Невербальных компонентов текстов СМИ и других изображений

Научные представления о неречевых формах и средств передачи информации весьма актуальны в современных условиях, поскольку роль невербальных компонентов в масс-медийном дискурсе резко возрастает. При этом в последние годы все более очевидным становится запрос практики к развитию и применению специальных познаний о невербальной коммуникации в совершенно новых прикладных сферах, в частности, для решения специфических психолого-правовых задач.

Известно, что иллюстрации в СМИ не только выполняют функцию привлечения внимания к изданию, наглядности и образности подачи вербальной информации, ее «разгрузки», но и сами по себе рассчитаны на смысловое восприятие, т.е. содержат определенное «сообщение» и имеют, таким образом, коммуникативное значение. Более того, принято считать, что невербальные средства обладают широким спектром коммуникативного воздействия и являются одним из его самых тонких методов, поскольку иллюстрации (рисунки, карикатуры, шаржи, фотографии, коллажи, знаковые и символические изображения и т.п.) выступают в качестве универсального языка, общедоступного для понимания, легкого для усвоения и содержат обширные возможности интерпретации по сравнению с вербальными средствами. При этом нередко публикаторы иллюстраций полагают, что подобного рода «сообщения» в силу своей многозначности и, следовательно, слабой доказуемости возможных нарушений законодательства в принципе не могут быть предметом обоснованных правовых претензий.

Однако наряду с ростом в России обращений в органы прокуратуры и судебных исков к средствам массовой информации по поводу грубых нарушений и злоупотреблений свободой слова, все чаще возникают конфликтные ситуации, когда спорными становятся невербальные коммуникативные компоненты, например, различные иллюстрации массовых печатных изданий. Широкую известность получило уже немало фактов, когда те или иные иллюстрации в газетах или другие публично демонстрируемые изображения трактовались некоторыми представителями общественности как оскорбительные или разжигающие национальную и религиозную вражду. Часто декларируемые протесты носили субъективный характер, не отражающий сущность публикуемого изображения, и возникающие конфликты разрешались внесудебными методами, но в некоторых случаях состоялись и судебные разбирательства (в том числе, по делу организации художественных выставок «Осторожно, религия!», «Россия-2»; а также по поводу публикаций карикатур в местных печатных изданиях Самары, Удмуртии, Приморья, Волгограда и др.). Все подобные дела имели общественный резонанс, при этом правовые оценки спорных изображений, их экспертный анализ, на который суд иногда (но не всегда) опирался, в разных случаях выглядели совершенно противоречивыми, в частности, по отношению к аргументации принятого решения. Более того, сама правомерность использования уголовных санкций в отношении их публикаторов во многих случаях не была достаточно убедительной. Проблему обострил также и получивший известность скандал вокруг публикации карикатур в датской прессе, что вызвало бурную волну протестов со стороны мирового мусульманского сообщества. Эта история имела свое своеобразное продолжение и в России. Редактор одной вологодской газеты, перепечатавшей датские рисунки в виде коллажа, иллюстрирующего статью о скандале, по решению суда была признана виновной в совершении преступления, предусмотренного ч.2 ст. 282 УК РФ.

Но если подобные случаи все-таки довольно редки в судебной практике, то фактов обращения граждан в прокуратуру по поводу ненадлежащего использования невербальных средств значительно больше. Как показывает опыт консультирования по вопросам направленности различных спорных иллюстраций, прокурорские работники, в чьем ведении находится рассмотрение обращений граждан по таким вопросам, должны обладать большой эрудированностью в этой области[175].

Владение терминологическим и понятийным инструментарием необходимо правоприменителям для понимания консультативных и экспертных заключений, оценки их научной обоснованности. Задача повышения компетентности в сфере психологии неречевого общения очень важна для прокурорских работников. Такие знания могут оказать существенную помощь при проведении доследственных проверок, рассмотрении жалоб и обращений граждан, доказывании наличия или отсутствия в оспариваемых невербальных (изобразительных) фрагментах публикаций нарушений законодательства, позволят избежать ошибочных решений и, соответственно, негативного общественного резонанса, ими вызванного.

Однако анализировать и оценивать замысел изображений подчас сложнейшая задача не только для практических работников, но и для специалистов – лингвистов и психологов. И если критерии и методика экспертной оценки направленности различных высказываний и текстов СМИ достаточно разработаны и имеют обширную практику, то проблема анализа невербальных коммуникативных компонентов и их правовой оценки все еще представляет собой «белое пятно». Для их полного и объективного исследования необходимы знания самых разных научных дисциплин – лингвистики, психологии, психолингвистики, семиотики, а также культурологи, религиоведения и искусствоведения. Но обобщающая эти знания проработка самой предметной области и критериев такого экспертного анализа должна осуществляться, в первую очередь, с точки зрения социальной психологии, поскольку невербальная коммуникация по сложившейся традиции исследуется именно в этой отрасли науки.

Невербальная коммуникация – это совокупность неречевых коммуникативных средств – система жестов, знаков, символов, кодов, использующихся для передачи сообщения с большой степенью точности и играющих важнейшую роль в смысловом понимании людей друг друга. Как самостоятельное направление, научные исследования невербальной коммуникации (nonverbal communication) оформились в 1950-х годах. Само понятие тяготеет к семиотике, теории знаковых систем, а в лингвистическом аспекте имеет эквивалент, обозначаемый термином паралингвистическая (буквально: то, что «около» речи и связанное с ней) коммуникация. В последующих многочисленных исследованиях за рубежом (R. Birdwhistell, P. Ekman, W. Friezen, J. Fast, E. Hall, H. Calero и др.) и в России (А.А. Бодалев, В.А. Лабунская, В.Н. Панферов, И.Н. Горелов, В.П. Морозов и др.) были достигнуты значительные успехи в классификации, интерпретации, декодировании и описании (вербализации) неречевых коммуникативных действий, хотя при этом стало ясно: процесс невербальной коммуникации не является прямым аналогом речи.

