Тема 5. Кинесика и жесты

1. Поза, жест и кинема

2. Возможности человеческих рук и ног

3. Шаг Майтрейи и теория жеста

4. Кинесический опыт человека

5. Жесты и символика ног

6. Контрагенты жеста

1. Поза, жест и кинема.Первый вопрос, возникающий при рассмотрении данной темы, — терминологический. Научный инструментарий небез­различен к теории: в нем уже закладывается направление поиска. В психологии кинетические движения иногда именуют вырази­тельными. Они рассматриваются в этом случае как внешнее вы­ражение психических, особенно эмоциональных состояний. В вы­разительные движения психологи включают мимику и пантоми­му, а в более широком их значении — интонации и громкость речи, а также реакции вегетативных органов (сосудистых, дыха­тельных, секреторных). В термине «выразительные движения» подчеркивается внешнее состояние индивида. В лингвистике осо­бый интерес проявляется к жестикуляции. При этом она рас­сматривается в виде одного из коммуникативных средств. В связи с этим все знаковые выражения человеческого тела предлагается рассматривать в рамках паралингвистики.

Почему для этнологического подхода мы избираем наиболее нейтральный термин «кинесика», включая в него позы, жесты, мимику и другие способы обращения с человеческим телом? Во-первых, этот термин в наименьшей мере содержит отпечаток уже развившихся внеэтнологических теорий. Во-вторых, он удачно ох­ватывает самую широкую область нашей тематики, в том числе еще не затронутые наукой участки. В-третьих, этот термин упот­реблен в фундаментальных работах американского антрополога Р. Бердуистела и получил довольно широкую популярность.

Итак, в изучении кинесики есть ряд сложившихся подходов и направлений. Они породили довольно большую и разнообразную литературу, в которой уже трудно ориентироваться. На совре­менном этапе, на наш взгляд, существует большая потребность в осмыслении этого разнообразия, в обобщении достигнутого и в создании целостной теории, синтезирующей наиболее элементар­ные факты. Пока же очень многие направления исследований ве­дутся изолированно.

В пределах данной работы попробуем выяснить соотношение между позой и жестом. Под позой обычно понимают статичное положение человеческого тела. В жесте, напротив, подчеркивает­ся момент динамический. Но в сущности между позой и жестом нет резкой грани, поскольку поза — начальная или конечная фаза жеста, иначе — жест с нулевым движением. Отсюда, как спра­ведливо полагают многие исследователи, и в ритуальных изобра­жениях человеческого тела обычно фиксируется только конечная фаза движения.

Но жест можно рассматривать и как «серию» поз, имея в виду соотношение поз и жестов в мимике, танце и других видах телесной выразительности, что в целом мы рассматриваем как кинесику, поскольку между ее отдельными частями есть не только внешние синонимические связи, но и внутренние, структурные.

То, что кинесика зависит от географической среды, занятий, материальных условий, быта, очевидно: способы тканья, добычи огня, резьбы по дереву, гребли — игры на музыкальных инстру­ментах — все это предполагает те или иные позы. Можно при­вести и другие обстоятельства, воздействующие на кинесическое поведение людей: транспорт, одежда, мебель и т.д. В принципе следует говорить о кинесической моде, о которой писал еще М. Мосс, ссылаясь на воздействие американских фильмов на по­ходку французов. Все это так, но все это касается больше кино­морфем, выступающих единицами кинесического кода, который активно используется людьми.

В отношении кинем можно говорить об их относительной не­зависимости от внешних условий. Действительно, трудно как-ни­будь утилитарно объяснить направление движения ножом от себя при резьбе (снятии шкуры, например), которое характерно для народов всего востока Азии от приполярных районов до тропи­ков. Поскольку механизм межпоколенной трансляции кинем и кинеморфем находится вне организма, в обществе, то может ме­няться сам статус этих единиц: кинема переходит в ранг кине-моморфемы и обратно. Так, движение ножа от себя или к себе становится значащим в традиционной абхазской культуре — ножом от себя режут мясо для угощения гостя; в старину так положено было резать мясо на поминках (наши полевые мате­риалы).

