СТРУКТУРА, МЕТОДЫ И РАЗВИТИЕ НАУЧНОГО ЗНАНИЯ

Литература_______________

БерналДж. Наука в истории общества. М., 1956.

Гайденко П.П. Эволюция понятия науки (XVII — XVIII вв.). М.,1987.

Гайденко П.П. Эволюция понятия науки. Становление и развитие первых научных программ. М., 1980.

Гачев Г.Д. Наука и национальные культуры (гуманитар­ный комментарий к естествознанию). Ростов-на-Дону, 1992.

Ильин В.В. философия науки. М., 2003.

Косарева Л.М. Социокультурный генезис науки: философский аспект проблемы. М., 1989.

Кузнецова Н.И. Наука в ее истории. М., 1982.

Купцов В.И; Девятова С.В. Естествознание в контексте мировой истории. М., 2003.

Ольшкц Л. История научной литературы на новых язы­ках. Т. 1-З.М., 1933-34 гг.

Принципы историографии естествознания. М., 1993.

Степин В.С. Философская антропология и философия науки. М., 1992. Техника в ее историческом развитии. М., 1979.

Глава 1

УРОВНИ НАУЧНОГО ЗНАНИЯ

Одной из главных философских тем в исследова­нии науки является вопрос об общей структуре науч­ного знания. Традиционно принято выделять в этой структуре два основных уровня: эмпирический и тео­ретический.

Всякое научное знание есть результат деятельно­сти рациональной ступени сознания (мышления) и потому всегда дано в форме понятийного дискурса. Это относится не только к теоретическому, но и к эм­пирическому уровням научного знания. На это обсто­ятельство обратил внимание В.А. Смирнов, указав на необходимость различения оппозиций «чувственное — рациональное» и «эмпирическое — теоретическое». Противоположность чувственного и рационального знания есть общегносеологическое различение созна­ния, фиксирующее, с одной стороны, результаты по­знавательной деятельности органов чувств (ощущения, восприятия, представления), а с другой — деятельно­сти мышления (понятия, суждения, умозаключения). Оппозиция же «эмпирическое — теоретическое» есть различение уже внутри рационального знания. Это оз­начает, что сами по себе чувственные данные, сколь бы многочисленными и адаптивно-существенными они ни были, научным знанием еще не являются. В полной мере это относится и к данным научного наблюдения и эксперимента, пока они не получили определенной мыслительной обработки и не представлены в языко­вой форме (в виде совокупности терминов и предло­жений эмпирического языка некоторой науки). Не-

обходимо подчеркнуть, что научное знание — это ре­зультат деятельности предметного сознания. В отноше­нии эмпирического познания это достаточно очевид­но, ибо оно представляет собой взаимодействие созна­ния с чувственно воспринимаемыми предметами. Но столь же предметен (правда, идеально-предметен) и те­оретический уровень познания. С другой стороны, важ­но отметить, что возможности и границы эмпиричес­кого познания детерминированы операциональными возможностями свойствами такой ступени рациональ­ного познания, как рассудок. Деятельность последнего заключается в применении к материалу чувственных данных таких операций, как абстрагирование, анализ, сравнение, обобщение, индукция, выдвижение гипотез эмпирических законов, дедуктивное выведение из них проверяемых следствий, их обоснование или опровер­жение и т. д.

Для понимания природы эмпирического знания важно различать по крайней мере три качественно различных типа предметов: 1) вещи сами по себе («объекты»); 2) их представление (репрезентация) в чувственных данных («чувственные объекты»); 3) эм­пирические (абстрактные) объекты. Формирование сознанием содержания «чувственных объектов» на основе его сенсорных контактов с «вещами в себе» существенно зависит от многих факторов. Прежде всего, конечно, от содержания самих познаваемых объектов. Но, с другой стороны, как это доказано в психологии восприятия, также от целевой установки исследования (практической или чисто познаватель­ной) . Это относится к любому виду познания, не только научному, но и обыденному и др. Целевая установка выполняет роль своеобразного фильтра, механизма отбора важной, значимой для «Я» информации, полу­чаемой в процессе воздействия объекта на чувствен­ные анализаторы. В этом смысле верно утверждение, что «чувственные объекты» — результат «видения» сознанием «вещей в себе», а не просто «смотрения» на них. Тот же самый процесс фильтрации сознанием внешней информации имеет место и на уровне эмпи-рического познания, который приводит к формирова­

нию абстрактных (эмпирических объектов). Разница лишь в том, что количество фильтров, а тем самым ак­тивность и конструктивность сознания на этом уровне резко возрастает. Такими фильтрами на эмпирическом уровне научного познания являются: а) познаватель­ная и практическая установка; б) операциональные возможности мышления (рассудка); в) требования язы­ка; г) накопленный запас эмпирического знания; д) интерпретативный потенциал существующих научных теорий. Эмпирическое знание может быть определено как множество высказываний об абстрактных эмпири­ческих объектах. Только опосредованно, часто через длинную цепь идентификаций и интерпретаций, оно является знанием об объективной действительности («вещах в себе»). Отсюда следует, что было бы боль­шой гносеологической ошибкой видеть в эмпиричес­ком знании непосредственное описание объективной действительности. Например, когда ученый смотрит на показания амперметра и записывает в своем отчете:

«Сила тока равна 5 ампер», он вовсе не имеет в виду описание непосредственного наблюдения «черная стрелка прибора остановилась около цифры 5». Резуль­татом его протокольной записи является именно опре­деленная интерпретация непосредственного наблюде­ния, предполагающая, между прочим, знание некото­рой теории, на основе которой был создан данный прибор.

Структура эмпирического знания_______

При всей близости содержания чувственного и эмпирического знания благодаря различию их онтоло­гии и качественному различию форм их существова­ния (в одном случае — множество чувственных обра­зов, а в другом — множество эмпирических высказы­ваний), между ними не может иметь место отношение логической выводимости одного из другого. Это озна­чает, что эмпирическое знание неверно понимать как логическое обобщение данных наблюдения и экспери­мента. Между ними существует другой тип отношения:

логическое моделирование (репрезентация) чувствен­но данных в некотором языке. Эмпирическое знание всегда является определенной понятийно-дискурсной моделью чувственного знания.

Необходимо отметить, что само эмпирическое зна­ние имеет довольно сложную структуру, состоящую из четырех уровней. Первичным, простейшим уровнем эмпирического знания являются единичные эмпири­ческие высказывания (с квантором существования или без), так называемые «протокольные предложения». Их содержанием является дискурсная фиксация резуль­татов единичных наблюдений; при составлении таких протоколов фиксируется точное время и место наблю­дения.

Как известно, наука — это в высшей степени целе­направленная и организованная когнитивная деятель­ность. Наблюдения и эксперименты осуществляются в ней отнюдь не случайно, бессистемно, а в подавляющем большинстве случаев вполне целенаправленно: для под­тверждения или опровержения какой-то идеи, гипоте­зы. Поэтому говорить о «чистых», незаинтересованных, немотивированных, неангажированных какой-либо «теорией» наблюдениях и, соответственно, протоколах наблюдения в развитой науке не приходится. Для со­временной философии науки — это очевидное положе­ние. Вторым, более высоким уровнем эмпирического знания являются факты. Научные факты представля­ют собой индуктивные обобщения протоколов, это — обязательно общие утверждения статистического или универсального характера. Они утверждают отсут­ствие или наличие некоторых событий, свойств, отно­шений в исследуемой предметной области и их ин­тенсивность (количественную определенность). Их символическими представлениями являются графики, диаграммы, таблицы, классификации, математические модели.

