СОЦИАЛЬНАЯ СТРУКТУРА 5 страница

Самой главной характеристикой системы родства являются ее пределы. В системе родства с узкими пределами, в такой, как современная английская, например, только ограниченное число людей признается родственниками, по отношению к которым следует вести

себя определенным образом и с которыми человек связан определенными правами и обязанностями. В древности в Англии пределы системы родства были шире, так что и пятиюродный брат мог претендовать на долю вергельда, если человек был убит. В системах с очень широкими пределами, таких, какие мы находим в некоторых неевропейских обществах, человек может признавать многие сотни людей родственниками, и по отношению к каждому из них его поведение нормируется признанием родства.

Следует также отметить, что в некоторых обществах люди могут считаться родственниками и тогда, когда реальные генеалогические связи между ними неизвестны. Так, члены клана считаются родственниками, хотя для некоторых из них невозможно проследить происхождение от общего предка. Именно это отличает ту группу, которая будет здесь называться кланом, от группы, которая будет называться линиджем.

Таким образом, система родства в том понимании, которое я вкладываю в этот термин (или система родства и свойства, если вы предпочтете такое название), — это система диадных отношений между личностью и личностью в сообществе; поведение любых двух личностей при любых вариантах отношений между ними так или иначе — в большей или меньшей степени жестко — регулируется в социальной практике.

Понятие «системы родства» охватывает также определенные социальные группы. Первая среди них — домохозяйство. Оно представляет собой объединение людей, живущих совместно в одном жилище (или в скоплении нескольких жилищ) и обладающих некой степенью общности экономической жизни, которой присущи определенные организационные формы. Это мы можем назвать совместным домашним хозяйством. Существует много вариантов домохозяйств, различающихся формами, размерами и стилями общежития. Домохозяйство может состоять всего из одной элементарной семьи, а может представлять собой коллектив, включающий сто или даже более человек, как задруга южных славян или таравад наяров. В некоторых обществах важную роль играет группировка, которую можно назвать локальным кластером* домохозяйств. Во многих обществах важная роль принадлежит также унилинейным группированиям родственников — линиджам, кланам и половинам**.

Следовательно, под системой родства я понимаю сеть таких социальных отношений, какие я только что определил. Эти особые социальные отношения составляют часть более широкой — общей — сети социальных отношений, которую я называю социальной струк-

турой. Поскольку права и обязанности родственников по отношению друг к другу, а также социальные нормы, которым они следуют в своих социальных контактах, есть признаки, с помощью которых сами эти отношения определяются, постольку и права, обязанности и нормы тоже составляют часть системы. Так, я считаю культ предков — там, где он существует, — реально значимой частью системы родства, представленной отношениями живых людей к их умершим родичам и существенно влияющей на взаимоотношения между живыми. Термины, которые используются в обществе при обращении к родственникам или при упоминании их, также являются частью системы и отражают те представления, которые имеют носители системы о родстве.

Вы поймете, что, используя слово «система», я сделал допущение, важное и далеко ведущее допущение; ведь само это слово подразумевает некое сложное единство, некое организационное целое, и применяться оно должно соответственно. Моя эксплицитная гипотеза заключается в том, что между различными чертами конкретной системы родства существует сложная взаимозависимость. Формулирование этой рабочей гипотезы сразу же ведет к выработке такого метода социологического анализа, с помощью которого мы будем стремиться раскрыть существо систем родства именно как систем, если они в действительности таковыми являются. С этой целью нам необходимо проделать систематическое сравнение значительного числа значительно различающихся систем. Мы должны сравнивать их не по отдельным внешним и потому легко наблюдаемым признакам, но как целостности, как системы, имея в виду общие свойства, обнаруживаемые только в процессе сравнения. Наша цель — прийти к надежным абстракциям или обобщениям, посредством которых явления могут быть охарактеризованы и классифицированы.

