Глава XI ОГРАНИЧЕНИЯ ПРАВА УБИВАТЬ В СПРАВЕДЛИВОЙ ВОЙНЕ

I. В войне справедливой некоторые акты лишены внутренней справедливости; что поясняется.
II. Кого можно убивать согласно внутренней справедливости?
III. По справедливости нельзя убивать преследуемых роком, в частности, примкнувших к воюющей стороне вследствие принуждения.
IV. Нельзя убивать за вину, промежуточную между следствием злополучной судьбы и злым умыслом; природа чего поясняется.
V. Следует различать зачинщиков войны от сторонников, воюющих.
VI. У самих зачинщиков следует различать основания извинительные от неизвинительных
VII. Врагам, даже заслужившим смерть, часто наказание по справедливости прощается.
VIII. Нужно, насколько возможно, остерегаться даже непреднамеренного убийства неповинных.
IX. Всегда следует щадить детей, женщин, если они не повинны в тяжком преступлении, и стариков.
X. Следует также щадить посвятивших свою жизнь исключительно священнослужению и наукам.
XI. И земледельцев.
XII. Торговцев и тому подобных.
XIII. Пленных.
XIV. Принимаемых в качестве добровольно сдавшихся на справедливых условиях.
XV. Нужно щадить и сдавшихся безусловно
XVI. Все это правильно, если не предшествовало тяжкое преступление; как это следует понимать.
XVII. Совершивших преступления следует по справедливости щадить, когда они многочисленны.
XVIII. Нельзя убивать заложников, если они не совершили преступлений.
XIX. Необходимо воздерживаться от всякого бесполезного сражения.

В войне справедливой некоторые акты лишены внутренней справедливости; что поясняется

I. 1. Но не должно допускать даже в справедливой войне того, о чем сказано в следующем стихе:

Все дозволяет тот, кто правду вполне отрицает
(Лукан).

Мнение Цицерона предпочтительнее: "Существуют некоторого рода обязанности, которые следует соблюдать даже в отношении тех, кто причинит обиду. Ибо ведь есть мера мщению и наказанию" ("Об обязанностях", кн. I).¹ Он же восхваляет древние времена у римлян, когда последствия войны были свободны от жестокости или находились в соответствии с необходимостью (там же, кн. II).
Сенека называет жестокими тех, кто. "имея основание Для наказания, не соблюдает в нем меры" ("О милосердии", кн. II, гл. 4). Аристид во второй речи "О Левктрах" говорит: "Разумеется, могут - могут действительно - те, "то отмщает, совершать несправедливость, превышая меру мщения. И тот, кто в наказании доходит до несправедливости, есть второй виновник правонарушения". Так, по суждению Овидия ("Послания с Понта"), некий царь.

Если убийством
Мстит свыше меры, то виновным становится сам.

2. Платейцы в речи Исократа спрашивают: "Правильно ли за столь ничтожные преступления налагать столь тяжкие, несоразмерные наказания?". Тот же Аристид во второй речи "О мире" говорит: "Принимайте во внимание не только то, по каким основаниям вы намерены применять наказания, но также и то, кого надлежит подвергать наказанию, кто мы сами и какова справедливая мера наказания". Миноса хвалит Пропорций:

Хоть победителем был, давал побежденным законы².

А также и Овидий:

Пленных врагов подчинял он справедливым законам.

Кого можно убивать согласно внутренней справедливости?

II. Но когда же убийство законно (нам ведь следует начинать с этого) в справедливой войне согласно внутренней справедливости? Когда нет? На подобные вопросы можно ответить, исходя из объяснения, данного в главе I настоящей книги.
Ведь случается убивать одних намеренно, других же непреднамеренно. Никто по справедливости не может убить кого-либо преднамеренно, кроме как или в виде справедливого наказания, или же поскольку иначе мы не в состоянии оградить нашу жизнь и наше имущество (Витториа, "О праве войны", 36 и 45). Убийство человека ради тленных вещей. если даже не отклоняется от справедливости в собственное смысле, тем не менее расходится с заповедью человеколюбия. А чтобы наказание было справедливо, необходимо совершение самим тем, кого убивают, преступления и даже такого, которое у беспристрастного судьи может заслужить возмездие в виде смертной казни. Но об этом мы здесь распространяемся меньше, ибо то, что следует знать, как мы надеемся, выяснено выше, в главе о наказаниях.

По справедливости нельзя убивать преследуемых роком, в частности, примкнувших к воюющей стороне вследствие принуждения

III. I. Когда мы раньше беседовали о просящих убежища (ведь есть просящие убежища как в мирное время, так и во время войны), мы различали "несчастие" и "преступление". Гилипп в отрывке, начало которого мы привели из Диодора Сицилийского, ставит вопрос о том, к какому разряду следует отнести афинян - к несчастным или же к виновным в правонарушении. Он не относит их к первым, так как они без всякого повода с противной стороны объявили войну сиракузянам. Он заключает, что поскольку они предприняли войну по произволу, то, стало быть, сами должны подвергнуться бедствиям войны. Примером несчастных являются те, кто оказывается на стороне противников, не имея враждебных намерений; таковы были афиняне во времена Митридата. Об этих афинянах Веллей Патеркул (кн. II) пишет: "Если кто-нибудь вменит в вину афинянам восстание, послужившее причиной завоевания Афин Суллою, то тот только, несомненно, обнаружит незнание фактического положения дел в древности. Доверие афинян к римлянам было столь непоколебимо, что всякий поступок, основанный на искреннем доверии, римляне всегда называли аттическим образом действий. Но тогда под натиском войск Митридата люди попали в бедственное положение, так как их силы связывали враги и на них нападали друзья; душой они были за стенами, телом же в силу необходимости оставались внутри стен".
И можно еще привести позднейший пример из Тита Ливия, у которого испанец Индибилис заявляет, что только телом он находился у карфагенян, душой же оставался у римлян (кн. XXVI).
2. "Очевидно, - говорит Цицерон, - все, чья жизнь находится в чужих руках, более помышляют о том, как может поступить тот, в чьем подчинении и власти они находятся, нежели о том, как сами они должны действовать" ("В защиту Квинция"). Цицерон же в речи "В защиту Лигария" заявляет: "Есть еще третье обстоятельство: он остался в Африке после прихода Вара; но это преступление было вынуждено силой необходимости и не было добровольным". Сходного правила придерживался Юлиан в деле жителей Аквилен, по свидетельству Аммиана (кн. XXI), который, передав о наказании смертью немногих, добавляет: "Остальные же отбыли беспрепятственно, именно те, кого вовлекла в пучину битв необходимость, а не добрая воля"³. Старинный комментатор места у Фукидида (кн. I) о продаже корнирских пленников пишет: "Он проявил милосердие, достойное греческих душ, ибо ведь весьма жестоко убивать пленных после боя. в особенности рабов, которые войну ведут не по своей воле". Платейцы в указанной речи Исократа заявляли: "Мы послужили им (лакедемонянам) не добровольно, o но по принуждению". Исократ о прочих греках говорит: "Они . были вынуждены следовать телом им (лакедемонянам), душой же они были с вами". Геродот сказал о фокейцах: "Они держали сторону мидян, не добровольно, а в силу необходимости" ("Урания").
Зелитов, по рассказу Арриана (кн. I), пощадил Александр, "потому что они были вынуждены держать сторону варваров". Николай Сиракузский у Диодора (кн. XIII) в речи в защиту пленных отмечает: "Союзники силой повелителей вынуждены были сражаться; в связи с этим, подобно тому как следовало наказать тех, кто творил насилие, так точно справедливо было простить тех, кто совершил преступление вопреки собственной воле". Сходным образом у Тита Ливия (кн. XXV) сиракузяне говорят римлянам в свое оправдание, что их вынудили к нарушению мира страхом и обманом. Антигон указывал, что по той же причине он вел войну с Клеоменом, а не со спартанцами (Юстин, кн. XXVIII).

