VI. Анализ главных переменных величин

Во второй части я намерен анализировать режимы западной демократии, или, лучше сказать, консти­туционно-плюралистические режимы,— что сопря­жено с определенными трудностями. Этим режи­мам присуще многообразие форм государственных институтов и способов их функционирования. Прак­тически невозможно дать классификацию основ­ных разновидностей. Режимы с монопольно владею­щими властью партиями можно разделить по пар­тийным идеологиям и целям, по используемым сред­ствам, по намечаемым общественным преобразова­ниям. При изучении разнообразнейших конститу­ционно-плюралистических режимов труднее выде­лить институты, которые можно брать за основу, рассматривая конкретные разновидности этих режи­мов.

Разумеется, во всех конституционно-плюралисти­ческих режимах существуют нормы, согласно кото­рым верховные правители должны сотрудничать с другими инстанциями, определены условия, при ко­торых граждане получают право оспаривать решения администрации или правителей. Однако фундамен­тальное своеобразие режимов и многообразие инсти­тутов затрудняют выявление отдельных разновид­ностей. В сегодняшней лекции мне хотелось бы объяснить, почему так происходит. ^

Я ищу возможность сравнивать различные плю­ралистические режимы. Это необходимо для анализа главных переменных величин, с которыми нам при­дется иметь дело для понимания стоящих перед режимами основных проблем и для описания конкрет­ных режимов, подробным изучением которых нам предстоит заняться.

Как правило, изучение конституционно-плю­ралистических режимов ведется в четырех направ­лениях.

1. Политическая система рассматривается как особая социальная система — от выборов и при­нимаемых правительством решений до партийных структур, функционирования парламента и назна­чения министров.

2. Политическая система рассматривается взаимосвязано с тем, что принято называть социальной инфраструктурой. Реализация власти, принятие ре­шений зависят от социальных групп, их интересов и устремлений, форм борьбы, постоянного соперни­чества и возможности согласия.

3. Анализируются функции администрации, ко­торая одновременно исполняет правительственные решения, служит техническим советником правите­лей и совокупностью инстанций, необходимых для деятельности частных лиц.

4. Наконец, подвергается изучению то, что за неимением более точного термина, я буду называть историческим окружением политической системы. Действительно, каждая политическая система испы­тывает влияние, иногда определяющее, конгломера­та традиций, ценностей, образов мысли, присущих каждой стране.

Эти четыре аспекта, разумеется, можно отде­лить друг от друга лишь теоретически, но отнюдь не в реальной жизни. Функционирование любого парламента зависит от избирательного и консти­туционного законов (первое направление изучения), а вот политическая борьба в парламенте проясня­ется только при понимании соперничества социаль­ных групп за пределами политической системы. На­конец, все аспекты парламентской жизни опреде­ляются не только Конституцией — важны также представления политиков о допустимости и недо­пустимости тех или иных действий, о законности средств. Некий американский социолог проследил взаимосвязь форм парламентского соперничества во Франции и соперничества в начальной, средней и высшей школе. Оказалось, что есть некий французский стиль парламентских баталий, который от­части смахивает на способы самоутверждения школь­ников, студентов и пр. У каждой страны свой стиль: в США — это резкость и сердечность, в Велико­британии — благоразумие, аристократизм, непреклон­ная беспощадность.

Политические науки изучали в основном полити­ческую систему как таковую; ее органы и функции исследовались отдельно друг от друга. Я же на­мерен анализировать главные переменные вели­чины.

Первая величина, которой обычно занимаются правоведы,— сама Конституция, интерпретируемый политиками основной закон.

Различают конституции президентского и пар­ламентского типов. Почти в чистом виде их можно обнаружить соответственно в США и в Велико­британии.

Для американской системы характерны раздель­ные выборы исполнительной власти в лице прези­дента и законодательной власти — палаты предста­вителей и сената.