Важнейшей особенностью невербальной коммуникации является то, что она осуществляется с участием разных сенсорных систем: зрения, слуха, кожно-тактильного чувства (осязание), хеморецепции (вкус, обоняние) и терморецепции (чувство тепла – холода). В соответствии с этим систему невербальных коммуникативных средств в литературе[176] принято подразделять на отдельные подструктуры: визуальная (оптическая), акустическая (звуковая), тактильно-кинестезическая и терморецепторная (прикосновения, физические воздействия, температурные ощущения), ольфакторнаяи хеморецепторная(система запахов), дистантно-проксемическая (пространственная и временная организация общения). Полисенсорная природа невербальной коммуникации обеспечивает возможность восприятия человеком практически всех биологически и социально значимых видов информации внешнего мира. При этом важно, что в процессе непосредственного речевого общения происходит: а) взаимодействие всех видов невербальной информации, передаваемой по каналам разной сенсорной модальности, и б) ее взаимодействие с собственно речевой информацией. Этим обеспечивается высокая надежность восприятия и взаимопонимания людей в процессе общения[177]. Именно то, что невербальные проявления могут выступать определенным знакомв ситуации взаимодействия людей, и делает их средством процесса коммуникации. Роль невербальных знаков в жизни и общении человека огромна.

Таким образом, невербальная коммуникация – это обмен значимой информацией, не выраженной словами. И хотя многие собственные невербальные проявления, как правило, слабо осознаются участниками общения (остаются в сфере бессознательного) и плохо поддаются контролю сознания, но вот чужие – воспринимаются довольно легко и правильно (адекватно) интерпретируются. Поэтому невербальная информация может усилить значение, позволить точнее и полнее понять сказанное, но может и стать более ценной, чем конкретное вербальное сообщение. Процесс невербальной коммуникации нельзя свести только к передаче информации. В нем осуществляются и другие не менее важные функции: регулятивные (например, статусные или управленческие, а также выражение отношений – симпатии, дружбы или неприязни, вражды), эмоционально-аффективные (обмен чувствами, эмоциями), фатические (установление контактов) и др. Кроме того, невербальные знаки и сигналы выполняют, так называемую, метакоммуникативную функцию – дают представление об отношениях, складывающихся у взаимодействующих, поддерживают процесс интерпретации (задают определенные рамки в виде обратной связи) и понимания речевого общения (М. Коццолино, 2009).

О том, что невербальное поведение может быть маркером (знаком) общественно опасных деяний, свидетельствует такой пример. Журналисты некоторых российских печатных изданий проявили свою озабоченность «открытым выступлением нацистов», а именно организованным шествием 23 февраля 2006 г. в Москве колонны представителей «Народной национальной партии» (ННП), и тем, что «день армии, разгромившей фашистов, стал поводом наглядно продемонстрировать, что идеи, в борьбе с которыми гибли наши деды, живы и по-прежнему опасны». При этом в публикациях цитировались лозунги, пропагандирующие нацизм и разжигающие национальную рознь, которые, по свидетельству авторов, выкрикивали манифестанты. Однако на оперативной милицейской съемке (пятиминутная «видеонарезка» 45-минутной демонстрации), представленной в прокуратуру для проведения проверки указанных фактов, цитированные журналистами лозунги не зафиксированы. Соответственно, оценить с правовой точки зрения смысловую направленность манифестации ННП, опираясь только на выкрикиваемые лозунги и речевки (вербальный ряд) оказалось затруднительно.

Наиболее радикальными, зафиксированными на пленке, были скандирования «White power!» («Власть белым!») и «Русские – вперед!». При этом манифестанты использовали следующую символику: тканевую растяжку с названием партии (черными буквами на белом фоне), черно-белый плакат с двуглавым орлом, стилизованным под атрибутику Третьего рейха, и белый флаг со специфическим черным крестом. Конечно, для точной идентификации этой символики требуются специальные знания по геральдике. Например, крест на флаге, строго говоря, свастикой не является, но одна из возможных трактовок – это соединение (наложение) левосторонней и правосторонней свастик. Кроме того, в полуразвернутом виде или когда флаг развевается и образуются складки, со стороны изображенный на нем крест вполне можно принять за свастику. Но какой бы ни была атрибутика демонстрантов ННП («сходная до смешения» или отличная от символики Третьего рейха), даже без специальных познаний ясно: это не единственные признаки, характеризующие неонацистскую направленность манифестации.

У ее наблюдателей вполне резонно мог возникнуть вопрос, если партия называется «народной национальной», какую национальность она представляет. Поскольку в четко, почти по-военному организованной колонне присутствовали специфически одетые молодые люди с похожими на нацистские нашивками на куртках. Лица многих из них закрыты шарфами или специальными масками, хотя у некоторых видны характерные скинхедовские татуировки, в шествии используется символика, сходная с нацистской времен Третьего рейха. Демонстранты вскидывают руки в характерном нацистском приветствии, демонстрируют вызывающие оскорбительные жесты («средний палец» и вульгарный символ «V»), называют друг друга «немецкими именами» (в один момент на пленке явственно слышно обращение одного демонстранта к другому «Ганс»), раздаются выкрики по-немецки («гуд» – хорошо) и по-английски «власть – белым» (лозунг современных неонацистов), а также другие иностранные выкрики. Все это в своей совокупности позволяет наблюдателям идентифицировать демонстрантов как приверженцев и пропагандистов нацистской по своей сути идеологии, а их невербальные проявления и действия, высказывания и лозунги имеют выраженный провокативный характер. Эти люди скрывают свои лица, но не скрывают своих идей.