Я собираюсь проиллюстрировать два метода — предположительной истории и системного анализа — с помощью конкретного примера. Для этой цели я избрал специфическую черту терминологий родства ряда племен, расселенных в различных местах. Когда Морган изучал терминологии родства племен Северной Америки, он подметил любопытные особенности в терминах, употребляемых для обозначения двоюродных братьев и сестер (кузенов). Он обнаружил, что в племени чокто мужчина называет сына сестры своего отца тем же термином, что и собственного отца, а также и брата отца. Мы можем сказать, что сын сестры отца терминологически обозначается так, как если бы он был младшим братом отца. Симметрич-

но сына брата матери мужчина называет термином, который применяется к сыну. В соответствии с этим он применяет один и тот же термин родства к сестре своего отца и к ее дочери, а о дочери брата своей матери говорит как о «дочери». В противоположность этому Морган обнаружил, что в племени омаха мужчина называет сына брата своей матери «дядей», т.е. братом матери, и зовет дочь брата матери «матерью», так что симметрично этому он называет сына сестры своего отца тем же термином, что и сына сестры, а женщина использует один и тот же термин для собственного сына, сына своей сестры и сына сестры своего отца. Схемы на рис. 1 и 2 помогут уяснить эти терминологии.

Рис.1. Чокто

F — отец

В = брат

S — сын

m = мать

d = дочь

s = сестра

Рис. 2. Омаха
70

Терминологии, сходные с терминологией омаха, встречаются в целом ряде районов: 1) у племен сиу, родственных омаха, — таких, как оседж, виннебаго и др.; 2) у некоторых алгонкинских племен, среди которых в пример можно привести индейцев фокс; 3) в районе Калифорнии, включая мивок*; 4) у некоторых племен Восточной Африки — как банту, так и не банту, — включая найди и батонга; 5) у лхота-нага Ассама и 6) некоторых племен Новой Гвинеи. Терминологии, сходные с терминологией чокто, встречаются: 1) у других племен индейцев юго-востока Соединенных Штатов, включая чероки; 2) у племен кроу и хидатса в области Великих равнин; 3) у хопи и некоторых других индейцев пуэбло; 4) у тлинкитов и хайда Северо-Западного побережья Америки; 5) на о-вах Банкс в Меланезии и 6) в одном из сообществ Западной Африки, говорящих на языках чви**.

Найдутся люди, которым такие терминологии покажутся «противоречащими здравому смыслу», но на самом деле это значит лишь то, что они не согласуются с нашими современными европейскими представлениями о родстве и его терминологии. Каждому антропологу должно быть ясно: соответствующее здравому смыслу в одном обществе может быть лишенным здравого смысла в другом. Терминологии и чокто, и омаха нуждаются в некоторых разъяснениях, но нуждается в них и английская терминология, в соответствии с которой мы используем слово cousin для обозначения детей как брата, так и сестры матери, а также детей как брата, так и сестры отца. Многим не европейцам это покажется противоречащим не только здравому смыслу, но и, пожалуй, морали. Что я хочу попытаться в этой связи продемонстрировать, так это то, что терминологии чокто и омаха столь же разумны и столь же соответствуют социальным системам, в которых они бытуют, сколь и наша собственная терминология отвечает нашей социальной системе.

Я хотел бы указать на то, что системы чокто и омаха проявляют один и тот же структурный принцип, но разными способами. Мы, вероятно, даже могли бы сказать, что этот принцип действует в этих двух обществах противоположно. Поэтому мы будем рассматривать два способа его действия вместе и одновременно — как две разновидности одного животного и растительного вида.

Терминологии типа чокто и омаха пытались объяснить с помощью метода предположительной истории. Первую попытку предпринял Колер в 1897 г. в очерке «Zur Urgeschichte der Ehe»*** [Kohler, 1897]. Он выступил в поддержку моргановской теории

группового брака и использовал системы чокто и омаха в качестве доказательств. Он объяснял терминологию чокто как результат брака с женой брата матери, а систему омаха — как следствие обычая жениться на дочери брата жены. Очерк Колера был критически проанализирован Дюркгеймом [Durkheim, 1898], и это явилось кратким, но важным вкладом в теорию родства. Дюркгейм отверг гипотезы Колера и указал на связь систем чокто и омаха с матрилинейным и патрилинейным десцентом соответственно.

