Вероятные формы будущей войны

Глава I

...Я позволю себе привести некоторые отрывки из статьи, появив­шейся в туринской газете СаггеНа Ае1 Роро1о 11 августа 1914г. под за­головком «Кто победит?»:

«Пытаться сегодня высказаться о том, каков будет исход великой войны, кажется рискованным делом; однако в действительности это не так: элементы, участвующие в этом грандиозном столкновении, прекрасно известны во многих грандиозных чертах, так как они об­разованы всей материальной и моральной мощью государств, участ­вующих в борьбе.

В настоящее время страны не доверяют более своих судеб армии, с поражением которой страна оказывается разбитой; борьба явля­ется более обширной и более сложной, — более борьбой стран, чем борьбой армий.

В борьбе такого рода одной победы и ряда побед еще недостаточ­но для определения ее исхода; большее значение имеет сила сопро­тивления самих стран.

Если бы мы захотели заняться предсказаниями исходя из рассуж­дений о силе и расположении армий, об их вероятных действиях и о большей или меньшей подготовке генеральных штабов, мы соверши­ли бы грубую ошибку, ибо мы оставили бы в стороне истинные бо­рющиеся стороны — страны; армии же являются лишь их представи­телями.

Здесь не стоят против австро-германских армий армии франко-русские; против Австрии и Германии стоят Франция, Россия и Анг­лия; разница огромна.

В этой борьбе гигантов действия австро-германских армий по внутренним операционным линиям представляют собой иллюзию, обреченную на неизбежный провал. Неизбежно и неотвратимо то, что центральные империи рано или поздно окажутся лицом к лицу со всей Францией, со всей Россией, со всей Англией и победа оста­нется за тем, кто сумеет принести на поле борьбы большую сумму сопротивления, средств, энергии и веры.

Германия и Австрия, омываемые морями, герметически закрыты­ми для них, и окруженные вдоль сухопутных границ врагами, сра­жающимися за самое свое существование, как бы охвачены желез­ным обручем.

Так Пара кабанов, окруженная возле своего логова неистово лаю­щей сворой ищеек, бросается время от времени то в одну сторону, то в другую, расширяя с одной стороны охватывающий ее круг, тогда как с другой стороны круг все более сжимается; опасность постепен­но становится все более близкой, а вой все более громким; наконец, истощенные, они лишаются сил, в то время как лес весь дрожит от торжествующего охотничьего клича, а окровавленная свора готовит­ся к пиршеству». <...>

Действительно, в то время как война все более становилась делом всей страны, т. е. захватывала все большую массу граждан, созда­валось все более четкое разделение между политической властью и властью военной. Пока главы государств были господами своих народов, обе власти были объединены; с превращением правительств в представителей народа постепенно создалась некая несовмести­мость политической власти и власти военной.

Чем больше война, в силу ее естественной эволюции, затрагивала интересы граждан, тем в большей мере эти последние предоставляли все вопросы, имевшие отношение к войне, специальной категории лиц, которым эта задача была доверена самым полным и бесконтроль­ным образом.

Между гражданскими и военными элементами возвышалась сте­на, препятствовавшая всяким сношениям и Суживавшая все гори­зонты. Тот, кто оставался внутри стены, не мог разглядеть, что про­исходило снаружи, и работал втайне над чем-то, таинственным для непосвященных, а тот, кто оставался снаружи, рассматривал его как нечто отличное от себя и склонялся перед ним с почти религиозным благоговением.

Всякое суждение, исходившее из этого тайника, принималось как должное и бесспорное. С началом войны судьба страны целиком вру­чалась лицам, заранее признанным компетентными (Сотре1егЛ рег Ае/гтпопё), но всегда остававшимся вне живой, действующей, рабо­тающей страны.

Действие политической власти приостанавливалось с объявлени­ем войны. По объявлении ее политическая, власть возлагала ее веде­ние на военную власть и усаживалась у окна. Военная же власть, со своей стороны, что было вполне естественно, стремилась ограничить деятельность политической власти и расширить круг своего ведения.