2. Возможности человеческих рук и ног.В приведенном выше примере мы коснулись почти неисчерпае­мых возможностей человеческой руки. Есть еще одно важное об­стоятельство, отличающее кинесику рук от кинесики ног. Речь идет об инструментально-орудийной деятельности руки, которой нет у ног или она представлена в гораздо меньшей мере в неко­торых культурах. Дело не просто в том, что использование орудий или вещей усложняет нашу и без того очень трудную задачу. Предмет, находящийся в руке, изменяет жест, иногда превращая его по существу в другой. Это огромная по важности проблема — бесконечность модификаций жестов руки с каким-либо предме­том — во всех человеческих культурах решается введением огра­ничительной кинесики (типа «умывание рук» — жест Пилата), запретов касания, сведением поз и жестов до необходимо мини­мального уровня. Без изучения кинесики этого рода понять ее сущность затруднительно, может быть, невозможно, ибо ограни­чительная кинесика была тем средством, которое, зародившись еще на животной стадии («демонстративное манипулирование»), превратилось в механизм сапиентации, а затем в механизм само­идентификации и ориентации человека в окружающем мире. На­меченный здесь принцип — ограничительная кинесика — каса­ется не только рук, но и ног. Но если в случае с руками нам приходится иметь дело с «многомерным» пространством, трудно членимым, то кинесика ног довольно четко ориентирована либо в горизонтальном, либо в вертикальном пространстве.

Пространственный вектор рук очень сложно фиксировать и анализировать. Это сделать гораздо легче в отношении ног, когда проще и четче ограничительная кинесика. На месте очень общего, хотя и императивного, запрета касаться мы здесь находим гори­зонтальное или вертикальное ограничение движения, которое обусловливает особую «статуарность» поз.

Конечно, запреты касаться имеют место и здесь. Они выра­жены в символике сексуального поведения: запреты женщинам переступать ноги мужчины у охотничьих народов, обметание ног и вера в воздействие этого на будущий брак у многих народов Европы. Пожалуй, во всем мире те или иные позы ног — знак любовного ухаживания и ограничения — часто связаны именно с этим моментом.

Было бы слишком просто видеть истоки ограничительной ки- несики ног в их отношении к сфере интимности. Само по себе это не решает вопроса. И интимность, как любое этнокультурное явление, исторична и есть ее разные виды и степени. Есть особая и более универсальная черта кинесики ног — их отношение к хтоническим силам земного плодородия. Направленность ног к земле и связь с растительным миром сообщают им хтонический характер. Но хтонизм ног не результат аграрно-земледельческой стадии в истории человечества. Есть прямые доказательства, иду­щие из более древних периодов, как, например, отпечатки пяток подростков в палеолитической пещере. Напомним, что собрание юношей предполагает обряд возрастной инициации, отмечающий рубеж перехода в группу мужчин. Такой пример показывает, что Мать-земля это не только образ земледельца, но и глубочайший общечеловеческий символ, отношение к которому было исходно ритуализировано; в некоторые моменты ограничительная кине-сика по отношению к ней снималась.

3. Шаг Майтрейи и теория жеста.В обыденных ситуациях люди необходимым образом связаны с землей-поверхностью. Но она становится символом, имеющим смысловую дистанцию в условиях введения ограничительной ки-несики, а именно в особых позах стояния и сидения. В них земля уже не одно из условий деятельно-предметной жизни, она ста-новится условием и символом всего коллективного существова­ния, превращается в активного участника действия, принимая на себя роль одного из полюсов по отношению к другому полюсу — человеку.

Рассмотрим одно из изображений Майтрейи в виде сидящего Будды. Напомним, что Майтрейя — популярный образ в централь-ноазиатском, китайском и японском махаянистском буддизме. Майтрейя — грядущий Будда, который придет в мир в отдаленную эпоху торжества буддизма. О его готовности к приходу говорит осо­бенность позы: он изображался сидящим «по-европейски», т.е. с опущенными ногами или одной ногой опущенной, а другой — с горизонтально сложенной голенью. Интерпретация, соответствую­щая канону, утверждает, что в позе отражено стремление Майт­рейи вступить в мир — его ноги уже делают первый шаг.