Нельзя убивать за вину. промежуточную между следствием злополучной судьбы и злым: умыслом; природа чего поясняется

IV. 1. Но следует заметить, что между открытой обидой и простой несчастной случайностью зачастую имеется нечто промежуточное, представляющее сочетание того и другого, так что действие нередко нельзя назвать ни вполне сознательным и произвольным, ни чисто бессознательным, или вынужденным.
2. Аристотель такого рода поступкам дал название "ошибки"; по-латыни нужно им дать название вины [culpa]. Так в "Этике", в книге пятой, главе десятой, Аристотель пишет: "Из того, что мы делаем добровольно, одно мы совершаем обдуманно, другое - непреднамеренно. Преднамеренными действиями называются такие, которым предшествует некоторое предварительное размышление; непреднамеренные же действия совершаются без предварительного размышления. Поскольку, следовательно, причинение вреда в человеческом обществе происходит тремя способами, то действия, которые выполняются бессознательно, называются несчастными. Например, если кто-нибудь совершит что-нибудь, но не против того. кого имел в виду, или совершит не то, что намеревался сделать; или не тем способом, каким хотел; или не с ожидаемыми последствиями, в частности, если кто-нибудь намерен ударить не тем оружием, не того человека или не ради той цели, а выходит то, чего он сам не предполагал; так, если лицо хотело лишь кольнуть, а не ранить, или не того ранить, не таким способов, - словам, если произойдет вред, но не тот. которою можно было ожидать, то это будет несчастная случайность.
Когда же произойдет то, чего можно было ожидать или что можно было предвидеть в какой-то мере, но произойдет не в силу бесчестного намерения, тогда будет иметь место некоторая вина, ибо сроден вине поступок, источник которого находится в самом человеке; если же источник находится во вне, то такой поступок есть несчастная случайность. А поскольку совершающий что-либо поступает сознательно, но без предварительного намерения, то следует признать наличие нарушения. как, например, в том, что люди обычно совершают в состоянии гнева и в сходных возбужденных состояниях, естественных или необходимых, ибо те, кто причиняет вред в состоянии гнева и совершает противоправный поступок, не свободны от правонарушения; но их не называют тем не менее ни преступными. ни бесчестными. Если же кто-нибудь совершит нечто подобное преднамеренно, то того на самом деле следует с полным основанием назвать бесчестным и преступным".
3. "Стало быть, действия, совершенные в состоянии гнева, по справедливости не считаются преднамеренными, ибо не тот зачинщик, кто совершит что-либо, побуждаемый гневом. но тот, кто вызвал гнев; и нередко бывает так, что в судах по делам такого рода возникает вопрос не о факте, но о праве. поскольку гнев проистекает оттого, что кто-нибудь находит какой-либо поступок неправомерным. Следовательно, спор идет не о том, совершено ли что-нибудь, как в договорах, где, если: не имеет места забвение, одна из сторон, которая не выполняет обязательства, во всяком случае повинна в недобросовестности.
Но здесь вопрос ставится сторонами о том, законно ли то, что совершено.
И поэтому тот, кто первый станет строить козни, ничего не совершит по неведению; оттого и не удивительно, если один считает, что обида причинена ему, другой же не полагает ничего такого. Так что если все же кто-либо преднамеренно нанесет оскорбление, того следует считать виновным, поскольку он нарушит закон равенства или соразмерности при возмездии. Таким образом, справедлив тот, кто поступает правомерно преднамеренно, хотя можно поступить правомерно, подчиняясь добровольному порыву, но не преднамеренно".
4. "Впрочем, из того, что делается непроизвольно, одно заслуживает снисхождения, другое - менее. Заслуживает снисхождения то, что совершается не только в неведении, но и по причине неведения⁴. Если же что-нибудь совершается в неведении и тем не менее не по неведению, но в том болезненном состоянии души, которое выходит из обычных рамок человеческой природы, то такие поступки не заслуживают того, чтобы к ним отнестись со снисхождением".
Я процитировал это замечательнейшее и весьма часто приводимое место в наиболее полной латинской передаче, потому что в большинстве случаев оно неправильно переводилось, недостаточно точно понималось.
5. Михаил Эфесский ("На Этику Никомаха", VII, 2), толкуя это место, как пример невозможности предвидеть последствия совершенного действия приводит случай, когда кто-нибудь, отворяя дверь, заденет отца или, упражняясь в уединенном месте в метании копья, ранит кого-нибудь. А как пример возможности предвидеть последствия при отсутствии злого умысла он приводит случай, когда кто-нибудь бросает копье на общественную дорогу. Тот же автор приводит как пример принуждения в силу необходимости случай с тем, кто побуждается сделать что-либо голодом или жаждой; а в качестве примера естественных побуждений - любовь, страдание, страх. По неведению, говорит он, делается что-либо вследствие незнания определенного факта, если, в частности, кому-нибудь неизвестно, что данная женщина уже обвенчана. В неведении, но не по неведению совершается поступок, если соответствующее лицо не знает права. Незнание права иногда извинительна. иногда же нет; это последнее отличнейшим образом согласуется с изречениями юристов (D. et С. de iuris et facti ign.).
И сходно с этим следующее место у Аристотеля в книге об ораторском искусстве (кн. I): Справедливость повелевает нам, чтобы мы не уравнивали ни преступление и ошибку, ни вину и несчастный случай. Под несчастным же случаем разумеется то, что не может быть ни предвидено, ни совершено со злым умыслом. Вина имеется тогда, когда что-нибудь можно было предвидеть, но тем не менее совершается без злого умысла. Преступление есть то, что совершается и заведомо, и со злым умыслом". Древние различают эти три обстоятельства примером чего служит стих Гомера в последней песне "Илиады" об Ахилле, который действовал:

Ни по неведению, ни по небрежности, ни злоумышленно.

6. То же деление имеется у Марциана: "Преступление совершается или преднамеренно, или в состоянии возбуждения. или случайно. Намеренно преступны разбойники, образовавшие шайку; в состоянии возбуждения бросаются в рукопашную или вооруженную схватку те, кто действует под влиянием опьянения; случайность же бывает тогда, когда на охоте стрела, брошенная в зверя, убьет человека" (L. perspiciendum. D. de poenis)
Цицерон следующим образом различает два вида правонарушений, совершаемых по заранее обдуманному намерению и вследствие возбуждения: "Нужно весьма тщательно различать во всякого рода преступлениях, совершают ли их в состоянии помрачения разума, которое чаще всего длится недолго и преходяще, или же преднамеренно и обдуманно заранее⁵. Ибо легче те преступления, которые совершаются по внезапному побуждению, нежели те, которые заранее обдуманы и подготовлены" ("Об обязанностях", кн. I). Филон в толковании на "Особые законы"⁶ говорит так: "Тяжесть преступления уменьшается вполовину, если ему не предшествует продолжительное предварительное обдумывание".
7. Таковы, главным образом, деяния, неизбежность которых если и не оправдывает их, то, по крайней мере, извиняет⁷. Демосфен в речи "Против Аристократа" утверждает-"Сила необходимости отнимает способность суждения о том, что можно и чего нельзя делать; вот почему справедливым судьям не следует строго осуждать такого рода проступки". В этом смысле даже еще пространнее сказано тем же Демосфеном о лжесвидетельстве в речи "Против Стефана". Фукидид в книге четвертой пишет: "Бог. конечно, окажет снисхождение⁸ к деянию, вызванному неизбежной военной необходимостью; и для непреднамеренных правонарушений имеются убежища у алтарей; преступными же признаются лишь совершающие зло в силу их свободной воли, а не те, кого к дерзновению побуждают неблагоприятные обстоятельства".
Жители г. Цере у Тита Ливия обращаются к римлянам с просьбой "не считать преднамеренным то, что должно назвать следствием необходимости" (кн. VII). Юстин пишет: "Поступок фокейцев, хотя и вызывает отвращение у всех как святотатство, тем не менее он рождает более ненависти против фивян, которыми первые были доведены до этой крайности, нежели против самих фокейпев" (кн. VIII). Так, по суждению Исократа, тот, кто грабит ради самосохранения, "прикрывает свое преступление видимостью необходимости". Аристид во второй речи "О Левктрах" говорит: "Затруднительные обстоятельства создают некоторого рода извинение уклоняющимся от справедливости".
О мессенянах по поводу обвинения их в том, что они не дали убежища изгнанникам из Афин, так сказано у Филострата: "Все их оправдание состоит в ходатайстве о прощении, причем в извинение своего поступка они ссылались на поведение Александра и на страх перед ним, который, как и они, испытывала вся остальная Греция". Таков тот человек, о котором говорится у Аристотеля: "наполовину порочный, но не преступный: потому что не строит козни"⁹.
Подобного рода различия следующим образом применяет к нашему вопросу Фемистий в панегирике императору Валенту:
"Вы провели различие между преступлением, ошибкой и несчастьем¹⁰. И хотя вы и не усвоили слов Платона и не следуете Аристотелю, тем не менее на деле вы соблюдаете их правила¹¹. Ибо вы не считали заслуживающим равного наказания людей, которые с самого начала советовали начать войну, и людей, которые впоследствии были увлечены бурей войны или подпали под власть того, кто уже, повидимому, достиг господства. Но вы осудили первых, подвергли порицанию вторых и были снисходительны к ним".
8. Фемистий в другом месте готов поучать юношу-императора тому, "в чем состоит различие несчастия, ошибки и преступления и как должно царю одному оказать милосердие, другого исправить, третьего же, наконец, только и подвергнуть наказанию". Так, у Иосифа Флавия император Тит подвергает наказаниям одного лишь зачинщика преступления "на самом деле", его же последователей "на словах" подвергает простому порицанию ("Иудейская война", кн. V).
Чисто несчастный случай не заслуживает наказания и не обязывает к возмещению убытка. Правонарушения влекут то и другое. Промежуточная вина, обязывая к возмещению, часто не заслуживает наказания, в особенности же смертной казни. Сюда относится следующее место у Валерия Флакка:

У кого ж против воли кровью омочены руки,
Под напором суровой судьбы, к вине все же близкой, -
Тех различно карает их ум; и терзают деянья
На досуге мужей.

