, Бурже и др.

К XIII в. относится зарождение городского театрального искусства. Литургические действа, церковные мистерии были известны значительно раньше. Характерно, что под влиянием новых веяний, связанных с развитием городов, они становятся более яркими, карнавальными. В них проникают светские элементы. Городские «игры», т. е. театральные действа, с самого начала носят светский характер, их сюжеты заимствованы из жизни, а выразительные средства — из фольклора, творчества бродячих актеров — жонглеров, бывших одновременно танцорами, певцами, музыкантами, акробатами, фокусниками. Одной из наиболее любимых городских «игр» в XIII в. была «Игра о Робене и Марион», бесхитростная история юных пастушка и пастушки, чья любовь побеждала козни коварного и грубого рыцаря. Театрализованные «игры» разыгрывались прямо на городских площадях, в них принимали участие присутствующие горожане. Эти «игры» были выражением народной культуры средневековья.

Носителями духа протеста и свободомыслия были бродячие школяры и студенты — ваганты. В среде вагантов сильны были оппозиционные настроения против церкви и существующих порядков, характерные и для городских низов в целом. Ваганты создали своеобразную поэзию на латинском языке. Остроумные, бичующие пороки общества и прославляющие радость жизни стихи и песни вагантов знала и распевала вся Европа от Толедо до Праги, от Палермо до Лондона. В этих песнях особенно доставалось церкви и ее служителям.

«Последним вагантом» иногда называют французского поэта XV в. Франсуа Вийона, хотя он писал не на латинском, а на своем родном языке. Как и ваганты прежних времен, он был бродягой, бедняком, обреченным на вечные скитания, преследования со стороны церкви и правосудия. Поэзия Вийона отмечена терпким вкусом жизни и лиризмом, насыщена трагическими противоречиями и драматизмом. Она глубоко человечна. Стихи Вийона вобрали в себя страдания обездоленных простых людей и их оптимизм, бунтарские настроения того времени.

Однако городская культура не была однозначной. Начиная с XIII в. в ней все сильнее начинают звучать дидактические (назидательные, поучающие) и аллегорические мотивы. Это проявляется и в судьбе театральных жанров, в которых с XIV в. все большее значение приобретает язык намеков, символов и иносказаний. Происходит некоторое «окостенение» образного строя театральных представлений, в которых усиливаются религиозные мотивы.

Аллегоризм делается непреложным условием и для «высокой» литературы. Это особенно ярко видно на одном из интереснейших сочинений того времени «Роман о Розе», писавшемся последовательно двумя авторами, Гильомом де Лорисом и Жаном де Меном. Герой этой философско-аллегорической поэмы — юный поэт устремлен к идеалу, воплощенному в символическом образе Розы. «Роман о Розе» пронизан идеями свободомыслия, воспевает Природу и Разум, в нем критикуется сословная структура феодального общества.

Новые веяния. Данте Алигьери.Венчает средневековье и в то же время высится у истоков Возрождения сложнейшая фигура итальянского поэта и мыслителя, флорентийца Данте Алигьери (1265—1321). Изгнанный из родного города политическими противниками, осужденный на скитания до конца жизни, Данте был горячим поборником объединения и социального обновления Италии. Его поэтико-мировоззренческий синтез — «Божественная комедия» — итог лучших духовных устремлений зрелого средневековья, но в то же время он несет в себе прозрение наступающей культурно-исторической эпохи, ее чаяний, творческих возможностей и неразрешимых противоречий.

Наивысшие достижения философской мысли, политические доктрины и естественно научные знания, глубочайшее постижение человеческой души и социальных отношений, переплавленные в горниле поэтического вдохновения, создают в «Божественной комедии» Данте грандиозную картину мироздания, природы, бытия общества и человека. Мистические образы и мотивы «святой бедности» также не оставили Данте равнодушным. Целая галерея выдающихся деятелей средневековья, властителей дум той эпохи проходит перед читателями «Божественной комедии». Ее автор проводит читателя через огонь и ледяной ужас ада, через горнило чистилища к высотам рая, чтобы здесь обрести высшую мудрость, утвердить идеалы добра, светлого упования и высоты человеческого духа.