Таким образом, хотя явных оскорбительных либо унизительных лозунгов и высказываний в отношении какой-либо национальности на представленном видеоролике о шествии колонны демонстрантов ННП не зафиксировано, но смысловое содержание их, в первую очередь, невербальных коммуникативных проявлений и действий очевидно направлено на публичную пропаганду расового, национального превосходства и, следовательно, на разжигание расовой или национальной вражды.

Бывают, правда, случаи, когда демонстрация нацистской атрибутики и символики уместна и не является пропагандой нацизма. Многочисленные документальные, публицистические, художественные произведения и кинофильмы, разоблачающие фашизм и преступления против человечества, изображают, естественно, и его атрибутику, что в таком контексте нельзя считать пропагандой. Аналогичную по тематике брошюру «Фашисты. Вчера. Сегодня. Завтра?» изготовили активисты молодежного движения «НАШИ», а также поместили ее на своем сайте в Интернете. Авторы брошюры демонстрировали свою озабоченность тем, чтобы преступления фашистов не забывались, это ужасное явление не повторялось в будущем, а нацистские идеи не возрождались. В то время как, по их мнению, некоторые факты и события современной российской действительности свидетельствуют о живучести идей национального превосходства и дискриминации по национальному признаку. Такие события, как преступления против беженцев-мигрантов, а также распространенность среди части населения России националистических идей и лозунгов, которые активно используются различными партиями и объединениями в популистских целях на политической арене, как считают «Наши», как раз и подтверждают это.

Однако один из публичных политиков усмотрел, что в указанной брошюре содержится пропаганда нацисткой символики, и обратился по этому поводу в прокуратуру. В научной внепроцессуальной консультации (март 2006 г.), подготовленной по этому факту, было отмечено: несмотря на то, что брошюра «Фашисты. Вчера. Сегодня. Завтра?» содержит большое число фотографий нацистских деятелей, немецких солдат Второй мировой войны и атрибутики фашистов, размещение этих материалов нельзя расценить в качестве пропаганды нацистской символики. Сопровождающий изображения текст и все содержание брошюры раскрывает суть фашизма как геноцида людей по расовому признаку и осуждает идеологию нацизма. Очевидно, что демонстрация нацистской символики в таком случае не пропагандирует, а наоборот, дискредитирует ее.

Приведенные выше примеры демонстрируют, что невербальные средства и компоненты могут приобретать юридическую значимость и, соответственно, их ненадлежащее применение в публичном поведении и социальном взаимодействии может потребовать правовой оценки. В этой связи рассмотрим существующие основания для правовой регламентации использования невербальных коммуникативных средств. Ст. 29 Конституции РФ гарантирует каждому в нашей стране свободу мысли и слова. И хотя здесь прямо не сказано о других, несловесных способах самовыражений, но, очевидно, что правовой защитеподлежит любое мнение независимо от его содержания и формы выражения. При этом согласно ч. 4 этой статьи каждый имеет право свободно искать, получать, передавать, производить и распространять информацию любым законным способом. Это означает, что информация может передаваться с использованием и невербальных коммуникативных средств. Кроме того, Российская Федерация в 1998 г. взяла на себя обязательства соблюдать Европейскую конвенцию о защите прав человека и основных свобод. В ст. 10 Конвенции указывается, что каждый человек имеет право на свободу выражения своего мнения, а также получать и распространять информацию и идеи без какого-либо вмешательства со стороны государственных органов.

Однако согласно ч. 2 ст. 10 Конвенции осуществление этих свобод не абсолютно и налагает определенные обязанности и ответственность, сопряженные с условиями, ограничениями или санкциями, которые установлены законом и которые необходимы в демократическом обществе в интересах общественного спокойствия, в целях предотвращения беспорядков и преступлений, для охраны здоровья и нравственности, защиты репутации или прав других лиц.

Таким образом, в нашей стране каждый может выражать свое мнение любым доступным ему способом, в том числе и невербальными коммуникативными средствами, если это не вступает в противоречие с интересами общества, а также правами и свободами других людей. Например, конституционно закрепленные ограничения касаются пропаганды и агитации, в том числе с использованием изображений, возбуждающих социальную, расовую, национальную или религиозную ненависть либо вражду, также запрещается пропаганда любых форм превосходства. Кроме того, есть ряд статей Уголовного Кодекса РФ, в которых прямо определяется, но чаще косвенно подразумевается (следует из текстов опубликованных комментариев) уголовная ответственность за ненадлежащее, преступное использование разного рода рисунков, иллюстраций или публично демонстрируемых произведений. Например, преступления против: чести и достоинства личности – ст. 129 УК РФ (клевета) и ст. 130 (оскорбление); половой неприкосновенности – ст. 135 (развратные действия); общественного порядка – ст. 214 (вандализм); государственной власти – ст. 280 (призывы к осуществлению экстремистской деятельности) и ст. 282 (возбуждение национальной, расовой или религиозной вражды); порядка управления – ст. 319 (оскорбление представителя власти) и ст. 329 (надругательство над Государственным гербом РФ или Государственным флагом РФ).