Следует различать зачинщиков войны от сторонников воюющих

V. Поэтому Фемистий убеждает в необходимости различать зачинщиков войны¹² и тех, кто действует под руководством других, примеры чего встречаются повсюду в истории. Геродот ("Каллиопа") рассказывает о том, что греки наказали тех из фивян, кто был зачинщиком перехода их на сторону мидян. Так, руководители восстания в Ардее были обезглавлены, по свидетельству Тита Ливия (кн. IV). По словам того же автора. Валерий Левин "после взятия Агригента начальников города приказал высечь розгами и казнить; прочих же продал вместе с добычей" (кн. XXVI). В другом месте Ливии пишет: "После сдачи Ателлы и Калатии там принялись за тех, кто был во главе восстания". И еще: "Так как зачинщики мятежа подверглись заслуженным наказаниям со стороны бессмертных богов -и вас, отцы-сенаторы, то как угодно будет поступить с неповинной толпой?". "Наконец, они были прощены и им было даровано право гражданства, что было сделано, - как сказано, - чтобы наказание постигло виновных" (кн. XXVIII). У Еврипида восхваляется Этеокл, аргивянин, так как

Был осужден всегда его судилищем
Виновный, но не град родной, которому
Вождя положено нести бесчестие.

И афиняне, по рассказу Фукидида, раскаялись в постановлении против митиленян, "поскольку подвергли избиению целый город вместо одних только зачинщиков отпадения" (кн. III). У Диодора также рассказывается, как Димитрий Полиоркет, взяв Фивы, умертвил только десять зачинщиков отпадения.

У самих зачинщиков следует различать основания извинительные от неизвинительных

VI. 1. Но у самих зачинщиков войны следует различать причины их действий. Бывают такие причины, которые, не являясь справедливыми, тем не менее могут внушать уважение людям небесчестным (Витториа, "О праве войны", 59). Автор речи "К Гереянию" (II) усматривает наличие справедливейшей причины у того, кто совершает преступление не под влиянием гнева или жестокости, но побуждаемый долгом и разумным рвением. Мудрец, у Сенеки, "отпустит врагов целыми и невредимыми, нередко даже с похвалами, если те вступили в войну, руководствуясь честными намерениями - ради соблюдения клятвы, союза, свободы" ("О милосердии", кн. II, гл. 7).
У Тита Ливия цериты умоляют о прощении за свою ошибку¹³, состоявшую в помощи своим единокровным фокейцам (кн. VII). Римляне даровали прощение халкидянам и прочим, помогавшим Антиоху в силу договора. Аристид во второй речи "О Левктрах" говорит о фивянах, которые последовали в поход за лакедемонянами против афинян: "Они оказались участниками беззаконного деяния, которое они, однако, прикрывали некоторым подобием справедливости, а именно - верностью главам их союза".
2. Цицерон в книге первой "Об обязанностях" говорит о необходимости сохранять жизнь тем, кто не был на войне ни жесток, ни кровожаден, и о том, что войны ради славы государства должны вестись с меньшим ожесточением. Так, царь Птоломей сообщает Димитрию, "что между ними идет борьба не из-за чего-нибудь иного, но из-за власти и славы". Север у Геродиана¹⁴ заявляет: "Когда мы вели войну против Нигра, причины враждебности не были благовидны, потому что яблоком раздора между нами являлась верховная власть принцепса; и в нашем раздоре каждый из нас одинаково стремился овладеть ею, движимый честолюбием" (кн. III).
3. Часто имеет место сказанное у Цицерона о войне между Цезарем и Помпеем: "Было некое помрачение, была распря между знаменитейшими вождями; многие пребывали в колебании относительно того, на чьей стороне преимущество" ("В защиту М. Марцелла"). Тот же автор в другом месте замечает: "Если мы и повинны в некоторых заблуждениях человеческой природы, то мы, по крайней мере, неповинны в злодеянии". Как сказано Фукидидом, обычно, бесспорно, снисхождения заслуживают те. кто поступает "не злоумышленно, но вследствие ошибки суждения".
Цицерон в речи в защиту Дейотара говорит: "Он действовал не по личной ненависти, но в силу общего заблуждения". Саллюстий в своей "Истории" пишет: "Остальная толпа руководствовалась не столько рассудком, сколько грубыми нравами, нравами простонародья; один следовал за другим как за более благоразумным". То, что Врут писал о гражданских войнах, по моему мнению, можно отнести к большинству войн, а именно: "Лучше с большей суровостью предотвращать их, нежели изливать гнев на побежденных, чтобы прекращать войны"¹⁵ (Цицерон, "Письма к Бруту", II).

Врагам, даже заслужившим смерть, часто наказание по справедливости прощается

VII. 1. Если даже справедливость не требует освобождения от наказания, тем не менее это соответствует человеколюбию, скромности и величию души¹⁶. "Прощение возвысило величие римского народа", - говорит Саллюстий. У Тацита ("Летопись", кн. XII) сказано: "Чем больше проявляется упорства по отношению к врагу, тем больше следует проявлять милосердия по отношению к молящим о защите". А Сенека ("О милосердии", кн. I. гл. 5) пишет: "Только зверям, причем кровожадным, свойственно кусать и терзать поверженных врагов. Слоны и львы оставляют в покое опрокинутых ими". Часто уместны следующие стихи Виргилия:

Смерть моя дарует победы
Тевкрам, и жизнь одного не создаст им успеха.