Третьим, еще более высоким уровнем эмпиричес­кого знания являются эмпирические законы различных видов (функциональные, причинные, структурные, динамические, статистические и т. д.). Научные зако-ны — это особый вид отношений между событиями,

состояниями или свойствами, для которых характерно временное или пространственное постоянство (мер­ность) . Так же как и факты, законы имеют характер общих (универсальных или статистических) высказы­ваний с квантором общности: Ух(а(х)=)Ь(х)). («Все тела при нагревании расширяются», «Все металлы — элек-тропроводны», «Все планеты вращаются вокруг Солн­ца по эллиптическим орбитам» и т. д. и т. п.). Научные эмпирические законы (как и факты) являются общими гипотезами, полученными путем различных процедур:

индукции через перечисление, элиминативной индук­ции, индукции как обратной дедукции, подтверждаю­щей индукции. Индуктивное восхождение от частного к общему, как правило, является -в целом неоднознач­ной процедурой и способно дать в заключении только предположительное, вероятностное знание. Поэтому эмпирическое знание по своей природе является в принципе гипотетическим. В отношении естественных наук эту особенность четко зафиксировал в свое вре­мя Ф. Энгельс: «Формой развития естествознания, поскольку оно мыслит, является гипотеза».

Наконец, самым общим, четвертым уровнем суще­ствования эмпирического научного знания являются феноменологические теории. Они представляют собой логически организованное множество соответствую­щих эмпирических законов и фактов (феноменологи­ческая термодинамика, небесная механика Кеплера и др.). Являясь высшей формой логической организа­ции эмпирического знания, феноменологические тео­рии, тем не менее, и по характеру своего происхожде­ния, и по возможностям обоснования остаются гипоте­тическим, предположительным знанием. И это связано с тем, что индукция, т. е. обоснование общего знания с помощью частного (данных наблюдения и эксперимен­та) не имеет доказательной логической силы, а в луч­шем случае — только подтверждающую.

Различия между уровнями внутри эмпирического знания являются скорее количественными, чем каче­ственными, так как отличаются лишь степенью общно­сти представления одного и того же содержания (зна­ния о чувственно-наблюдаемом). Отличие же эмпири-

ческого знания от теоретического является уже каче­ственным, то есть предполагающим их отнесенность к существенно разным по происхождению и свойствам объектам (онтологиям). Можно сказать, что различие между эмпирическим и теоретическим знанием явля­ется даже более глубоким, чем различие между чув­ственным и эмпирическим знанием.

Структура научной теории_________

Теоретическое знание есть результат деятельности не рассудка, атакой конструктивной части сознания как разум. Как справедливо подчеркивает В.С. Швырев, деятельность разума направлена не во вне сознания, не на его контакт с внешним бытием, а внутрь созна­ния, на имманентное развертывание своего собствен­ного содержания. Сущность деятельности разума мо­жет быть определена как свободное когнитивное твор­чество, самодостаточное в себе и для себя. Наряду с интеллектуальной интуицией основной логической операцией теоретического мышления является идеа­лизация, целью и результатом которой является созда­ние (конструирование) особого типа предметов — так называемых «идеальных объектов». Мир (множество) такого рода объектов и образует собственную онтоло­гическую основу (базис) теоретического научного зна­ния в отличие от эмпирического знания.

Научная теория — это логически организованное множество высказываний о некотором классе идеаль­ных объектов, их свойствах и отношениях. Эта мысль была с свое время подробно и убедительно раскрыта в книге Б.С. Грязнова, Б.С. Дынина, Е.Н. Никитина «Теория и ее объект». Геометрическая точка, линия, плоскость и т. д. — в математике; инерция, абсолют­ное пространство и время, абсолютно упругая, несжи­маемая жидкость, математический маятник, абсолют­но черное тело и т. д. — в физике; страты общества, общественно-экономическая формация, цивилизация и др. — в социологии; логическое мышление, логичес-кое доказательство и т. д. — в логике и т. д.

Как создаются идеальные объекты в науке и чем они отличаются от абстрактных эмпирических объек­тов? Обычно идеализация трактуется только как пре­дельный переход от фиксируемых в опыте свойств эмпирических объектов к крайним логически возмож­ным значениям их интенсивности (0 или 1) (геометри­ческая точка — нуль — размерность пространственно­го измерения эмпирических объектов по мере умень­шения их размера, линия — бесконечный непрерывный континуум последовательности (соседства) геометри­ческих точек, абсолютное черное тело — объект, спо­собный полностью (100%) поглощать падающую на него световую энергию и т. д.). Что характерно для таких предельных переходов при создании идеальных объек­тов? Три существенных момента. Первый: исходным пунктом движения мысли является эмпирический объект, его определенные свойства и отношения. Вто­рой: само мысленное движение заключается в количе­ственном усилении степени интенсивности «наблюда­емого» свойства до максимально возможного предель­ного значения. Третий, самый главный момент: в результате такого, казалось бы, чисто количественного изменения, мышление создает качественно новый (чи­сто мысленный) объект, который обладает свойствами, которые уже принципиально не могут быть наблюда­емы (безразмерность точек, абсолютная прямизна и однородность прямой линии, актуально бесконечные множества, капиталистическая или рабовладельческая общественно-экономическая формация в чистом виде, Сознание и Бытие философии и т. д. и т. п.). Известный финский математик Р. Неванлинна, отмечая это обсто­ятельство, подчеркивал, что идеальные объекты конст­руируются из эмпирических объектов путем добавле­ния к последним таких новых свойств, которые делают идеальные объекты принципиально ненаблюдаемыми и имманентными элементами сферы мышления.

Наряду с операцией предельного перехода, в на­уке существует другой способ конструирования иде­альных, чисто мысленных объектов — введение их по определению. Этот способ конструирования идеальных объектов получил распространение в основном в ма-

тематике, частично — в теоретической (математичес­кой) физике, да и то на довольно поздних этапах их развития (введение иррациональных и комплексных чисел при решении алгебраических уравнений, разно­го рода объектов в топологии, функциональном анали­зе, математической логике, теоретической лингвисти­ке, физике элементарных частиц и т. д.). Особенно ин­тенсивно данный способ введения идеальных объектов и, соответственно, развития теоретического знания стал применяться после принятия научным сообще­ством неевклидовых геометрий в качестве полноцен­ных математических теорий. Освобожденная от необ­ходимости обоснования эмпирического происхождения своих объектов математика совершила колоссальный рывок в своем развитии за последние сто пятьдесят лет. Когда современную математику определяют как науку «об абстрактных структурах» (И. Бурбаки) или «о воз­можных мирах», то имеют в виду именно то, что ее пред­метом являются'идеализированные объекты, вводимые математическим мышлением по определению.

Говоря о методах теоретического научного позна­ния, необходимо, наряду с идеализацией, иметь в виду также мысленный эксперимент, математическую ги­потезу, теоретическое моделирование, аксиоматичес­кий и генетическо-конструктивный метод логической организации теоретического знания и построения на­учных теорий, метод формализации и др.