Эта буддийская экзегетика символики ног близка к православ­но-христианской: по Псевдоареопагиту в изображениях ангелов и святых их ноги означают движение, быстроту и скорость при­ближения к божественному.

В рассмотренной позе воплощена не конечная, а начальная фаза движения. Ее можно счесть неразвившимся жестом, в пользу чего говорит и приведенное толкование. Если же подойти к дан­ной позе с позиций ее внутренней динамики, выражающейся в направленности ног (или ноги) к земле, то ей можно дать другое объяснение хтонического характера (без привлечения сюжетного мифа о грядущем Будде).

Формулируя возможность такого другого подхода с его отказом от сюжетности, нужно отметить следующие моменты. Кинесика в семиотическом аспекте — это такое высказывание, которое со­стоит из некой структуры и ситуационно варьирующих условий. Кинесика есть высказывание в смысле, предлагаемом Юрием Сте­пановым, так как состоит из постоянных и переменных (препо­зиционной функции). Поэтому кинесика полисемантична. Она позволяет человеку дешифровать бесчисленные сигналы, идущие из внешнего мира. Этим она существенно отличается от единиц языка. Так, поднятый палец имеет разные значения при игре в крикет и на аукционе. Этот пример характеризует всю сложность проблемы измерения в кинесике. Р. Бердуистел, внесший круп­ный вклад в разработку проблем телесной коммуникации, под­вергся критике за то, что не дал научного определения единицам, которые могут быть использованы в кинесике. В этой критике кинесика противопоставляется лингвистике, где такие единицы вполне определены. Думается, что параллель между современным уровнем кинесики и лингвистикой XVIII в., проводимая Буисса-ком — критиком Р. Бердуистела, не вполне справедлива. Перед нами попытка оценить одну науку, опираясь на методы другой, что неправомерно. Кинесика имеет дело с соединением в одном акте субъективно значащих и субъективно незначащих движений. Позы и жесты, помимо ориентации на внешнее коммуникатив­ное действие, замкнуты на глубокие пласты эмоционально-личного отношения к жизни. Здесь уместно вспомнить глубокую мысль Райнера Марии Рильке об осмотрительности жеста.

Бердуистел провел общее разделение жестов на кинемы — формальные единицы и на кинемоморфемы — единицы знача­щие. Присмотримся внимательно к кинемам — элементарным единицам моторного поведения. Любая кинема в силу своей дви-гательной выразительности обладает линейностью, т.е. выражает тот нейрофизиологический механизм, который делает каждый момент движения одновременно тормозящим фактором в отно-шении к предшествующему моменту и возбуждающим в отно-шении последующего. В кинеме мы наблюдаем, таким образом, диалектическое единство противоположностей — торможения и возбуждения.

Французский историк религии Андре Леруа-Гуран посвятил ге-незису кинем (в его терминологии жестов и машинальных oпе-рационных цепей) специальное исследование. Он, в сущности, тоже подчеркивает их диалектические качества. Организм должен находиться в равновесии с внешней и внутренней средой. Сведе-ние воедино этих противоположных импульсов Леруа-Гуран на-зывает конфронтацией. Это явление наблюдаемо даже на нижних этажах нервной системы, особенно симпатической, передающей регулирующие команды элементарного поведения. Но весь блок машинальных оперативных цепей (жестов, манер, поступков) образует фундамент индивидуального поведения, направленного на поддержание связей с обществом. Оперативные цепи устанав-ливаются в ранний период жизни имитационно. Их источник и место хранения — память общества. Специфическая черта опе-ративных цепей (прежде всего жестов) в том, что они функци­онируют внутри общества машинально (но не автоматически) и осознаются только по контрасту с достоянием чужого общества.