Ту же проблему рассматривал Риверс. Используя материалы, собранные на о-вах Банкс, и не привлекая, в отличие от Колера, гипотезу группового брака, он объяснял терминологию жителей о-вов Банкс как следствие обычая жениться на вдове брата матери. Гиффорд [Gifford, 1916], найдя характерные черты системы омаха у мивок Калифорнии, пошел по следам Колера и Риверса и объяснял такую систему как результат обычая жениться на дочери брата жены. Примерно в то же время и совершенно независимо госпожа Зелигман [Seligman, 1917] предложила такое же объяснение типичных черт системы омаха, бытующих у найди и других племен Африки.

Давайте суммируем ход рассуждений, относящихся к типу омаха Гипотеза заключается в том, что в некоторых обществах, преимущественно в таких, которые имеют явно выраженную патрилинейную организацию, по каким-то причинам был принят обычай, позволявший мужчине жениться на дочери брата жены. Если воспользоваться схемой на рис. 3, это будет значить, что D разрешено жениться на f. Если состоялся такой брак, то f, являющаяся дочерью брата матери G и h, стала еще и их мачехой, а Е — сын брата их матери — стал братом их мачехи. Гипотеза, выходит, допускает, что терминология модифицирована так, чтобы как бы предусмотреть подобную форму брака, когда бы она ни случилась. G и h будут называть f — дочь брата своей матери и свою возможную будущую мачеху — «матерью», а ее брата Е они будут звать «братом матери». Соответственно f будет называть G «сыном», а Е будет звать его «сыном сестры». Для системы чокто ход рассуждений аналогичен. Возникает якобы обычай, по которому мужчина иногда может жениться на вдове брата матери. На схеме G женится на b, жене А — брата его матери. Тогда Е и f становятся его пасынком и падчерицей. Если такой брак предусмотрен терминологией, то Е и f будут звать G «отцом», a h они будут звать «сестрой отца».

Рис. 3

Примечание: А и с — брат и сестра.

Отметим, что в племени омаха и в некоторых других племенах со сходной терминологией считается допустимым, чтобы мужчина женился на дочери брата своей жены. Брак с вдовой брата матери, по-видимому, не встречается сколько-нибудь регулярно у носителей терминологий типа чокто, но определенно встречается там, где терминологии этого типа отсутствуют, в том числе и в племенах с терминологиями типа омаха, таких, как батонга.

В основе того, что мы могли бы назвать гипотезой Колера, лежит очевидный факт, что каждый из двух типов терминологии соответствует особой форме брака; форма брака и тип терминологии, так сказать, логично сочетаются друг с другом. В этом, я думаю, всякий может убедиться, обратившись к фактическому материалу. Но гипотеза ведет значительно дальше. Ею предполагается некая причинно-следственная зависимость — такая зависимость, которая позволяет утверждать, что брачный обычай обусловил особую терминологию, или же произвел, породил ее. Никаких свидетельств того, что в действительности происходило именно так, не приводится. Рассуждение ведется исключительно a priori. Это ключевая слабость метода предположительной истории — его гипотезы нельзя проверить. Поэтому такие гипотезы не могут считаться не чем иным, как спекуляциями или гаданием о том, что могло бы случиться.

