III. В области народно – хозяйственной 3 страница

I. Ведению Союза Советских Социалистических Республик, в лице его верховных органов, подлежат:

а) представительство Союза в международных сношениях;

б) изменение внешних границ Союза;

в) заключение договоров о приеме в состав Союза новых республик;

г) объявление войны и заключение мира;

д) заключение внешних государственных займов;

е) ратификация международных договоров;

ж) установление систем внешней и внутренней торговли;

з) установление основ и общего плана всего народного хозяйства Союза, а также заключение концессионных договоров;

и) регулирование транспортного и почтово–телеграфного дела;

к) установление основ организации Вооруженных Сил Союза Советских Социалистических Республик;

л) утверждение единого государственного бюджета Союза Советских Социалистических Республик, установление монетной, денежной и кредитной системы, а также системы общесоюзных, республиканских и местных налогов;

м) установление общих начал землеустройства и земле­пользования, а равно пользования недрами, лесами и водами пo всей территории Союза;

н)общее союзное законодательство о переселениях;

о) установление основ судоустройства и судопроизводства, а также гражданское и уголовное союзное законодательство;

п) установление основных законов о труде;

р) установление общих начал народного просвещения;

с) установление общих мер в области охраны народного здравия;

т) установление системы мер и весов;

у) организация общесоюзной статистики;

ф) основное законодательство в области союзного граждан­ства в отношении прав иностранцев;

х) право общей амнистии;

ц) отмена нарушающих союзный договор постановлений съездов Советов, Центральных Исполнительных Комитетов и Советов Народных Комиссаров союзных республик.

II. Верховным органом власти Союза Советских Социалис­тических Республик является съезд Советов Союза Советских Социалистических Республик, а в периоды между съездами — Центральный Исполнительный комитет Союза Советских Социалистических Республик…

11. Исполнительным органом Центрального Исполнитель­ного Комитета Союза является Совет Народных Комиссаров Союза Советских Социалистических Республик (Совнарком Союза), избираемый Центральным Исполнительным Комите­том Союза на срок полномочий последнего…

12. В целях утверждения революционной законности на территории Союза Советских Социалистических Республик и объединения усилий союзных республик по борьбе с контрре­волюцией учреждается при Центральном Исполнительном Комитете Союза Советских Социалистических Республик Верховный суд, с функциями верховного судебного контроля, а при Совете Народных Комиссаров Союза — объединенный орган Государственного Политического Управления, предсе­датель которого входит в Совет Народных Комиссаров Союза с правом совещательного голоса…

21. Для граждан союзных республик устанавливается единое союзное гражданство…

25. Утверждение, изменение и дополнение союзного догово­ра подлежат исключительно ведению съезда Советов Союза Советских Социалистических Республик.

26. За каждой из союзных республик сохраняется право свободного выхода из Союза.

Печатается по: История России 1917–1940.– М. – 1987. – С.166–167.

Краткие сведения о лицах, включенных в
«Списки антисоветской интеллигенции»

Бердяев Николай Александрович (1874–1948) – выдаю­щийся религиозный философ. Организатор и председатель Вольной Академии духовной культуры (Москва, 1918–1922). В 1922 году выслан из РСФСР. Декан отделения истории Русского научного института (Берлин), инициатор создания Русской религиозно–философской академии (Берлин). Автор научных трудов: Философия свободы. – М., 1911; Смысл творчества. Опыт оправдания человека.– М., 1916; Смысл истории. Опыт филосо­фии человеческого сознания. – Берлин, 1923; История и смысл русского коммунизма. – Париж, 1937, и др.

Булгаков Сергей Николаевич (1871–1944) – религиозный философ, экономисТ. Профессор политэкономии в Киеве (1901–1906), Москве (1906–1918), депутат 2–й Государственной думы. С 1923 г. в эмиграции. Профессор догматики и декан Русского богословского института (Париж, 1925–1944). Научные труды: Два града. – М, 1911. Т. 1–2.; Философия хозяйства. – М., 1912; Свет Невечерний. – М., 1917; Купина неопалимая. – Париж, 1927; О богочеловечестве Трилогия. – Париж, 1933–1945; и др.

