Глава XII ОГРАНИЧЕНИЕ ОПУСТОШЕНИЙ И ТОМУ ПОДОБНОГО

I. Какого рода и до каких пределов опустошение может быть справедливо?
II. Следует воздерживаться от опустошений, если вещь полезна для нас и находится вне пределов власти неприятеля.
III. Если существует надежда на скорую победу.
IV. Если неприятель получает средства существования из других источников.
V. Если самая вещь ничем
не может способствовать ведению войны.
VI. О том, что сказанное относится, в частности, к священным предметам и вещам, связанным со священными предметами.
VII. Равным образом - к предметам богослужения.
VIII. Замечания относительно преимуществ, проистекающих от такого рода ограничений.

Какого рода и до каких пределов опустошение может быть справедливо?

I. 1. Чтобы иметь возможность уничтожить чужую вещь, не совершая правонарушения, необходимо наличие одного из следующих трех условий.
Или налицо должна быть такого рода необходимость, которую следует считать исключенной при первоначальном установлении собственности. Примером может служить случай, когда кто-нибудь бросает в реку во избежание опасности меч третьего лица, которое в состоянии исступления готово им воспользоваться. Однако при этом, как мы сказали в другом месте, согласно наиболее правильному мнению, остается обязательство возмещения ущерба (кн. II, гл. II, IX).
Или же должен иметься некоторый долг, возникающий из правонарушения, так что уничтоженная вещь считалась бы полученной в счет долга, поскольку иначе ведь не было бы права.
Или, наконец, должно случиться какое-нибудь злодеяние. которое заслуживает соответствующего наказания и мера которого не превышается наказанием, ибо, как верно замечает один здравомыслящий богослов, справедливость не допускает того, чтобы, например, опустошить целое царство за увод стада скота или за сожжение нескольких домов (Витториа, "О праве войны", 52 и 56). Это ясно видит и Полибий, желающий, чтобы война как возмездие распространялась бы не до бесконечности, а лишь до тех пределов, в которых преступление искупалось бы равной мерой (кн. V).
И именно по этим основаниям уничтожение чужих вещей -и лишь в таких пределах лишено несправедливости.
2. Впрочем, если только не побуждают соображения пользы, то бессмысленно вредить другому без выгоды для себя.
И оттого-то люди мудрые обыкновенно руководствуются соображениями о возможных преимуществах. Из этих соображений главнейшее приведено Онесандром: "Он не забывал уничтожать, жечь, грабить неприятельскую страну. Ибо недостаток денег и продовольствия ослабляет военные силы¹ настолько же, насколько изобилие их увеличивает" (Strategicus, VI). От сказанного не разнится следующее место у Прокла: "Доброму полководцу свойственно всячески подрывать силы противника". О Дарий у Курция говорится: "Он предпочитал одолевать нуждою врага, который располагал лишь тем, что успевал награбить".
3. Поистине следует допускать такое опустошение страны, которое принуждает врага добиваться скорейшего заключения мира. К подобному способу ведения войны прибегал Галиатт против милетян (Геродот, кн. I), фракийцы, - против византийцев (Полибий, кн. IV, Фронтин, Strategemata, III, 4), римляне - против кампанцев, капенатов, испанцев, лигуров, нервиев, менапиев (Ливии, кн. кн. V, VII, XXXIV, XL; Цезарь. "Галльская война", кн. VI).
Если правильно взвесить дело, то в большинстве случаев соответствующий образ действия является следствием скорее досады, нежели ясного соображения. Ведь обыкновенно или основания, побуждающие к опустошению страны, отсутствуют, или же имеются иные, более значительные доводы, которые требуют воздержания от опустошения.