Для любого теоретического конструкта, начиная от отдельной идеализации («чистой сущности») и кончая конкретной теорией (логически организованной сис­темы «чистых сущностей»), имеется два способа обо­снования их объективного характера. А. Эйнштейн на­звал их «внешним» и «внутренним» оправданием на­учной теории. Внешнее оправдание продуктов разума состоит в требовании их практической полезности, в частности, возможности их эмпирического примене­ния. Это, так сказать, прагматическая оценка их цен­ности и одновременно вместе с тем своеобразное огра­ничение абсолютной свободы разума. Данное требова­ние особо акцентировано и разработано в философских концепциях эмпиризма и прагматизма. Другим спосо­

бом оправдания идеальных объектов является их спо­собность быть средством внутреннего совершенствова­ния, логической гармонизации и роста теоретического мира, эффективного решения имеющихся теорети­ческих проблем и постановки новых. Так, введение Л. Больцманом представления об идеальном газе как о хаотически движущейся совокупности независимых атомов, представляющих собой абсолютно упругие ша­рики, позволило не только достаточно легко объяснить с единых позиций все основные законы феноменоло­гической термодинамики, но и предложить статисти­ческую трактовку ее второго начала — закона непре­рывного роста энтропии в замкнутых термодинамичес­ких системах. Введение создателем теории множеств Г. Кантором понятия «актуально бесконечных мно­жеств» позволило построить весьма общую математи­ческую теорию, с позиций которой удалось проинтер­претировать основные понятия всех главных разделов математики (арифметики, алгебры, анализа и др.).

Зачем вводятся в науку идеальные объекты? На­сколько они необходимы для ее успешного функцио­нирования и развития? Нельзя ли обойтись в науке только эмпирическим знанием, которое более всего и используется непосредственно на практике? В свое времени в весьма четкой форме эти вопросы поста-. вил известный австрийский историк науки и фило­соф Э. Мах. Он считал, что главной целью научных теорий является их способность экономно репрезен­тировать всю имеющуюся эмпирическую информа­цию об определенной предметной области. Способом реализации данной цели, согласно Маху, построение таких логических моделей эмпирии, когда из относи­тельно небольшого числа допущений выводилось бы максимально большое число эмпирически проверяе­мых следствий. Введение идеальных объектов и явля­ется той платой, которую мышлению приходится зап­латить за эффективное выполнение указанной выше цели. Как справедливо полагал Мах, это вызвано тем, что в самой объективной действительности никаких формально-логических взаимосвязей между ее зако­нами, свойствами и отношениями не существует.

Логические отношения могут иметь место только в сфере сознания, мышления между понятиями и суж­дениями. Логические модели действительности с не­обходимостью требуют определенного ее упрощения, схематизации, идеализации, введения целого ряда понятий, которые имеют не объектно-содержатель­ный, а чисто инструментальный характер. Их основ­ное предназначение — способствовать созданию це­лостных, логических организованных теоретических систем. Главным же достоинством последних по Маху является то, что представленная в них в снятом виде эмпирическая информация защищена от потерь, удоб­но хранится, транслируется в культуре, является до­статочно обозримой и хорошо усваивается в процес­се обучения.

Сформулированному Махом инструменталистско-му взгляду на природу идеальных объектов и научных теорий противостоит в философии науки эссенциали-стская интерпретация. Согласно последней, идеальные объекты и научные теории также описывают мир, но сущностный, тогда как эмпирическое знание имеет дело с миром явлений. Как эссенциалистская, так и ин-струменталистическая интерпретации теоретического знания имеют достаточное число сторонников и в фи­лософии науки, и среди крупных ученых. Поднятая в них проблема онтологического статуса теоретического знания столь же значима, сколь и далека от своего консенсуального решения.

Соотношение эмпирии и теории_______

Любое удовлетворительное решение данной про­блемы должно заключаться в непротиворечивом со­вмещении двух утверждений: 1) признании качествен­ного различия между эмпирическим и теоретическим знанием в науке и 2) признании взаимосвязи между ними, включая объяснение механизма этой взаимосвя­зи. Прежде чем перейти к решению данной пробле­мы, еще раз зафиксируем содержание понятий «эм-пирическое» и «теоретическое». Эмпирическое зна­

ние суть множество высказываний (не обязательно логически связанных между собой) об эмпирических объектах. Теоретическое знание суть множество выс­казываний (как правило организованных в логически взаимосвязанную систему) об идеальных объектах. Если источником содержания эмпирического знания является информация об объективной реальности, получаемая через наблюдения и экспериментирова­ние с ней, то основой содержания теоретического зна­ния является информация об идеальных объектах, яв­ляющихся продуктами конструктивной деятельности мышления.

Необходимо подчеркнуть, что после своего созда­ния теоретический мир в целом (как и любой его эле­мент) приобретает объективный статус: он становится для сотворившего его сознания предметной данностью, с которой необходимо считаться и сверять свои после­дующие шаги; он имеет внутренний потенциал своего развития, свои более простые, более естественные и более сложные, более искусственные траектории дви­жения и эволюции. Основными факторами сознания, контролирующими изменение содержания эмпиричес­кого знания, являются наблюдение и эксперимент. Ос­новными же факторами сознания, контролирующими изменение содержания теоретического знания, явля­ются интеллектуальная интуиция и логика. Контроль сознания за содержанием и определенностью теоре­тического знания является значительно более силь­ным, чем за содержанием и определенностью эмпи­рического знания. И это связано с тем, что содержа­ние теоретического знания является имманентным продуктом самого сознания, тогда как содержание эм­пирического знания лишь частично зависит от созна­ния, а частично — от независимой от него (и являю­щейся всегда тайной для него) материальной реаль­ности.

Таким образом, теоретическое и эмпирическое знание имеют совершенно различные онтологии: мир мысленных, идеальных конструктов («чистых сущно­стей») в первом случае и мир эмпирических предме­тов, принципиально наблюдаемых, во втором. Суще-

ствовать в теоретическом мире — значит быть опре­деленной, непротиворечивой, предметной единицей мира рационального мышления. Существовать в эм­пирическом мире — значит иметь такое предметное содержание, которое принципиально наблюдаемо и многократно воспроизводимо. Из перечисленных выше качественных различий между содержанием эм­пирического и теоретического знания следует, что между ними не существует логического моста, что одно непосредственно не выводимо из другого. Мето­дологически неверным является утверждение, что научные теории выводятся из эмпирического опыта, являются логическими (индуктивными) обобщениями последнего. Научные теории не выводятся логически из эмпирического знания, а конструируются и над­страиваются над ним для выполнения определенных функций (понимание, объяснение, предсказание). Создаются же они благодаря творческой деятельнос­ти разума. Методологически неверным является так­же бытующее представление, что из научных теорий можно непосредственно вывести эмпирически про­веряемые следствия. Из научных теорий могут быть логически выведены только теоретические же (как правило, частные и единичные) следствия, которые, правда, уже внелогическим путем могут быть иденти­фицированы с определенными эмпирическими выс­казываниями.

Схематически взаимосвязь между теоретическим (Т) и эмпирическим знанием (Э) может быть изобра­жена следующим образом:

а_о |— Тео |— ао = ео,

где Ао — аксиомы, принципы, наиболее общие теоретичес­кие законы; |— — знак логического следования; Тео — частные теоретические законы; ао — единичные тео­ретические следствия; ео — эмпирические утверждения;

г= — обозначение внелогической процедуры идентифи­кации (Л) ао и ео.