Значение бинарных оппозиций вскрыто в филогенезе человека, поскольку об их появлении, очевидно, свидетельствует право-, ле-восторонняя асимметрия, почти неизвестная в животном мире. Но на повестку дня все больше выдвигается проблема тринарных (тройных) оппозиций. Она поднимается в плане как локально-культурных традиций (например, для Средиземноморья), так и эволюционном. В последнем смысле особое внимание к тринар-ным оппозициям привлек академик Валерий Алексеев. Он связал функционирование таких оппозиций с грамматической категорией третьего лица. «...Я не может осознаваться отдельно от осо­знания самостоятельности того лица, с которым Я приходит в контакт, и противопоставления его всем остальным лицам, кото­рые в этом контакте в данный момент не принимают участие. Так возникает грамматическая категория лица, дифференциация мира предметов на субъект действия и все остальные объекты». Алексеев ссылается на то, что еще Н.Я. Марр и И.И. Меща­нинов показали, что категория третьего лица выражала в древ­ности также персонифицированные силы природы. «Подобная формулировка почти автоматически приводит к тезису о том, что в психике первобытного человека мы имеем какие-то константы и более широкого характера, чем элементарные оппозиции, про­граммирующие логический процесс в определенных рамках, вне зависимости от своего генезиса». Алексеев также предложил ре­шать проблему соотношения диффузности и конкретности мен­тальных структур через введение в историческую антропологию понятия синкрисис — описание любого явления через сопостав­ления, впервые четко выделенные на материале греческой поэти­ки специалистами по античности и теоретически осмысленные Сергеем Аверинцевым.

Объекты природы (категории третьего лица), включенные в процесс личностной ориентации и личностного сопоставления, суть те же предметы демонстрационного манипулирования. Ме­ханизм последнего был изучен отечественным физическим антро­пологом К.Э. Фабри при анализе подражательного поведения у животных, в основном у млекопитающих. Специфическая черта демонстрационного манипулирования каким-либо предметом — заинтересованность других особей, выражающаяся в наблюдении со стороны, которое может переходить в подражание. С демон­страционным манипулированием мы, в сущности, вступаем в об­ласть коммуникации жестами. При этом важно отметить, что подражание является доминантной чертой психики.

Демонстрационное манипулирование и персонификация при­роды («третье лицо») представляют собой одно явление в плане наделения предметов окружающего мира символическим содер­жанием, превращения их в контрагента кинесических движений. Мы уже касались этой проблемы в связи с особой ролью земли в кинесике ног. Ни позы, ни жесты не могут обойтись без этих контрагентов. Семантика кинесики не может быть вырвана из материально-природной среды. Что касается ног, то речь должна идти прежде всего о земле и растительности, точнее говоря, о хтонических силах.

Из всего этого следует важное заключение: кинесика не явля­ется дериватом вербального языка, у нее свой генезис. Она не может быть диакретическим знаком такого языка. При этом на-чала этого генезиса находятся в первой сигнальной системе, но развитые уровни связаны с оперативными целями, которые воз­никают как результат функционирования всех систем человека. Исходно обладая самостоятельным, не зависимым от вербального языка генезисом, кинемы и кинемоморфемы активно выступают не только в сфере коммуникации по типу Я — Он, но и в ком­муникации Я — Я (автокоммуникации).

Какая коммуникация первостепенна для кинесики? Аналогии с вербальным языком иногда препятствуют познанию сущности кинесики. При нерасчлененно-совместном их рассмотрении об­ращают внимание на то, что вербальный язык воздействует на слуховые анализаторы, а кинесика — на зрительные. Поэтому за кинесикой закрепляют только межличностную визуальную ком­муникацию, тогда как для вербального языка допускают сущест­вование внутренней речи. В отношении же кинесики подчерки­вание ее интериоризованного внутреннего аспекта может пока­заться неожиданным. Между тем основная функция кинесики лежит в сфере автокоммуникации. Действительно, все проявле­ния эмоционально-личного отношения к жизни охвачены кине­сикой. Не случаен огромный диапазон эмоциональных выраже­ний, свойственных отдельным индивидам. Отметим большую сте­пень непроизвольности этих выражений, их порой досадное вы-скальзывание из-под контроля сознания.

