О предназначении и сущности обрядности (внешней формы) уголовного процесса

М.П. Поляков,

Т.В. Полякова

Вопрос об уголовно-процессуальной форме до сих пор относится к числу наименее разработанных. Особый дефицит научного внимания испытывают внешние проявления уголовно-процессуальной формы, влияющие на обрядность отечественного уголовного процесса. Теоретическое внимание к внешней стороне судопроизводства, как правило, исчерпывается краткой констатацией юридической значимости этого явления. Глубокой доктринальной проработки этот феномен пока не удостоился.

В значительной степени научный интерес к обрядности блокируется прагматическими установками процессуалистов, сопровождающимися оговорками о ненужности всего тормозящего процесс, в том числе и об отсутствии функциональной значимости обрядности уголовного судопроизводства.

В подтверждение целесообразности минимизации обрядности зачастую привлекаются работы классиков уголовно-процессуальной теории. Особенно популярна в этом отношении цитата из "Курса уголовного судопроизводства" И.Я. Фойницкого: "Особые правовые пути отыскания истины в процессе уместны и необходимы настолько лишь, насколько они вытекают из особенностей процессуальных отношений; они призваны не заменять, а лишь дополнять общие логические начала. Между тем влиянием исторических наслоений, сумма условных правил и обрядов, существующих в процессе, иногда превышает действительную в них потребность"*(229).

В качестве "железного" аргумента против обрядности приводится и высказывание П.Ф. Пашкевича о необходимости "устранить из процессуальной формы все излишества, все, что без необходимости осложняет процесс и может быть заменено другими, более экономичными процессуальными средствами, достаточно гарантирующими должное оформление правосудия"*(230).

Однако тщательный анализ приведенных выше работ показывает, что авторитеты уголовно-процессуальной науки вовсе не были противниками совершенствования обрядовой стороны судопроизводства. Подтверждение этому можно обнаружить в работах того же И.Я. Фойницкого, подчеркнувшего важную мысль: "К историческим наслоениям в процессе необходимо относиться с большой осторожностью, так как вся система правосостояния есть результат взаимодействия различных факторов народной жизни, складывающихся путем историческим. Соглашение обеих этих сторон в судебном порядке - стороны логической и стороны исторической - составляет истинную и высокую задачу теории судебного права"*(231).

Подобные задачи стоят перед юридической теорией и сегодня. Значимость проблем, связанных с внешней стороной уголовно-процессуальной формы, требует тщательной научной разработки теоретико-методологических, историко-философских и культурно-этических проблем обрядности уголовного судопроизводства.

В настоящей статье мы кратко остановимся на теоретических вопросах, раскрывающих предназначение и сущность обрядности уголовного процесса.

Начнем с исследования семантических корней "обрядности". С.И. Ожегов и Н.Ю. Шведова толкуют "обрядность" так: сложившиеся обряды, система обрядов. Другие современные словари воспроизводят схожие значения. В словаре Д.Н. Ушакова: "Обрядность - система, строй обрядов того или иного культа. Обрядность православной церкви. Составная часть обряда, обрядовый обычай. В каждом религиозном культе много обрядностей...". Два варианта предлагает "Словарь кроссвордиста": "обрядность - 1) сложившиеся обряды, система обрядов; 2) обрядовый обычай"*(232).

Из приведенных толкований следует, что в природе нет однозначного объяснения обрядности. В первом значении обрядность выступает как субстанция, аккумулирующая в себе всю систему обрядов. Если взять за основу этот аспект значения "обрядности", то необходимо будет дать характеристику всем имеющимся уголовно-процессуальным процедурам, подпадающим под определение процессуального обряда.

Однако у нас пока нет этого определения. Мы лишь отыскиваем его существенные черты. В связи с этим мы видим свою исследовательскую задачу в том, чтобы выявить обрядовые аспекты процессуальной формы. Именно они и станут признаками, посредством которых мы будем определять понятие уголовно-процессуальной обрядности. Таким образом, мы отдаем предпочтение тому толкованию обрядности, что дается в словаре Ушакова, и в первую очередь той его (толкования) части, которая представляет обрядность как составную часть обряда.