В отличие от вербальных сообщений разного рода изображения и другие невербальные знаки, как правило, всегда многозначны – имеют поликодовый характер. Они несут в себе большое количество разнообразных смыслов, и потому могут разными людьми восприниматься и трактоваться по-разному. Отличительной чертой такого невербального «сообщения» является то, что его содержание усваивается воспринимающим быстро, почти мгновенно. Словесно же описать заложенную в таком «сообщении» информацию бывает порой чрезвычайно трудно, громоздко и не всегда возможно исчерпывающе, а другие альтернативные интерпретации при этом либо опускаются, либо лишь частично акцентируются. Тем не менее, его основной смысл все-таки достаточно легко воспринимается большинством представителей общества. Для этого существуют определенные общепринятые традиции, соответствующие социальные представления, стереотипы и т.п. критерии. Хотя некоторое число людей может все же интерпретировать такое «сообщение» исключительно по-своему, а порой и вразрез с общепринятой трактовкой. Отсюда чаще всего и возникают претензии потребителей к иллюстративному материалу СМИ.

В одну из прокуратур города Москвы поступило заявление гражданина Г. по поводу рисунка (коллажа) к статье «Полузащита. Город готов к зиме, Вы в это верите?» в газете «Округа» от 11 октября 2003 г., содержание которого, по мнению заявителя, нарушает его права: оскорбляет его национальные чувства. По поводу этого обращения была проведена внепроцессуальная консультация со специалистом в области социальной психологии о смысловой направленности указанного рисунка[178]. Для проведения исследования консультанту были предоставлены ксерокопии материала (коллажа и статьи), опубликованного в газете и было предложено ответить на следующие вопросы:

1) Выражают ли использованные в данном рисунке и статье словесные средства, унизительные характеристики, отрицательные эмоциональные оценки и негативные установки в отношении какой-либо этнической, расовой, национальной, религиозной группы (какой именно) или отдельных лиц как ее представителей?

2) Содержится ли в данном рисунке и статье информация, побуждающая к действиям против какой-либо нации, расы, религии (какой именно) или отдельных лиц как ее представителей?

3) Использованы ли в данном материале специальные языковые или иные средства (какие именно) для направления передачи оскорбительных характеристик, отрицательных эмоциональных оценок, негативных установок и побуждений к действиям против какой-либо нации, расы, религии или отдельных лиц как ее представителей?

Изучение предоставленных материалов показало следующее. Указанная статья была посвящена актуальной проблеме – готовности коммунальных служб города и самих жителей к зимнему сезону и связанных с ним опасностям здоровью людей (похолоданию, снежным заносам, гололедице и пр.). В статье, написанной в публицистическом жанре, были изложены различные точки зрения: авторская, с позиции рядового жителя мегаполиса; мнение представителя префектуры, ответственного за развитие инфраструктуры округа, высказанное в ходе интервью с корреспондентом газеты; мнение о проблеме рядового дворника.

В тексте статьи использованы приемы юмористического, ироничного изложения, и в целом материал в мягкой, корректной форме критикует соответствующие коммунальные службы. Цель статьи: привлечь внимание читателей (как рядовых, так и ответственных работников) к указанной проблеме и стимулировать их к принятию соответствующих шагов по ее решению. Именно такую трактовку публикации в своих объяснительных ответах на запрос прокуратуры указали также и ее автор, и редактор издания. Собственно, у заявителя гр. Г. и не было каких-либо претензий к смысловому содержанию статьи. Но рядом с указанной статьей в газете помещен рисунок (отметим, это важно, что он составная часть этой публикации и соответствует ее содержанию) – а именно коллаж, который и являлся предметом жалобы заявителя, как оскорбляющий его национальные чувства. Проведенный анализ указанного коллажа с учетом заголовка и содержания соответствующей газетной статьи, а также с опорой на общепринятые культурологические традиции, позволил замысел автора и смысл коллажа интерпретировать следующим образом.

Ежегодно в город приходит зима, и хотя его жители, а также соответствующие коммунальные службы знают об этом, но каждый раз оказываются застигнутыми врасплох: наступившие погодные изменения становятся настоящим стихийным бедствием, справиться с которым горожане самостоятельно не способны. В таких ситуациях, особенно если жители города признают невозможность самим противостоять свалившимся на них бедам, надеяться приходится разве что на некую помощь извне, со стороны. В подобных «безвыходных» положениях, когда горожане, в том числе и работники коммунальных служб, проявляют лень и определенную несостоятельность, ссылаясь на якобы не зависящие от них факторы: стихийность, непредсказуемость природных катаклизмов, отсутствие необходимых материальных средств и т.п., люди склонны пренебрегать собственной ответственностью, а перелагать ее на плечи других, часто мифических сил. И именно такой мифической силой для москвичей могут выступать, например, известные исторические персонажи Минин и Пожарский, однажды уже спасшие Москву от одного бедствия, освободив от врагов-захватчиков. Термин «мифическая» используется здесь не потому, что такого факта в истории не было, а потому что было это достаточно давно, и, как водится, в памяти благодарных потомков событие обросло всевозможными былями и мифологическими подробностями. А народным героям стали приписывать поистине всесильность и всемогущество.