Что происходит с индивидом в процессе кинесической авто­коммуникации? Как отмечает Юрий Лотман, в коммуникации по типу Я — Я наблюдается перестройка самого Я. В нашем случае речь идет о возбуждении или торможении эмоциональ­ных центров человека. Эмоционально-личностное восприятие действительности сопровождается и регулируется проявлениями любви и ненависти, радости и огорчения, внимания и безраз­личия, участия и незаинтересованности, возмущения и покор­ности, досады и удовлетворения, хладнокровия и страха, упоения и испуга, удивления и спокойствия, ненависти и гнева, серьезности и иронии. Этот тип информации, который ведет к пере­стройке воспринимающей системы, был назван Юрием Кноро­зовым фасцинацией — такое действие сигнала, при котором ранее принятая информация полностью или частично стирается. Он же отметил раздельность подачи фасцинирующих и собст­венно информативных сигналов. Особое внимание обращено Кнорозовым на семантическую функцию фасцинации: неясность и многозначность ее действуют как сильнейшее средство. В ка­честве примера семантической фасцинации приводится искусст­во, предполагающее выдумку, мнимые события и типы личнос­ти. Полисемантизм кинесики как раз и содержит ту образно-эмоциональную информацию, которая воздействует на пере­стройку личности: позы и жесты могут успокаивать, создавая комфорт или давая разрядку, могут переводить в возбужденное состояние. На этих кинесических механизмах основан эффект аутотренинга в его разных системах.

Все это заставляет увидеть в кинесике одну из форм жизне­деятельности человека. Отличительная черта кинесики от других, более четко осознаваемых форм жизнедеятельности, заключается в том, что целесообразность кинесических движений, прежде всего кинем, скрыта от субъекта. Во внешне коммуникативном процессе кинесика участвует лишь частью своих возможностей (кинемоморфемами). Основное ее воздействие — фасцинирую-шее, направленное на перестройку внутренних процессов орга­низма, на изменение его физиологического и эмоционального состояния (кинемами). Механизм эмоциональных возбуждений уже достаточно изучен — это корково-подкорковые комплексы, в которых главную роль играет новая кора мозга. Этот механизм формирует индивидуальные эмоционально окрашенные мотива­ции, необходимые для трансформации потребностей во внешне реализуемое целевое поведение. С точки зрения биологических функций организма, кинесика — мощное фасцинируюшее сред­ство, задающее ритм. Последний стабилизирует индивида и лич­ность в целом. Кинесика, таким образом, есть форма жизнеде­ятельности, которая обеспечивает функционирование других, более высоких форм, воздействию которых она подчинена. От­сюда ее определенные связи с языком, который активно влияет на кинесику в направлении превращения ее в один из парал­лельных кодов.

4. Кинесический опыт человека.Это явление довольно хорошо изучено, но мало обращалось вни­мания на кинесику, как на тест, который раскрывает образно-эстетическое содержание личности. И в этом плане кинесика об­ладает основными тремя уровнями теста — связностью, цельнос­тью и эмотивностью. Кинесическая ритмика удалена от удовле­творения непосредственных витальных потребностей. Ее задача другая — устойчивость общих психофизиологических характерис-тик личности. Задача эта актуальна для детей в большей мере, чем для взрослых, они способны десятки и сотни раз повторять одни и те же действия, единственным смыслом которых (разут меется, не осознаваемых ребенком) является тренировка их пси­хофизиологического аппарата. Подражание, игра и обряд — все это явления одного порядка с точки зрения фасцинации, посколь-ку это разные формы кинесической жизнедеятельности.

Раскрытию значения кинесических движений помогает обра­щение к танцу — одному из главных видов кинесики. Не случаен постоянный к ним интерес со стороны семиотиков. Теоретику танца отмечают огромную роль позиционных рефлексов тела, ко­торые не полностью отражаются в сознании. Благодаря этому расширяются возможности образного восприятия в танце. В нем субъективно ощущается как бы увеличение числа органов тела. То же самое происходит при оптическом восприятии танца, на­блюдаемого со стороны. Феномен танца заключен в освобожде-нии и изменении образа тела. Можно сказать, что танцующее тело не скульптурно (если под скульптурой понимать создание образа путем отсечения лишней материи), а пластично, ибо раз-вивается вовне изнутри, как бы из точки, как луч света. Это же можно выразить театральным термином «вес тела», который в случае положительных эмоций, сопровождаемых соответствую­щей мимикой, позами, «летящей» походкой, интонациями речи, становится «легким».