2. Есть по этому предмету замечательное место в книге четвертой "К Гереннию": "Хорошо установили наши предки не лишать жизни царя, взятого в плен на войне. Отчего же так? Потому что когда судьба дала нам такую возможность, то не справедливо предавать уничтожению тех, к кому та же судьба немного ранее была столь благосклонна. Но окажут, пожалуй, что это он двинул на нас свое войско. Я отказываюсь выполнить это убийство. Так почему же? Потому что мужу храброму свойственно считать врагами лишь тех, кто спорит о победе; побежденных же следует судить по-человечески, дабы доблесть могла ограничить войну, а человечность закрепить мир. Если бы тот победил, разве он поступил бы таким образом? К чему же тогда его щадить? Потому что я привык презирать такую бессмыслицу, а не подражать ей".
Если разуметь сказанное относительно римлян (что сомнительно, так как автор пользуется чужеземными и вымышленными примерами), то это прямо противоположно тому. что мы находим в панегирике императору Константину, сыну Констанция: "Благоразумнее снискать расположение врагов милосердием, мужественнее же попирать ногами, покорив их. Ты. император, возобновил древнее мужество, согласно которому пленные вожди врагов подверглись смертной казни. Ибо пленных царей, сопровождавших триумфальные колесницы от ворот города до форума, как только император начинал поворачивать колесницу в сторону Капитолия, отводили в темницу и там умерщвляли. Один только избег применения к нему столь жестокого закона благодаря вмешательству Павла Эмилия, принявшего его капитуляцию (читай: один только Персей избег применения к нему столь жестокого закона благодаря вмешательству Павла Эмилия, принявшего его капитуляцию); прочие же - в оковах, лишенные света - послужили прочим царям примером¹⁷, чтобы они предпочитали блюсти дружбу с римлянами, нежели испытать жестокость их правосудия" (Плутарх, жизнеописание Павла Эмилия).
Но и здесь сказано слишком общо. То же самое говорит Иосиф Флавий о жестокости римлян в истории убийства Симона Бариора; однако он сообщает о таких вождях, как самнитянин Понтий. а не о тех, кто носил имя царя. Латинский перевод гласит таким образом: "Конец триумфа наступал после того, как достигали храма Юпитера: ибо древний обычай родины повелевал полководцам ожидать там, пока не будет объявлена смерть неприятельского вождя. То был Симон, сын Иора, которого вели в триумфальной процессии среди пленных: с накинутой на него веревкой его влекут на форум, тогда как стражи наносят ему удары. У римлян существует обычай предавать в этом месте смерти осужденных за уголовные преступления. Когда было объявлено о кончине неприятельского вождя, то за этим следовало всеобщее ликование, а затем - жертвоприношения".
Почти то же сообщает Цицерон о наказании в речи "Против Верреса".
3. Примеры умерщвления вождей имеются в изобилии, примеров же умерщвления царей лишь несколько, в частности, умерщвление Аристоника, Югурты, Артабазда¹⁸. Однако, кроме Персея, избегли смерти также Сифакс¹⁹, Генций, Юба, а во времена Цезаря - Карактак и другие, что, по видимому, свидетельствует о том, что причины и способы ведения войны принимались во внимание римлянами, хотя Цицерон и прочие авторы признают, что они превышали границы справедливости в случае победы. Так. по сообщению Диодора Сицилийского, М. Эмилий Павел дает хороший совет римским сенаторам, когда по делу царя Персея заявляет: "Если не бояться ничего со стороны людей, то, по крайней мере, нужно опасаться мести богов, готовой низвергнуться на голову тех, кто безрассудно пользуется победой" ("Извлечения"), и Плутарх замечает²⁰, что в войнах между греками даже сами противники остерегались .налагать руки на лакедемонских царей из уважения к их достоинству.
4. Враг же, который захочет соблюдать не только то. что дозволяют человеческие законы, но также и то, что входит в его обязанности, что предписывают в качестве справедливого религия я честь, пощадит кровь неприятеля и никому не причинит смерти, кроме как во избежание своей собственной смерти или чего-либо подобного, или за личные преступления, заслуживающие высшей меры наказания. Больше того, либо полностью простит, либо освободит от смертной казни тех, кто заслужил такое наказание, по соображениям человеколюбия или по другим благовидным основаниям.
Отлично сказано у того же Диодора Сицилийского; "Завоевание городов, выигранные сражения и всякий иной успех на войне зачастую обязаны более удаче, чем доблести. А оказание милосердия побежденным врагам со стороны верховной власти есть деяние одной только мудрости" (кн. XXVII). У Курция читаем: "Хотя Александр и мог гневаться на зачинщиков войны, тем не менее всем было оказано милосердие".

Нужно, насколько возможно, остерегаться даже непреднамеренного убийства неповинных

VIII. Об убийствах тех, кто был умерщвлен случайно, без намерения, необходимо иметь в виду сказанное нами выше, а именно - что дело касается если не справедливости, то во всяком случае милосердия - не предпринимать ничего, что могло бы угрожать невинным, кроме как только в силу значительных оснований, затрагивающих благополучие многих. Согласно с нами мыслит Полибий, который в книге пятой высказывается так "Людям достойным не свойственно вести истребительную войну даже против менее честных врагов, ее можно простирать лишь настолько, насколько это нужно для возмещения ущерба и восстановления утраченного, не подвергая одним и тем же наказаниям невинных и виновных, но ради невинных щадя и виновных".

Всегда следует щадить детей, женщин, если они не повинны в тяжком преступлении, и стариков

IX. 1. После ознакомления с изложенным не представляет труда разрешение более частных вопросов. "Ребенка спасает возраст, женщину - ее пол ²¹", - говорит Сенека в трактате, где он обрушивает свой гнев на гнев (кн. III, гл. 24). Сам бог в войнах евреев даже после предложения и отклонения мира желает пощады женщин и детей, за исключением немногих племен, изъятых в силу особого права, война против которых была войной не людей, но войной самого бога и носила соответствующее название (Второзаконие, XX, 14). И когда он пожелал предать избиению медианитянских женщин за их собственное преступление, он исключил непорочных девиц (кн. Чисел, XXXI, 18). Мало того. пригрозив ниневитянам за тягчайшие преступления беспощадным избиением, он соизволил смягчиться, сжалившись над многими тысячами в том возрасте, который не имеет понятия о различии честного и бесчестия (Иона, IV, 2)
Сходно с этим такое изречение у Сенеки- "Возможно ли гневаться на детей, чей возраст еще не ведает различия вещей?" ("О гневе", кн. II, гл. 9). А у Лукана читаем:

За какие проступки дети заслужат убийство?