Такой (атрибутивный) взгляд на обрядность для уголовно-процессуальной науки является в некотором роде известным. Схожее значение вкладывают в объяснение обрядности некоторые исследователи процессуальной формы. Представляется, что именно этот аспект имел в виду, например, М.Л. Якуб, говоря о том, что "характеристика уголовно-процессуальной формы не может быть полной без указания на свойственную судопроизводству обрядность"*(233). Таким образом, подчеркивается связь (на понятийном уровне) уголовно-процессуальной формы и обрядности.

Однако констатация этой связи, при всей своей важности, еще не проливает достаточно света на понятие собственно обрядности, поскольку само понятие уголовно-процессуальной формы относится к числу проблемных. Мы исследовали много дефиниций процессуальной формы и пришли к выводу о том, что ключевым определителем является слово "порядок". Пометив особо главный определитель процессуальной формы, ключевое слово "порядок", вновь вернемся к уточнению понятия обрядности, для чего опять же обратимся к семантике близких к обрядности слов.

Максимально близким по смыслу к "обрядности" является "обряд"; "обрядность" почти во всех своих значениях определяется через "обряд", поэтому вполне закономерно, что и в основу понимания уголовно-процессуальной обрядности исследователями вкладывается не столько семантика "обрядности", сколько значение "обряда".

Причем в качестве точки опоры используются, как правило, старинные значения слова "обряд", в частности объяснение "обряда", предложенное знаменитым словарем В. Даля. Данное объяснение действительно заслуживает внимания. Примечательно, что В. Даль не выделяет слово "обряд" в качестве отдельной словарной статьи. Мы обнаружили его в статье "обряжать": "Обряжать, обрядить - убирать, изобихаживать, оправлять, приводить в должный вид... Обряжанье, обряженье, обряд... хозяйство, порядок и устройство в доме, обиход... Введенный законом или обычаем порядок в чем-либо; внешняя обстановка какого-либо действия условными околичностями; 3) церемония, обык, законный порядок, чин"*(234).

Как видим, спектр значений "обряда" в русском языке достаточно велик. По сути, его можно приравнять не только к внешней форме, но и к форме вообще. В трудах процессуалистов "царского" периода понятие процессуального обряда несло в себе всю гамму приведенных значений. Так, И.Я. Фойницкий участие защитника по важнейшим делам называл не иначе, как "существенным обрядом"*(235).

Из сказанного можно сделать предположение, что понятие обряда в уголовном процессе царской России могло быть приравнено к понятиям процедуры и процессуальной формы. Не исключаем, что в контексте того исторического периода (конец ХIХ - начало ХХ в.) это было вполне возможно, поскольку потенциал подобного рода заложен в самой семантике этих слов. Кроме того, необходимо принимать во внимание и уровень развития того или иного процессуального института, именуемого обрядом: предполагаем, что участие защитника в уголовном процессе в тот исторический период было по форме ближе к понятию обряда, нежели к просто процедуре.

Однако понятие формы и обряда и в те времена не смешивались. Во всяком случае, Устав уголовного судопроизводства различал понятия процессуальной формы и обряда. В подтверждение сказанного приведем два фрагмента указанного законодательного памятника: "174. Жалобы и протесты на окончательные приговоры мировых судей и их съездов могут быть приносимы... в случае нарушения обрядов и форм судопроизводства столь существенных, что вследствие несоблюдения их невозможно признать приговор в силе судебного решения". "531. Член-докладчик излагает словесно повод, по которому возникло дело, и все следственные действия, обращая внимание на соблюдение установленных форм и обрядов и прочитывая в подлиннике протоколы, имеющие существенное в деле значение".

Последующие фрагменты Устава уголовного судопроизводства показывают, что проявления обрядности в тот исторический период наблюдались преимущественно в стадии судебного разбирательства. Пример: "678. По исполнении всех обрядов, кои сопровождают открытие судебного заседания, читается вслух обвинительный акт или жалоба частного обвинителя"; "694. Сведущие люди прежде представления объяснений на суде приводятся к присяге тем же порядком, как и свидетели (ст. 713-717). До исполнения обряда присяги стороны могут отводить сведущих людей по неимению ими тех качеств, которые требуются от них законом". Обрядом называется и объявление приговора (ст. 829-832 Устава уголовного судопроизводства).