Велихов Павел Анкелонович – член ЦК партии кадетов (1918–1920).

Изюмов Александр Филаретович (1885–1950) — историк. 1914–1918 — в действующей армии. 1918–1922 – старший инспектор Главного управления архивного дела, преподаватель Костромского университета и университетского отделения Московских курсов для рабочих. В 1922 году выслан из РСФСР. 1922–1925 — преподаватель Русского научного института (Берлин). С 1925 г. заведующий отделением документов Рус­ского заграничного исторического архива (Прага).

Кондратьев Николай Дмитриевич (1892–1938) – эконо­мисТ. Товарищ министра продовольствия Временного правительства (октябрь, 1917), личный секретарь А.Ф. Керенского по делам сельского хозяйства (1917). Член под­польной организации «Союз возрождения России» (1918), признававшей верховным правителем России А. В. Колчака. Приговорен к заключению в концлагерь «до конца гражданской войны» (1920). Через месяц амнистирован. Профессор Москов­ской сельскохозяйственной академии. Директор Конъюнктурного института при Наркомфине (1920–1928). Репрессирован.

Крохмаль Виктор Николаевич (1873–1933) – социал–демократ, агент «Искры» (1901–1902), член ЦК РСДРП от меньшевиков (1904). После Октябрьской революции — заве­дующий конторой Центросоюза. Отстранен от должности в связи с обнаружением ГПУ в Центросоюзе антисоветской группы, противодействующей экономической политике правящей партии (1920).

Новиков М.М. (1876–?) — член ЦК партии кадетов (до конца 1918 г.). Биолог. Ректор Московского университета (1919–1920). В 1922 г. выслан из РСФСР. Профессор Карлова университета в Праге.

Озеров Иван Христофорович (1869–1942) – экономисТ. Профессор Московского и Петербургского университетов. Сторонник политики классового сотрудничества. Член Государственного совета от Академии наук и университетов (1909–1917). С 30–х годов жил в доме престарелых ученых (Ленинград).

Осоргин (Ильин) Михаил Андреевич (1878–1942) – писа­тель и журналисТ. Эсер (1905–1906). Участник Московского вооруженного восстания (1905). После Октябрьской революции председатель Всероссийского союза журналистов и товарищ председателя Московского отделения Союза писателей Актив­ный деятель Всероссийского комитета помощи голодающим (1921). В 1922 году выслан из РСФСР. Подвергался преследованиям нацистов. Автор книг: Охранное отделение и его секреты. – М., 1917; Призраки. – М., 1917; Сивцев Вражек. – Париж, 1928; Вещи человека. – Париж, 1929; Времена. – Париж, 1955; др.

Сорокин Питирим Александрович (1889–1968) — один из лидеров правых эсеров (1917), секретарь А.Ф. Керенского (1917). Кандидат в министры предполагаемого антисоветского Временного правительства Северной области (1918). В конце 1918 г. вышел из партии эсеров. Профессор Петроградского (1919–1922) и Гарвардского (1930–1964) университетов. В 1922 году выслан из РСФСР. Социолог. Один из родоначальников теорий социальной стратификации, социальной мобильности и конвергенции. Автор научных трудов: Система социологии. 1920. – М. Т.1–2; Социология революции. Лондон, 1925; Социальная мобильность. Нью–Йорк– Лондон, 1927; Социальная и культурная динамика. – Нью–Йорк, 1962; Т. 1–4; Основные тен­денции нашего времени.. Нью–Хэйвен, 1964; и др.

Трубецкой Сергей Евгеньевич – князь, офицер. Сочув­ствовал октябристам. Член подпольной организации «Нацио­нальный центр» (1919), признававшей верховным правителем России А.В. Колчака. Приговорен к 10 г.м тюремного заклю­чения (1920). В 1921 году амнистирован. В 1922 году выслан из РСФСР.

Франк Семен Людвигович (1877–1950) – религиозный философ, психолог, экономисТ. Профессор Саратовского (1917–1921), Московского (1921–1922) университетов. Резко высту­пал против социализма как крайней формы «морально–общес­твенного рационализма». В 1922 году выслан из РСФСР. Научные труды: Предмет знания. – М., 1915; Очерк методологии общес­твенных наук. М., 1922; Живое знание. – Берлин, 1923; Крушение кумиров. – Берлин, 1924; Духовные основы общества. – Париж, 1930; Непостижимое. – Париж, 1939; Свет во тьме: Опыт христианской этики. – Париж,1949; Реальность и человек: Ме­тафизика человеческого бытия. Париж, 1965; и др.