Если так поступал и постанавливал бог, в чьей власти предать умерщвлению без какой-либо причины, не нарушая справедливости, сколько угодно людей любого пола и возраста, поскольку он податель и владыка жизни, то как же поступать по справедливости людям, которым не дано никакого права над людьми, каковое не представлялось бы необходимым для человеческого благополучия и сохранения общества?
2. Прежде всего мы имеем касательно детей суждения тех народов и времен, при которых справедливость имела наибольшее значение (Витториа, "О праве войны", 36). "Нам дано оружие. - по словам Камилла у Тита Ливия. - не против того возраста, который щадят даже при взятии городов, но против вооруженных воинов". Он же добавляет, что таково право войны, то есть право естественное.
Плутарх, толкуя об этом предмете, говорит: "У добрых людей даже война имеет определенные законы" (жизнеописание Камилла). Здесь следует заметить выражение "у добрых", дабы отличить это право от того, которое господствует в нравах и состоит в безнаказанности. Так, Флор отрицает возможность действовать иначе без нарушения честности (кн. I). У Ливия в другом месте встречается: "От причинения зла этому возрасту воздерживаются даже разъяренные враги" (кн. XXIV). И еще: "Жестокая ярость доходит иногда до избиения младенцев".
3. То же, что наблюдается в отношении детей, не достигших обладания рассудком, чаще всего относится также к женщинам, то есть поскольку они не совершили чего-либо, особо заслуживающего наказания, или поскольку сами они не отправляли каких-либо мужских обязанностей. В самом деле, по словам Стация, "пол этот чужд войны и незнаком с оружием". Нерону, назвавшему Октавию своим врагом ("Октавия"), префект отвечает:

Названье это женщине даешь?²²

Александр у Курция говорит: "Я не имею обыкновения вести войну с пленными и женщинами; тот, кто возбуждает мою ненависть, должен быть вооружен" (кн. V). Грип у Юстина заявляет: "В стольких внутренних и внешних войнах никто из его предков никогда после одержанной победы не свирепствовал над женщинами, самый пол которых должен ограждать их от военных опасностей и от ярости победителей" (кн. XXXVIII). У Тацита другое лицо говорит: "Война ведется не против женщин, но против вооруженных воинов".
4. Валерий Максим называет жестокость Мунация Флакка в отношении детей и женщин дикой и невыносимой даже для слуха (кн. IX, гл. 1). У Диодора рассказывается, как карфагеняне в Селинунте избивали стариков, женщин и детей "без всякого чувства человеколюбия" (кн. XIII). В другом месте он называет то же самое "кровожадностью" (кн. XIV). Латин Пакат говорит о женщинах: "Это - пол, который щадят войны". Сходное выражение есть у Папиния о старцах:

Никакого оружия силе
Не подвержена старцев толпа.

Следует также щадить посвятивших свою жизнь исключительно священнослужению и наукам

X. 1. То же нужно установить для мужей, образ жизни которых несовместим с войной (Витториа, "О праве войны", 36). "Согласно праву войны избиение распространяется на вооруженных и сопротивляющихся", - сказано у Тита Ливия (кн. XXVIII); имеется в виду именно то право, которое согласно f с природой. Так, Иосиф Флавий считает справедливым наказывать в сражении тех, кто поднял оружие; невинным же вредить г не следует ("Иудейские древности", кн. XII, гл. 3). Камилл, .. взяв приступом Вейи, повелел воздержаться от избиения безоружных (Ливии, кн. V).
К соответствующему разряду людей в первую голову нужно отнести тех, кто отправляет обязанности священнослужителей. Ибо воздержание их от оружия издревле составляет обычай, общий у всех народов; а потому и должно воздерживаться от насилия над ними. Так, филистимляне, враги иудеев, не причинили вреда коллегии пророков²³, находившейся в Габе, как видно из книги I пророка Самуила (X, 5 к 10). И Давид вместе с Самуилом бежал в другое место, где находилась такая же коллегия, столь же чуждая какого-либо насилия, причиняемого оружием (I Самуил, XIX, 18). Критяне, по рассказу Плутарха ("Греческие вопросы"), во внутренних столкновениях воздерживались от причинения какого-либо вреда жрецам²⁴ и тем, кого называли "заведующими погребениями". Отсюда про изошла греческая пословица: "Даже крематор не был оставлен". Страбон замечает²⁵, что когда вся Греция пылала воинами, элейцы, как посвященные Юпитеру, так и их гости, пребывали в ненарушимом мире (кн. VIII).
2. К священнослужителям справедливо приравниваются лица, избравшие сходный образ жизни, как монахи и схимники, то есть кающиеся, которых поэтому наравне со священнослужителями каноны находят необходимым щадить в соответствии с естественной справедливостью (С. de treug. et pace).
Сюда же правомерно относятся те, кто посвятил себя благородным занятиям словесностью и другим наукам, полезным роду человеческому.

И земледельцев

XI. Затем необходимо также щадить земледельцев, что предписывают и каноны. Диодор Сицилийский сообщает с похвалой об индусах- "В сражениях враги взаимно избивают друг друга, но они оставляют в неприкосновенности земледельцев, как полезных для всех" ("Библиотека", кн. II). О древних коринфянах и мегарянах Плутарх пишет: "Никто из них не причинял зла земледельцам". И Кир повелел объявить царю ассириян о том, "что он готов земледельцев оставить в покое и неприкосновенности" (Ксенофонт, "О воспитании Кира", кн. V). О Велисарии Свидас сообщает: "Он настолько щадил земледельцев и настолько заботился о них, что под его командованием никогда никому из них не было причинено насилие".

Торговцев и тому подобных

XII. Канон добавляет торговцев, что нужно распространять не только на тех, кто временно пребывает в неприятельской стране, но и на постоянных подданных; ибо и их образ жизни чужд войне.
Под это название подходят также прочие мастера и искусники, промысел которых предпочитает мир войне.

Пленных

XIII. 1. Касаясь вопроса о тех кто вел войны, мы уже раньше привели изречение Пирра из Сенеки о том, что совесть. то есть уважение к справедливости, воспрещает нам лишать жизни пленных. Мы привели сходное мнение Александра, в котором он объединяет пленных и женщин. Сюда же относится следующее место v Августина- "Не воля, а необходимость уничтожает сражающегося врага²⁶. Подобно тому как сражающемуся и сопротивляющемуся воздается насилие за насилие, так побежденному или взятому в плен оказывается милосердие, в особенности поскольку нет опасения нарушения им мира" (поел. I, "К Бонифацию").
Ксенофонт об Агесилае говорит: "Он внушал солдатам не наказывать взятых в плен как виновных, а охранять их как людей". У Диодора Силицийского мы читаем: "Все греки нападают на обороняющихся и щадят покорившихся" (кн. XIII). По мнению того же автора, македоняне под властью Александра "поступали суровее с фивянами, нежели то дозволял закон войны" (кн. XVII).
2. Саллюстий в "Югуртинской войне", сообщив об умерщвлении юношей после их сдачи, называет такой поступок противным праву войны, это должно толковать в смысле противоречия природе справедливости и обычаям тех, кто отличается человечностью. У Лактанция есть изречение: "Побежденным оказывается пощада, и посреди боев уместно милосердие" (кн. V) Тацит восхваляет флавианских вождей Антония Прима и Вара за то, что вне сражений они не проявляли жестокости против кого-либо ("История", кн. IV). Аристид говорит "Человеку нашего образа мыслей свойственно сопротивляющихся принуждать оружием, с поверженными же обходиться с большей мягкостью" ("О мире", II).
3. По поводу пленных пророк Елисей так обращается к царю Самарии "Неужели ты пленных умертвишь мечом своим и погубишь луком своим?" (кн. II Царств, VI). У Еврипида в "Гераклидах" на вопрос вестника:

Итак, закон ваш воспретил губить врага? -

хор отвечает:

Кого в живых оставил бог после сражения.