Следует воздерживаться от опустошений, если вещь полезна для нас и находится вне пределов власти неприятеля

II. 1. Это случается, во-первых, тогда, когда мы сами так владеем доходной вещью, что неприятель лишен возможности пользоваться ею. Такова точка зрения божественного закона, что для укреплений и оборонительных сооружений нужно употреблять дикие деревья, плодовые же должно сохранять для питания; к чему следует добавить то соображение, что деревья не могут, как люди, выстраиваться против нас в сражениях; это по аналогии Филон² ("О назначении должностных лиц") распространяет также на плодоносные земли, применяя здесь следующие слова закона: "Что же ты гневаешься на неодушевленные предметы, которые и сами нечувствительны и приносят сладкие плоды? Разве же наподобие людей, находящихся во вражде, деревья выражают признаки неприязни, чтобы ради мнимых поступков или угроз их следовало бы вырывать с корнем? Далеко не так: они приносят пользу победителям, дают изобилие вещей, требуемых необходимостью, а также доставляющих удовольствие. Не одни только люди платят дань, еще большую дань платят деревья в благоприятные времена года - и такую, что без нее невозможно даже существовать".
Иосиф Флавий со своей стороны по поводу этого места говорит, что если бы деревья пользовались даром речи, то они бы возопили о том, что, не будучи виновными в незаконной причине войны, они незаслуженно испытывают бедствия войны. Если я не ошибаюсь, в этом же источник следующего изречения Пифагора, приведенного у Ямвлиха: "Безобидное плодоносное древо нельзя ни повреждать, ни истреблять".
2. Порфирий³, описывая иудейские обычаи в книге четвертой "О воздержании от мяса животных", основываясь на толковании, данном обычаем, распространяет этот закон даже на животных, употребляемых в сельских работах. По его словам. заповедь Моисея требует щадить их на войне. Талмуд и еврейские толкователи добавляют, что указанный закон относится⁴ также к бесцельному повреждению вещей, как например, к случаям поджога зданий, порчи съестных припасов и напитков.
С этим законом согласуется благоразумная умеренность афинского полководца Тимофея, который, по рассказу Полиэна, "не дозволял разрушения ни городского дома, ни сельской усадьбы и уничтожения плодовых деревьев". Сохранился также закон Платона в пятой книге его сочинения "Государство", воспрещающий "опустошение земли и сожжение домов"
3. Гораздо больше связывают эти ограничения после полной победы Цицерон не одобряет разрушения Коринфа, хотя здесь и подверглись дурному обращению римские послы ("Об обязанностях", кн. I) он же в другом месте объявляет ужасной, отвратительной, ненавистной войну против стен, крыш домов, колонн и врат ("О его доме"). Ливии восхваляет кротость римлян, проявленную после сдачи Капуи, так как там не свирепствовали пожары и не было разрушений ни в чем не повинных кровель домов и стен (кн. XXVI)⁵. Агамемнон у Сенеки ("Троянки") говорит.

По правде признаюсь (земля аргивская,
Будь не в обиду сказано!), фригийцев сокрушить
И победить желал, разрушить же, сравнять .
С землей их город я бы помешал!

4. Священная история учит нас с очевидностью, что некоторые города были богом обречены на разрушение (Иисус Навин, VI); также вопреки общему закону им было дано повеление вырубить деревья моавитян (II кн. Царств, III, 19) Однако это было совершено не в силу ненависти к врагам, а вследствие справедливого негодования против злодеяний, которые были либо общеизвестны, либо заслужили наказание по суду божию.

Если существует надежда на скорую победу

III. 1. Во-вторых, то о чем мы сказали, должно иметь место даже при сомнительном владении участками земли, если весьма велика надежда на скорую победу, наградой за которую послужат земли и плоды с них. Так, Александр Великий, по рассказу Юстина (кн. XI), воспретил своим воинам грабить народы Азии, "предупреждая их о необходимости беречь свое собственное имущество и не уничтожать то, чем они пришли завладеть"⁶. И, когда Филипп вторгся в Фессалию, опустошая все на своем пути, Квинций Фламиний внушал своим воинам, по словам Плутарха (жизнеописание Фламииия), совершать свой путь как по уступленной или уже освоенной области. Крез, убеждая Кира не предавать Лидии на разграбление воинам, сказал "Ты предаешь опустошению не мой город, не мои имущества. они твои, и уничтожается твое имущество" (Геродот, кн. I).
2. А к тем, кто поступает иначе, не лишне применить следующие слова Иокасты, обращенные к Полинику в "Фивянках" Сенеки:

Напав, ты губишь родину насильственно
Не овладеешь ею, сам себе вредишь
Ты ж направляя на нее оружие
Напрасно топчешь нивы плодородные,
Всех обращая в бегство по полям.
Никто не губит этак своего,
Ты ж мнишь чужое попалить огнем,
Посечь мечом.