Правительство, заранее признанное некомпетентным в военных делах, обладало властью назначать и смещать главнокомандующих. Между тем назначение и смещение включают суждение, а это сужде­ние принадлежало некомпетентному органу, на который в конечном счете падала ответственность за войну.

Совершенно очевидно, что народы должны были оплатить расхо­ды этой странной пляски заранее признанных компетентности и не­компетентности. <...>

В отношении действий на суше Мировую войну можно разделить на два периода: первый — продолжавшийся от ее начала до сражения на Марне; второй — от создания сплошного фронта до самого конца войны.

Первый период, чрезвычайно короткий в сравнении со вторым, был периодом маневренных действий (Л О85е$1атеп1о) и носил, по видимости, характер, почти сходный с характером предыдущих войн.

Я говорю «почти сходный», так как в этот период имели место пере­движения и столкновения фигур на военной шахматной доске; я го­ворю «по видимости», так как эти передвижения и эти столкновения были безрезультатными, приведя лишь к созданию непрерывного фронта, который и должен был определить основную форму Миро­вой войны.

Германский план был стратегически, а более всего — схоластиче­ски безупречным. Он напоминал Наполеона и был основан на знаме­нитом маневре по внутренним линиям. Тот, кто занимает центральное положение, может, пользуясь этим положением, бить поочередно различных противников, находящихся на периферии. Естественно, для того чтобы игра удалась, необходимо нанести решительное пора­жение одному из противников прежде, чем успеют наброситься ос­тальные; иначе произойдет окружение.

В германской игре речь шла о том, чтобы разбить французскую армию прежде, чем русская армия сумеет дать почувствовать свое действие. Отсюда наступление — решительное, быстрое, упорное, до конца — мощной, подготовленной, чудесно организованной герман­ской армии против французской армии. Чтобы скорее закончить вой­ну, следовало избегать всегда тяжкой фронтальной атаки и прочно укрепленных зон, обходя левое французское крыло. Это делало не­обходимым проход через Бельгию: стратегические соображения пред­писывали это. Нарушение нейтралитета Бельгии втянуло бы в войну Англию, но Англия не располагала подготовленной армией.

Стратегическое преимущество обхода французского левого флан­га, чтобы как можно скорее достичь Парижа, было таково, что пере­вешивало вступление в войну Бельгии и Англии. После поражения французской армии нашлось бы достаточно времени, чтобы разбить русскую армию, а затем — то «подобие» армии, которое смогла бы собрать Англия. Так, германский Генеральный штаб, в своем непони­мании действительности и принимая в соображение исключительно традиционные шашки, не поколебался для осуществления схоласти­чески-стратегического плана навлечь на Германию Англию со всем ее могуществом, а германское правительство, следуя за ним, объяви­ло договоры клочками бумаги.

План французского Генерального штаба принадлежал к той же школе, будучи очень простым и наступательным, наступательным независимо от того, что мог бы сделать неприятель, и от своих собст­венных сил. Более простой стратегии нельзя было и вообразить, ибо она выражалась в наиболее простой из всех формул: «Вперед и ве­рить в победу!» Ни одному человеку, жившему в XIX в., веке поло­жительной науки, не пришло бы в голову доверить судьбу родины подобному упрощенчеству. Однако французский Генеральный штаб, несомненно проникнутый высочайшим патриотическим чувством, но замкнутый в себе, живший оторванно от действительности и по­буждаемый почти мистической идеологией, смог замыслить и пы­тался привести в исполнение это упрощенчество до тех пор, пока грубая сила фактов не принудила его склониться под их неумолимой тяжестью.

Действительно, французские войска были развернуты между бель­гийской и швейцарской границами, имея резервную армию позади центра, и получили задачу наброситься на противника, упредить его и разгромить его прежде, чем он успеет предпринять какой-либо ма­невр.

Едва развернувшись, французская армия должна была атаковать всеми своими наличными силами одновременно на обоих флангах. Конечно, французский Генеральный штаб не оставался в неведении о германском замысле обхода его левого фланга, но он считался с ним лишь весьма относительно. Если бы произошел проход герман­цев через Бельгию, французскому левому флангу нужно было бы на­ступать более точно на северо-восток. Вот и все.