О чем эта схема говорит? Прежде всего о том, что теоретическое знание является сложной структурой,

состоящей из утверждений разной степени общности. Наиболее общий уровень — аксиомы, теоретические законы. Например, для классической механики это три закона Ньютона (инерции; взаимосвязи силы, массы и ускорения; равенства сил действия и противодействия). Механика Ньютона — это теоретическое знание, опи­сывающее законы движения такого идеального объек­та, как материальная точка, осуществляющегося при полном отсутствии трения, в математическом простран­стве с евклидовой метрикой. Вторым, менее общим уровнем научной теории являются частные теоретичес­кие законы, описывающие структуру, свойства и пове­дение идеальных объектов, сконструированных из ис­ходных идеальных объектов. Для классической меха­ники это, например, законы движения идеального маятника. Как показал в своих работах В.С. Степин, частные теоретические законы, строго говоря, не вы­водятся чисто логически (автоматически) из общих. Они получаются в ходе осмысления результатов мыс­ленного эксперимента над идеальными объектами, сконструированными из элементов исходной, «общей теоретической схемы». Третий, наименее общий уро­вень развитой научной теории состоит из частных, единичных теоретических высказываний, утверждаю­щих нечто о конкретных во времени и пространстве состояниях, свойствах, отношениях некоторых идеаль­ных объектов. Например, таким утверждением в кине­матике Ньютона может быть следующее: «Если к ма­териальной точке К1 применить силу Р1, то через вре­мя Т 1 она будет находиться на расстоянии Ы от места приложения к ней указанной силы». Единичные тео­ретические утверждения логически дедуктивно выво­дятся из частных и общих теоретических законов пу­тем подстановки на место переменных, фигурирующих в законах, некоторых конкретных величин из области значений переменной.

Важно подчеркнуть, что с эмпирическим знанием могут сравниваться не общие и частные теоретичес­кие законы, а только их единичные следствия после их эмпирической интерпретации и идентификации (отож­дествления) с соответствующими эмпирическим вые-

называниями. Последние же, как отмечалось выше, идентифицируются в свою очередь с определенным набором чувственных данных.

Только таким, весьма сложным путем (через массу «посредников») опыт и теория вообще могут быть срав­нены на предмет соответствия друг другу. Идентифи­кация (=) же теоретических и эмпирических терминов и соответствующих им идеальных и эмпирических объектов осуществляется с помощью идентификацион­ных предложений, в которых утверждается определен­ное тождество значений конкретных терминов эмпи­рического и теоретического языка. Такие предложения называются также «интерпретационными», «правила­ми соответствия» или «редукционными предложени­ями» (Р. Карнап). Некоторые примеры интерпрета­ционных предложений: «материальные точки суть планеты Солнечной системы» (небесная механика), «евклидова прямая суть луч света» (оптика), «разбе-гание галактик суть эффект Доплера» (астрономия) и т. д. и т. п.

Какова природа интерпретационных предложе­ний? Как показал Р. Карнап, несмотря на то, что об­щий вид этих высказываний имеет логическую форму «А есть В», они отнюдь не являются суждениями, а суть определения. А любые определения — это условные соглашения о значении терминов и к ним не примени­ма характеристика истинности и ложности. Они могут быть лишь эффективными или неэффективными, удоб­ными или неудобными, полезными или бесполезными. Одним словом, интерпретативные предложения име­ют инструментальный характер, их задача — быть связующим звеном («мостом») между теорией и эмпи­рией. Хотя интерпретативные предложения конвенци­ональны, они отнюдь не произвольны, поскольку все­гда являются элементами некоторой конкретной язы­ковой системы, термины которой взаимосвязаны и ограничивают возможные значения друг друга.

Очевидно, что любая эмпирическая интерпретация некоторой теории всегда неполна по отношению к собственному содержанию последней, так как всегда имеется возможность предложить новую интерпрета­

цию любой теории, расширив тем самым сферу ее при­менимости. Вся история математики, теоретического естествознания и социальных теорий дает многочис­ленные тому подтверждения. Любое, сколь угодно большое число интерпретаций теории не способно полностью исчерпать ее содержание. Это говорит о принципиальной несводимости теории к эмпирии, о самодостаточности теоретического мира и его отно­сительной независимости от эмпирического мира.

Важно подчеркнуть особый статус интерпретатив-ных предложений, которые не являются ни чисто теоре­тическими, ни чисто эмпирическими высказываниями, а чем-то промежуточным между ними. Они включают в свой состав как эмпирические, так и теоретические термины. Интерпретативное знание являет собой при­мер когнитивного образования кентаврового типа, выступая относительно самостоятельным звеном в пространстве научного знания. Не имея собственной онтологии, интерпретативное знание является лишь ин­струментальным посредником между теорией и эмпи­рией. Его самостоятельность и особая роль в структу­ре научного знания была по-настоящему осознана лишь в XX веке. Этому способствовал, с одной стороны, рост абстрактности теоретического знания, сопровождав­шийся неизбежной потерей его наглядности. С дру­гой — расширение и пролиферация сферы эмпиричес­кой применимости научных теорий.

Учет самостоятельной роли интепретативного зна­ния в структуре научного знания приводит к необхо­димости более тонкого понимания процедур подтвер­ждения и опровержения научных теорий опытом. В общем виде схема взаимосвязи теории и опыта мо­жет быть символически записана следующим образом:

Т₁ + I_I |—.Е₁, где Т₁ — проверяемая на опыте теория, I_I — ее эмпирическая интерпретация, |— — операция логического следования, Е₁ — эмпирические следствия из системы «Т₁ + I_I». Рассмотрим возможные вариан­ты действия по этой схеме. Первый. Допустим, что в ре­зультате сопоставления Е₁ с данными наблюдения и эксперимента установлена истинность высказывания Е₁. Что отсюда следует? Только то, что система «Т₁ + I_I» в

целом, возможно, истинна, ибо из истинности след­ствий логически не следует истинность посылок, из которых они были выведены (это элементарный закон дедуктивной логики). Более того, согласно определению материальной импликации, являющейся формальной моделью отношения выводимости, следует, что истин­ные высказывания могут быть получены и из ложных посылок. Примером может служить элементарный правильный силлогизм: «Все тигры — травоядные. Все травоядные — хищники. Следовательно, все тигры — хищники». Таким образом, строго логически истинность эмпирических следствий теории не только не служит доказательством истинности теорий, но даже — под­тверждением ее истинности. Конечно, если заранее допустить (предположить) истинность теории, тогда независимое установление (например, с помощью эмпирического опыта) истинности выведенных из них следствий подтверждает (хотя и не доказывает) сделан­ное допущение об истинности теории. Важно также подчеркнуть, что установление истинности Е1 подтвер­ждает не истинность Т1 самой себе, а только истин­ность всей системы «Т1 + II» в целом. Таким образом, не только доказательство, но даже подтверждение опы­том истинности теории самой по себе (т. е. взятой от­дельно от присоединенной к ней интерпретации) — не­возможно. Рассмотрим второй вариант. Установлена ложность Е 1. Что отсюда следует с логической необхо­димостью? Только ложность всей системы «Т1 + II» в целом, но отнюдь не ложность именно Т1. Ложной (неудачной, некорректной) может быть объявлена как раз ее конкретная эмпирическая интерпретация (II) и тем самым ограничена сфера предполагавшейся эм­пирической применимости теории. Таким образом, опыт не доказывает однозначно и ложность теории. Общий вывод: теория проверяется на опыте всегда не сама по себе, а только вместе с присоединенной к ней эмпирической интерпретацией, а потому ни согласие этой системы с данными опыта, ни противоречие с ними не способно однозначно ни подтвердить, ни оп­ровергнуть теорию саму по себе. Следствие: проблема истинности теории не может быть решена только пу­

тем ее сопоставления с опытом. Ее решение требует дополнительных средств и, в частности, привлечения более общих — метатеоретических предпосылок и ос­нований научного познания.