Подобный же смысл заключен в следующих словах Курция "То, что не повреждено, признается принадлежащим неприятелю". От этих слов почти не отличаются слова Цицерона в "Письмах к Аттику" (IX, 7. 8, 10) где он выступает против совета Помпея губить собственную родину голодом. За то же самое Александр Иссейский порицает Филиппа в книге семнадцатой у Полибия, его слова Тит Ливни передает по-латыни таким образом "На войне Филипп не встречался с противником в равном бою и не сражался в решительной битве, но поджигал и опустошал города, служащие ему убежищем. Древние же македонские цари привыкли сражаться не так, а в строю, и щадить по мере возможности города, чтобы стяжать цветущие владения. Ибо какой смысл не оставлять себе ничего по окончании войны из того имущества, из-за которого ведется война?" (кн. XXXII).

Если неприятель получает средства существования из других источников

IV. 1. В-третьих, будет то же самое, если неприятель может получить в другом месте средства для поддержания своих сил, например, когда море или другие границы ему открыты Архидам у Фукидида в речи, в которой он отговаривал своих лакедемонян от войны с афинянами, задает им вопрос, накую надежду возлагают они на ведение войны. Может быть, располагая множеством воинов, они надеются на легкую возможность опустошить поля противника? Но ведь, замечает он, у афинян имеется достаточно других подвластных земель (подразумеваются Фракия и Иония), и подвозом с моря они могут обеспечить себя всем необходимым.
При таких условиях, стало быть, лучше всего, если земледелие будет в безопасности, даже в пограничных областях, что -как мы видим имело место продолжительное время в недавней войне между Нидерландами и Империей с уплатой дани обеим сторонам
2 Сказанное согласуется со старинными обычаями иудеев, у которых, по словам Диодора Сицилийского⁷, "земледельцы пользуются неприкосновенностью и как бы священны, мало того они в безопасности выполняют свои работы даже вблизи лагерей и театра войны" Диодор добавляет "Они не жгут неприятельские поля и не срубают деревья" И еще "Никто из врагов не причиняет вреда кому-либо из земледельцев этот разряд людей как благодетельный для всего общества обеспечен от каких-либо насилий".
3. Между Киром и царем Ассирии, по сообщению Ксенофонта, было заключено соглашение о том, чтобы "земледельцы пользовались миром, а война велась против вооруженных людей" Так, по рассказу Полиэна, Тимофей⁸ сдавал в аренду землепашцам наиболее плодородную часть земли, мало того, как Аристотель добавляет, он даже продавал врагам урожай, а "полученные деньги обращал на уплату жалования солдатам ("О хозяйстве", II) Это, по свидетельству Аппиана, делал также Вириат в Испании Мы видим, как то же самое с величайшим благоразумием и пользой соблюдалось в упомянутой уже войне между Нидерландами и Империей на удивление иностранцам
4 Каноны, внушающие человеколюбие обществу, предлагают это в виде образца всем христианам, долженствующим соблюдать и проповедовать по сравнению с прочими людьми наибольшую человечность, христианам предписывается охранять не только земледельцев, но и животных, на которых те пашут, и семена, приносимые на поля (С. 2, de treug. et pace). Несомненно по сходной причине законы гражданские воспрещают принимать в залог орудия, предназначенные для земледелия; у фригийцев и кипрян некогда, впоследствии у жителей Аттики и римлян⁹ считалось грехом убивать быка, на котором пахали (Николай Дамасский; Элиая, кн. V, гл. 14; Дион Хризостом, "Речи", LXIV; L. executoree. С quae res pign.).