Президент избирается на основе всеобщего из­бирательного права и непрямых выборов, поскольку, в соответствии с Конституцией, граждане страны выбирают только выборщиков президента. Мандат, который получает подавляющее большинство вы­борщиков, носит императивный характер, ибо за­ранее известно, за какого кандидата голосует каж­дый из них. Следовательно, результаты известны уже тогда, когда проголосовали простые граждане,— при условии, что один из двух кандидатов получил абсолютное большинство. Если ни один из кандида­тов не получает абсолютного большинства голосов президентских выборщиков, президента избирает палата представителей. Это, по сути, прямые выборы на основе всеобщего избирательного права, что бы там ни говорилось в американской Конституции. Есть, однако, два этапа, предшествующие консти­туционным. Кандидаты на пост президента США избираются партийными съездами, делегаты же на эти съезды, или конвенции, назначаются — или из­бираются — сообразно процедурам каждого штата. Какова бы ни была их сложность, система приво­дит к тому, что носителя исполнительной власти выбирает вся совокупность граждан.

Свою власть президент США может реализо­вать лишь в согласии с палатами конгресса: пала­той депутатов или сенатом. Но партия, которую представляет президент, не обязательно располагает большинством в палатах. Чтобы система была эффек­тивной, президент-республиканец должен взаимо­действовать с сенатом, где большинство — демо­краты.

Президент США набирает министров не из пар­ламента. Он может их и отозвать. Только в неко­торых случаях назначения должны утверждаться сенатом.

Правительство Великобритании (по крайней мере, согласно Конституции — в том виде, в каком она действует ныне) — представитель палаты общин. При двухпартийной системе правительство опира­ется на большинство депутатов, и американский вариант, где глава государства может не при­надлежать к партии, за которой большинство, в Англии немыслим.

Обе системы в настоящее время двухпартийны, однако у партий в Великобритании и США есть существенные различия. Обе английские партии дисциплинированны: в палате общин депутаты-кон­серваторы не могут не голосовать за правительство консерваторов всякий раз, когда «whips»[13] отдают соответствующее приказание. В американской же системе партии не дисциплинированны, и обычно президент правит, опираясь на большинство собст­венной партии и меньшинство из числа оппозицион­ной партии.

Оба примера иллюстрируют родственные и в то же время противоположные типы конституций. В обоих случаях взаимодействовать должны все выс­шие государственные инстанции. Приходится слышать о разделении властей в США. В каком-то смысле это верно. Носитель исполнительной власти, президент, избирается иначе, чем носитель законо­дательной власти — палата представителей и сенат. Однако функционирование режима требует взаимо­действия президента и конгресса. Точно так же английская система предполагает постоянное взаимо­действие правительства и Палаты общин. В обеих системах власть ограничена благодаря ее рассредо­точению между многочисленными инстанциями. По выражению Монтескье, власть останавливает власть. Президент США располагает чрезвычайно -широкими полномочиями, но — в пределах, очер­ченных Конституцией. Он пользуется определенной свободой при проведении внешней политики, но для объявления войны и подписания мира ему нужна санкция конгресса. Вместе с тем оба режима дейст­вуют так, что решения все-таки принимаются. Цель конституционного режима—ограничить власть, не парализуя ее. Президент США имеет право под­бирать себе сотрудников и направлять дипломатию. Правительство Великобритании опирается на пар­ламентское большинство, которое обычно одобряет его предложения и действия, пока недовольство его действиями не приводит к удалению премьер-министра его же собственной партией. Иногда де­путаты большинства предпочитают провести новые выборы, чтобы не санкционировать неугодные им действия правительства. Наконец, в США и Велико­британии судебная власть независима, у гражданина есть средства для защиты от произвола администра­ции или правителей.

С точки зрения конституционного устройства можно считать идеальными оба эти типа правле­ния — президентский и парламентский, полагая, что все конституции плюралистических режимов более или менее близки.