Именно на такую аллюзию и намекает автор коллажа, поместив в него знаковую фотографию памятника Минину и Пожарскому, где одному из героев «стараниями» художника вместо меча вложено кайло-ледоруб (лом с приваренным к нему топором), а второй «одет» в валенки и вместо щита, опирается на пририсованный мешок с солью. Использованный прием иронии (невербальным знаком которой как раз и являются пририсованные элементы), также как и ироничный стиль части содержания статьи, – вполне уместные художественный и литературный приемы, применяемые чаще всего для того, чтобы заострить внимание на важности проблемы. Настоящий же смысл коллажа, в соответствие с принципом противоположности («от противного»), как раз и направлен на разбивание мифологизированных представлений людей. Простая и вполне понятная мораль: для того, чтобы справиться с зимними проблемами и опасностями людям не надо надеяться на кого-то, а необходимо проявлять должную ответственность самим. Поэтому описываемый коллаж никаким образом не может оскорбить ни память об указанных исторических персонажах, ни связанную с их подвигом национальную гордость российских граждан. Наоборот, он только подчеркивает их важную миссию.

Также нельзя рассматривать приданные (пририсованные) художником историческим персонажам атрибуты для уборки льда и снега, подменившие щит и меч, как принижающие их доблесть. А именно на это делает в своем заявлении гражданин Г. основной упор. Такие пририсованные детали, на его взгляд, «искажают смысл памятника». Однако отметим, что использованные художником выразительные средства – упрощенность, схематичность и аппликативность пририсованных вещей (лом, валенки, мешок с надписью «соль») – только подчеркивают их очевидное несоответствие самому памятнику. Утрированность изображения перечисленных предметов способствует концентрации внимания именно на этих фрагментах рисунка. И, таким образом, цель художника (и смысл коллажа) не осквернение памятника, а сделать «подчеркнуто» значимыми указанные фрагменты, используя узнаваемую символическую скульптурную композицию.

Именно такая, в целом достаточно тривиальная интерпретация замысла автора коллажа является наиболее приемлемой с учетом распространенных, общепринятых суждений, традиций восприятия и мышления, сложившихся в нашей культуре. Смысл рисунка соответствует названию и основному содержанию опубликованной статьи. Кроме того, заголовок этой публикации фактически заменяет подпись к иллюстрации и задает определенные рамки ее интерпретации в указанном выше направлении. Смысл статьи сугубо бытовой и рассматривать ее изобразительный компонент нужно в контексте содержания данной публикации. Таким образом, претензии рядового читателя, чьи чувства «были оскорблены» указанным изображением, как показал проведенный анализ, оказались абсолютно беспочвенными.

Приведенный пример демонстрирует, как надо подходить к анализу текстов, содержащих невербальные компоненты, ставшие предметом правовых споров и поводом для доследственной проверки. Но он, как было показано, достаточно прост для анализа, бывают ситуации значительно сложнее. Например, большой негативный общественный отклик (и жалобы граждан во всевозможные инстанции, включая органы прокуратуры) вызвал демонстрировавшийся на ТВЦ (осень 2005 г.) агитационный ролик «Очистим Москву от мусора» партии «Родина», участвовавшей в выборах в Мосгордуму. В ролике были задействованы «нелегальные мигранты», разбрасывающие арбузные корки. По мнению «родинцев», сюжет демонстрировал всего лишь экологические цели программы партии. Общественная полемика в СМИ по поводу того, к чему же собственно призывает этот ролик, продолжалась довольно длительное время. И как бы не лукавили его авторы, весь видеоряд (невербальные компоненты агитационного сообщения) недвусмысленно намекал, что объект грядущей «чистки» города в первую очередь одушевленный. Не случайно, что большинство жалоб на него было сделано представителями национальных диаспор столицы, которые, по их словам, «на себе испытали негатив, показанный в ролике». Показательны также и попытки «родинцев» заменить русский вербальный текст ролика на французский (и воспользоваться негативной оценкой мировой общественности происходящих в тот момент беспорядков, производимых эмигрантской молодежью во Франции), что только усугубило ситуацию и вызвало на этот раз протесты уже посла Франции в России.

Характерно также и то, что важным указующим знаком, позволившим сформировать окончательное мнение о замыслах авторов ролика, спекулирующих на настроениях некоторых избирателей, и определить адресат «чистки», стал еще один невербальный компонент ролика, а именно вайнахская национальная мелодия, сопровождающая его демонстрацию (случай довольно редкий в практике определения смысловой направленности того или иного массового коммуникативного сообщения). В итоге, опираясь на заключения специалистов, Мосгоризбирком признал, что указанный ролик разжигает национальную рознь и противоречит избирательному законодательству, что привело также и к снятию «Родины» с выборов (М.С. Андрианов, 2007).

В целом, надо отметить, большинство претензий и обвинений в злоупотреблении свободой информации применительно к невербальной коммуникации предъявляется сегодня именно в отношении телевизионных СМИ. Конечно, чаще всего публично высказанные упреки касаются изображения сцен насилия (чрезмерной концентрации на них в новостях и других информационных программах) и эротических сцен (точнее элементам порнографии в некоторых фильмах и развлекательных программах). Претензии вообще могут вызывать, как показывает практика, самые разные телевизионные программы, даже анимационные фильмы. Так, известность получило судебное разбирательство по иску одного российского гражданина к телекомпании РЕН ТВ, транслирующих мультсериал «Симпсоны». Истец утверждал, что указанные мультфильмы пропагандируют насилие, жестокость, наркоманию и гомосексуализм и, тем самым, растлевают его шестилетнего сына. Он требовал лишить телеканал лицензии на вещание и оплатить нанесенный моральный ущерб. Однако суд, опираясь на выводы экспертов, не нашел ничего противозаконного в факте показа указанного сериала.