Метатворетический уровень научного знания

Кроме эмпирического и теоретического уровней в структуре научного знания необходимо артикулиро­вать наличие третьего, более общего по сравнению с ними — метатеоретического уровня науки. Он состоит из двух основных подуровней: 1) общенаучного знания и 2) философских оснований науки. Какова природа каждого из этих подуровней метатеоретического науч­ного знания и их функции? Как они связаны с рас­смотренными выше теоретическим и эмпирическим уровнями научного знания?

Общенаучное знание состоит из следующих эле­ментов: 1) частнонаучная и общенаучная картины мира, 2) частнонаучные и общенаучные гносеологические, методологические, логические и аксиологические прин­ципы. Особо важное значение метатеоретический уро­вень знания играет в таком классе наук, как логико-математические. Показателем этой важности является то, что он оформился в этих науках даже в виде само­стоятельных дисциплин: метаматематика и металоги-ка. Предметом последних является исследование ма­тематических и логических теорий для решения про­блем их непротиворечивости, полноты, независимости аксиом, доказательности, конструктивности. В есте­ственно-научных и в социально-гуманитарных дисцип­линах метатеоретический уровень существует в виде соответствующих частнонаучных и общенаучных прин­ципов. Необходимо подчеркнуть, что в современной науке не существует какого-то единого по содержанию, одинакового для всех научных дисциплин метатеоре­тического знания. Последнее всегда конкретизирова­но и в существенной степени «привязано» к особенно­стям научных теорий. Частнонаучная картина мира — это совокупность господствующих в какой-либо науке

представлений о мире. Как правило, ее основу состав­ляют онтологические принципы парадигмальной для данной науки теории. Например, основу физической картины мира классического естествознания образу­ют следующие онтологические принципы:

1) объективная реальность имеет дискретный харак­тер; она состоит из отдельных тел, между которы­ми имеет место взаимодействие с помощью неко­торых сил (притяжение, отталкивание и т. д.);

2) все изменения в реальности управляются закона­ми, имеющими строго однозначный характер;

3) все процессы протекают в абсолютном простран­стве и времени, свойства которых никак не зави­сят ни от содержания этих процессов, ни от выбо­ра системы отсчета для их описания;

4) все воздействия одного тела на другое передаются мгновенно;

5) необходимость первична, случайность вторична;

случайность — лишь проявление необходимости в определенных взаимодействиях (точка пересече­ния независимых причинных рядов), во всех ос­тальных ситуациях «случайность» понимается как мера незнания «истинного положения дел».

Большинство из этих принципов непосредственно входит в структуру механики Ньютона. Основу биоло­гической картины мира классического естествознания составляла дарвиновская теория эволюции видов на основе механизма естественного отбора, включавшего в себя в качестве существенного свойства случайность.

Какова роль частнонаучной картины мира в струк­туре научного знания? Она задает и санкционирует как истинный определенный категориальной тип видения конкретной наукой ее эмпирических и теоретических (идеализированных) объектов, гармонизируя их между собой. Какова ее природа? Безусловно, она не появля­ется как результат обобщения теоретического и/или эмпирического познания. Частнонаучная картина мира является всегда конкретизацией определенной (более общей) философской онтологии. Последняя же суть продукт рефлексивно-конструктивной деятельности разума в сфере всеобщих различений и оппозиций.

Общенаучная картина мира это, как правило, одна из частнонаучных картин мира, которая является гос­подствующей в науке той или иной эпохи. Она являет­ся дополнительным элементом метатеоретического уровня тех конкретных наук, которые не имеют ее в качестве собственной частнонаучной картины мира. Например, для всего классического естествознания физическая картина мира, основанная на онтологии механики Ньютона, рассматривалась как общенаучная. «Механицизм» по существу и означал признание и утверждение ее в качестве таковой для всех других наук (химии, биологии, геологии, астрономии, физио­логии и даже социологии и политологии). В некласси­ческом естествознании на статус общенаучной карти­ны мира по-прежнему претендовала физическая кар­тина мира, а именно — та, которая лежала в основе теории относительности и квантовой механики.

Однако наличие конкурирующих фундаменталь­ных парадигм в самой физике (классическая физика и неклассическая физика), основанных на принятии су­щественно различных онтологии, существенно подо­рвало доверие представителей других наук к физичес­кой картине мира как общенаучной. В результате все больше утверждалась мысль о принципиальной моза-ичности общенаучной картины мира, которая должна включать в себя принципы картин мира всех фунда­ментальных наук. Для неклассического естествознания общенаучная картина мира — это комплементарный симбиоз физической, биологической и теоретико-сис­темной картин мира. Постнеклассическое естествозна­ние пытается дополнить этот симбиоз идеями целе­сообразности и разумности всего существующего в объективном мире. В результате современная общена­учная картина мира все больше претендует на само­стоятельный статус в структуре метатеоретического знания в каждой из наук наряду с частнонаучными картинами мира. С другой стороны, по степени своей общности современная общенаучная картина мира все ближе приближается к философской онтологии.

Те же тенденции плюрализации и универсализа­ции имеют место в отношении не только онтологичес-

ких элементов метатеоретического знания современ­ной науки, но и других ее составляющих, таких как гно­сеологические и аксиологические принципы. Хорошо известными примерами таких принципов в структуре физического познания являются, в частности, принцип соответствия, принцип дополнительности, принцип принципиальной наблюдаемости, принцип приоритет­ности количественного (математического) описания перед качественным, принцип зависимости результатов наблюдения от условий познания и др. Сегодня боль­шинство этих принципов претендует уже на статус общенаучных. На такой же статус претендуют и гносе­ологические принципы, родившиеся в лоне математи­ческого метатеоретического познания. Например, прин­цип невозможности полной формализации научных теорий, принцип конструктивности доказательства и др.

В слое метатеоретического научного знания важ­ное место занимают также разнообразные методоло­гические и логические императивы и правила. При этом они существенно различны не только для разных наук, но и для одной и той же науки на разных стадиях ее развития. Совершенно очевидно различие методо­логического инструментария математики и физики, физики и истории, истории и лингвистики. Однако не менее разительно методологическое несходство арис­тотелевской физики (качественно-умозрительной) и классической физики (экспериментально-математичес­кой) и т. д. и т. п. Чем вызвано это несходство в мето­дологических требованиях и правилах в разных науках? Несомненно, с одной стороны, различием предметов исследования. Но с другой, различием в понимании целей и ценностей научного познания. Древнеегипет­ская и древнегреческая геометрия имели один и тот же предмет — пространственные свойства и отноше­ния. Но для древних египтян методом получения зна­ния об этих свойствах и отношениях являются много­кратные измерения этих свойств, а для древнегречес­ких геометров — аксиоматический метод выведения всего геометрического знания из простых и самооче­видных геометрических аксиом. И это различие в ме-тодах геометрического познания было обусловлено

разным пониманием целей научного познания. Для древних египтян такой целью было получение практи­чески полезного знания (оно могло быть и приблизи­тельным), для древних греков— получение именно истинного и доказательного знания.