Если самая вещь ничем не может способствовать ведению войны

V. В-четвертых, природа некоторых предметов такова, что они не имеют никакого отношения к военному делу и ведению войны. Рассудок подсказывает, что щадить соответствующие вещи тоже следует во время войны. К этому имеет отношение речь родосцев к Димитрию¹⁰, покорителю городов, в защиту изображения Иалиса; указанная речь так изложена у Геллия по-латыни: "Какое основание к тому, что тебе вздумалось похоронить эту картину под обломками дымящегося здания? Ибо если ты одолеешь всех нас, займешь весь этот город, то овладеешь также этой картиной, целой и невредимой; если же твои усилия победить нас будут напрасны, то берегись, чтобы к твоему стыду не сказали, что, не будучи в силах победить родосцев, ты повел войну с тенью скончавшегося Протогена" (кн. XV, гл. 31).
По словам Полибия. буйному нраву свойственно уничтожать вещи и тогда, когда это не отнимает сил у противника, не приносит выгод тому, кто уничтожает, что бывает в случае уничтожения храмов, портиков, статуй и тому подобного (кн. V). Марцелл, заслуживший похвалы Цицерона, "щадил все здания Сиракуз, общественные и частные, священные и светские, как если бы он прибыл со своим войском для их охраны, а не для их завоевания" {"Против Верреса", II). Цицерон затем пишет: "Предки наши оставляли то, что казалось приятным побежденным, нам же казалось малоценным" (кн. IV).

О том, что сказанное относится, в частности, к священным предметам и вещам, связанным со священными предметами

VI. 1. Подобно тому как нужно соблюдать предосторожность по отношению ко всякого рода художественным ценностям по только что высказанным соображениям, так точно следует соблюдать то же по отношению к предметам, посвященным отправлению богослужения, в силу особых соображений. Хотя ведь и такие предметы, как мы сказали в другом месте, представляют своего рода общественное достояние и хотя посягательство на них остается безнаказанным по праву народов, тем не менее, когда это не грозит никакой опасностью, необходимость охранять священные здания и их принадлежности внушает уважение к священным предметам¹¹, в особенности же среди тех, кто поклоняется тому же богу по общему закону, если даже между ними и существуют некоторые различия в мнениях или обрядах (Сильвестр, на слово "война", ч. III, 5).
2. Фукидид сообщает, что среди греков его времени существовал обычай, согласно которому те, кто участвовал в нападении на неприятельские области, воздерживались от прикосновения к священным предметам. По словам Тита Ливия". при разрушении города Альбы храмам была оказана пощада. О взятии римлянами Капуи Силий в книге тринадцатой пишет:

Вот внезапно сердца наполняются благоговением,
Не сообщая взаимно друг другу их тайных стремлений;
И суровые души людей божество усмиряет,
Так что, чуждаясь огня, храм обратить не дерзают
В пепел, разведши единый костер.

Тит Ливии передает следующее изречение, направленное против цензора Кв. Фульвия: "Пользуясь обломками храмов, ои совершал святотатство, за которое римский народ оставался ответственным; будто бы бессмертные боги не были повсюду одинаковы и будто бы можно обломки храмов одних божеств употреблять для богослужения другим" (кн. XLII).
А Марций Филипп, прибыв в Диум, повелел разбить лагерь под самым храмом, дабы предотвратить малейшую попытку осквернить это священное место (кн. XLIV). Страбон рассказывает, что когда тектосаги вместе с другими разграбили дельфийскую сокровищницу, они в целях умилостивления богов у себя дома посвятили серебро целиком богам, добавив нечто сверх того (кн. IV).
3. Переходя к христианам, скажем, что, по сообщению Агафия, франки пощадили храмы, так как их с побежденными греками объединяла общая религия (кн. II). И даже, мало того, существовал обычай щадить людей, укрывшихся в храмах, что (нет надобности приводить множества примеров у языческих народов, поскольку подобный обычай авторы называют "общим законом, установленным эллинами") (Диодор Сицилийский, кн. XIX) столь восхваляет Августин в готах, завоевателях Рима¹²: "Об этом свидетельствуют места мученичества и базилики апостолов¹³, которые среди такого опустошения давали убежище побежденным беглецам, христианам и язычникам. Повсюду свирепствовал кровавый победитель; тут неистовство избиения встречало свой предел. Туда приводило милосердие неприятеля тех, кого (неверно: "кто"¹⁴) враги щадили и вне этих мест, и беглецы могли не опасаться, что на них нападут те, кому не свойственно подобное милосердие. Даже у людей, которые в другом месте свирепствовали страшно и враждебным образом, после их прибытия в священные места¹⁵, где было воспрещено то, что дозволялось по праву войны, бесчеловечная свирепость укрощалась и жажда брать в плен рассеивалась и усмирялась" ("О граде божием", кн. I).