Но больше всего претензий, безусловно, предъявляется телевизионной рекламе, которую часто обвиняют в низкопробности, недоброкачественности, навязчивости, пошлости, обмане потребителей, манипулировании человеческими потребностями и слабостями, вредоносности и даже социальной опасности. Самый широкий резонанс вызвала, например, реклама компании частной пивоварни «Тинькофф», рассказывавшая в «черно-белых снах» прелести не только своего напитка, но и любви. Ролик «Яхта», в котором молодой человек в компании двух раздетых мисс уплывал от мирских забот, был признан не этичным и на основании ст. № 8 Федерального закона «О рекламе» по требованию бывшего Министерства по антимонопольной политике был снят с эфира. А в последствии был даже введен запрет на использовании в рекламе пива образов людей и животных.

Рассматривая проблему психолого-правовой оценки невербальных коммуникативных компонентов, используемых современными средствами массовой информации, нельзя забывать, что они, даже массового растиражированные, тем не менее, являются продуктом художественного творчества и отдельным жанром различных видов искусства. К концу ХХ века прогрессивное человечество в западноевропейской традиции окончательно закрепило право художника на свободу творчества. Позднее всего, кстати, это было сделано в нашей стране, где еще в 60-80-х годах прошлого века художественное творчество, не вписывающееся в официальные рамки и традиции так называемого «социалистического реализма», не только не поощрялось, но и всячески преследовалось. Чего стоит одна только пресловутая «бульдозерная» выставка в Беляево и гонения, вплоть до уголовного и принудительного психиатрического преследования, ее участников – художников-авангардистов.

Но сегодня ст. 44 Конституции РФ гласит: «Каждому гарантируется свобода литературного, художественного, научного, технического и других видов творчества». Казалось бы, на этом можно было бы поставить точку, поскольку проблема правовой оценки произведений искусства (в частности, их направленности) на этом основании больше вообще не должна возникать. Но, как показывает, новейшая российская действительность, это далеко не так. При этом споры и конфликты, значимые с правовой точки зрения, по поводу тех или иных произведений современного искусства возникают в наше время никак не реже, чем по поводу каких-либо невербальных компонентов массовой коммуникации. И в этих условиях практика предъявляет высокие требования к проведению внепроцессуальных консультаций и экспертных исследований спорных произведений. Сейчас, к сожалению, широкое распространение имеют ситуации, когда анализ с опорой на научно-теоретические основания подменяется оценочными суждениями с позиций этических, морально-нравственных норм или каких-либо идеолого-популистских представлений. И хотя отдельные попытки научного осмысления подхода к анализу спорных изображений и произведений искусства предпринимаются (Т.П. Будякова, 2003, А.Н. Баранов, 2007), проблема определения методологии проведения подобных экспертиз все еще является довольно острой.

В современных условиях роль языка живописи, как одного из языков культуры, в информационном пространстве и коммуникативных процессах очень велика. Любое произведение изобразительного искусства, являясь актом творческого самовыражения художника, вместе с тем рассчитано на восприятие его другими людьми. Поэтому художник, как член определенного общества, стремится донести до современников свои мысли, идеи, взгляды через специфические особенности изобразительного искусства – наглядные образы предметов и явлений действительности. Т.е. любое художественное произведение содержит в себе определенное коммуникативное «сообщение», рассчитанное на восприятие другими людьми – зрительской аудиторией. Это и позволяет выделить такую психологическую характеристику искусства как выполнения им функции одного из видов общения, а именно художественного общения[179]. Таким образом, авторы художественных произведений стремятся наполнить свое «невербальное сообщение» максимально доступным для восприятия потребителя смыслом, надеясь на его включенность в некоторый социальный контекст их создания, или опыт восприятия таких изображений.

В качестве иллюстрации применения на практике специальных познаний в сфере невербальной коммуникации приведем пример анализа содержания и смысловой направленности некоторых произведений изобразительного искусства, ставших объектами доследственных проверок. Так, в начале 2005 г. в Центральном Доме художника проходила выставка «Россия-2» (организатор – галерея М. Гельмана), отдельные экспонаты которой вызвали протесты со стороны некоторых зрителей, как оскорбляющие религиозные и национальные чувства и имеющие экстремистскую направленность, и послужили поводом для заявления в органы прокуратуры. Однако претензии зрителей по поводу содержания и значения тех или иных произведений искусства далеко не во всех случаях соответствуют действительному, задуманному автором, смыслу своего «коммуникативного сообщения», выполненного доступными средствами. Проведенный же специальный анализ некоторых экспонатов выставки «Россия-2» позволил определить их ведущие (основные) смысловые интерпретации[180].

Фотоколлаж «Гори, гори, моя свеча!» (авторы В. Мизин, А. Шабуров – творческая группа «Синие носы»). Изображенные на коллаже персонажи символизируют русскую культуру (с лицом поэта А. Пушкина в виде маски), веру/религию (с ликом Иисуса Христа) и современную власть / социально-политическое устройство (с лицом Президента РФ В. Путина). Центральный персонаж держит в руках зажженную свечу. Другой персонаж (с лицом Пушкина) держит около свечи зажигалку: он либо эту свечу зажег, либо страхует ее от угасания. Третий персонаж (с лицом Путина) заботливо укрывает свечу от ветра, случайного угасания. По замыслу художников три символических персонажа либо освещают, указывают некий предмет/путь, либо находятся в его поиске. По всей вероятности, это пресловутая «русская идея», «особый русский путь», бесплодные поиски которой характерны для некоторых русских мыслителей и представителей интеллигенции на протяжении всей российской истории. Фон коллажа – «русский орнамент», один из традиционных для российского декоративно-прикладного народного творчества, призван подчеркнуть указанную интерпретации произведения.