Зов наступающей эпохи ощущается и в творчестве других писателей и поэтов XIV в. Выдающийся государственный деятель Испании, воин и писатель инфант Хуан Мануэль оставил большое литературное наследие, но особое место в нем по своим пред-гуманистическим настроениям занимает сборник поучительных рассказов «Граф Луканор», в котором угадываются некоторые мотивы, характерные для младшего современника Хуана Мануэля — итальянского гуманиста Боккаччо, автора знаменитого «Декамерона».

Сочинение испанского автора типологически близко к «Кентер-берийским рассказам» великого английского поэта Джеффи Чо-сера (1340—1400), во многом воспринявшего гуманистический импульс, исходивший из Италии, но в то же время бывшего крупнейшим писателем английского средневековья. Для его творчества характерны демократические и реалистические тенденции. Разнообразие и богатство образов, тонкость наблюдений и характеристик, сочетание драматизма и юмора, отточенная литературная форма делают сочинения Чосера подлинно литературными шедеврами.

О том, что устремления народа к равенству, его бунтарский дух нашли отражение в городской литературе, свидетельствует тот факт, что в ней значительную внушительность приобретает фигура крестьянина. Это в значительной степени обнаруживается в немецкой повести «Крестьянин Гельмбрехт», написанной Верне-ром Садовником в конце XIII в. Но с наибольшей силой искания народа отразились в творчестве английского поэта XIV в. Уильяма Ленгленда, особенно в его сочинении «Видение Уильяма о Петре-Пахаре», проникнутом сочувствием к крестьянам, в которых автор видит основу общества, а в их труде — залог совершенствования всех людей. Таким образом, городская культура отбрасывает ограничивавшие ее рамки и смыкается с народной культурой в целом.

Народная культура.Творчество трудящихся масс является фундаментом культуры каждой исторической эпохи. Прежде всего, народ — создатель языка, без которого невозможно развитие культуры. Народная психология, образность, стереотипы поведения и восприятия — питательная среда культуры. Но почти все письменные источники средневековья, дошедшие до нас, созданы в рамках «официальной», или «высокой», культуры. Народная культура была бесписьменной, устной. Увидеть ее можно только собирая данные из источников, которые дают их в своеобразном преломлении, под определенным углом зрения. «Низовой» пласт явственно просматривается в «высокой» культуре средневековья, в его литературе и искусстве, подспудно ощущается во всей системе интеллектуальной жизни, в его народной первооснове. Этот низовой пласт не был только «карнавально-смеховым», он предполагал наличие определенной «картины мира», отражавшей особым образом все стороны человеческого и общественного бытия, мироустройства.

Картина мира.Каждая историческая эпоха имеет свое мироощущение, свои представления о природе, времени и пространстве, порядке всего существующего, об отношениях людей друг к другу. Эти представления не остаются неизменными на протяжении всей эпохи, они имеют свои отличия у разных классов и социальных групп, но в то же время являются типичными, показательными именно для этого отрезка исторического времени. Недостаточно констатировать, что средневековый человек исходил из «картины мира», выработанной христианством. Христианство лежало в основе мироощущения, массовых представлений средневековья, но не поглощало их целиком.

Сознание той эпохи в его элитарных и низовых формах равно исходило из констатации дуализма мира. Земное существование рассматривалось как отражение бытия высшего, «небесного мира», с одной стороны, вобравшее в себя гармонию и красоту своего архетипа, а с другой — представляя его явно «ухудшенный» в своей материальности вариант. Взаимоотношения двух миров — земного и небесного — проблема, занимавшая средневековое сознание на всех его уровнях. К этому дуализму восходили универсализм, символизм и аллегоризм, бывшие неотъемлемыми чертами сердневекового миросозерцания и культуры.