Теперь мы могли бы с равным основанием предположить, что особая форма брака порождается терминологией. Следуя терминологии омаха, я обращаюсь к дочери брата моей жены так, как если бы она была младшей сестрой моей жены, а в соответствии с обычаем сорората* считается правильным для меня жениться на младшей сестре моей жены. Тогда мне вполне позволительно жениться на женщине, которая по терминологии воспринимается мною как таковая, а именно: на дочери брата жены. Эта гипотеза, конечно, точно так же не имеет доказательств. Если мы примем гипотезу

Колера, то получает некоторое объяснение терминология, но остается без объяснения брачный обычай. Альтернативная гипотеза объясняет брачный обычай, а терминологию не объясняет. Я не вижу никакой возможности предпочесть одну из двух изложенных гипотез, иначе как поддавшись исключительно личной склонности.

Однако если мы могли бы представить брачный обычай как непосредственное следствие терминологии, бытующей в обществе, которое уже обладает сороральной полигинией*, то терминологию мы не можем представить непосредственным результатом брачного обычая. Необходимо еще и действие какого-то неизвестного нам сопутствующего фактора. Мы знаем примеры обществ, в которых мужчина иногда женится на вдове брата своей матери, но термины родства, соответствующие такой женитьбе, он употребляет только после того, как она состоялась. Хотя мы не имеем письменных свидетельств о подобной процедуре при браке с дочерью брата жены, мы по крайней мере вправе думать, что такая процедура существует. Но чего рассматриваемая гипотеза совершенно не позволяет вообразить, так это причин, по которым вся терминология должна быть приспособлена к форме брака, имеющей место лишь от случая к случаю.

Но давайте оставим гипотезы и проанализируем структурные принципы систем родства, в которых подобные терминологии встречаются, — будь то тип чокто или тип омаха. Необходимо, однако, кое-что сказать об одной связанной с терминологиями родства проблеме, вызвавшей огромное количество споров. Первоначальный интерес Моргана к терминологиям родства был сугубо этнологического** свойства, т.е. в его основе лежало стремление выявить исторические связи между народами земного шара Морган полагал, что, собрав солидную сводку данных по терминологиям и сравнив их, он сможет показать историческое родство американских индейцев (ганованских народов, как он их называл) с народами Азии. Но в ходе этой работы он решил, что терминологии можно использовать для воссоздания прошлых форм социальной организации. Он предположил, что классификационные терминологии, которые он обнаружил у племен североамериканских индейцев, таких, как ирокезы, не согласуются с формами социальной организации, имеющимися у них в настоящее время, и что поэтому терминологии не могли сформироваться в условиях обществ, организованных так, как теперь, а должны быть «пережитками» каких-то иных типов социальных систем.

Это было, конечно, чистым допущением и как раз допущением такого рода, какие побуждает нас делать — зачастую бессознательно

или вслепую — метод предположительной истории. Моргана оно привело к одной из самых фантастических гипотез в области антропологии, изобилующей фантастическими гипотезами. Правда заключается в том, что он совершенно не понял сути и функций классификационных терминологий. Ничто так эффективно не препятствует восприятию и пониманию явлений такими, какие они есть на самом деле, как гипотезы предположительной истории или же желание изобретать подобные гипотезы.

Один из ранних критиков Моргана, Старке [Starcke, 1889], был первым, я полагаю, кто придерживался таких убеждений, которые всегда были и моими убеждениями. Он утверждал, что номенклатура родства в целом — это «правдивое отражение правовых отношений, которые возникают в каждом племени между ближайшими родичами». Он отвергал как безосновательные попытки использовать эти номенклатуры для исторических реконструкций обществ прошлого. Хорошо бы проанализировать, почему у Старке было так мало последователей, а у Моргана так много, но я не могу пускаться в такое предприятие.

В 1909 г. Крёбер опубликовал в нашем журнале* статью «Классификационные системы отношений» [Kroeber, 1909]. Риверс ответил на полемические выпады этой статьи в своих лекциях «Родство и социальная организация» [Rivers, 1914b], а Крёбер отреагировал на критику Риверса в книге «Системы родства Калифорнии» [Kroeber, 1917].