Вопрос о целях и ценностях научного познания — это уже проблема аксиологических предпосылок на­уки. Среди аксиологических принципов науки важно различать внутренние и внешние аксиологические основания. Внутренние аксиологические основания науки суть имманентные именно для нее, в отличие от других видов познавательной и практической деятель­ности, ценности и цели. К их числу относятся объек­тивная истина, определенность, точность, доказатель­ность, методологичность, системность и др. В отече­ственной философии науки они получили название «идеалы и нормы научного исследования». Внутренние аксиологические ценности направлены вовнутрь науки и выступают непосредственными стандартами, регу­ляторами правильности и законности научной деятель­ности, критериями оценки приемлемости и качества ее продуктов (наблюдений, экспериментов, фактов, зако­нов, выводов, теорий и т. д.). Внешние аксиологические ценности науки суть цели, нормы и идеалы науки, которые направлены вовне науки и регулируют ее отношения с обществом, культурой и их различными структурами. Среди этих ценностей важнейшими вы­ступают практическая полезность, эффективность, повышение интеллектуального и образовательного потенциала общества, содействие научно-техническо­му, экономическому и социальному прогрессу, рост адаптивных возможностей человечества во взаимодей­ствии с окружающей средой и др.

Как хорошо показано в историко-научной и совре­менной методологической литературе, набор и содер­жание внутренних и внешних ценностей науки суще­ственно различен не только для разных наук в одно и то же время, но и для одной и той же науки в разные исторические периоды ее существования. Так, напри­мер, ценность логической доказательности научного знания, его аксиоматического построения имеет при-

оритетное значение в математике и логике, но не в истории и литературоведении или даже в физике. В истории как науке на первый план выходят хроноло­гическая точность и полнота описания уникальных ис­торических событий, адекватное понимание и оценка источников. В физике же на первый план выходят эмпирическая воспроизводимость явлений, их точное количественное описание, экспериментальная прове­ряемость, практическая (техническая и технологичес­кая) применимость. В технических науках последняя ценность является заведомо ведущей по сравнению со всеми другими. Однако содержание и состав внутрен­них и внешних ценностей не является чем-то постоян­ным, неизменным и для одной и той же науки в разное время и для развития науки в целом. Так, понимание того, что считать «доказательством», существенно раз­лично в классической и конструктивной математике, в физике Аристотеля и физике Ньютона, в интроспек­тивной психологии XIX века и современной когнитив­ной психологии и т.д.

Таким образом, аксиологическим и основаниями метатеоретического знания в науке ни в коем случае нельзя пренебрегать. Наука и ценности не разделены каким-то барьером. Ценности оказывают существен­ное влияние на понимание самого смысла и задач на­учного исследования, задавая его перспективу и оце­нивая степень приемлемости предлагаемых научных продуктов. Многие ожесточенные споры и дискуссии как в сфере науки, так и между «наукой» и «не-нау-кой», имеют основание именно в сфере аксиологии науки, хотя участники таких дискуссий обычно пола­гают, что расходятся в вопросах онтологии и гносеоло­гии. В качестве ярких примеров таких дискуссий мож­но указать наспор между птолемеевцами и коперни-канцами в астрономии, Махом и Больцманом по поводу законности молекулярно-кинетической теории газов, формалистами и интуиционистами по вопросам надеж­ности математических доказательств и т. д. и т. п. В су­щественном различии ценностных оснований науки можно легко убедиться, сравнив, например, аксиоло-гию классической, неклассической и постнеклассичес-

кой науки. Аксиология классической науки: универ­сальный метод, бескорыстное служение истине, науч­ный прогресс. Аксиология неклассической науки:

субъект-объектность знания, общезначимость, консен-суальность, дополнительность, вероятная истинность. Аксиология постнеклассической науки: конструктив­ность научного знания, плюрализм методов и концеп­ций, толерантность, экологическая и гуманитарная направленность науки, когнитивная ответственность.

Имеется ли различие в природе онтологических, гносеологических и аксиологических принципов как различных элементов в структуре метатеоретического научного знания? С нашей точки зрения, ответ на дан­ный вопрос должен быть утвердительным. Его основа­ния коренятся в структуре сознания. Тогда как онтоло­гические и гносеологические основания науки суть конструктивно-мыслительные продукты познаватель­ной подструктуры сознания, аксиологические — его ценностной подструктуры. Обе подструктуры сознания равноправны, внутренне взаимосвязаны и дополняют друг друга в рамках функционирования сознания как целого в каждом акте сознания. Наука, хотя и является предметной деятельностью сознания, есть, тем не ме­нее, целостное выражение всей структуры сознания, а не только его познавательных функций. Ценности и ценностное знание — необходимый внутренний эле­мент не только социально-гуманитарных наук, как , полагали неокантианцы, но и естественно-научного и логико-математического знания. "

Одной из важных проблем в философии науки является вопрос о статусе философских оснований науки в структуре научного знания. Главный пункт проблемы: включать или не включать философские основания науки во внутреннюю структуру науки. В принципе никто не отрицает влияние философских представлений на развитие и особенно оценку науч­ных достижений. История науки и, в частности, выс­казывания на этот счет великих ее творцов не остав­ляют в этом никаких сомнений. Однако позитивисты настаивают на том, что влияние философии на про­цесс научного познания является чисто внешним, и

потому философские основания нельзя включать в структуру научного знания, иначе науке грозит реци­див натурфилософствования, подчинение ее различ­ным «философским спекуляциям», от которых наука с таким трудом избавилась к началу XX века. Натур­философы и сторонники влиятельной метафизики (в том числе марксистско-ленинской философии), на­против, утверждали, что философские основания на­уки должны быть включены в структуру самой науки, поскольку служат обоснованию ее теоретических конструкций, расширяют ее когнитивные ресурсы и познавательный горизонт. Третьи занимают проме­жуточную позицию, считая, что в моменты научных революций, в период становления новых фундамен­тальных теорий философские основания науки вхо­дят в структуру научного знания. Однако после того как научная теория достигла необходимой степени зрелости, философские основания науки удаляются из ее структуры. Они ссылаются на то, что в учебной ли­тературе, отражающей стадию зрелых научных тео­рий, при изложении содержания последних мы очень редко находим упоминание о ее философских основа­ниях. Эта позиция развивалась, в частности, в рабо­тах Э.М. Чудинова под названием концепции СЛЕНТ (философия как строительные леса научной теории). Кто же прав? Все и никто, то есть все, но лишь час­тично, и никто полностью. Дело в том, что ни одна из представленных выше позиций не сумела дать пра­вильного истолкования особой природы и особой структуры философских оснований науки. Необходи­мо подчеркнуть, что философские основания науки — это особый, промежуточный между философией и наукой род знания, который не является ни чисто фи­лософским, ни чисто научным.

философские основания науки суть гетерогенные по структуре высказывания, включающие в свой со­став понятия и термины как философские, так и кон­кретно-научные. Они являют собой второй случай су­ществования в науке кентаврового знания. Первым случаем такого рода были рассмотренные выше интер-претативные предложения, связывающие теоретичес­

кий и эмпирический уровни научного знания. В этом отношении имеет место полная аналогия между фило­софскими основаниями науки и интерпретативными предложениями по структуре (смешанной), статусу (оп­ределения), функциям (мост между качественно различ­ными по содержанию уровнями знания), природе (иден­тификация значений терминов разных уровней знаний).