Здесь вполне уместно провести аналогию между таким пони-манием кинесики и концепцией внутренней речи, развивавшейся в трудах Льва Выготского. Но мы только должны помнить, что кинесическая внутренняя «речь» лежит в более глубоких пластах психики, чем вторая сигнальная система. В кинесике гораздо меньше контроль сознания. При молчании человека его напряженное состояние могут выдать постукивающие по чему-то паль­цы, движение ногами или дрожание каких-либо мышц.

5. Жесты и символика ног.В европейских культурах в сравнении с восточными кинесика ног контролируема гораздо меньше. Постукивание ступней сопро­вождает здесь раздражение и страх, мышцы ног напрягаются при целеустремленном выражении желания, позы с расслабленными ногами говорят о безразличии, хождение и походка наполнены разнообразным значением, кинесика ног чрезвычайно важна в любовном ухаживании, ногами отбивают музыкальный ритм. Венгерский лингвист Армии Вамбери был почти разоблачен в прошлом веке в Турции из-за того, что непроизвольно отбивал ритм музыки в начале своего тайного путешествия по стране под видом странствующего монаха-дервиша.

Причину развития кинесики ног в сторону кинемоморфем у многих индоевропейских и исторически близких им народов сле­дует связывать с тем, что здесь ноги не участвуют в орудийной деятельности. В отличие от этого, к примеру у многих народов Азии, активно используют ноги для удержания обрабатываемого предмета (плодов, кузнечного или ювелирного изделия, станины токарного станка и т.д.), для натягивания пальцами ног основы тканья, даже для удержания инструмента (например, на Шри-Ланке кладут большой нож на землю лезвием вверх, закрепляя его рукоять ногой, и разрубают кокос, держа его в руках).

Ношение теплой обуви на Евразийском Севере скорее всего и предопределило то, что ноги были устранены из узкопроизводст­венной сферы. В то же время условия Севера привели к необхо­димости сидеть на подстилках из того или иного материала. В результате образовались полюса того поля, на котором смогли раскрыться значимые аспекты кинесики ног. В пользу этих по­ложений говорит огромная роль подстилок в камлании сибирских шаманов, усаживание на солому в некоторых славянских обрядах, вроде полазника, и т.д. О северном происхождении свидетельст­вует, на наш взгляд, как сама символика сидения, развитая в брах­манизме, так и ориентация стеблей подстилки по линии север — юг. Владимир Топоров показал, что индоевропейская этимология важнейшего концептуального термина «брахман» указывает на деревянные части конструкций, выполняющие функцию связи: «толстая доска», «перекладина, соединяющая полозья», «попере­чный брус в бороне», «грядило плуга», «стропило», с одной сто­роны, и «подушка», «перина», «подстилка (соломенная)» — с другой.

В средиземноморских и индоевропейских культурах сложились благоприятные условия для наполнения кинесики ног значимым содержанием. Египетская богиня Исида первоначально была бо­жественным троном (имя Исет по-египетски означает «трон», «место»).

В районах, удаленных от Средиземноморья, ритуальный харак­тер поз сидения стал развиваться значительно позже. Для Юго-Восточной Азии, максимально удаленной от Средиземноморья, характерны разнообразные бытовые позы сидения на уровне земли и пола. Но сидение на возвышенном месте со спущенными ногами стало сакральным и в древности было приурочено к ме­галитическим сидениям. Этнографам удалось зафиксировать сак- ральную роль каменных скамей у нага в Северо-Восточной Индии, на Филиппинах, в Индонезии. Культовое сиденье может быть не обязательно каменным, а деревянным (как скамья пе- падон на Филиппинах), но сам обычай сидеть со спущенными ногами явно связан в Юго-Восточной Азии с мегалическим ком­плексом. Весельная гребля с лодочной банкой не могла быть ис­точником рассматриваемой позы сидения, ибо в Юго-Восточной Азии гребут руками, стоя на колене, или ножным веслом (ору-дийное использование ног).