Печатается по: История России 1917–1940.– М. 1987. – С.192–197.

Выдержки из книги Н.В. Устрялова. «Россия (у окна вагона)»

Го августа 1926 г.

Когда едешь по Сибири, глаз поражает обилие ребят на стан­циях, телят и жеребят на пастбищах. «Растет новое поколение». Растет новая Россия.

Какой–то стихийный, органический рост. Слышишь его, вос­принимаешь всеми пятью, кажется, чувствами. «Прет словно из–под земли». Здоровая сердцевина у нации. Пусть, бедно, пусть еще плохо, пусть часто глупо, — есть в основе какое–то большое, многообещающее здоровье. Целительная сила природы вернее всяких суррогатов цивилизации. Уходят годы испытаний. Орга­низм самотеком наливается жизненными соками.

Одним из несомненных «рефлексов» этого стихийного процес­са является советское законодательство в области семейного пра­ва, глубоко проникнутое заботой о детях. Теория осмысливает при этом необходимость надежной «коммунистической смены» Но невольно в голову закрадывается еретическая мысль, что и тут, как всегда, Ее Величество Жизнь играет с теорией царственную, божественную игру...

Как бы то ни было, повышенное внимание к детям бросается в глаза на каждом шагу, в нынешней русской действительности оно вышло в быт. С детьми пропускают на трамвай через перед­нюю площадку. Бережно, как никогда прежде, относится к ма­лышам уличная толпа, население трамваев, железных дорог, «жилплощадей». Это — голос нутра.

Но здесь опять пытливый вопрос: какова же нынче молодежь в России? В каких условиях зреет? Куда растет?

Мне приходилось, как «спецу» по этой части, довольно вни­мательно приглядываться к советской школе. Я убеждаюсь, что, поскольку она перестраивается в заранее обдуманном «плановом» порядке, — она переживает еще период исканий, нащупываний, опытов. В этот отношении Наркомпрос несколь­ко отстает от других Наркоматов, что естественно вытекает из его природы: в области просвещения плоды зреют медленнее, чем где бы то ни было. Эра опытов в деле военном не могла длиться более полуг.: настоятельнейшая государственная не­обходимость положила ей прочный предел. В области народного хозяйства аналогичный предел наступил позднее, через два с половиной г., и был по существу менее резок: революционная катастрофа медленнее вошла, но зато постепеннее и выходила, сделав свое дело, из экономики страны. Что же касается народ­ного просвещения, то здесь времена и сроки еще более растяну­ты, а кривая процесса еще менее крута и пикообразна.

Планы и сложные директивы Государственного ученого сове­та (Гус) весьма пестро усваиваются и весьма многообразно пре­ломляются в рядовой русской школе. Учительство, варящееся в котле перманентных «переподготовок», все же далеко не поспе­вает, как следует, переваривать обильные периодические порции руководящих указаний сверху. Современная русская школа яв­ляется своего рода амальгамой, претворяющей в себе многие тен­денции и разнохарактерные предположения. Это особенно отно­сится к вопросам методическим, но, конечно, не может не отра­жаться и на существе, ибо в известном смысле всегда «метод соз­дает, или, по крайней мере, обусловливает предмет».

Однако же не тут действенный центр тяжести проблемы. Пусть еще длятся отважные искания, пусть еще не поспело вре­мя подлинной «нормализации» в сфере политики народного про­свещения. Но уже и сейчас, вглядываясь в жизнь, можно сделать кое–какие выводы.

Страну, несомненно, охватывает потребность в знаниях. Тя­га к образованию есть теперь явление столь же органическое и стихийное, как рост деторождении. Должно быть, новая Россия рождается в духе, как и во плоти. И хотя современная русская школа, бедная и несовершенная, не в состоянии утолить этого массового духовного голода, — самая его наличность достаточно характерна, ручается сама за себя. Раз такова потребность — она оправдает себя, найдет способы добиться своего.