Там же пленный Еврисфей говорит:

Осквернена будет рука убийцы моего.

У Диодора Сицилийского византийцы и халкидоняне заслужили такие оценки за избиение довольно многих пленников. "Они продолжали творить злодеяния чрезвычайной жестокости" (кн. XII). Он же в другом месте называет пощаду пленных²⁷ "правом общим"; а тех, кто поступает иначе, он называет "бесспорно преступниками". Щадить пленников повелевает природа добра и справедливости, о чем мы недавно говорили, ссылаясь на философские сочинения Сенеки ("О благодеяниях", кн. X, гл. 18). И мы видим, как хвалят в исторических сочинениях тех, кто предпочитает отпускать, нежели убивать пленных, поскольку чрезмерное множество их становится бременем и может стать опасным.

Принимаемых в качестве добровольно сдавшихся на. справедливых условиях

XIV. 1. По тем же причинам как в бою, так и при осаде городов не следует отвергать сдачу на волю победителя с условием сохранения жизни²⁸. Оттого, по словам Арриана, избиение фивянами капитулировавших не было согласно с обычаями греков. Подобным же образом рассуждает Фукидид в книге третьей "Вы приняли нас под свою власть по нашей доброй воле, мы простирали к вам руки. Ведь таков обычай греков - не убивать при этих условиях". И у Диодора Сицилийского сиракузские сенаторы говорят: "Достойно великой души щадить молящего". По словам Сопатра, "согласно с обычаем щадить на войне жизнь молящих о пощаде".
2. То же соблюдалось римлянами при взятии городов до того, пока таран не ударял в стены. Цезарь объявляет адуатициям, что он сохранит их город в целости, если они сдадутся, прежде чем таран коснется их стен ("Галльская война", кн. II). Этот обычай применяется даже в настоящее время по отношению к неукрепленным местам до открытия пушечной пальбы: по отношению же к местам, более укрепленным, - до сигнала к штурму.
А Цицерон, в свою очередь, так высказывается об этом предмете, имея в виду не столько то, что происходит в действительности, сколько то, что справедливо по природе: "Должно не только щадить тех, кого вы принудили к сдаче силой, но нужно давать пощаду тем, кто, положив оружие, сдастся на милость неприятельского вождя, если даже таран ударил в стену" ("Об обязанностях", кн. I).
Еврейские толкователи сообщают, что у их предков было в обычае при штурме неприятельского города не окружать его со всех сторон, но оставлять свободный выход для желающих бежать, чтобы дело обошлось с наименьшим кровопролитием²⁹.

Нужно щадить и сдавшихся безусловно

XV. Та же справедливость повелевает щадить тех, кто сдается победителю безусловно или же умоляет о пощаде. По мнению Тацита, "избивать сдавшихся - жестоко" ("Летопись", кн. XII). Равным образом, Саллюстий, говоря о кампанцах, сдавшихся Марию, и сообщив о том, что достигшие совершеннолетия были убиты, добавляет, что это было преступлением против права войны, то есть против естественного права ("Югуртинская война"). Он же в другом месте пишет: "Убиты были не вооруженные люди в сражении в соответствии с правом войны, а молящие о пощаде после сражения" ("О государственном управлении", I).
И у Ливия, как мы уже смазали, "по праву войны дозволено убийство лишь вооруженных и оказывающих сопротивление". И в другом месте: "... он, который вопреки праву войны напал на сдавшихся" (кн. XLV). Напротив, следует скорее даже способствовать тому, чтобы принуждать страхом врагов к сдаче, нежели подвергать их истреблению. В Бруте заслуживает похвалы то, что он противника "не допускал брать лобовой атакой, а окружал конницей, повелевая щадить врагов как своих подданных в близком будущем".

Все это правильно. если не предшествовало тяжкое преступление: как это следует понимать

XVI. 1. Против этих предписаний справедливости и естественного права обычно приводятся изъятия, наименее справедливые а именно - применение талиона, необходимость устрашения, случай упорного сопротивления. Что подобных оснований недостаточно для оправдания избиения, в этом легко убедится тот, кто только вспомнит сказанное выше о справедливых причинах лишения жизни (Витториа, "О праве воины", 49 и 60). Нет опасности со стороны пленных и сдавшихся или же намеревающихся сдаться; для законности убийства, следовательно, необходимо предшествующее преступление, даже такое, которое беспристрастный судья признает заслуживающим смерти.
Мы бываем иногда свидетелями жестокости над пленными и сдавшимися или же отклонения сдачи на милость победителя молящих лишь о сохранении жизни, если будучи убеждены в несправедливости войны, они все же продолжали оставаться с оружием в руках; если они уронили славу противника причинением огромного урона; если они нарушили клятву или любую иную норму права народов, как, например, права послов; если они являлись перебежчиками.
2. Но природа не допускает воздаяния равным за равное в отношении кого-либо, кроме тех. кто совершил преступление. И не достаточно то соображение, что враги признаются как бы за некое единое тело, это можно заключить из того. что нами было сообщено выше о распространении наказания (кн. II, гл. XXI. XVIII). У Аристида мы читаем: "Разве не бессмысленно хотеть следовать как благому примеру тому, в чем обвиняешь кого-либо и что называешь порочным?" ("О мире", II). Плутарх осуждает сиракузян за убийство жен и детей Гикета, которое было совершено потому, что Гикет убил жену, сестру и сына Диона (Плутарх, жизнеописания Тимолеона и Диана).
3. Даже польза, ожидаемая от устрашения на будущее, не создает права на убийство. Но если право на лишение жизни уже существует, то могут найтись и такие основания, которые могут помешать отказу от такого права.
4. Ревностная преданность делу своей партии, если только это дело не вполне преступно, не заслуживает смертной казни, как рассуждают у Прокопия неаполитанцы ("Готский поход", кн. I). Если подобная преданность и заслуживает какого-либо наказания, то оно не должно доходить до смертной казни, так как такого решения не вынесет никакой беспристрастный судья. Когда Александр повелел предать избиению все взрослое население одного города, который отчаянно сопротивлялся, то этим он только доказал, что в Индии он воевал как разбойник; устрашенный такой репутацией царь начал пользоваться победой более милосердно (Полиэн, кн. IV).
Тот же Александр предпочел пощадить некоторых милетян, "потому что считал их великодушными и верными своим сторонникам", по словам Арриана. Фитон, регийский военачальник, схваченный и приговоренный по приказу Дионисия к пыткам и смерти за упорную защиту города, воскликнул, что приговорен к смерти за нежелание предать город и что бог в скором времени за это воздаст по заслугам. Диодор Сицилийский называет такое несправедливое наказание "преступной местью". Мне весьма нравится обет, приведенный у Лукана:

Пусть побеждает тот, кто не станет
На побежденных врагов простирать сурово железо,
Кто не почтет преступной службу враждебным знаменам
Своих сограждан

Здесь под именем "сограждан" следует понимать не граждан той или иной страны, но граждан общего союза всего человеческого рода.
5. В гораздо меньшей мере оправдывает избиение досада за испытанное поражение; так, мы читаем о том, как Ахилл, Эней, Александр отмщали смерть своих друзей, проливая кровь пленных и сдавшихся. Гомер, стало быть, не напрасно приводит свой стих:

В сердце своем тогда замыслил неправое дело³⁰.

Совершивших преступления следует по справедливости щадить, когда они многочисленны

XVII. Но если преступления и таковы, что могут, казалось бы, заслуживать смерти, тем не менее долг милосердия состоит в том. чтобы несколько отступать от своего сурового права, принимая во внимание многочисленность преступников. Пример подобного милосердия нам являет сам бог, пожелавший, чтобы был предложен хананеянам и крайне нечестивым соседним с ними народам мир, которым им была дарована жизнь под условием уплаты дани. Сюда же относится следующее изречение Сенеки: "Суровость полководца распространяется на отдельных лиц. Но когда разбежится целое войско, то необходимо милосердие. Что обезоруживает гнев мудрого? Толпа виновных³¹" ("О гневе", кн. II, гл. 10). И у Лукана читаем:

Сколько нещадною смертью погибло юношей, сколько
Голод сгубил иль неистовство моря, земли колебанье,
Мор от небес и земли, пораженья в военных походах, -
Не было карою то.

"Во избежание наказаний постигающих слишком многих. изобретен жребий", - говорит Цицерон ("В защиту Клюенция") Саллюстий обращается к Цезарю: "Никто не побуждает тебя ни к жестоким наказаниям, ни к вынесению суровых приговоров которые скорее разрушают, чем исправляют город".

Нельзя убивать заложников, если они не совершили преступлений

XVIII. 1. Что нужно установить о заложниках согласно праву природы, об этом можно заключить из сказанного нами выше. В старину было распространено мнение, что каждый имеет право на свою жизнь в такой же мере, как и на другие вещи, приобретаемые в собственность, и что это право в силу молчаливого или явно выраженного соглашения перешло от отдельных лиц к государству. Поэтому не удивительно, если мы читаем, как невинные лично заложники подвергались смерти за преступления государства либо как бы по своему особому согласию, либо как бы по согласию государства, в которое было включено и их собственное. После того как истинная мудрость научила нас тому, что собственность на нашу жизнь принадлежит исключительно богу, никто уже не может только одним своим согласием сообщить кому-либо право на свою жизнь или на жизнь своего гражданина (Витториа, "О праве войны", 43).
Оттого-то милостивому вождю Нарсесу казалось бесчеловечным подвергать невинных заложников смертной казни, как об этом сообщает Агафий (кн. I). О других то же сообщают прочие авторы. Так, Сципион говаривал, что он намерен свирепствовать не против неповинных заложников, но против самих бунтовщиков и что он намерен карать не безоружных, но вооруженных врагов (Ливии, кн. XXVIII)³².
2. Некоторые из числа небезызвестных новейших юристов полагают, что такого рода соглашения имеют силу, если они подкреплены нравами (Меночио, "Заключения", вопр. VII). Я готов с этим согласиться, если только они называют нравами одну лишь безнаказанность, которая здесь часто фигурирует под таким именем. Если же они считают свободным от вины того, кто лишает жизни других в силу одного только соглашения, то я боюсь, что они ошибаются сами и вводят в заблуждение других своим опасным влиянием.
Несомненно, что когда кто-нибудь, являясь заложником, в настоящем или в прошлом находится в числе тяжелых преступников или нарушит данное им ручательство в важном деле, тогда может оказаться, что смертная казнь будет свободна от несправедливости.
3. Клелия, которая стала заложницей не по своей воле, а по повелению государства³³ и затем бежала, переплыв Тибр, "не только не была наказана царем этрусков, но еще удостоилась почестей за добродетель", по словам Тита Ливия в повествовании об этом событии (кн. II).

Необходимо воздерживаться от всякого бесполезного сражения

XIX. Сюда же следует добавить еще то, что все сражения, не служащие ни для получения должного, ни для прекращения войны, имеют целью исключительно служить честолюбию силой или. как говорят греки, являются "свидетельством силы, а не борьбы против врагов" (Арриан, кн. V), противоречат долгу христианина и самой человечности. В связи с этим правители должны решительно воспрещать подобное, так как им надлежит дать отчет за напрасно пролитую кровь тому, от чьего имени ведут войну. И потому Саллюстий восхваляет полководцев, которые одержали победы без кровопролития. И об известном своим мужеством народе каттов Тацит говорит: "Они редко совершают набеги и избегают случайных стычек"³⁴.