Приведенные положения Устава уголовного судопроизводства показывают, что понятие обряда имело в процессе свое автономное значение, которое позволяло отделять его от понятия формы, точнее выделять в особенную группу формальных явлений. Текст Устава позволяет нам предположить, что к обряду относилось нормативное описании внешнего поведения участников процесса.

Современные исследователи тоже выделяют обряды из родового понятия процессуальной формы, ставя их рядом с формальностями либо просто растворяя в них. Вот характерная цитата: "Безусловно, наличие формальностей и обрядов судопроизводства - одна из гарантий соблюдения прав личности в процессе, но излишнее количество таких формальностей, существование которых не является необходимостью, может повлечь за собой, напротив, затруднение реализации гражданином своих прав"*(236).

Близкое соседство в научных текстах "обрядов" и "формальностей" неслучайно. По нашим оценкам, парное воспроизведение этих слов есть не что иное, как способ усилить сомнения относительно обрядности современного уголовного процесса, возбудить недоверие к ее целесообразности. Ведь формальность в традиционном контексте означает скорее "формализм" - "соблюдение внешней формы чего-нибудь в ущерб существу дела"*(237). Во всяком случае, формальности обычно ассоциируются с "пустыми формальностями".

С другой стороны, возможно и позитивное объяснение этого феномена (парного упоминания формальностей и обряда). Формальность - это тот фрагмент уголовно-процессуальной формы, относительно которого утрачено рациональное объяснение значимости, либо это объяснение отсутствовало изначально.

Так, например, новый УПК ввел процедуры, которые ни каким образом не способствуют быстроте и полноте расследования. Примером может послужить процедура (отмененная год назад) утверждения постановления о возбуждении уголовного дела прокурором. На наш взгляд, это была пустая формальность, которая не способствовала эффективности уголовного процесса. Вместе с тем отдельные формальности, напротив, превратились в существенный обряд. Так, например, разъяснение свидетелю ст. 51 Конституции (по сути, чистая формальность) обрело сегодня сакральный смысл, как дань либеральным ценностям.

Так в чем же разница между обрядом и формальностью? Когда одно перетекает в другое? Полагаем, что разница есть, но граница между двумя этими понятиями очень подвижна. Она из разряда явлений, описанных в философской головоломке о том, когда появляется куча: один орех не куча, два не куча, а десять - куча? Все зависит от того, какой орех, кто смотрит на эту группу орехов, в каком состоянии смотрящий и т.д. Разница между формальностями и обрядом также опирается на особенности восприятия и другие нюансы. Таким образом, несколько формальностей могут превратиться в обряд. Может и одна "заштатная" формальность быть возведена в ранг существенного обряда и, наоборот, мощный обряд может съежиться до мелкой формальности.

В качестве иллюстрации можно привести историю обряда присяги свидетеля. В старину это был "роскошный" обряд, наполненный смыслом. Сегодня этот обряд трансформировался в банальное предупреждение об ответственности за лжесвидетельство. Но можно ли предупреждение свидетеля или потерпевшего об уголовной ответственности за отказ от дачи показаний и дачу заведомо ложных показаний охарактеризовать как обряд?

Первый ответ, который приходит на ум - положительный. Сама процедура этого предупреждения в суде и на предварительном следствии осуществляется исправно. И если в стадии досудебного производства можно импровизировать (некоторые следователи наряду с озвучиванием предупреждения предлагают подследственному лично прочитать соответствующую статью УК, где наказание выделено маркером), то в суде эта процедура протекает в рамках устности. В тех судебных заседаниях, на которых присутствовали авторы, эта процедура имела место: ни один из судей не "рискнул" обойтись без нее.

Но нас смущает одно обстоятельство. Реальное воздействие эта процедура на свидетелей оказывает далеко не всегда и потому воспринимается ими (да и публикой в зале судебного заседания) не иначе как пустая формальность. Сама эта процедура не вызывает того отклика, который должна вызывать обрядность.