Французская атака остановилась после первых мимолетных ус­пехов. Германское правое крыло разгромило немногие противосто­явшие ему силы. 2 сентября французская главная квартира почувст­вовала необходимость оторваться от неприятеля и отдала приказ об отступлении на 100 км, а Мильеран предложил Совету министров объявить Париж незащищенным городом.

Но... произошло сражение на Марне, а затем последовал «бег к мо­рю», закончившийся созданием сплошного фронта.

С этого момента война приобретает тот преобладающий характер, который ее более не покидает, — характер позиционности, — и с это­го же момента начинается истинная война народов в подлинном смыс­ле этого слова.

Все то, что могло в каком-нибудь отношении напоминать класси­ческий тип предшествовавших войн, всякая традиционная военная игра окончательно исчезает.

На линиях соприкосновения, упирающихся в непреодолимые ес­тественные или политические препятствия, вырываются рвы, воздвигаются брустверы, устанавливаются проволочные заграждения, рас­пределяются люди, винтовки, пулеметы и орудия и с обеих сторон предпринимаются попытки то тут, то там отогнать противника назад. Нет более войны в традиционном понимании этого слова: есть еди­ное сражение, которое никогда не заканчивается и тянется на сотни и сотни километров. Интенсивность этого сражения то разгорается вдоль различных частей широчайших фронтов, то затухает. Сраже­ние длится годы и с трудом бывает в состоянии (когда это ему удается) вызвать ограниченные колебания длинных линий; даже тогда, когда кажется, что последние разорваны, отрезки быстро срастаются вновь.

Это — позиционная война. Нет сражающихся армий, а есть осаж­дающие друг друга страны. <...>

Наступательные действия обходятся дороже оборонительных до того момента, пока не удастся преодолеть оборону. Преодолев ее, на­ступление собирает богатую жатву — плоды своих тяжелых трудов. Но когда наступление бывает остановлено прежде, чем достигнет сво­ей цели, оно дает отрицательный результат, ибо обходится дороже тому, кто его ведет, чем тому, против кого оно направлено.

Это обстоятельство не прошло незамеченным. Но поскольку со­хранялся образ мыслей, стоявший за наступление ради наступления, создалась французская теория §п§по1а@е («прогрызание»).

Эта теория основывалась на убеждении, что Антанта обладает значительным численным превосходством над центральными импе­риями, и строила свои рассуждения следующим образом: верно, что каждое наступление обходится нам дороже, чем неприятелю; но так как неприятель располагает значительно меньшим числом людей, нежели мы, то мы добьемся его истощения несмотря на чрезвычайно тяжелые потери, которые нам придется понести. <...>

Последний период войны характеризуется коренным изменением методов ее ведения.

У союзников стала ясной необходимость беречь собственные си­лы и выигрывать время, чтобы американские подкрепления могли прибыть и освоиться с военной обстановкой.

У противников выяснилась противоположная необходимость, а именно — необходимость добиваться решения игры как можно ско­рее, прежде чем Америка сумеет проявить всю свою мощь. Кроме то­го, союзники поняли, что если наступление, неспособное привести к решению, приводило к истощению сил, то следовало предоставить противнику перейти к наступательному образу действий, чтобы самим предпринять контрнаступление, когда противник остановится вследствие истощения. И ведение войны стало сообразовываться с этой концепцией, которая привела к быстрому исходу. <...>

Глава II

Во время Мировой войны борьба на море развивалась в исключи­тельных условиях. Значительное превосходство морских сил союз­ников по сравнению с силами их противников и их великолепное географическо-стратегическое положение привели неприятельские флоты к признанию себя побежденными еще до начала борьбы.

Не желая стремиться к самоубийству, флоты центральных импе­рий заперлись в своих укрепленных портах, которые были сделаны недоступными для подводных лодок, и пребывали здесь как бы в за­саде, в ожидании благоприятного случая, который, однако, мог бы иметь место лишь вследствие ошибок союзников.