Когда появилась статья Крёбера, я обсудил ее с Риверсом и обнаружил, что не согласен с обоими участниками спора. Крёбер писал: «Нет ничего более ненадежного, чем метод, выводящий путем дедукции из словесных обозначений якобы недавно существовавшие социальные и брачные институты». Это новая формулировка утверждения Старке 1889 г., и с этим утверждением я был и остаюсь целиком и полностью согласен, расходясь, таким образом, с Риверсом. Крёбер также писал: «Несчастьем антропологии недавних лет были поиски специфических причин специфических событий, связь между которыми устанавливалась лишь субъективно подобранными свидетельствами. По мере расширения наших познаний и освобождения от соответствующих мотиваций становится все более очевидным, что причинно-следственные объяснения обособленных антропологических явлений лишь крайне редко находят себе подтверждение в других обособленных явлениях». С этим утверждением я тоже соглашаюсь.

Но оба они — и Крёбер, и Риверс — сходятся, по-видимому, в том, что причинно-следственные объяснения необходимы для того,

что Крёбер называет «подлинной наукой». Для Риверса антропология является подлинной наукой постольку, поскольку (или настолько, насколько) она способна устанавливать причинно-следственные связи. Для Крёбера она не является подлинной наукой вообще. И здесь я не соглашаюсь с ними обоими, считая, что чисто теоретическая наука (будь то физика, биология или наука об обществе) вообще не имеет дела с причинно-следственными зависимостями в том смысле, который вкладывается в это понятие. Понятие о причине и следствии принадлежит, строго говоря, прикладным наукам, практической жизни, с ее навыками и техническими средствами, а также истории.

Здесь мы подходим к главному камню преткновения в споре Риверса и Крёбера. Риверс считал, что характерные черты номенклатур родства определяются социальными или социологическими факторами, что конкретные черты терминологии есть следствие конкретных черт социальной организации. В противоположность этому Крёбер считал, что черты систем терминов родства «определяются в первую очередь языком» и «отражают психологию, а не социологию». «Термины, обозначающие отношения, — писал он, — обусловлены преимущественно лингвистическими факторами, а социальные обстоятельства влияют на них только от случая к случаю и только косвенным образом». Но в своей поздней статье Крёбер поясняет, что то, что он называет психологическими факторами, «есть социальные или культурные явления в столь же полной мере, в какой институты, верования и технические навыки есть социальные явления». Стало быть, его тезис сопряжен с разграничением двух видов социальных явлений. Одни явления он называет институциональными и определяет как «практики, сопряженные с браком, десцентом, личными отношениями и т.п.». Именно их он в своих ранних работах именовал социальными факторами. О социальных явлениях другого вида он говорит как о «душе» (psyche) культуры — это «способы мышления и чувствования, характерные для данной культуры». Они составляют то, что он именовал психологическими факторами.

Таким образом, тезис Крёбера, если брать его позитивную сторону, заключается в том, что сходства и различия в номенклатурах родства должны рассматриваться и интерпретироваться в свете сходств и различий в общих «стилях мышления». Негативная же сторона тезиса Крёбера, а именно она нас здесь занимает, состоит в том, что не существует регулярных и тесных взаимозависимостей между сходствами и различиями номенклатур родства, с одной сто-

роны, и сходствами и различиями «институтов», т.е. «практик, связанных с браком, десцентом и личными отношениями», — с другой. В 1917 г. он признавал наличие «несомненных соответствий между терминологиями и социальными практиками в некоторых районах Австралии и Океании», но отрицал, что таковые могут быть обнаружены в Калифорнии. В этой связи можно было бы указать на то, что в Австралии и Океании исследователи намеренно искали эти соответствия, а в Калифорнии — нет. Вполне вероятно также, что их уже слишком поздно искать у калифорнийских племен.

В противоположность Крёберу и в некотором смысле в согласии с Риверсом я считаю, что по всему миру имеются существенные соответствия между номенклатурами родства и социальными практиками. Эти соответствия не следует, конечно, просто допускать; их следует демонстрировать с помощью полевой работы и сравнительного анализа. Но и отсутствие подобных соответствуй также не может быть простым допущением, а ссылки Крёбера на то, что их якобы нет в Калифорнии, остаются, я думаю, совершенно неубедительными.