Приведем примеры философских оснований науки: «Пространство и время классической механики суб­станциальны», «Числа — сущность вещей», «Числа су­ществуют объективно», «Однозначные законы детерми-нистичны», «Вероятностные законы индетерминистич-ны», «Пространство и время теории относительности атрибутивно и относительно», «Аксиомы евклидовой геометрии интуитивно очевидны», «Распространение энергии квантами — свидетельство дискретной струк­туры мира» и т. д. и т. п. Далее в соответствии с основ­ными разделами философии необходимо выделять раз­личные типы философских оснований науки: онтологи­ческие, гносеологические, методологические, логические, аксиологические, социальные и др.

Как известно, в силу всеобщего характера филосо­фии ее утверждения не могут быть получены путем обобщения только научных знаний. Справедливо и то, что научные теории нельзя чисто логически вывести в качестве следствий какой-либо философии. Между философией и наукой имеется такой же логический разрыв, как и между теоретическим и эмпирическим уровнями научного знания. Однако эта логическая брешь может быть преодолена и постоянно преодоле­вается благодаря не логической, а конструктивной деятельности мышления по созданию соответствующих интерпретативных схем, которые являются по своей природе условными и конвенциональными положени­ями. Только после введения соответствующих философ­ских оснований науки научные теории могут выступать подтверждением или опровержением определенных философских концепций, равно как та или иная фило­софия может оказывать положительное или отрица­тельное влияние на науку. Спрашивать же, включать ли философские основания науки в структуру научно-

го знания или нет, аналогично вопросу, включать ли эмпирическую интерпретацию теории в структуру эмпирического знания или теоретического. Очевидно, что мы ставим заведомо некорректный вопрос, на ко­торый не может быть дан однозначный ответ. Ясно одно, что без философских оснований науки наруша­ется целостность знания и целостность культуры, по отношению к которым философия и наука выступают лишь ее частными аспектами. И эта целостность куль­туры постоянно заявляет о себе не только в периоды создания новых научных теорий, но и после этого, в периоды их функционирования и принятия научным сообществом в качестве парадигмальных.

Итак, анализ структуры научного знания показы­вает ее трехуровневость (эмпирический, теоретичес­кий и метатеоретический уровень) и п-слойность каж­дого из уровней. При этом характерно, что каждый из уровней зажат как бы между двумя плоскостями (сни­зу и сверху). Эмпирический уровень знания — между чувственным знанием и теоретическим, теоретичес­кий — между эмпирическим и метатеоретическим, наконец, метатеоретический — между теоретическим и философским. Такая «зажатость», с одной стороны, существенно ограничивает творческую свободу созна­ния на каждом из уровней, но, вместе с тем, гармони­зирует все уровни научного знания между собой, при­давая ему не только внутреннюю целостность, но и возможность органического вписывания в более ши­рокую когнитивную и социокультурную реальность.

Три основных уровня в структуре научного знания (эмпирический, теоретический и метатеоретический) обладают, с одной стороны, относительной самостоя­тельностью, а с другой — органической взаимосвязью в процессе функционирования научного знания как целого. Говоря о соотношении эмпирического и теоре­тического знания, еще раз подчеркнем, что между ними имеет место несводимость в обе стороны. Теоретичес­кое знание не сводимо к эмпирическому благодаря конструктивному характеру мышления как основному детерминанту его содержания. С другой стороны, эм-лирическое знание не сводимо к теоретическому бла­

годаря наличию чувственного познания как основного детерминанта содержания эмпирического знания. Бо­лее того, даже после конкретной эмпирической интер­претации научной теории имеет место лишь ее частич­ная сводимость к эмпирическому знанию, ибо любая теория всегда открыта другим эмпирическим интер­претациям. Теоретическое знание всегда богаче любо­го конечного множества его возможных эмпирических интерпретаций. Постановка вопроса о том, что первич­но (а что вторично): эмпирическое или теоретическое — неправомерна. Она есть следствие заранее принятой редукционистской установки. Столь же неверной ус­тановкой является глобальный антиредуционизм, осно­ванный на идее несоизмеримости теории и эмпирии и ведущий к безбрежному плюрализму. Плюрализм, од­нако, только тогда становится плодотворным, когда до­полнен идеями системности и целостности. С этих позиций новое эмпирическое знание может быть «спровоцировано» (и это убедительно показывает ис­тория науки) как содержанием чувственного познания (данные наблюдения и эксперимента), так и содержа­нием теоретического знания. Эмпиризм абсолютизиру­ет первый тип «провоцирования», теоретизм — второй.

Аналогичная ситуация имеет место и в понимании соотношения научных теорий и метатеоретического знания (в частности, между научно-теоретическим и философским знанием). Здесь также несостоятельны в своих крайних вариантах как редукционизм, так и ан-тиредукционизм. Невозможность сведения философии к научно-теоретическому знанию, за что ратуют пози­тивисты, обусловлена конструктивным характером фи­лософского разума как основного детерминанта со­держания философии. Невозможность же сведения научных теорий к «истинной» философии, на чем на­стаивают натурфилософы, обусловлена тем, что важ­нейшим детерминантом содержания научно-теорети­ческого знания является такой «самостоятельный иг­рок» как эмпирический опыт. После определенной конкретно-научной интерпретации философии имеет место лишь частичная ее сводимость к науке, ибо философское знание всегда открыто к различным его

научным и вненаучным интерпретациям. Содержание философии всегда богаче любого конечного множества его возможных научно-теоретических интерпретаций. Новое же теоретическое конкретно-научное знание может быть в принципе «спровоцировано» содержа­нием как эмпирического знания, так и метатеоретичес-кого, в частности, философского.

Таким образом, в структуре научного знания мож­но выделить три качественно различных по содержа­нию и функциям уровня знания: эмпирический, теоре­тический и метатеоретический. Ни один из них не сводим к другому и не является логическим обобщени­ем или следствием другого. Тем не менее, они состав­ляют единое связное целое. Способом осуществления такой связи является процедура интерпретации тер­минов одного уровня знания в терминах других. Един­ство и взаимосвязь трех указанных уровней обеспечи­вает для любой научной дисциплины ее относитель­ную самостоятельность, устойчивость и способность к развитию на своей собственной основе. Вместе с тем, метатеоретический уровень науки обеспечивает ее связь с когнитивными ресурсами наличной культуры.

Глава 2

МЕТОДЫ ЭМПИРИЧЕСКОГО НССЛЕДОВДНИЯ

Человек может получать новое знание о действи­тельности прежде всего непосредственно, т. е. без применения специальных познавательных средств, — путем восприятия и обыденного наблюдения. Однако в науке, как правило, используется опосредствованный способ постижения истины. Существуют три основных метода опосредствованного получения нового знания — операциональный, экспериментальный и логико-мате­матический. Все остальные частные методы, как пра­вило, представляют некоторую комбинацию этих трех. В данной главе мы рассмотрим первые два из этих методов.

На операциональном уровне используются такие процедуры, как систематическое наблюдение, сравне­ние, счет, измерение и некоторые другие. Принципи­альная методологическая важность операциональной методики в развитии естественных наук была осозна­на лишь в первой четверти XX века в свете новатор­ских достижений ученых при создании теории относи­тельности и квантовой механики. Прежде всего был ясно понят тот фундаментальный факт, что познаватель­ные операции являются не только средством добыва­ния знания о мире, но и важнейшим способом прида­ния точного физического смысла научным понятиям. Отсюда возникла потребность заново, в свете новых фактов- развития науки, проанализировать логико-ме­тодологический статус основных эмпирических про­цедур в научном исследовании. Такая работа впервые была осуществлена Н. Кэмпбеллом (1920) и Р. Бридж-

меном (1927), положив начало методологии операцио-нализма.