Глубинный смысл работы (и соответственно, коммуникативный посыл авторов) заключается в следующем. Массовое сознание жителей современного Российского государства во многом есть результат влияния и сплав русской культуры, религии (православия) и исторически сложившихся особых социально-политических воззрений. Этому сознанию присуща вера в специфический, якобы национально-исторически обусловленный «путь» русских людей и самого российского государства. Поскольку все произведение выполнено с определенной иронией, тем самым авторы как бы иронизируют над бесплодностью попыток поиска такого особого «русского пути». Видимо, по их мнению, пути русского народа неотделимы от пути всего человечества.

Эту иронию только подчеркивает название работы – парафраз известной народной песни «Гори, гори, моя звезда». В данном случае название, являясь словесным сопровождением невербального, изобразительного «сообщения», дополнительно задает рамки для его «дешифровки», отсекая, тем самым, другие возможные интерпретации. Отметим, что заложенная в работе ирония в таком виде не является оскорбительной для зрителя независимо от национальных, социокультурных и религиозных убеждений. Ирония в такой форме способствует снятию напряженности, разрядке при обсуждении сложной проблемы и развитию толерантности, терпимости людей друг к другу в конфликтных ситуациях. И хотя в работе использованы лица известных персон, а также лик Иисуса, иронично пририсованные телам обычных людей, наших современников, но ни одно из лиц не подвержено какой-либо особой трансформации с применением изобразительных средств. Подобное использование персон как определенной символики не может оскорбить социальных, религиозных или национальных чувств. Анализ ведущей смысловой направленности работы «Гори, гори, моя свеча!» позволяет сделать вывод об отсутствии в ней признаков, характеризующих возбуждение религиозной или национальной ненависти либо вражды, а также унижения человеческого достоинства в связи с религиозной или национальной принадлежностью.

Фотоинсталляция «Исламский проект» (авторы: Т. Арзамасова, Л. Евзович, Е. Святский – творческая группа «АЕС») представляет собой фотокомпозицию (коллаж), где на фоне разрушенных стен Московского Кремля изображена мечеть, расположенная на месте Успенского собора и Колокольни Ивана Великого. В этой, казалось бы, достаточно простой композиции, тем не менее, можно увидеть совершенно разные смыслы. Но название работы, как и в первом случае, задает вполне определенные рамки для интерпретации коммуникативного «послания» авторов. По всей видимости, авторы фантазируют, как бы выглядела российская действительность при осуществлении гипотетического «исламского проекта». При этом авторы вовсе не стремятся оскорбить чувства православных, подменяя памятники православной архитектуры изображениями памятников другой религии. Например, разрушению подвергнуты на картине лишь стены Кремля (являющиеся символом обороны, защитных укреплений), а не памятники православия. Причем зловещий черный дымок над их руинами, придающий картине динамику, «сиюминутность происходящего», только подчеркивает фантасмагоричность всего изображения – в реальности невозможно (и бессмысленно) сначала построить новые здания в Кремле (например, мечеть) и только потом разрушить окружающие его стены.

Можно предположить, что авторы работы в такой гротескной форме, с одной стороны, как бы предупреждают зрителя о наличии определенной угрозы Российскому государству со стороны ортодоксальных исламских фундаменталистов (например, ваххабитов), а с другой – явно иронизируют по поводу порой чрезмерного муссирования слухов об этой угрозе в современных российских СМИ. Произведение имеет провокативный характер. С одной стороны, авторы провоцируют обывателя концентрироваться на «внешнем», поверхностном содержании произведения, а на самом деле стремятся «разбудить» обыденное сознание и вызвать интеллектуальное участие зрителя, демонстрируя новый, фантастический опыт видения мира. Этим способом, кажущимся авторам максимально убедительным, они апеллируют к неким стереотипным суждениям и предубеждениям массового зрителя, вскрывая иррациональную по своей сути природу вполне конкретных социальных страхов и опасений.

Собственно, использование провокационного художественного жеста является характерной особенностью современного актуального искусства. Цель таких жестов – активное (вплоть до скандального, шокирующего и агрессивного) воздействие на аудиторию ради пробуждения сознания людей от «оков» здравого смысла. Не случайно, в процессе восприятия таких художественных произведений у зрителя возникает мощный эмоциональный резонанс. Только у одних это может провоцировать негативные эмоции, связанные с крушением идеалов и стереотипов, а у других – катарсис (очищение), приносящий духовное облегчение и предощущение необходимых для людей новых ценностей. Сверхзадачей современного искусства как раз и выступает разрушение привычных нормативно-аксиологических шкал, сопряженное с ниспровержением авторитетов и распадом традиционных оценочных оппозиций. При этом надо учитывать, что в современных условиях провоцирование, как особое социально-коммуникативное явление, институализируется в процессе творческой деятельности социально-культурных институтов, к которым относится массовая коммуникация, литература, искусство, философия и наука[181]. Это, однако, не означает, что провокативные действия, например, в искусстве получают однозначное одобрение и поощрение в обществе, но допускает в отдельных случаях их возможность, приемлемость как способ противодействия некоторым негативным явлениям, в частности, бытующим косным суждениям и стереотипам поведения, распространению популистских идеологий и т.п., хотя художник может и должен осознавать степень своей социальной ответственности и вероятность последующей реакции некоторых зрителей.