Средневековое сознание стремится более к синтезу, чем к анализу. Его идеал — целостность, а не множественное разнообразие. И хотя земной мир представляется ему состоящим из «своего», знакомого близлежащего пространства и «чужого», далекого и враждебного, все же обе эти части слиты в неразрывное целое, не могут существовать одна без другой.

Крестьянин часто рассматривал землю как свое продолжение. Не случайно в средневековых документах она описывается через человека — числом шагов или временем его труда, вложенного в ее обработку. Средневековым человеком мир не столько осваивался, сколько присваивался, делался своим в тяжкой борьбе с природой.

Средневековые литература и искусство не знают интереса к точному, конкретному, детализированному изображению пространства. Фантазия преобладала над наблюдением, и в этом нет противоречия. Ибо в единстве мира высшего и мира земного, при котором подлинно реальным, истинным представляется лишь первый, конкретикой можно пренебречь, она лишь затрудняет восприятие целостности, замкнутой системы со священными центрами и мирской периферией.

Гигантский мир, сотворенный богом — космос — включал в себя «малый космос» (микрокосм) — человека, который мыслился не только как «венец творения», но и как целостный, завершенный мир, заключавший в себе то же, что и большая вселенная. В изо-

бражениях макрокосм был представлен в виде замкнутого круга бытия, движимого божественной мудростью, и содержащего внутри себя свое одушевленное воплощение — человека. В средневековом сознании природа уподоблена человеку, а человек — космосу.

Иным, чем в современную эпоху, было и представление о времени. В рутинной, медленно развивающейся цивилизации средневековья временные ориентиры были расплывчаты, необязательны. Точное измерение времени распространяется лишь в позднем средневековье. Личное, бытовое время средневекового человека двигалось как бы по замкнутому кругу: утро — день — вечер — ночь; зима — весна — лето — осень. Но более общее, более «высокое» переживание времени было иным. Христианство наполняло его сакральным содержанием, временной круг разрывался, время оказывалось линейно направленным, движущимся от сотворения мира к первому пришествию, а после него — к Страшному суду и завершению земной истории. В массовом сознании в этой связи формировались своеобразные представления о времени земной жизни, смерти, воздаянии после нее за человеческие деяния, Страшном суде. Показательно, что история человечества имела те же возрасты, что и жизнь отдельного человека: младенчество, детство, отрочество, юность, зрелость, старость.

В средние века восприятие человеческих возрастов также отличалось от привычных для современного человека. Средневековое общество демографически было более молодым. Продолжительность жизни была невелика. Человек, перешагнувший рубеж сорокалетия, считался стариком. Средневековье не знало особого внимания к детству, глубокой эмоциональности в отношении к детям, столь характерных для нашего времени. Не случайно в средневековой скульптуре отсутствует изображение младенцев, они представлялись с лицами и фигурами взрослых. А вот отношение к юности было очень ярким, эмоциональным. Она мыслилась как пора цветения, игры, дань разгулу, с нею связывались представления о жизненной магической силе. Юношеский разгул был узаконен в средневековом обществе, которое в целом в своих моральных установках тяготело к трезвости, целомудрию и устойчивости. Вступление же во «взрослую» жизнь требовало от молодежи отказа от подобных вольностей, энергия юности должна была устремиться в традиционное социальное русло и не выплескиваться из берегов.

В отношениях между людьми огромное значение придавалось их форме. Отсюда вытекало требование скрупулезного следования традиции, соблюдения ритуала. Детализированный этикет — тоже порождение средневековой культуры.

В массовых представлениях средневековья большое место занимала магия, ведовство. Однако в период расцвета спиритуальности в XI—XIII вв. магия отодвигается на второй план в глубины низового сознания, которое вдохновляется прежде всего идеей мессианства, живет упованиями на обещанное в Новом завете наступление царствия небесного. Расцвет магии, демонологии, ведовства приходится на XV—XVI века, т. е. на период заката собственно средневековой культуры.