Различия конституций не дают возможности классифицировать режимы. В самом деле, оба спо­соба правления — английский и американский — схожи больше, нежели парламентское правление во Франции с парламентским правлением в Вели­кобритании. Французский режим. Конституция ко­торого не столь уж отлична от английской, функционирует совершенно иначе. В нашей системе не­сколько партий, а не две. В Великобритании испол­нительной власти обеспечена устойчивость, тогда как у нас она очень нестабильна. Британский изби­рательный закон, чрезвычайно простой, не менялся. Выборы проходят в один тур, и избранным счи­тается кандидат, набравший большинство голосов. Франция, видимо, установила мировой рекорд по изменениям не только Конституции, но и избира­тельных законов.

Вот почему, если классифицировать консти­туционно-плюралистические режимы лишь в кате­гории «парламентский — президентский», то в од­ной группе окажутся режимы, практика которых не имеет ничего общего. Конституционные раз­личия, обоснованные с правовой точки зрения, пригодны для использования в социологическом изучении — при обозначении направлений, следуя которым можно представить себе идею того или иного режима. Однако они недостаточны, что­бы классифицировать все возможные типы ре­жимов.

Вторая переменная величина политической систе­мы — партии. По простейшему определению, пар­тией называется добровольное объединение, более или менее организованное, действующее более или менее постоянно и преследующее цель во имя определенной концепции общества и его интересов решать самостоятельно или в союзе с другими за­дачи управления.

Такое определение соотносит партии с их целя­ми. Партия — это объединение людей, стремящихся выполнять функции управления; как следствие, она должна делать все необходимое, чтобы добиться этого, следовательно, ей необходимо располагать большинством и депутатов, и министров.

Партия — объединение добровольное, посколь­ку в конституционных режимах никто не обязан принадлежать к какой-либо партии. Огромное боль­шинство граждан в значительной части конституцион­но-плюралистических режимов не принадлежит ни к одной из партий. (Впрочем, это справедливо и для однопартийных режимов.)

Мое определение вряд ли приложимо к партиям, монопольно владеющим властью, после того как они ее добились. В США, в Великобритании, во Фран­ции партии соперничают друг с другом. Если у пар­тии нет соперников — меняется ее природа.

Определяя цель партии, я не использую термины «могущество» и «влияние». В плюралистических де­мократиях множество группировок, стремящихся ока­зывать влияние на рядовых граждан или на правите­лей. Профсоюзы, вне всякого сомнения, к этому тоже стремятся. Однако, исходя из нашего определения, профсоюзы — не партии, так как они не ставят целью присвоение функции управления. Старая Морская и колониальная лига не была партией, хотя распрост­раняла культ морской державы. Лига за Спасение и обновление Французского Алжира — тоже не партия. Будучи добровольным объединением, она борется за влияние на граждан и правителей, но не планирует приход к власти. Точное определение партии должно принимать во внимание цель, с ко­торой объединяются люди.

Каноническая в наше время классификация пар­тий вытекает из социологии Макса Вебера. На по­люсах — два идеальных вида: организованная мас­совая партия и парламентская группа.

Образец организованной массовой партии — немецкая социал-демократия в том виде, в каком она существовала с конца XIX века до захвата власти Гитлером. Она была массовой партией, по­скольку насчитывала множество (сотни тысяч) членов и получала миллионы голосов на выборах. Партийцы были организованы на постоянной осно­ве, распределялись по секциям и федерациям, под­чинялись уставу, регламентирующему внутрипартий­ную жизнь. Партия обзавелась постоянной бюро­кратией, сравнимой с той, что действует на крупных предприятиях. Одни и те же активисты были и функционерами, и руководителями партии.

На другом полюсе — несколько депутатов, с общими идеями или устремлениями, объединяющиеся для того, чтобы иметь своих представителей в пар­ламентских комиссиях или для выдвижения кан­дидатов при голосовании по спискам. Во Франции примером этого типа, противоположного организованной массовой партии, была радикально-социали­стическая партия.