То же и высшая школа. Приходилось беседовать со многими профессорами. Не только московскими, но и провинциальными: в Москве я жил в общежитии Цекубу и сталкивался с ученым людом разных концов России. Расспрашивал тщательно о ны­нешней молодежи, об отличии ее от прежней, об ее качествах, ее «стиле». Пришлось (хотя, правда, поверхностно) и лично ее ви­деть. Общее впечатление, во всяком случае, создалось.

Да, «новые люди». У них даже и внешность другая: проле­тарская. Они пришли в высшую школу с недостаточным запасом знаний, с недостаточным культурным и образовательным «фундаментом». Это главная их беда. Одни из них проходили среднюю школу в трудные годы всесторонней разрухи, другие вовсе ее не проходили и явились в вуз с каких–либо «ускоренных», скоротечных «курсов». Это мучительно отражает­ся на их занятиях. Многие профессора с душевной болью отзы­ваются о трудностях, с которыми, работая, борется эта моло­дежь. Ничего не поделаешь: такова судьба пионеров новой ин­теллигенции, суровая, как судьба всех пионеров.

Выправится средняя школа – выправится и высшая.

Наше старое студенчество в общей его массе не умело так жадно тянуться к учению, как нынешнее. У нас, поколения де­каданса и предгрозовья, было в крови слишком мало энтузиазма и слишком много скепсиса, чтобы верить в знание без оглядки и упиваться им безраздельно. Мы относились к истинам, нам пре­подававшимся, спокойнее, как к чему–то обыкновенному, буд­ничному, лежащему в порядке вещей. Недаром и стих народного поэта насчет «сеяния разумного, доброго, вечного» мы не умели произносить иначе, как с полубрезгливой иронией. Мы ценили университет, любили его, но ведь он никогда не был для нас за­претным плодом. Он был для нас чем–то вроде наследственного имущества.

Не то теперешняя университетская молодежь. В ней есть ка­кой–то праздничный пафос знания, преклонение перед знанием. Она верует в силу науки, в непреложность научных истин со всею свежестью девственной натуры. Подобно тому, как человек, впервые пришедший на пышный пир, предается веселью тем не­посредственнее и самозабвеннее, чем новее для него соответ­ствующие впечатления, — так и социально новая молодежь ис­полнена священного благоговения перед пиршеством строгой науки. Вместе с тем всем существом своим она ощущает, что «в знании — сила». Для нее «учеба» — категорический императив. «Грызть гранит науки молодыми зубами» — это не только долг: это и наслаждение, и потребность, это «зов природы», это боевое знамя, это подвиг. Но самый образ — «гранит» и «зубы» — не случаен: легко ли грызть гранит зубами, хотяб и «молодыми»?

По всей стране разливается сознание необходимости просве­щения. Вплоть до последнего захолустья, последней деревушки. Массы поняли реально, на опыте, что темнота и впрямь большой порок. Жизнь заставила их это понять. Тут одна из огромных и бесспорных «заслуг» революции, невольная, как большинство ее заслуг <...>

<...> Конечно, и поныне очень еще бьет нищета, и часто под­черкнуто мрачны доклады Наркомпроса.

Конечно, это пустяки, внешность. Но и она характерна Дик­татура рабочего класса. Рабочий — правит. Он — «царь поли­тического строя»!

Революция выработала уже и свой психологический облик. В его основе лежит то, что мы называем «полуинтеллигентом». Понатершийся рабочий, «третий элемент», провинциальный чи­татель блаженной памяти битнеровского «Вестника Знания» Эс­тетически мало радующий тип. Человек «из категории ссыла­емых», согласно циничному определению одного из моих уни­верситетских коллег. Но с новой психологией, новыми навыка­ми. Обломали сивку крутые горки. Вместо прежней «оппозиции» — безграничная преданность существующему строю. Вместо прежней пустопорожней самонадеянности — ясное сознание. Трудности задач и ограниченности сил. Больше трезвости – такова практика – власти. Ну, конечно, не всегда и везде подчас так и брызнет старой полуинтеллигенщиной. Но мало–помалу она все–таки становится анахронизмом. Не нужно нетерпения, необхо­димо, по крайней мере, поколение, чтобы полуинтеллигенция стала, наконец, «полной» интеллигенцией.