Художественный идеал.Искусство, художественный язык средневековья многозначны и глубоки. Эта многозначность не сразу была понята потомками. Понадобился труд нескольких поколений ученых, чтобы показать высокую ценность и своеобразие средневековой культуры, столь не похожей на античную или новоевропейскую. Ее «тайный язык» оказался понятным и волнующим для наших современников.

Средневековье создало свои формы художественного выражения, соответствовавшие мироощущению той эпохи. Искусство было способом отражения высшей, «незримой» красоты, пребывающей за пределами земного бытия в надприродном мире. Искусство, подобно философии, было одним из путей постижения абсолютной идеи, божественной истины. Отсюда вытекали его символизм, аллегоричность. Сюжеты Ветхого завета, например, толковались как прообразы новозаветных событий. Фрагменты античной мифологии усваивались как аллегорические иносказания.

Поскольку в сознании средневековых людей идеальное нередко преобладало над материальным, телесное, изменчивое и бренное утрачивало свою художественно-эстетическую ценность. Чувственное приносится в жертву идее. Художественная техника не требует больше подражания природе и даже, напротив, от нее уводит к максимальному обобщению, при котором изображение прежде всего становится знаком сокрытого. Канонические правила, традиционность приемов начинают довлеть над индивидуальным творчеством. Дело не в том, что средневековый мастер не знал анатомии или законов перспективы, он принципиально не нуждался в них. Они как бы выпадали из канонов символического, стремившегося к универсализму искусства.

Средневековая культура с момента своего возникновения тяготела к энциклопедизму, целостному охвату всего сущего. В философии, науке, литературе это выражалось в создании всеохватывающих энциклопедий, так называемых сумм. Средневековые соборы тоже были своеобразными каменными энциклопедиями универсального знания, «библиями мирян». Мастера, возводившие соборы, пытались показать мир в его многообразии и завершенном гармоническом единстве. И если в целом собор высился как символ мироздания, устремленного к высшей идее, то внутри и снаружи он был обильно украшен самыми разнообразными скульптурами и изображениями, которые иногда были столь похожи на прототипы, что, по мнению современников, «казалось, будто они пойманы на воле, в лесу, на дорогах». Снаружи можно было увидеть фигуры Грамматики, Арифметики, Музыки, Философии, олицетворявшие науки, изучавшиеся в средневековых школах, не говоря уже о том, что любой собор изобиловал «каменными иллюстрациями» к Библии. Все, что волновало человека того времени, так или иначе находило здесь отражение. И для многих людей средневековья, особенно «простецов», эти «каменные книги» были одним из основных источников познания.

Целостный образ мира в ту эпоху мог быть представлен как внутренне иерархизированный. Иерархический принцип во многом определял характер средневековой архитектуры и искусства, соотнесение в них различных структурных и композиционных элементов. Но понадобилось несколько веков, чтобы средневековая Западная Европа обрела сформировавшийся художественный язык и систему образов.

В X в. складывается романский стиль, который господствует в двух последующих столетиях. Он наиболее ярко представлен во Франции, Италии и Германии. Романские соборы, каменные, со сводчатым перекрытием, просты и строги. У них мощные стены, это, по существу, храмы-крепости. С первого взгляда романский собор грубоват и приземист, лишь постепенно раскрывается стройность замысла и благородство его простоты, направленных на раскрытие единства и гармонии мира, прославление божественного начала. Его портал символизировал небесные врата, над которыми как бы парил бог-триумфатор и высший судья. Романская скульптура, украшающая храмы, при всей своей «наивности и неумелости» воплощает не только идеализированные представления, но напряженные лики реальной жизни и реальных людей средневековья. Художественный идеал, облекаясь в плоть и кровь, «заземлялся». Художниками в средние века были простые, а нередко и неграмотные люди. Они вносили в свои творения религиозное чувство, но это была не спиритуальность книжников, а народная религиозность, весьма своеобразно интерпретировавшая ортодоксальное вероучение. В их творениях звучит пафос не только небесного, но и земного.