Противники добровольно и автоматически отказались от мор­ских сообщений и укрыли свои грузовые суда в своих собственных или нейтральных портах. Союзные флоты не имели перед собой не­приятеля; они имели дело с флотами запершимися, недостижимыми, за которыми они были вынуждены вести наблюдение в течение всего хода войны в надежде нанести им удар в открытом море, если бы те по какой-либо причине отважились выйти в него. Флоты союзников не имели даже случая действовать против морских сообщений про­тивников, поскольку последние добровольно от них отказались. На­оборот, они были вынуждены защищать свои морские сообщения от покушений подводных лодок <...>

...Именно большие надводные флоты выиграли морскую войну в тот самый момент, в который война была объявлена, без единого выстрела, исключительно в силу их потенциальной способности; и непосредственным результатом этой морской победы было полное прекращение морских сообщений противника и исчезновение непри­ятельских морских сил с поверхности открытого моря.

Неприятель был, таким образом, вынужден использовать исклю­чительно подводное оружие. Последнее могло бы опрокинуть со­здавшееся положение, но это обстоятельство ни в малейшей мере не уменьшает значения морской победы на поверхности воды. Этот урок означает, что морская надводная победа, представляя наиболее действенное и наиболее надежное средство для уничтожения непри­ятельских сообщений, не дает еще средства для обеспечения собственных сообщений, которые, даже в случае морской победы, необхо­димо защищать от подводной опасности. <...>

Поэтому, хотя подводное оружие и уменьшило боевую ценность надводных флотов, поскольку оно лишило их некоторых из их функ­ций, оно вовсе не уменьшило ее в отношении основной задачи всяко­го флота, а именно — задачи сражаться и победить противника. <...>

Термин «господство на море» потерял значение, которое он имел в прежние времена, т. е. значение возможности беспрепятственно плавать перед лицом неприятеля, не способного сделать то же самое. Весьма затруднительно будет довести противника, располагающего надежными базами, до отсутствия у него каких бы то ни было мор­ских сил. <...>

«Господство на море» понимается сегодня в смысле такого поло­жения вещей, благодаря которому обладают свободой мореплавания, значительно превосходящей свободу противника. <...>

Таковы отправные точки, с которых мы должны двинуться в на­шу экскурсию в будущее. Мы можем сразу же сказать следующее:

1. Будущая война вновь вовлечет целые страны со всеми их ресур­сами, не исключая ни одного.

2. Победа улыбнется той стране, которой удастся сломить матери­альное и моральное сопротивление противника ранее, чем по­следнему удастся сделать то же по отношению к ней.

3. Вооруженные силы предстанут тем более подготовленными встре­тить будущую войну, чем больше будет приближение, с которым будет дан ответ на вопрос: «Что представит собой будущая вой­
на?», и чем с большим приближением к действительным потреб­ностям будущей войны будут организованы вооруженные силы.

Я полагаю, что в отношении этих трех пунктов, содержащих со­вершенно бесспорные истины, мы окажемся единодушны.

4. В отношении войны на суше, рассматриваемой отдельно, можно сказать, что она будет иметь позиционный характер, подобный минувшей войне, ибо причина, определившая тогда этот харак­тер, остается в силе и на сегодняшний день и даже еще усилилась и продолжает усиливаться. <...>

5. Война на море, рассматриваемая отдельно, будет иметь характер, аналогичный минувшей войне, учитывая, что, помимо исключи­тельных случаев, т. е. решительного превосходства с самого нача­ла войны над неприятельским флотом, необходимо будет прежде всего решить исход борьбы на море.

Если между обоими противниками не существует сокрушитель­ной разницы в морских силах, то каждый из них будет стремиться достичь посредством борьбы такого превосходства. Победа на море будет получена именно достижением этого превосходства, которое приведет противника к чрезвычайному ограничению свободы плава­ния его морских сил. Победитель в войне на море будет обладать способностью прервать морские сообщения противника с помощью надводных средств, в то время как побежденный будет вынужден ог­раничить свои действия против неприятельских сообщений дейст­виями подводных лодок. Победитель в войне на море будет вынуж­ден защищать свои сообщения от подводной опасности. <...>

Английская школа

X. Маккиндер (1861-1947)