Потребность в усилении обрядности этого действия не умерла, что в очередной раз подчеркивает его важность. В настоящее время принимаются не только доктринальные, но нормативные попытки превратить эту формальность именно в обряд. Так, Уголовно-процессуальный кодекс Молдовы попытался реанимировать этот обряд в форме ритуала клятвы. Статья 108 "Клятва свидетеля": 1. Перед допросом в судебной инстанции свидетель дает следующую клятву: "Клянусь говорить правду и ничего не скрывать из того, что знаю". 2. После произнесения клятвы свидетель предупреждается об уголовной ответственности за дачу ложных показаний. 3. О даче клятвы и о предупреждении об уголовной ответственности за дачу ложных показаний делается отметка в протоколе, которая удостоверяется подписью свидетеля.

По нашим оценкам, эта клятва мало что добавит к имевшимся ранее формальностям, поскольку данное действие не может обрести свойства настоящей обрядности. Процессуальный обряд, по нашему мнению, должен иметь точку опоры в иррациональной сфере, сфере чувств и веры. Очевидно, что обряд присяги в Уставе уголовного судопроизводства опирался не на светские рационально понятные правила, а на религиозные чувства. Законодатель использовал страх неотвратимости не уголовного наказания, а божьей кары.

Обряд в отличие от формальностей не может возникнуть на ровном месте. В нем должна быть точка опоры (в том числе и иррациональная), имеющая существенное значение для того, кто задействован в этом обряде. По этой причине введение обряда религиозной присяги в современный УПК вряд ли целесообразно. При всей актуальности побуждения свидетелей к даче правдивых показаний мы не сможем включить былой потенциал присяги. Для того чтобы данный ритуал действовал, необходим огромный слой верующих людей.

Это обстоятельство, однако, не останавливает отдельных исследователей от предложений по возрождению присяги. Так, А.Е. Леднев предлагает "вернуть в закон присягу для свидетелей на суде и соответственно разделение свидетельствования на "присяжное" и "бесприсяжное". Присяга (для верующих - религиозная, для неверующих - гражданская) должна составлять формальную гарантию для приобретения свидетельством статуса факта. Присяга повысит ответственность свидетеля"*(238). "Присяга, которую свидетель дает в судебной обстановке, окажет воспитательное влияние, будет способствовать поднятию чувства ответственности за выполнение свидетелем своего долга"*(239).

Едва ли надежды, возлагаемые А.Е. Ледневым на свидетельскую присягу, осуществимы. Он упускает из поля зрения одно важное обстоятельство - качество современного человека. Для развития уголовного процесса важна не только умственная, но и духовная зрелость человека. Причем не отдельного человека, а целого общества.

Кроме того, едва ли уместно автоматически переносить ценности феодально-буржуазной России на современную постсоветскую почву. Обряд присяги только тогда имеет значение, когда он опирается на массовые ценности. Религия в России сегодня таковой не является. Кто мешает человеку неверующему представиться таковым и дать затем ни к чему не обязывающую клятву? Или же в дополнение к присяге следует обязать правоохранительные органы доказывать эту веру, подтверждать ее документально?

Без опоры в массовом сознании обряд религиозной присяги будет, по нашему мнению, чистой профанацией. С позиций сегодняшнего дня это выглядит как регресс, как шаг в прошлое. Подобный откат будет оценен обществом не иначе как фарс и нанесет урон авторитету правосудия. Сомнительность подобного нововведения подтверждается и судьями. Так, по данным самого А.Е. Леднева, на вопрос: "следует ли предусмотреть для верующих свидетелей религиозную присягу?" положительно ответили 29% судей, отрицательно 70%*(240). Наши исследования подтвердили эту пропорцию: ответ "да" выбрали - 15% опрошенных, "нет" - 87%.

Не менее проблематичен и вопрос о гражданской присяге. Чем (в чем) должен клясться гражданский свидетель? А.Е. Леднев уходит от ответа на этот вопрос: "Не станем здесь предлагать возможное содержание присяги, - пишет он, - важнее, чтобы данный вопрос был разрешен в принципе"*(241). Однако "в принципе" этот вопрос может быть разрешен лишь с опорой на знание существа обрядности уголовного процесса. Именно это знание позволяет выявить точку, на которую будет опираться соответствующий обряд. Для современной гражданской присяги не находится иной точки опоры, кроме как страх уголовного наказания. Но это малопригодный фундамент для обряда. Если же опирать присягу свидетеля на нынешние ценности, то тогда придется изобретать ритуалы, в основе которых будет, например, клятва материальными ресурсами: "Клянусь всеми своими сбережениями говорить правду и т.п." Однако и эта клятва будет работать лишь в том случае, если в менталитете граждан твердо утвердятся мистические установки о реальности возмездия за "клятвопреступление".