Таким образом, анализ ведущей смысловой направленности работы «Исламский проект» позволил сделать вывод об отсутствии в ней признаков, свидетельствующих о возбуждении религиозной или национальной ненависти либо вражды, а также унижении человеческого достоинства в связи с религиозной или национальной принадлежностью. Отметим, что в результате последовавшего судебного разбирательства, в начале января 2006 г. суд согласился именно с такой трактовкой идей авторов произведений и отказал в иске группе православных граждан к директору ЦДХ В. Бычкову и галеристу М. Гельману – организаторам выставки «Россия-2», обвиняемых в разжигании религиозной розни и политическом экстремизме.

В заключение, обобщая изложенное выше, кратко обозначим основные правила при анализе невербальных коммуникативных компонентов СМИ или других публично демонстрируемых изображений, ставших объектом правовых претензий и поводом для доследственных проверок (М.С. Андрианов, 2006). Следование им может оказать значительную помощь правоприменителям для грамотного и квалифицированного разрешения спорных случаев и возникающих конфликтов по поводу опубликованных изображений.

1. Важно в первую очередь целостное восприятие заложенного в изображении смысла, идеи, сообщения. Это будет гораздо проще сделать, если рассматривать их не только в качестве простого иллюстрирования (с той или иной степенью наглядности, успешности и убедительности), а как вполне самостоятельный способ объективации содержания индивидуального и массового сознания, реализуемый невербально и направленный на понимание, отображение и совершенствование окружающего мира.

2. Любые иллюстрации, невербальные коммуникативные средства обязательно нужно рассматривать в единстве с сопровождающими их речевыми сообщениями (объяснительные подписи к изображению, заголовки и текст соответствующей статьи, а в некоторых случаях даже все содержание конкретного печатного издания). Вырванные из контекста публикации они могут иметь совсем другую смысловую интерпретацию.

3. Необходимо помнить об условности и многозначности изображенного на иллюстрациях, использованных в них художественных образов, и обращать внимание не только на личностные моменты (индивидуальные особенности видения и представления мира), но и на ситуационные факторы их создания.

4. Надо стремиться к непредвзятой оценке и избегать установочного похода к анализу невербальных коммуникативных компонентов. Этому должно способствовать знание о существовании ошибок и психологически обусловленных закономерностей их восприятия. Первое впечатление, очевидный (например, с точки зрения заявителя) смысл невербального «сообщения» не всегда является верным и единственно возможным.

5. При анализе иллюстраций нужно, опираясь на отдельные элементы изображения, те или иные стилистические и смысловые маркеры, узловые точки – знаки, вокруг которых строится подобное коммуникативное «сообщение», искать возможности для других, не «очевидных» на первый взгляд замыслов его создания – строить различные гипотезы по интерпретации. Это поможет не только вербально верифицировать смысл той или иной интерпретационной гипотезы, но и снять присущую таким «сообщениям» многозначность, если та или иная версия не будет убедительно подкреплена отдельными деталями изображения. Таким образом, не забывая о смысловой целостности иллюстрации, внимание должно быть направлено на составные ее элементы – базовые неречевые коммуникативные средства: знаки, символы и жесты, использованные в данном изображении.

6. Важно также отмечать специфические приемы, часто используемые современными авторами иллюстраций в духе идеологии актуального искусства (причем независимо от того намеренно или неосознанно прибегает к ним автор в процессе своего творчества). Например: «двойное кодирование» – авторскую игру с разными смыслами, из которых наименее подготовленный человек считывает лишь «верхний», самый очевидный и доступный; элементы «художественной провокации»; прием пародийного и самопародийного смешения различных жанровых форм и художественных течений); прямое или скрытое «цитирование» широко известных изображений, произведений искусства и др. Правильная трактовка изображенного позволит определить наличие иронии, метафоры, намеков и аллюзий, понимание и интерпретация которых находятся в зависимости от индивидуальных особенностей восприятия, а, следовательно, практически исключает возможность уголовного преследования публикаторов такого иллюстративного материала.

7. И хотя в процессе экспертного исследования главным объектом анализа и источником аргументации является невербальный (изобразительный) компонент публикации или какое-либо публично демонстрируемое изображение, знание социального и культурно обусловленного контекста значительно помогает их правильно интерпретировать и давать взвешенную, объективную оценку.

Нельзя забывать, индивидуально-личностные особенности восприятия и понимания неречевых знаков создают специфические трудности для правовой оценки спорных невербальных коммуникативных компонентов. Поэтому в тех случаях, когда подобные компоненты коммуникации становятся предметом правовых споров и поводом для обращения в органы прокуратуры, целесообразно использование специальных познаний в области психологии, лингвистики, искусствоведения.

Литература

1. Андрианов М.С. Использование специальных познаний для определения смысловой направленности невербальных (изобразительных) коммуникативных средств. Научно-практическое пособие. М., 2006

2. Андрианов М.С. Невербальная коммуникация: психология и право. М., 2007.

3. Баранов А.Н. Нестандартные объекты лингвистической экспертизы: текст с невербальной составляющей // Лингвистическая экспертиза текста: теория и прак­тика. М., 2007.

4. Будякова Т.П. Психологическая оценка оскорбления личности средствами карикатуры / Психологический журнал, 2003, Том 24, № 5.

5. Коццолино М. Невербальная коммуникация. Теории, функции, язык и знак. Харьков, 2009.

Контрольные вопросы

1. Какой смысл вкладывается в понятие «невербальная коммуникация»?

2. Почему владение познаниями в сфере невербальной коммуникации значимо с правовой точки зрения?

3. Назовите основания и аспекты правового регулирования использования невербальных коммуникативных средств.

4. Перечислите основные правила при анализе спорных невербальных компонентов в СМИ и других публично демонстрируемых изображений.