Эти типы — не единственно возможные. Иные организованные массовые партии— не бюрократичны. Руководители партии могут быть не постоянными функционерами, а видными фигурами, политическими деятелями, сделавшими карьеру благодаря своему социальному положению или деятельности в парла­менте. В Великобритании обе крупные партии пре­красно организованы, у них есть общие черты, и тем не менее партия консерваторов сильно отли­чается от немецкой социал-демократической пар­тии, какой та была до первой мировой войны.

Что касается слабо организованных партий, то можно насчитать множество их вариантов, во Фран­ции, например, начиная с социалистической и кон­чая независимыми, включая МРП и ЮДСР. Фран­цузская социалистическая партия больше других — если не считать коммунистической — похожа на организованную массовую партию. У СФИО[14] свой устав, у активистов — постоянные обязанности; ре­гулярно собираются секции, направляющие пред­ставителей на региональные съезды, которые, в свою очередь, посылают делегатов на съезды обще­французские. Устав партии можно изучать так же, как и Конституцию IV Республики. В основе и устава, и Конституции — органический закон, в соответствии с которым выбираются принимающие решения руководители. С другой стороны, не исклю­чена возможность махинаций с партийным уста­вом, от чего не застрахована и Конституция Республи­ки. И если достойна изучения практика приме­нения Конституции, определяющей жизнь Республи­ки, то интересны и реальные толкования устава партии.

Социология партий — тема ряда исследований (в частности, книги Дюверже) — приложима ко всем партиям и во всех странах. Она прослеживает их рождение и смерть, описывает устройство каж­дой, показывает, как толкуются уставы, как они становятся предметом мошенничества. Она пытается уяснить, каким образом внутри каждой партии распределяется власть, и сравнивает партийные системы разных стран.

Сравнения закономерны и в данном случае: наи­более распространенных типов партийных систем — двухпартийной и многопартийной. Такая дифферен­циация закономерна, однако и она не позволяет классифицировать разновидности режимов. В самом деле, многопартийные режимы вполне сопоставимы с двухпартийным режимом Великобритании. С дру­гой стороны, некоторые двухпартийные режимы могут функционировать совсем иначе. Система пар­тий — одна из важнейших переменных величин, влияние которой необходимо анализировать, чтобы уяснить принцип функционирования политической системы, но анализ этот сам по себе не дает воз­можности классифицировать плюралистические режимы.

Третья переменная величина политической си­стемы — способ функционирования режима. В свою очередь этот аспект подразделяется на три, можно сказать, уровня: избирательный закон и выборы, затем способ функционирования парламента, на­конец — отношения между парламентом и прави­тельством.

Изучение выборов — излюбленная дисциплина по­литической науки. Причина проста: этот путь — один из самых легких. Такое изучение имеет дело с количественными величинами: есть цифры — их сравнивают. Известно, как голосуют избиратели в разных странах и регионах, в различных обстоя­тельствах. Методами научной социологии фикси­руются отношения между различными типами лю­дей, социальные ситуации, способы и формы про­ведения выборов. Существует огромная литература о результатах выборов со времени возникновения III Республики.

Второму аспекту функционирования режима — работе парламента — уделяли до сих пор мало вни­мания, поскольку такое изучение требует большого труда и не приводит к конкретным цифрам. Речь идет о феномене, который я называю функциони­рованием. Это отношения парламентариев внутри палаты, их сотрудничество и соперничество. Иными словами — как избранники работают вместе? Како­вы неписаные законы их соревнования? В Велико­британии существует так называемая «карьера по­честей»: каждому депутату примерно известно, на что в данный момент он может Претендовать. Чем строже расписана «карьера почестей», тем более ограничены стремления парламентариев к личной славе. Повторим: французский вариант[15] выглядит совершенно иначе. Допуская некоторое преувели­чение, можно утверждать, что многие депутаты меч­тают о различных почестях. Ни одному из них точ­но не известно, что же именно должно оставаться за пределами их мечтаний. Впрочем, некое подобие «карьеры почестей» есть и во французском парла­менте, например, нельзя стать председателем сове­та министров, не пробыв в течение многих лет парла­ментарием. Но от III до IV Республики «карьера почестей» приобрела, мягко говоря, дополнительные гибкость и растяжимость. Пессимистически настро­енные теоретики считают эту эволюцию прискорбной. Коль скоро люди по своей природе честолюбивы, хорошая Конституция должна устанавливать пре­делы честолюбивым устремлениям.