К страху наказания, по сути, сводились предложения советской процессуальной науки. "Предупреждение свидетеля об ответственности за отказ от дачи показаний и за дачу ложных показаний, - пишет Р.Д. Рахунов, - надо рассматривать как такое условие, без которого свидетельское показание не имеет юридической силы. Нам представляется целесообразной замена предупреждения свидетеля гражданской присягой с установлением ответственности свидетеля не только за дачу заведомо ложного показания, но и за нарушение торжественно данной им присяги... Гражданская присяга в отличие от предупреждения представляет собой обещание, даваемое самим свидетелем. Оно будет представлять собой важный фактор, способной содействовать даче правдивых показаний"*(242).

Все сказанное подталкивает к выводу, что попытки вернуть в уголовный процесс присягу, не имеющую под собой религиозную или иную базу, основывающуюся на авторитете иррационального, не имеют смысла и в этой связи не могут быть признаны справедливыми.

Но будет ли сам этот вывод справедливым? У нас возникают в этом определенные сомнения. И сомнения эти навеяны опять же многозначностью термина "присяга". Дело в том, что мы выводили значение присяги непосредственно из Устава уголовного судопроизводства, где в качестве средства обеспечения клятвы был сам Бог: "Обещаюсь и клянусь всемогущим Богом..." Вместе с тем современное толкование присяги как "официального и торжественного обещания"*(243) позволяет обойтись без этого обеспечивающего фактора. Иными словами, можно просто клясться делать нечто, не оглашая при этом тот объект, которым клянешься. На этой идее и сформирована присяга (клятва) в Уголовно-процессуальном кодексе Молдовы*(244).

Вместе с тем критически и скептически оценивая предложения А.Е. Леднева, мы не можем пройти мимо позитивной тенденции, нашедшей отражение в подготовленной им диссертации. Суть этой тенденции - попытка включить уголовно-процессуальные обряды в систему мер, повышающих эффективность уголовного процесса, т.е. усилить эффективность процессуальной формы посредством расширения обрядности.

О том, что это именно тенденция, можно судить по работам других авторов. Так, А.П. Попов пишет: "резервы увеличения эффективности УСП (уголовное судопроизводство. - Прим. авт.) лежат... в рационализации форм и обрядов УСП..."*(245) Позиция А.П. Попова нам особенно ценна, так как именно рациональность формы (необходимость ее усиления) используют как повод устранить из процесса все формальности. "Требования рациональности и простоты процессуальных форм, - пишет М.Л. Якуб, - означают, что они должны быть свободны от ненужных, пустых формальностей"*(246).

Однако кто возьмет на себя ответственность определения степени необходимости и пустоты/полноты этих формальностей? Кто даст однозначный ответ, что за пустотой не скрывается реальное содержание? Вспомним работы предшественников и их предупреждения о надобности крайней осторожности в этих вопросах. Вслед за ними мы полагаем, что далеко не все обряды в современном уголовном процессе могут быть объявлены простой формальностью.

Обряд - это особенная и важная форма. О том, что обряд вещь полезная, говорят современные значения этого слова. "Обряд - совокупность действий (установленных обычаем или ритуалом), в которых воплощаются какие-нибудь религиозные представления, бытовые традиции"*(247). Очевидно, что обряд имеет очевидный исторический (историко-психологический) подтекст. В энциклопедии Кирилла и Мефодия читаем: "обряд - традиционные действия, сопровождающие важные моменты жизни человеческого коллектива. Обряды, связанные с рождением, свадьбой, смертью, называются семейными; сельскохозяйственные и другие обряды - календарными"*(248).

Таким образом, процессуальный обряд есть проводник исторических традиций в уголовном процессе. Через обряды в процессе проявляют себя все прежние пласты уголовного процесса, вплоть до архаичного примирительного права. Напомним, что "доказательства, используемые в примирительном праве, при разрешении дел о правонарушениях отличались символичностью, демонстративностью, церемониальностью и красочностью"*(249). Они были обращены не только к разуму, но и к эмоциональной сфере человека.