В этих людях нет глубокой культуры, зато есть свежесть во­ли. Их нервы крепки. Нет у них широкой теоретической подго­товки, зато есть практическая сметка. Нет прекраснодушия, вместо него — здоровая суровость примитива. Нет нашей старой расхлябанности, ее съела дисциплина, проникшая в плоть и кровь. Нет гамлетизма, есть вера в свой путь и упрямая реши­мость идти по нему. <…>

Но кроме них, кроме своих официальных придворных
когорт, революция формирует и более широкие свои кадры. По­ток революции жестоко взбороздил русскую землю, взрыл глу­боко лежавшие, исконно безмолвствовавшие человеческие слои. Новые люди, несомненно, появились. Они теперь испытываются, просеиваются, происходит естественный отбор. От них зачастую веет свежестью, и ощущается в них органическая сила. Недаром
все чаще говорят о «самодеятельности крестьянства» Россия ста­ла народней. Ее облик выглядывает сейчас проще, элементарнее. Ушла с поверхности жизни старая интеллигенция с ее интереса­ми и потребностями, с научными и религиозно–философскими обществами, толстыми журналами, «Русскими Ведомостями».

Новые времена — новые песни. <…>

<…>Как бы то ни было, революция, несомненно, обзавелась социальным кислородом. У нее есть свои верные батальоны, на которые она может положиться при всяких обстоятельствах и в любом отношении. За границею часто говорят о «казенных де­монстрациях», о «подстроенных народных протестах» на улицах Москвы. Я убедился, что власть имеет возможность в любой нужный момент организовать весьма внушительную манифеста­цию, которая будет вместе с тем вполне «искренной». Рабочие московского района в своей подавляющей массе настолько сжи­лись с революцией и вжились в нее, что преданы ей за совесть, а не за страх. Они — аутентическая аудитория революции. Они выйдут на демонстрацию с искренним чувством и будут «протестовать» и «торжествовать», когда это нужно, от горячего, чистого сердца. Революционное воспитание и тренировка дикта­туры сделали свое дело. Масса чувствует себя правящей и тогда, когда она управляема. Это ли не здравая диалектика власти? Это ли не логика революции?

Конечно, рабочие – одно, а советские чиновники – другое. У этих психология сложнее. Бывает, когда и служилое сословие Москвы выходит на улицу для восторгов или протестов. Тогда их стиль естественно меняется. Но, повторяю, в распоряжении правительства всегда имеются достаточные и верные кадры для демонстрации подлинных проявлений народного гнева и народ­ной любви. Пусть капризен народный гнев и зыбка народная любовь – все же это фактор. <...>

Аппарат власти налажен. Непосредственное окружение ему благоприятно. Разумеется, ему не изменить ни больших законов экономики, ни законов истории. Ему приходится быть гибким. И именно практичность, трезвость новых людей позволяет им успешно учиться у верховной наставницы и общей нашей прави­тельницы – всемудрой и всемогущей Жизни.

Иллюзии гибнут – идея пребывает. <...>

<…> Своеобразие советской диктатуры в том, что она коре­нится в планомерной и мастерской организации городских масс. Сложной системой госорганов, парторганов и профорганов оку­тываются, берутся в оборот достаточно широкие слои населения. Куда не достигает один рычаг, достигнет другой. Хуже в дерев­не: но если деревнею не командуют, то ее несравненно больше, чем прежде, слушаюТ. А она органически разбужена революци­онным громом.

«Народ», бесспорно, стал гораздо активнее, чем был до рево­люции. Вместе с тем власть, несмотря на свой централистский и милитаристский характер, как–то приблизилась к массам. И сами пороки ее — неизбежный результат, непосредственное отражение недостатков нашего народа. Словно изживается историческая пропасть между народом и властью. Изживается, правда, ценою временного регресса, временного понижения культурного уровня власти, — но, право же, это сходная цена: ею оплачивается оздоровление государственного организма, излечение его от дли­тельной, хронической хвори, сведшей в могилу петербургский период нашей истории, так много обещавший и — не будем от­рицать — так много осуществивший.