По Крёберу, номенклатура родства отражает общий стиль мышления людей в приложении к родству. Но институты тоже отражают общий стиль мышления людей в том, что относится к родству и браку. Должны ли мы полагать, что у калифорнийских племен способы осмысления родства (как они представлены в терминологиях, с одной стороны, и как они представлены в социальных обычаях — с другой) не только различаются, но и вообще не связаны между собой? Кажется, это именно то, что Крёбер — в конечном счете — нам предлагает.

В 1917 г. Крёбер настаивал на том, что его первая работа представляла собой «честную попытку понять системы родства как системы родства». Но под системами родства Крёбер разумеет лишь системы номенклатур. Более того, Крёбер — этнолог, а не социальный антрополог. Его главный, если не единственный, интерес к предмету диктуется надеждой открыть и определить исторические связи между народами путем сравнения их номенклатур родства.

Моя собственная концепция состоит в том, что номенклатура родства является органичной частью системы родства, точно так же как она, конечно, является и органичной частью языка Отношения между номенклатурой и остальными составляющими системы — это отношения внутри единой организованной целостности. Я ставил перед собой задачу — и в полевой работе в разных частях света, и в сравнительных исследованиях — раскрыть суть этих отношений.

При осуществлении конкретного исследования системы родства номенклатура крайне важна. Она позволяет максимально приблизиться к изучению и анализу системы родства в целом. А это, конечно, не было бы возможно, если бы отсутствовали подлинные отношения взаимозависимости между терминологией и остальными составляющими системы. То, что такие отношения существуют, я могу подтвердить опытом полевой работы в ряде различных районов. Меня поддержит, я думаю, любой антрополог, проводивший тщательное исследование какой-либо системы родства в полевых условиях².

Я обратился к спору Крёбера и Риверса потому, что, как указывали оба споривших, суть этого спора связана не только с терминами родства, но и с чрезвычайно важным вопросом об общем методе антропологических исследований. Мне казалось, что я сумею лучше разъяснить свою позицию, если покажу, как она отличается от позиции Риверса, с одной стороны, и от позиции Крёбера — с другой.

Система родства делается и переделывается человеком в том же смысле, в каком и язык делается и переделывается человеком. Это не значит, что они конструируются и изменяются намеренно, направляемые и контролируемые осознанной целью. Язык должен работать, т.е. он должен служить более или менее адекватным инструментом коммуникации, и, для того чтобы он мог работать, он должен удовлетворять некоторым общим и обязательным условиям. Морфологическое сравнение языков показывает, как обеспечивалось соответствие этим условиям посредством введения в действие различных морфологических принципов, таких, как флексии, агглютинация, порядок слов, внутренние модификации тона или ударений. Система родства тоже должна работать, чтобы существовать или сохранять себя. Она должна обеспечивать упорядоченную и жизнеспособную систему социальных отношений, нормированных социальной практикой. Сравнение различных систем показывает нам, как благодаря использованию определенных структурных принципов и определенных механизмов были созданы работоспособные системы родства.

Общая черта всех систем родства — наличие определенных категорий или классов, в которые могут быть сгруппированы различ-

² Моя позиция была неправильно понята и соответственно неверно изложена Д-ром Оплером в статье «Данные этнографии апачей относительно связи между терминологией родства и социальной классификацией» [Opler, 1937b]; однако первые два параграфа в другой статье доктора Оплера — «Социальная организация апачей чирикахуа» [Opler, 1937a] — на самом деле отражают то, что тогда было его и является по сей день моей точкой зрения.

ные родственники отдельного человека Реальная социальная связь между человеком и его родственником и те права и обязанности или же одобряемые обществом формы отношений и поведения, которые ей присущи, как бы закрепляются в сознании людей терминологической категорией. Средством установления и различения таких категорий обычно как раз и служит номенклатура родства. Один термин может использоваться для целой категории родственников, а различные категории будут обозначаться разными терминами.