Указанные выше свойства обряда, какие-то в большей мере, какие-то в меньшей, мы обнаруживаем и у обрядности в целом. Посредством обрядности проявляет себя эстетика уголовного судопроизводства. Ведь в слове "обряжать" прямо видятся истоки слова "наряжать", т.е. придавать торжественность и красочность. Цель этих внешних атрибутов - достучаться до чувств участников уголовного судопроизводства. Таким образом, обряд - это такое формальное явление, которое призвано воздействовать в первую очередь на чувства. Не случайна в этой связи позиция М.Л. Якуба, который выделяет в процессуальной форме не логическое и историческое, как это делал И.Я. Фойницкий, а логическое и психологическое*(250). Полагаем, что с точки зрения психологического эффекта уместно обсуждать многие явления, к примеру, тот же обряд гражданской присяги, предлагаемый А.Е. Ледневым.

Понятие уголовно-процессуального обряда и понятие обрядности уголовного процесса находятся в тесной диалектической связи. Уголовно-процессуальный обряд - это форма материального выражения обрядности как определенного "материнского" качества, эмпирическая его форма воплощения. Если действия, образующие процессуальную форму, обладают признаками обрядности, то они могут быть определены как уголовно-процессуальный обряд. Как правило, это относится именно к совокупности (системе) действий, содержащих признаки обрядности. С оговорками, за обряд можно признавать и отдельные действия с признаками обрядности. Это линию взаимосвязи можно назвать так: от обрядности к обряду. Равно справедлива и другая линия - от обряда к обрядности: наличие в процессе обрядов и разрозненных обрядовых действий можно рассматривать как подтверждение существования обрядности уголовного процесса как неотъемлемой черты его уголовно-процессуальной формы.

Однако одного лишь общего понимания обрядности нам будет недостаточно. Необходимо понятие именно уголовно-процессуальной обрядности. В свое время один из авторов уже предпринимал попытку сформулировать определение такого понятия. Уголовно-процессуальная обрядность была определена как введенный законом или обычаем внешний порядок производства уголовно-процессуальных действий, а также внешнюю обстановку указанных действий*(251).

Данное определение опиралось на интерпретацию "обряда", предложенную в словаре В. Даля, в частности на такой его элемент, как внешний порядок действия. Подобный подход к определению обрядности и сегодня актуален. Пришло время развить его, обратив внимание на иррациональную составляющую обрядности, на то, что в обрядности зачастую присутствуют формальности, природа которых не до конца может быть уяснена разумом. В.И. Даль в своем толковании заметил, что "обряд" в одном из значений - это не просто внешняя обстановка действий, а "внешняя обстановка какого-либо действия условными околичностями".

Словарь В.И. Даля вкладывает в слово "околичность" большое число значений: "Околичный - относящийся к побочным или сторонним обстоятельствам. Околичественность - свойство такого человека или дела. Околичность - почти то же или обстоятельства окольные, сторонние, не главные; побочные предметы, картины, обстановка, аксессуары"*(252). Таким образом, указанные околичности являются существенным признаком, который необходим при определении понятия обрядности. В них же скрываются и оттенки значения обрядности.

В более детальном осмыслении нуждается и вопрос о внешнем порядке судопроизводства. Внешний порядок производства уголовно-процессуальных действий - это, по сути, внешнее поведение участников процесса, формы которого, в большинстве случаев, закрепляются традицией и лишь иногда нормой закона. Отечественный уголовно-процессуальный закон, скажем прямо, не изобилует такими нормами. Основная масса процедурных норм предписывает, что необходимо делать и в какой последовательности, и лишь изредка - как нужно действовать.

В свою очередь внешнее поведение - это действия, которые доступны чьему-то восприятию. Причем доступны по определению, в силу сценария ситуации. Поведение судьи в зале судебного заседания всегда публично, даже в том случае, если заседание закрытое. Таким образом, внешнее поведение - это поведение "для других". Если же такое восприятие отсутствует, то можно говорить о внутреннем поведении субъекта - поведении "для себя". Однако зона, где субъект может реализовать эту форму поведения, весьма ограничены. В бытовом выражении это поведение может зависеть от того, где находится субъект - дома или вне дома. Однако и внутри дома поведение субъекта может меняться, например, в связи с приходом гостей, родителей, детей и т.п.