Поскольку многие ключевые понятия классичес­кой физики оказались непригодными для описания и объяснения новых экспериментальных фактов в обла­сти релятивистских скоростей и микропроцессов, по­явилось естественное желание проанализировать природу физических понятий вообще, структуру их «взаимоотношений» с экспериментом в частности. Имеются ли такие средства определения научных по­нятий, которые гарантируют их от «выбраковки» (как это было с понятием «эфира» в релятивистской меха­нике) в случае обнаружения принципиально новых данных? Ответ на этот вопрос стали искать в различ­ных способах формирования понятий и, в частности, таких, которые использовали создатели новых научных теорий. Например, в релятивистской механике значе­ния временных переменных (в соответствующих урав­нениях) для двух событий, происходящих в разных точках пространства, считываются по показаниям «син­хронизированных» часов, расположенных вблизи со­ответствующих точек. Принципиально новым здесь оказывается понятие одновременности событий, кото­рое определяется операционально, т. е. включает ука­зания на последовательность операций, — действий наблюдателей — по синхронизации часов, располо­женных в разных точках, и кроме того — для однознач­ного истолкования результатов этих операций, — ука­зание на систему отсчета, в которой находятся при­боры и наблюдатели.

Таким образом, очевидно, что эмпирическая проце­дура может выступать как средство выявления точно­го и однозначного физического смысла тех или иных ключевых понятий, для чего в их определение должен входить метод, позволяющий в каждом конкретном случае на основе (возможно мысленного) эксперимен­та решить, осмысленно (правильно ли) применение этого понятия в данной познавательной ситуации или нет. Иначе говоря, каждое такое понятие приобретает строгий смысл лишь в операциональном контексте, т. е. тогда, когда указана последовательность актуаль­

но (или потенциально) осуществимых операций (дей­ствий), фактическое выполнение которых (или мыслен­ное их прослеживание) позволяет шаг за шагом выя­вить реальный смысл этого понятия и таким образом гарантировать его непустоту.

Обратимся теперь к рассмотрению эксперимен­тального метода. При экспериментальном изучении действительности исследователь «задает» вопрос ин­тересующему его объекту и «получает» на него ответ. При этом вопрос должен быть задан на языке, «понят­ном» природе, а ответ должен быть получен на языке, понятном человеку. Поэтому речь идет об особым об­разом организованном диалоге между человеком и природой. Такую деятельность в прошлые века было принято называть «испытанием природы», а самих ученых «естествоиспытателями». Искусство испытания заключается в том, чтобы научиться задавать природе внятные для нее вопросы. Не всякий понятный нам, людям, вопрос, обращенный к объекту, может найти у него отклик, и не всякий ответ на наши вопросы может быть рационально расшифрован человеком. Часто, вслушиваясь в «голоса вещей», мы слышим лишь от­звук своего собственного вопрошания. И все-таки в результате многовековой научной практики ученые приобрели навыки беседовать с природой. Главным средством здесь послужил метод экспериментирова­ния. Суть этого последнего В. Гейзенберг раскрывает в следующих словах: «В сегодняшней научной работе мы существенным образом следуем методологии, от­крытой и развитой Коперником, Галилеем и их после­дователями в XVI — XVII вв. Для нее прежде всего ха­рактерны две особенности: установка на конструиро­вание экспериментальных ситуаций, изолирующих и идеализирующих опыт и поэтому порождающих новые явления; сопоставление этих явлений с математичес­кими конструктами, которым приписывается статус естественных законов»!. Благодаря искусству экспери-• ментирования человек — в своем отношении к приро­де — научился создавать такую опытно контролируе-

' Гейзенберг В. Рефер. сборник. М., 1978. С. 48.

мую и прозрачную для понимания ситуацию диалога, когда явления раскрывают себя в «чистом виде» вне затемняющих дело обстоятельств, а ответы природы носят однозначные «да» или «нет». Как бы ни были разнообразны формы конкретных естественно-науч­ных экспериментов и отдельных экспериментальных процедур, в любом случае они заключают в себе не­которые общие черты: 1) в основе экспериментально­го способа получения нового знания лежит матери­альное взаимодействие, используемое в познаватель­ных целях; 2) всякое специфическое воздействие при одних и тех же условиях его осуществления однознач­но связано со специфической реакцией материальной системы (предмета исследования).

В истории опытных наук эксперимент как метод познания и эффективный способ получения фактуаль-ной информации возникает в эпоху Ренессанса и пе­рехода к Новому времени. Эксперимент входит в прак­тику науки как следствие определенных социокультур-ных предпосылок. Как отмечает В.С. Степин, идея эксперимента могла утвердиться в научном сознании только при наличии следующих мировоззренческих установок: во-первых, понимания субъекта познания как противостоящего природе и активно изменяющего ее объекты, во-вторых, представления о том, что опыт­ное вмешательство в протекание природных процес­сов создает феномены, подчиненные законам приро­ды, в-третьих, рассмотрения природы как закономер­но упорядоченного поля объектов, где неповторимость каждой вещи как бы растворяется в действии законов, которые одинаково действуют во всех точках простран­ства и во все моменты времени¹.

Операциональный и экспериментальный методы образуют средства получения эмпирического знания, включающего получение фактуального знания (фактов) и эмпирических обобщений, факты науки — эмпири­ческое звено в построении теории, некая реальность, отображенная информационными средствами. Нечто

' Степин В.С. Наука // Новая философская энциклопедия. М., 2001. Т.З. С. 26.

существующее становится научным фактом лишь тог­да, когда оно зафиксировано тем или иным принятым ' в данной науке способом (протокольная запись в виде высказываний, формул; фотография, магнитофонная запись и т. п.).

Любой факт науки имеет многомерную (в гносео­логическом смысле) структуру. В этой структуре мож­но выделить четыре слоя: 1) объективную составляю­щую (реальные процессы, события, структуры, которые служат исходной основой для фиксации познаватель­ного результата, называемого фактом); 2) информаци­онную составляющую (информационные посредники, обеспечивающие передачу информации от источника к приемнику — средству фиксации факта); 3) практи­ческую детерминацию факта (обусловленность факта существующими в данную эпоху качественными и количественными возможностями наблюдения, изме­рения и эксперимента); 4) когнитивную детермина­цию факта (зависимость способов фиксации и интер­претации фактов от системы исходных абстракций теории, теоретических схем, психологических устано­вок и т. п.).

Научное наблюдение___________

Научное наблюдение, в отличие от простого созер­цания, предполагает замысел, цель и средства, с помо­щью которых субъект переходит от предмета деятель­ности (наблюдаемого явления) к ее продукту (отчету о наблюдаемом). В реальной научной практике наблюде­ние представляет собой активный познавательный процесс, опирающийся не только на работу органов чувств, но и на выработанные наукой средства и мето­ды истолкования чувственных данных. К научному наблюдению предъявляются жесткие требования:

• четкая постановка цели наблюдения;

• выбор методики и разработка плана;

• систематичность;

• контроль за корректностью и надежностью резуль­татов наблюдения;

• обработка, осмысление и истолкование полученно­го массива данных.

Наблюдение — важнейший способ получения на­учных фактов.

Из всех средств познания, как в науке, так и в практической жизни, наблюдение, по-видимому, явля­ется наиболее простым. Будучи исходным звеном в познавательной деятельности человека, оно вместе с тем оказывается необходимым моментом и во многих более высших е