Хтоническая символика ног также связывается с североевра­зийской и соседними зонами. Это прямо доказывается многочис­ленными запретами показывать ноги солнцу. Например, герой осетинского эпоса Сасырыко боится, что солнце подсечет ему ноги. В европейской культуре вплоть до недавнего времени суще­ствовал строжайший запрет на обнажение ног. В отношении жен­щины эта тема поэтически была развита А.С. Пушкиным. Очень строгое отношение к обнажению ног существовало на Кавказе. В Сибири у якутов есть обычай, по которому юноша, желающий жениться на дочери хозяйки юрты, не снимает там обуви — мать девушки не должна видеть его ноги. Материал, характеризующий хтоническую символику ног, разнообразен и обширен. Сошлемся еще только на японские керамические изображения (догу) бо­гини солнца Аматерасу, где отсутствуют ноги.

Особой хтонической чертой многих персонажей является одноногость и хромота. В фольклористике иногда эта черта ин­терпретируется через аналогии со змеей. В связи с этим укажем также на китайские представления о том, что люди-драконы об­ладают специфической, слегка вихляющей «драконьей» походкой.

Сидячая или стоячая поза со скрещенными ногами в ритуаль­но-символическом смысле равна хтонической одноногости. У ин­доевропейских народов первоначально она была бытовой стоячей позой пастухов и детей. У пастухов она естественным образом дополнялась опорой на посох. Акцентирование на скрещенных ногах в сидячей позе отражает социально-ранговую семантику. В позе со скрещенными ногами и опущенной ступней изобража­лись персидские цари (позднее раннехристианские апостолы и епископы). В «Метаморфозах» Апулея сходная поза характери­зует главное лицо. А во времена Аристотеля такие позы считались непристойными для юношей. Позы со скрещенными ногами в античности иногда характеризовали и женщин в особых ситуа­циях, связанных с печалью и ожиданием. К. Тикканен подробно описал эту позу как «позу Пенелопы».

Стоячая или сидячая поза со скрещенными ногами в Византии была свойственна персонажам, обладавшим властью. В Европе еще в XVIII в. она была кое-где запрещена детям и низшим слоям населения. В европейском искусстве XVI—XVII вв. стоячая поза со скрещенными ногами характеризовала пастухов.

В европейском ареале сидячая поза со скрещенными «по-ту­рецки» ногами, очевидно, была культовой у кельтов в Ирландии и Галлии. Она изредка встречается на культовых изображениях на Кипре, на греческих терракотах из Малой Азии.

Эта поза, распространенная на Ближнем Востоке и в Южной Азии и в наши дни, предполагает все же сидение на каком-либо возвышении, глинобитном или деревянном. Скорее всего, она яв­ляется историческим вариантом сидения на возвышенном месте со спущенными ногами и поэтому — стадиально поздней.

В Индии близкая поза стала позой медитации. Она связывается с Буддой, который просидел в таком положении семь дней у под­ножия древа познания. Позы «падмасана» и «паллака» вместе с культурным влиянием Индии широко распространились в Азии и даже Океании. Падмасана стала обязательной для китайских буддистов, и считалось благом для монаха умереть в такой позе (в традиционно-бытовой китайской культуре основной позой си­дения было положение на коленях с ягодицами на пятках).

Английский антрополог A.M. Хоккарт, посвятивший позе пал-лака (ткача) специальную работу, отметил, что на Тонга (Океа­ния) она используется во время церемонии потребления риту­ального напитка — кавы. О сравнительно недавнем ее распро­странении в Океании (в частности, через о-ва Тонга) говорит ее название у ротуманцев («тонганская»). Обыденная поза сидения океанийцев аналогична описанной выше в Китае. Поза со скре­щенными ногами на Самоа также может свидетельствовать об индийском культурном влиянии.