Устрялов Н.В. Россия (у окна вагона) – Харбин, 1926. Печатается по: Хрестоматия по Отечественной истории (1914–1945гг.): учеб. пособие для студентов вузов/Под ред. А.Ф. Кисилева, Э.М. Щагина. – М., 1996. – С.808–813 .

ИСТОРИКИ О ПРОЦЕССАХ РАССМАТРИВАЕМОГО ПЕРИОДА

О новой экономической политике

«НЭП – это цикл последовательных мероприятий по выходу из кризиса, которые диктовались скорее объективными обстоятельствами, чем какими–либо идеями, и которые постепенно оформлялись в попытку наметить программу построения социализма экономическими методами. Но это не значит, что НЭП положил конец террору. На самом деле он просто перерос в «террор экономический». НЭП не только не покончил с деклассированными элементами, которых немало образовалось в предшествующие годы, но в какой–то степени способствовал их росту. Постоянно увеличивалось число безработных. Пышным цветом расцвели преступность, проституция, наркомания».

Дмитриенко В.П. История России XX века.– СПб.: – «Кристалл», 1997. – С.224–225.

«Для Ленина новая экономическая политика не являлась лишь временной, конъюнктурной мерой. «Понадобятся целые поколения, – объяснял он на съезде, – чтобы перестроить сельское хозяйство и изменить крестьянскую психологию». По его мнению, достичь этой цели можно было только через развитие индустриализации, электрификации, кооперации, союза рабочих и крестьян. <...>

После четырех лет революции и гражданской войны Ленин, казалось, пришел к взглядам, близких тем, каких придерживались в 1917 г. почти все марксисты, спорившие с ним, – к пониманию того, что для перехода к социализму необходимо время, что до победы социализма пройдет не одна смена поколений».

Верт Н. История Советского государства. – М., 2002. – С. 159

Западные историки о новой экономической политике в СССР

«… среди западных специалистов нет согласия относительно целей нэпа. Выступая с левых позиций, Щейла Фитцпатрик пытается доказать, что «Ленин… был революционер по темпераменту и никоим образом нэп не служил реализации его революционных задач в сфере экономической и общественной жизни. [Более того]…партия большевиков в целом [не] была готова принять нэп в качестве завершения и результата Октябрьской революции. … Для многих коммунистов это попахивало термидором, периодом возрождения Великой французской революции». Выступая с правых позиций, Джордж Леггетт занимает более циничную позицию: выступая за «экономическую либерализацию, с одной стороны, и вместе с тем за политическое завинчивание гаек – с другой, …новая экономическая политика Ленина требовала экономического вырождения внутри страны и политического примирения за рубежом; предварительное условие для того и другого было уменьшение террора и наряду с этим усиление роли законности.

Был ли в таком случае нэп просто тактическим отступлением, фасадом, обеспечивающим «спасительное пространство» советскому обществу, чтобы очнуться и прийти в себя после изнурительной гражданской войны и истощающего голода? Или он был замыслен как подлинный эксперимент в построении альтернативного пути к социализму? ...

Нэп никогда не предполагался в качестве постоянного приспособления к политике либеральной демократии, к которой Ленин и все подлинные ленинцы никогда не питали ничего, кроме презрения. На практике такие трудности для некоторых левых коммунистов в принятии нэпа, даже в качестве временной меры, сводились не просто к замаскированным экономическим уступкам капитализму или политической смычке с крестьянством, но к подсознательному указанию на то, что революция, вероятно, не была достаточно назревшей».

Перейда Н.(Канада) Советская Россия в 20–е годы глазами запада. Россия в XX веке: Историки мира споряТ. – М., 1994. – С. 378–379.

«Соперничающие оценки нэпа как экономической системы могут быть разделены на несколько групп.

Первая группа историков считает, что нэп был эффективной экономической системой, которая была успешной в создании системы воспроизводства и в удовлетворительном темпе роста сельского хозяйства и промышленности. Возможно было достижение высокого уровня экономического развития посредством органической модификации нэпа, означающей смычку между промышленностью и сельским хозяйством. Эта точка зрения представлена, например, профессором Теодором Шаниным, а также в ряде других рабоТ.