С правовой точки зрения отношения правитель­ства и парламента должны быть зафиксированы в Конституции или парламентском регламенте. На деле в каждой стране эти отношения меняются в зависимости от времени, силы и авторитета испол­нительной власти, от личности председателя совета министров. Даже во Франции, где режим ошибочно называют парламентским, многие жизненно важные решения принимаются министрами не только без санкции, но и без учета мнения парламента. Кое-каким кабинетам (Клемансо и Мендес-Франса, к примеру) подолгу удавалось низводить парламент до роли лишь одобряющего органа.

Еще одна, четвертая, переменная величина, во­шедшая в настоящее время в моду,— это так на­зываемые группы давления.

Данный термин, клише с американского поли­тического термина «pressure groups», применяют к организациям, стремящимся влиять на общественное мнение, администрацию или правителей, не выпол­няя при этом правительственных функций. Группы давления — это и профсоюзы, и объединения произ­водителей свеклы или молока. Что бы там ни гово­рили, группы давления соответствуют природе кон­ституционно-плюралистических режимов; немыслимо, чтобы «интересы» рабочих или предпринимателей оставались не выраженными, лишенными защиты. Раз допускается возможность усомниться в самом режиме, как же не допускать возможности усомниться в конкретных решениях по поводу цен или распре­деления национального дохода? Как отказать в праве хлопотать перед правителями об интересах отдель­ных лиц или сообщества тем, кто эти интересы представляет?

Сегодня группы давления изучаются с особым рвением, что обусловлено, во-первых, некоторой неприязнью к ним, а во-вторых — тем, что исследо­вать их не так просто. Партии видны невооружен­ным глазом. Разумеется, большинству избирателей-социалистов едва ли ведомо, как распределяется большинство мандатов на партийном съезде. Но сама партия — на виду у всех, действует гласно, имеет свои органы печати, своих представителей, ведет открытую борьбу. А группы давления плохо известны. Они действуют закулисно, и всегда можно предположить, что, оставаясь невидимыми, они ока­зывают чрезмерное влияние на политику режима. Впрочем, это влияние бесспорно. Вопрос в том, где его границы. Этим мы займемся позже.

Есть в политике еще одна, последняя, переменная величина. Ее существование вытекает из всех пре­дыдущих.

Это те, кому режим отводит первые роли. Ко­роче говоря — меньшинство, которое Моска называл политическим классом, хотя лучше использовать термин «политический персонал». Кто же занима­ется политикой? Весьма увлекательно изучить, чем объясняются головокружительные достижения по­литических деятелей, которые числились среди вто­ростепенных, пока не прорвались в первые ряды. Почему так и не удается занять высокое положение тому, кто слыл выдающимся? Какими качествами обеспечивается успех в том или ином режиме, в ту или иную эпоху? До 1939 года в Англии погова­ривали: Уинстон Черчилль слишком умен, чтобы стать премьером,— если только не будет войны. Это была всего лишь остроумная шутка, но она порождает серьезный вопрос: кого в данном режиме признают руководителями в спокойную пору, чем отличаются они от тех, кто выдвигается в периоды кризисов?

Три прочих аспекта описания я проанализирую более кратко.

Можно предположить, что социальная структура станет основой одного из принципов классифика­ции. Социолог марксистского толка сказал бы, вероятно, что исследование политических систем — задача второстепенная, а коль скоро требуется вы­яснить состав конкретной системы, то изучать над­лежит отношения классов.