Равным образом - к предметам богослужения

VII. 1. Сказанное о святилищах распространяется и на освященные предметы, также на те памятники, которые возведены в честь умерших; ибо хотя право народов и снисходит до безнаказанности за проявление гнева против таких вещей, тем не менее их нельзя разрушать насильственно, не совершая преступления против человечности. Юристы считают, что поступки в защиту религии внушены высшим разумом (L. sunt personae. D. de rellsiosis). Сохранилось благочестивое изречение в "Троянках" Еврипида в защиту как освященных предметов, так и святилищ:

Ведь каждый, кто крушит дома и алтари,
Домашних манов, храмы, сам безумствует -
Ведь каждого постигнуть может участь та же.

Аполлоний Тианский так истолковывает миф о гигантах, воюющих с небесами¹⁶: "Они причинили насилие храмам и жилищам богов". Для Стация Ганнибал - святотатец, ибо "огню он предал алтари богов".
2. Сципион после взятия Карфагена одаряет воинов, по словам Алпиана, "кроме тех, кто совершил преступления в храме Аполлона" ("Пунические войны"). Возведенный Митридатом трофей Цезарь, по рассказу Диона, "не решился снять. поскольку он был посвящен богам" (кн. XLII). Марк Марцелл" как указывает Цицерон в четвертой речи "Против Верреса", из уважения к религии не касался того, что победа обратила в светские здания, и там же Цицерон добавляет, что некоторые враги соблюдают на войне религиозные законы и обычаи Он же в другом месте называет святотатством нарушение Бренном святости храма Аполлона. Поступок Пирра, который ограбил сокровища Прозерпины, Тит Ливии объявляет гнусным и наглым в отношении богов. Подобный же поступок Гимилькона Диодор Сицилийский именует "бесчестием" и "преступлением против богов" (кн. XIV). Войну Филиппа Ливий называет нечестивой и как бы обращенной против богов небесных и подземных, а также - безумством и преступлением. Флор об этой войне пишет "Филипп вопреки праву победы свирепствовал против храмов, жертвенников и надгробных памятников¹⁷". Касаясь тех же событий, Полибий высказывает следующее суждение. "Уничтожать, когда это ни нам не может послужить для военных целей, ни повредить неприятелю, в особенности уничтожать храмы, а также изваяния в них и тому подобные украшения, - кто не назовет такие деяния злоумышленными и неистовыми?". И здесь он не допускает извинения этого ссылкой на право возмездия.