Давайте рассмотрим простой пример из нашей собственной системы. Мы делаем то, что выглядит довольно необычно на общем фоне систем родства, — относим брата отца и брата матери к одной и той же родственной категории. Мы применяем к ним один и тот же термин, который первоначально обозначал только брата матери (от лат. avunculus). По английским законам правовое отношение племянника к дядьям с обеих сторон одинаково, если только дело не касается аристократических титулов и наследственных титульных владений. В остальных же случаях племянник — при отсутствии завещания — имеет одинаковые права на наследование имущества как дяди со стороны матери, так и дяди со стороны отца. И в том, что можно было бы назвать социально стандартизованным поведением, по отношению к материнскому и отцовскому брату невозможно подметить никаких регулярно проявляющихся различий. Соответственно поведение человека по отношению к племянникам с обеих сторон однотипно. Расширяясь далее, такая система не делает различий между сыном брата матери и сыном брата отца.

А в Черногории — возьмем для сравнения иную европейскую систему — напротив, братья отца составляют одну категорию, а братья матери — другую. Этих родственников различают с помощью разных терминов, равно как и их жен; а социальные отношения, в которых человек состоит с двумя видами дядьев, обнаруживают заметные различия.

Нет ничего «естественного» в английском подходе к дядьям: множество людей во многих частях света сочтут отсутствие разграничения между родственниками со стороны отца и родственниками со стороны матери противоестественным и даже неподобающим. Но такая терминология находится в соответствии с нашей системой родства в целом.

Все системы родства, которые мы анализируем здесь, обладают некоторыми чертами того, что Морган называл «классификационной» терминологией. Что он подразумевал под этим термином, со-

вершенно ясно из его работ, но его определением часто пренебрегают, возможно потому, что не хотят затруднять себя чтением Моргана. Номенклатура называется классификационной, если ее термины, первоначально прилагаемые к родственникам по прямой линии, также применяются и к родственникам по коллатеральным* линиям. Таким образом, по определению Моргана, английское слово uncle («дядя») не является классификационным термином. Крёбер [Kroеbег, 1909] критикует Моргана и отвергает его понятие «классификационная терминология», а затем предлагает использовать то же самое разграничение: брать как один из важнейших отличительных признаков терминологии степень, до которой в ней отделяются друг от друга, или различаются, прямые и коллатеральные родственники. Создается впечатление, что Крёберу просто не нравится слово «классификационный». Несомненно, это не идеально подходящее слово; но оно уже очень долго используется, и никакого лучшего слова не нашлось, хотя и предлагались многие.

Я не собираюсь говорить обо всех терминологиях, в которых действует классификационный принцип, рассмотрю только один широко распространенный тип. В системах этого типа разграничение между родственниками по прямой и боковой линиям отчетливо проводится и играет очень важную роль в социальной жизни, но оно в некоторых отношениях подчинено другому структурному принципу, который можно было бы назвать принципом солидарности группы сиблингов. В моногамных обществах группа сиблингов состоит из сыновей и дочерей одного мужчины и его жены, при полигинии она состоит из детей одного мужчины и его жен, в полиандрических сообществах — из детей одной женщины и ее мужей. Узы, объединяющие братьев и сестер в одну группу, повсюду важны, но все же в некоторых обществах им придается большее значение, чем в остальных. Солидарность группы сиблингов проявляется в первую очередь в социальных отношениях между ее членами.

Из этого принципа вытекает и следующий, который я назову принципом единства группы сиблингов. Здесь речь идет не о внутренней сплоченности группы, проявляющейся в поведении ее членов при взаимоотношениях друг с другом, а о ее единстве, проявляющемся по отношению к лицу, находящемуся за пределами этой группы и связанному специфической связью с одним из ее членов.