Разумеется, социальная инфраструктура взаимо­связана с функционированием политического ре­жима. Нам известно, что именно социально-эко­номическое положение граждан — один из факто­ров, которые определяют ориентацию избирателей. В пропорциональном отношении среди рабочих боль­ше голосующих за социалистическую и коммунисти­ческую партии, чем среди иных групп. Структура общества проявляется в системе партий. Социаль­ное происхождение, экономические условия жизни политических деятелей представляют собой один из факторов их поведения. Однако классы как тако­вые не являются действующими лицами в политике. Ни один класс никогда не был группой, воодушев­ляемой неким конкретным общим стремлением,— если, конечно, отвлечься от случаев, когда от его имени говорила какая-то партия. Но партия никак не может быть отождествлена с классом. Рассмотрим партию, которая в настоящее время ближе всех к тому, чтобы представлять класс. Во Франции более половины голосующих за коммунистов — ра­бочие. Примерно половина рабочих или чуть больше голосуют за коммунистов. Эти пропорции — факт, и факт бесспорный. Если добавить, что коммуни­стическая партия представляет, воплощает рабочий класс, то это уже не констатация фактической стороны дела, а теоретическая установка. В какой мере коммунистическая партия представляет волю французского рабочего класса? Эмпирически и ста­тистически обоснованный ответ, видимо, таков: она представляет волю половины рабочих. Но, следуя тому же ходу рассуждений, рабочий класс в Вели­кобритании представлен лейбористами, а в Гер­мании — социал-демократической партией.

Есть и еще некоторые обстоятельства. Поли­тическая партия всегда определяется своей целью или идеалом. Но цели коммунистической партии зависят от нее в той же мере, что и от голосующих за нее рабочих. Можно двояко представить себе интересы, которые защищает какая-то социаль­ная группа. При конституционно-плюралистическом режиме интересы рабочих заключаются в том, чтобы расширить свою долю национального дохода, или добиться национализации того или иного предприя­тия, или шире участвовать в жизни общества. Дру­гая концепция, марксистская: устремление рабочего класса — создать иное общество. Но это уже выходит за рамки интересов рабочих при существующем ре­жиме, это вопрос режима, который, по мнению не­которых, наилучшим образом отвечает интересам пролетариата как такового.

В таком случае классовый интерес определяется представлениями о режиме, который удовлетворяет запросы данной группы. Анализ социальной инфра­структуры не выявляет основные интересы групп;

конечный смысл борьбы классов вырисовывается на уровне политики.

Есть обстоятельства, когда социально-экономи­ческие факторы оказывают немедленное, а зачастую и решающее влияние на политические события. Экономический кризис 1930 года стал непосредствен­ной причиной значительного роста числа избира­телей, которые проголосовали за национал-социали­стов, а затем и свержения Веймарской республики. Анализ требует знания социальной инфраструктуры, но изучение ее одной не позволяет классифициро­вать режимы.

Различия типов можно было бы обнаружить и при изучении бюрократии, но тут они не столь яркие: во всех промышленных обществах администрация выполняет сходные функции и обладает общими чертами. В конституционно-плюралистических ре­жимах бюрократия должна удовлетворять трем требованиям: быть эффективной, нейтральной, чтобы не оказаться вовлеченной в партийные дрязги, и, наконец, добиваться, чтобы граждане воспринимали администраторов не как врагов, а как выразителей их интересов или их представителя.

Ни одно из этих требований нельзя считать легко выполнимым. Эффективность вовсе не обя­зательно имманентна любой бюрократии. При всех плюралистических режимах неизменно присутствует опасность, что администрация нарушит нейтрали­тет, поскольку каждая партия стремится проникнуть внутрь, чтобы заручиться поддержкой «своих лю­дей». Наконец, администрация — я имею в виду налоговое ведомство — может выглядеть как пред­ставитель враждебного по своей сущности госу­дарства, вместо того чтобы заслуженно снискать репутацию выразителя воли нации. Но в консти­туционно-плюралистических режимах бюрократия не может быть органом каких-то чуждых гражда­нам структур власти. Она — орудие правителей и вместе с тем — представитель управляемых.