Таким образом, термин "внешнее поведение" имеет ситуативное толкование. И уголовный процесс может вполне рассматриваться как одна из ситуаций, задающих параметры значения указанного термина. Во всяком случае, уголовно-процессуальная наука использует это словосочетание достаточно активно, причем как само собой разумеющееся.

В качестве примера можно привести работу А.Л. Ликаса, в которой он указывает на то, что "проблемы внешнего поведения участников уголовного судопроизводства разработаны недостаточно"*(253). Из этой цитаты можно заключить, что термин "внешнее поведение" является не только вполне приемлемым для юридической науки, но и выполняет инструментальную роль.

Естественно, мы не можем обойтись интуитивным уровнем понимания внешнего поведения. Понятие "внешнее поведение" нуждается в рациональном объяснении. Опираясь на контекст употребления понятия "внешнее поведение" (в смысле ритуала, обряда), можно прийти к выводу о том, что внешнее поведение участника в уголовном судопроизводстве подразумевает такие функциональные проявления, которые, во-первых, могут быть доступны другим участникам процесса, во-вторых, каким-либо образом интерпретированы (поняты) этими участниками, в-третьих, могут оказать воздействие на достижение цели по конкретному уголовному делу или повлиять на предназначение уголовного процесса в целом.

Из этого следует, что образ внешнего поведения должен также задаваться извне. Он передается субъекту не инстинктивно, а информативно в ходе обучения, инструктирования и т.п. Например, гражданин должен быть уведомлен, что самим своим поведенческим актом (серией актов) он должен выражать свое отношение к судебному процессу. И не просто отношение, а уважение. Так, например, обращение гражданина к суду (форма обращения, интонация и поза) должно демонстрировать уважительное отношение к суду и судье. Очевидно, что одного напоминания об этом будет недостаточно, необходимо еще сообщить, каким образом следует это делать.

Помимо этого гражданин должен быть уведомлен и о недопустимых формах внешнего поведения. Таким образом, внешнее поведение может быть активным (совершение действий) и пассивным (воздержание от совершения действий).

Чтобы подчеркнуть ключевое значение именно внешнего поведения участников процесса, в юридический оборот было введено понятие судебного этикета. "Судебный этикет, - пишет профессор А.С. Кобликов, - это совокупность правил поведения субъектов судебного процесса, регулирующих внешние проявления взаимоотношений между судом и участвующими в деле лицами, формы их общения, основанные на признании авторитета органов правосудия и необходимости соблюдения приличий поведения в государственном учреждении". "Судебный этикет, - продолжает он, - способствует созданию атмосферы необходимой торжественности при отправлении правосудия, воспитанию уважения к судебной власти, к закону, который она представляет. Немаловажно и то, что соблюдение требований судебного этикета создает определенные предпосылки для всестороннего, полного и объективного исследования обстоятельств дела, спокойной, корректной и деловой обстановки разбирательства дела судом с участием сторон"*(254).

Приведенное определение дает понять, что судебный этикет выступает неотъемлемым атрибутом обрядности отечественного уголовного процесса. Кроме того, оно подтверждает наш тезис о том, что внешнее поведение участников лишь тогда представляет интерес, когда оно, кроме прочего, может оказать воздействие на достижение цели процесса.

Вместе с тем судебный этикет охватывает собой лишь часть правил внешнего поведения. Таким образом, это понятие полностью поглощается понятием уголовно-процессуальной обрядности. Иными словами, судебному этикету должны быть присущи все признаки обрядности.

Приведенные нюансы понимания судебного этикета не колеблют общего вывода о том, что правила внешнего поведения должны специально разрабатываться и устанавливаться. Причем для каждой группы участников процесса должны быть свои правила. Закономерен вопрос: какую форму должны обретать эти правила внешнего поведения: форму пожеланий или обязательных требований и, следовательно, какие правила следует прописать в УПК, какие в дополнительных корпоративных установлениях, а какие просто в памятках для граждан?