Вторая группа историков резко расходится с такой оптимистической оценкой. Они считают, что советская экономика не могла удовлетворительно развиваться без некоторой формы государственного административного планирования. Представителем этой школы является покойный Эдвард Карр. Карр утверждал, что имела место скрытая несовместимость между принципами новой экономической политики и принципами планирования. Он писал, что середина 20–х годов была «периодом компромисса, идеалистических пожеланий и уходом от реальных проблем». С некоторыми оговорками Карр считал, что планируемая индустриализация требовала замены индивидуального крестьянского хозяйства широкомасштабным социалистическим сельским хозяйством и подчинения рынка плану. <...>

Третья группа историков также разделяет скептический взгляд относительно экономических перспектив нэпа, но с абсолютно иной точки зрения. Они считают, что рыночные отношения не смогли полностью реализовать себя в период нэпа, даже в годы его «вершины» (1925–1926), когда разрешалась наибольшая свобода для частного сектора. <...>

Американский историк Александр Гершенкрон считает, что большевистская революция была фундаментально реакционным событием, которое блокировало дорогу к демократическому капитализму в России….

Подобно многим английским и американским коллегам, автор находит все эти три точки зрения на нэп неубедительными и занимает трусливую позицию, которая является разновидностью компромисса между первой и второй школами. По мнению автора, вторая и третья группы историков слишком негативны относительно экономического потенциала нэпа. Советская экономика середины 20–х годов не зашла в тупик: с одной стороны, к 1927 г. она достигла уровня, позволяющего умеренный рост как промышленности, так и сельского хозяйства. С другой стороны, автор не считает, что та нестабильная рыночная связь между государством и крестьянином, которая характера для нэпа, была способна поддерживать более высокие уровни индустриализации, чем те, которые были достигнуты накануне первой мировой войны. При том темпе индустриализации, который советское руководство навязало экономике, система нэпа была обречена на провал».

Дэвис Р. (Великобритания) Развитие советского общества в 20–е годы и проблема альтернативы. Россия в XX веке: Историки мира споряТ. – М., 1994. – С. 312–314.

Об образовании СССР

«XII съезд РКП (б) наметил в общих чертах программу государственного устройства СССР, основанную на равенстве прав и обязанностей союзных республик как во взаимоотношениях между собой, так и отношении к центральной власти Союза. II Всесоюзный съезд Советов в январе 1924 г. утвердил первую Конституцию СССР, оформив создание единого союзного государства как федерации суверенных советских республик. Добровольность объединения подчеркивалась сохранением права свободного выхода из Союза и открытым доступом в него для всех существовавших и вновь образуемых советских республик.

В компетенции союзного правительства находились вопросы внешней политики, внешней торговли, финансов, строительства Вооруженных сил, путей сообщения, связи. Решение остальных вопросов оставалось за правительствами союзных республик. ЦИК СССР состоял из двух равноправных палат – Совета Союза, который выбирался на съезде от всего состава делегатов, и Совета Национальностей, избираемого делегатами, представляющими каждую союзную и национальную автономию. Принятием первой Конституции СССР завершился начальный этап проведенной под руководством партии большой и сложной работы по созданию и укреплению союзного государства в интересах всех наций и народностей страны, какова бы ни была их численность.

В последующие годы братский союз народов рос и укреплялся. Образовывались новые союзные и автономные республики и области, национальные округа. Шли процессы их политического, экономического и культурного развития. Но все они, как и позитивная динамика общественного развития в целом, оказались под влиянием растущей власти Сталина, во многом искажены и заторможены».

Журавлев В.В., Ненароков А.П. Новые факты и документы из истории образования СССР. Историки спорят. – М., 1988. – С.226–227.

«Новое государственное объединение создавалось не унитарным, а как союз национальных республик, что закреплялось в новом названии страны – Союз Советских Социалистических Республик (СССР). Верные лозунгу «права наций на самоопределение», большевики в основу образования союзного государства заложили национальный принцип. Республики сохраняли атрибуты государственности: свои совнаркомы, наркоматы, ЦИКи, ЦК национальных компартий и Т. д. Часть полномочий передавалась центральным органам власти.