Наконец, скажем несколько слов о социальном окружении и о составляющих его переменных ве­личинах.

Я вижу по меньшей мере три переменные вели­чины, важные для понимания того как и насколько успешно функционируют конституционно-плюрали­стические режимы.

Первая — представление граждан о достоинствах режима. Эта банальность не лишена глубокого смысла. В странах, где граждане считают, что основанный на выборах и парламенте политический режим плох, ему нелегко утвердиться. Режим успешно функцио­нирует лишь при условии, что граждане его при­нимают. Представление управляемых о благоприятном режиме в значительной мере определяет их сужде­ния о режиме существующем.

Одну-две лекции я посвящу изучению француз­ского режима, который, по мне, не так уж плох, как он видится многим гражданам Франции. Они склонны судить его строго, поскольку никогда не были единодушны в оценках его естественности и законности. Вечная критика способа управления — фактор, в немалой степени ослабляющий само управ­ление. Здоровый режим, возможно, тот, в котором граждане убеждены, что живут при наилучшем из мыслимых режимов. В целом же, ни американцы, ни англичане не сомневаются в превосходстве своих государственных устройств, что, конечно, не исклю­чает частных критических замечаний.

Вторая переменная величина социального окру­жения — процесс его формирования, исторические традиции. На французском режиме все еще лежит клеймо — наследие революций, в которых он сфор­мировался. Постоянные нападки на Конституцию — . очевидный источник слабости — можно объяснить от­части последствиями бурной истории страны. Стоит Франции оказаться в кризисе, как Конституция становится главной темой политических дискуссий. Не удается решить финансовые проблемы, проблему Алжира — всему виной Конституция. Такой ход мыслей, кажущийся естественным, весьма характе­рен для нашего общества.

Третья переменная величина — взаимоотноше­ния партий и церкви.

Крайне удивительно, что во Франции при практи­чески полном религиозном единстве изобилие пар­тий, а в США тяга к разнообразию выражена оби­лием религий и сект, но не партий. Не будем углуб­ляться в эти проблемы. Отметим лишь, что во всех странах одна из главных переменных величин соци­ального окружения — взаимосвязь множественности политических идей и религиозных убеждений.

В заключение — еще несколько замечаний.

На уровне политического режима можно обна­ружить многочисленные различия в тех или иных конкретных аспектах общественной жизни: разли­чие президентского и парламентского правлений, двухпартийной и многопартийной систем, стран с дисциплинированными и недисциплинированными партиями, с партиями, которые принимают или отвергают (в силу своей революционности) пра­вила игры.

В какой-то степени политическая наука пере­гружена поступающей информацией и обобщающими ее гипотезами. Перечисленные мной переменные величины бесспорно должны быть приняты во вни­мание, подвергнуты анализу. Но как их обобщить? Что взять за основу? Неуверенность приводит к колебаниям между поисками причин и поисками практических советов.

Вновь обратимся к Франции. Каким образом избирательный закон влияет на партийную систему и деятельность французского парламента? Доста­точно ли для изменения какого-либо аспекта фран­цузского режима, который представляется нега­тивным, использовать факторы, определяемые одной из переменных величин? Достаточно ли нового избирательного закона, чтобы предотвратить не­стабильность парламента? Я не решаюсь предла­гать безоговорочные рецепты, поскольку рассматри­ваемые феномены — многопартийность, недисципли­нированность партий, неустойчивость правительств — присущи этой стране с тех пор, как французы име­ют дело с таким режимом.

Если бы каузальные объяснения покоились на достоверном фундаменте, можно было бы давать практические советы и надеяться на их примене­ние. Но всякий раз, наблюдая за каким-то конкрет­ным явлением, убеждаешься, что оно сопряжено со множеством факторов. Неустойчивость прави­тельств во Франции определенным образом отра­жает все переменные величины политического ре­жима, исторического окружения и социальной ин­фраструктуры. И еще не пришло время судить, открыла ли V Республика новую главу в истории французской демократии.