Замечания относительно преимуществ, проистекающих от такого рода ограничений

VIII. 1. В нашу задачу, собственно, входит исследование вопроса не о том, что представляется наилучшим, но об ограничении произвола войны пределами дозволенного природой или тем, что является более предпочтительным из дозволенного. Тем не менее самая добродетель, столь униженная в нашем веке, должна меня извинить, если я, хотя она как таковая и находится в презрении, возвышаю ее значение, выдвигая проистекающие из нее блага.
Прежде всего уверенность в сохранении вещей, которые не способствуют продлению войны, отнимает у неприятеля мощное оружие, а именно - отчаяние. У Фукидида приводится следующее изречение Архидама: "Неприятельскую землю считайте не чем иным, как залогом, тем лучшим, чем более она возделана, оттого-то, как и бывает в большинстве случаев, ее следует щадить, чтобы отчаяние не сделало врагов непобедимыми". Такой же политики придерживался Агесилай¹⁸, который, вопреки мнению ахеян, предоставил акарнанянам полную свободу засевать поля, поскольку он считал, что чем больше последние посеют, тем больше они будут склонны к миру (Ксенофонт, "Греческая история", кн. IV) То же самое говорит сатира "У ограбленных остается оружие". Ливии, повествуя о взятии галлами города Рима, говорит: "Вождям галлов угодно было сжечь не все здания, чтобы то, что осталось от города, послужило залогом для смягчения сердец противников".
2. К сказанному нужно добавить, что во время войны такого рода образ действий создает видимость чрезмерной уверенности в победе и что милосердие само по себе способно успокаивать и примирять умы. Ганнибал, по свидетельству Тита Ливия, не произвел никаких разрушений в пределах Та-рента, "Нетрудно было убедиться, - говорит названный историк, - что то было следствием не столько сдержанности воинов и полководца, сколько желания привлечь на свою сторону сердца жителей Тарента" (кн. XXXIV).
По той же причине Цезарь Август воздержатся от грабежа жителей Паннонии; Диан поясняет: "... так как он надеялся на то, чтобы привлечь таким образом их к себе, не прибегая к насилию" (XLIX). Полибий сообщает, что. кроме прочих преимуществ, Тимофей путем вышеупомянутой заботливости "снискал себе великое расположение со стороны самого неприятеля" (кн. III). О Квинции и тех римлянах, которые были с ним¹⁹, Плутарх, упоминая изложенное нами выше, добавляет: "Плоды этой сдержанности они пожали немного спустя, ибо стоило им только прибыть в Фессалию, как на их сторону перешли города. И те греки, которые обитали по ею сторону Фермопил, сгорали от нетерпения, ожидая прибытия Квинция. Ахеяне же, отвергнув союз с Филиппом, заключили союз против него с римлянами".
О государстве лингонов, которое во время войны, ведшейся под предводительством Цереалиса с поощрения Домициана против батава Цивилиса и его союзников, избегло угрожавшего ему страшного опустошения, Фронтин сообщает. "Так как оно оказалось пощаженным вопреки ожиданию и ничего не утратило из своих имуществ, оно, будучи приведено в повиновение, предоставило семьдесят тысяч вооруженных воинов" (кн. V, гл. 3).
3. Противоположные цели - противоположные следствия Тит Ливии приводит в пример Ганнибала "Одновременно алчный и жестокий, он принял за правило грабить те города, которых он не мог сохранить, чтобы оставить неприятелю одни только развалины; мера, по существу, - злостная, следствие которой было не менее гибельно. Ибо ведь такой недостойный образ действий восстанавливал против него как ставших его жертвами, так - в еще большей мере - и тех, кому подобная участь угрожала" (кн. XXVI).
4. В высшей степени верно, по моему мнению, замечание некоторых богословов, что долг верховных властей и полководцев, желающих перед богами и людьми слыть христианами, состоит в том, чтобы предупреждать грабежи городов и тому подобные бесчинства, которые не могут проходить без тягчайшего бедствия для великого множества ни в чем не повинных людей и обычно мало способствуют главным военным успехам (Эгидий Регий, "О сверхъестественных действиях", спор 31, сомн. вопр. 7, 127) Христианская доброта, а также самая справедливость в большинстве случаев их с ужасом отвергают.
Разумеется, взаимные узы, связующие между собой христиан, теснее тех, которые некогда связывали греков, у коих было воспрещено постановлением амфиктионов разрушать хотя бы один греческий город. И про Александра Македонского древние рассказывают, что ни об одном из своих поступков он не сокрушался более, чем о разрушении им города Фив.