В этой связи актуализируется вопрос о значимости (иерархии) внешних поведенческих актов. Очевидно, что не всякое внешнее поведение следует относить к уголовно-процессуальному обряду. Можно предположить, что к обряду следует относить лишь значимые поведенческие акты; значимость же их должна констатироваться законом или обычаем (традицией). Однако здесь мы попадаем в логическую ловушку: с одной стороны, для того чтобы решить вопрос о нормативном закреплении того или иного поведенческого акта, необходимо определить его значимость, с другой - значимыми являются лишь те внешние действия, которые закреплены законом.

Представляется, однако, что данное противоречие несколько надуманно. Действующий УПК едва ли можно признать "мерой всех вещей". И уж точно УПК не является эталоном в части детального описания внешних атрибутов уголовно-процессуальной формы.

Итак, признак "внешности" (внешнего проявления формы) поведения важен для понимания обрядности. Представляется, однако, что только внешним поведением участников процесса сущность обрядности не исчерпывается. Если привлечь к объяснению слово "околичность", то обозначится необходимость включения в поле понятия обрядности не только внешнего проявления субъектов, но и аналогичные проявления объектов. К последним следует отнести внешнюю обстановку, в которой реализуется внешнее поведение участников, а также внешний облик этих участников.

Все эти объекты имеют значение, поскольку обрядность сильна именно нюансами (условными околичностями). Посредством этих нюансов и осуществляется воздействие на чувства участников уголовного судопроизводства. Поскольку основная "процессуальная драма" разыгрывается в суде, то именно там и должна в полной мере реализовываться обрядность и ее центральная часть - судебный этикет.

Все сказанное еще раз подтверждает психологическую функцию обрядности, которая в значительной мере тяготеет к иррациональному полюсу. Однако закономерен и другой вопрос: а есть ли у обрядности рациональные достоинства? Например, в чем заключается познавательная сущность обрядности?

Самой постановкой этого вопроса мы уже подтверждаем познавательную ценность обрядности. Уяснить же последнюю можно, поняв познавательную ценность уголовно-процессуальной формы в целом. Представляется, что эта ценность заключается в создании посредством формы системы базисных допущений, в том числе и допущения того, что тщательное соблюдение формы ведет к гарантированному результату. Этот важнейший постулат уголовно-процессуальной конвенции порожден историческим опытом всего человечества.

Однако в литературе звучало мнение, призывающее не переоценивать данную процедуру. "Представляется, что насыщая отечественный уголовный процесс началами состязательности (в ее англо-американском, а отнюдь не континентальном варианте), разработчики УПК поставили процедуру выше поиска истины. Но как бы ни относиться к оценке значения ритуала, обрядов, формы, все же процедура не может стать самоцелью, иной подход в состоянии подменить цели средствами их достижения"*(255).

Стоит согласиться с тем, что нельзя ставить процедуру в ранг самоцели. Однако вряд ли уместно возражать и по поводу того, что недопустимо принижать значение процедуры.

В этой связи вновь вернемся к вопросу об иерархии актов внешнего поведения, который был поставлен выше и остался без ответа. Полагаем, что сегодня должен быть в первую очередь решен не столько вопрос об иерархии внешних форм поведения, сколько проблема повышения позиций обрядности в иерархии атрибутов уголовно-процессуальной формы.

Опираясь на сказанное выше, в первую очередь на вывод о том, что понятия уголовно-процессуального обряда и обрядности уголовного процесса находятся в тесной диалектической связи, мы делаем заключение: уголовно-процессуальный обряд - это форма процедурной реализации и конкретизации обрядности как имманентного свойства уголовно-процессуальной формы.

Исходя из этого, уголовно-процессуальный обряд может быть определен как особая процедура, выражающаяся в совершении участниками уголовного процесса действий, обладающих свойствами обрядности. В свою очередь обрядность уголовного процесса представлена как совокупность атрибутов уголовно-процессуальной формы, имеющих специально акцентированное внешнее выражение, и призванных показать важность, торжественность, особый высший смысл и самоценность формально определенного поведения участников процесса и обстановки, в которой осуществляются эти действия.

Само собой, вопрос о назначении и сущности обрядности не исчерпывается сведениями, приведенными в настоящей статье. Этот вопрос требует своей дальнейшей глубокой проработки.