Судя по приведенным материалам, поза сидения со скрещен­ными ногами первоначально выступала в ранге значащей единицы (кинемоморфемы). Войдя в плоть народных культур ряда реги­онов (например, на Ближнем Востоке), она становится кинемой. Распространение ее в явно вторичных зонах (как в Океании) обязано прежде всего ее ритуальной значимости, до конца не объясненной предположением о возникновении этой позы где-то на евразийском севере. Здесь утилитарной функции недостаточно.

Для более глубокого понимания такой позы сидения мы долж­ны обратиться к позе со скрещенными руками. Нам важно толь­ко отметить ее повсеместное значение запрета, траура, смирения и т.д. Эта поза («знак косого креста»), изображенная на сосудах перуанской культуры мочика, была проанализирована Юрием Бе-резкиным. Им она интерпретирована как символ человеческой жертвы и воплощение космологической схемы. Скрещенные руки в таком положении несут хтоническую семантику. Как знаки рождения и смерти они легко превращаются в запретительные знаки. Это мы обнаруживаем не только в Европе, но и повсюду в Азии — от народов Сибири до джунглей Индокитая. Важная черта позы со скрещенными предплечьями — растительный (часто древесный) коннотат: она легко заменяется деревянными палочками, бамбуковой плетенкой, узлами нити или веревки. В языке китайских тайных обществ предплечья, сложенные на жи­воте, означают знак «дерево». О хтонизме, выраженном через прикрепление к деревянной раме человека-жертвы, говорит при­веденный выше пример обряда в древнеперуанской культуре.

Рассмотренные аналогии причинно не раскрывают сами по себе значение сидячих поз. Но скрещенные руки и близкие позы помогают лучше представить хтоническую направленность сидя­чих поз, как поз отдыха и наполнения силами. Обращают на себя внимание растительные коннотации сидячих поз со скрещенны­ми ногами. По-видимому, то же можно сказать о позе сидения «по-европейски», на стуле. Не случайно в Египте было обожест­влено деревянное сиденье-трон. В Абхазии мы обнаружили раз­витую систему представлений о соотношении тех или иных со­стояний человека с изделием из особой породы дерева. Так, си­деть полагалось на ольховых скамьях, при этом «человек набира­ется сил».

Сидячие позы со спущенными ногами предполагают готов­ность действовать. Если позы сидения «по-турецки» закрепились в ряде восточных культур, а аналогичная поза с перекрещенными ногами (падмасана) стала в Индии основной позой сосредото­ченного восприятия сил, то позы со спущенными ногами были усвоены повсюду в европейском ареале, что соответствовало осо­бым психофизиологическим установкам.

6. Контрагенты жеста.Сделать следующий шаг в раскрытии смысла поз можно только наполнив предложенное понятие контрагента жеста категориаль­ным содержанием. В данном случае мы обращаемся к хтоничес-ки-растительным объектам, как к тому «третьему лицу», ощуще­ние которого необходимо для нормальной жизнедеятельности че­ловека.

Под контрагентом кинесического движения мы понимаем природный объект, эмоционально выделенный из окружающего мира и фасцинирующе воздействующий на человека. Раститель­ная среда оказывает стабилизирующее влияние на индивидуаль­но-биологическую ритмику человека. Она выступает контраген­том многих видов релаксационной кинесики, в том числе и поз сидения.

Понятие контрагента дает основания вернуться к рассмотре­нию шага Майтрейи. Эта поза свидетельствует о переходе из со­стояния хтонической наполненности сил к действию. Опущенная ступня в кинесическом смысле — жест, обращенный к земле, иначе — жест, указывающий на контрагента. Земля в этом ка­честве — контрагент одного из самых высоких уровней, но сто­ящий ниже Космоса. Шаг Майтрейи — символ космической по­мощи нуждающемуся в этом человечеству. Выразительность этого кинесического движения исходит из того, что в сущности перед нами один из указательных жестов. Последние сыграли огромную роль в развитии неконтактного, символического отражения дей­ствительности и освоения внешнего мира, что привело к возник­новению человеческой речи.