Континентальный блок: Берлин — Москва — Токио

Нет сомнения, что наиболее грандиозным и важным событием в современной мировой политике является перспектива образования могущественного континентального блока, который объединил бы Европу с Севером и Востоком Азии.

Но проекты такого масштаба не рождаются лишь в голове у того или иного государственного деятеля, будь он столь же велик, как об­ладавшая способностью перевоплощаться знаменитая греческая богиня войны. Осведомленные люди знают, что такие планы готовятся в течение долгого времени. И именно в силу этого обстоятельства я охотно принимаю предложение нашей географической школы, из­бравшей именно меня из представителей старшего поколения в нау­ке для того, чтобы привести свидетельства формирования континен­тальной евроазиатской политики — ведь уже много лет, начиная с первых рискованных попыток установления дружеских, а впоследст­вии и союзных отношений, я предпринимаю систематические иссле­дования этого вопроса, позволяющие мне постоянно следить (подчас непосредственно присутствуя при образовании этих политических объединений) за кузницей судьбы, а иногда и вносить в нее свой скромный вклад.

Прежде всего необходимо усвоить один из принципов геополити­ки, который был впервые сформулирован еще в далекие времена за­рождения римского государства и с тех пор не утратил своей акту­альности: Раз 651 аЬ Ноя1е йосеп («Учиться у противника — священ­ный долг»).

Вскоре после рождения важных политических образований у по­тенциального противника появляется инстинкт близкой угрозы, то самое симптоматическое чувство, которое замечательный японский социолог Г. Е. Вишара приписывает всему своему народу и которое позволяет японцам издалека видеть приближение какой-либо опас­ности. Такая национальная характеристика, вне сомнения, весьма драгоценна. Как бы то ни было, первыми едва появившуюся на гори­зонте возможность создания евроазиатского континентального бло­ка, чреватого угрозой мировому англосаксонскому господству, уви­дели как раз английские и американские руководители, в то время как мы во Втором Рейхе не составили себе никакого представления о том, что можно извлечь из соединения Центральной Европы и мо­гущественного потенциала Восточной Азии через необъятную Ев­разию, Лорд Пальмерстон, один из наиболее жестких и удачливых империалистических политиков, первым сказал премьер-министру, отстранившему его от должности во время правительственного кри­зиса: «Наши отношения с Францией теперь могут стать несколько натянутыми, но мы должны их сохранить любой ценой, ибо на заднем плане нам угрожает Россия, которая может соединить Европу и Восточную Азию, и одни мы не сможем этому противостоять». Эта фраза была произнесена в 1851 г. — в эпоху, когда во всем своем бле­ске находилась победоносная Англия, когда пережившие ряд тяже­лых внутренних кризисов Соединенные Штаты впервые применили жесткую формулу, которую нам следует навсегда начертать на на­ших скрижалях — формулу «политики анаконды». Гигантская змея, которая душит свою жертву, сжимая вокруг нее свои кольца до тех пор, пока не будут раздроблены все кости и не прекратится дыха­ние — образ не из приятных. Попытавшись представить себе эту уг­розу, нависающую над политическими пространствами Старого Све­та, можно понять, какими бы стали величина и могущество этих про­странств в случае неудачи «политики анаконды». Кроме того, еще в период процветания победоносной мировой империи раздалось пре­достережение и другого империалиста — Гомера Ли, написавшего знаменитую книгу о закате англосаксов. В этой книге, принадлежа­щей эпохе очевидного апогея мировой Британской империи, можно прочитать, что роковой день, закат богов может настать для мировой англоязычной империи в тот день, когда Германия, Россия и Япония . станут союзниками друг друга.

Все время, пока процветает мировая британская империя, суще­ствует это мрачное опасение относительно единственного альянса, заставляющего предчувствовать, что рано или поздно силы окруже­ния — этого столь блистательно и умело разработанного искусства, мастером применения которого в Средние века была Венеция, — мо­гут потерпеть крах. В наше время самые проницательные предосте­режения сделал сэр X. Макиндер, написавший в 1904 г. эссе о геогра­фической оси истории. Ось — это великая империя степей, центр Старого Света, кем бы она ни управлялась — персами, монголами, тюрками, белыми или красными царями. В 1919 г. Макиндер делает новое предостережение и предлагает раз и навсегда разделить нем­цев и русских, переселив жителей Восточной Пруссии на левый бе­рег Вислы. Далее, в последние дни перед началом блицкрига против Польши, «Нью Стэйтсман» обвинил узкий круг геополитиков, в том числе и нас, в поиске наиболее эффективных способов борьбы с бри­танской империей и британским империализмом их собственными средствами. Мы были бы счастливы, если бы смогли действительно использовать эти средства в целях нашей обороны, в особенности в те моменты, когда оказываемся лицом к лицу с агрессивными дейст­виями. Наконец, можно вспомнить и мою беседу со старшим Чемберленом, который предвидел опасность того, что Англия в конце концов может бросить в объятия друг друга Германию, Россию и Япо­нию в их безнадежной борьбе за обеспечение необходимых жизнен­ных условий: вот почему он предлагал сотрудничество между Англией, Германией и Японией. Страх перед германо-русским сотрудничеством даже в 1919г., когда мы были разоружены и производили совер­шенно безобидное впечатление, был настолько силен, что родилось предложение ценой грандиозного переселения жителей Восточной Пруссии на Запад ограничить пределы Германии западным берегом Вислы, — в сущности, лишь для того, чтобы Германия и Россия боль­ше не имели общих границ. Рапалльский договор явился грандиоз­ным разочарованием для Макиндера и его школы. Таким образом, страх перед возможными потенциальными последствиями континен­тальной политики Старого Света для мировой Британской Империи проходит через всю ее историю. Ощутимый с самого начала, этот страх становился все более и более ясным впоследствии, по мере то­го как правители Британской империи утрачивали свою былую спо­собность к видению ситуации в целом и некогда присущее им искус­ство смотреть фактам в лицо. А как известно, «страх и ненависть — плохие советчики».

Можно заметить подобное предчувствие и в Соединенных Шта­тах. Так, Брук Адаме, один из наиболее замечательных и прозорли­вых специалистов в области экономической политики, еще задолго до приобретения Киао-Чао указывал на то, до какой степени будет поставлена под угрозу возрастающая англицизация мира, если через проведение обширной железнодорожной трансконтинентальной ли­нии с конечными пунктами в Порт-Артуре и Циндао будет достигну­то грандиозное германо-русско-восточно-азиатское объединение — единственное объединение, против которого окажутся бессильными какие бы то ни было попытки английской, американской или даже объединенной блокады. Итак, не кто иной, как наш противник при­дает нам уверенность в том, что прочный континентальный блок одер­жит верх над «политикой анаконды» в экономическом, военном, мор­ском и стратегическом плане, — ту уверенность, которую мы с радо­стью отметили при второй попытке удушения Старого Света.

Посмотрим на перспективу образования континентального блока глазами «победителей», которым уже при приобретении Киао-Чао приписывали столь обширные планы. К нашему стыду, следует при­знать, что уже на рубеже XX века в России и Японии было гораздо больше мыслящих голов, предвидевших и исследовавших возмож­ность создания континентального блока, нежели в Центральной Ев­ропе. Так, можно вспомнить, что во время подготовки англо-япон­ского союза 1902 г., из которого Англия извлекла гораздо большую выгоду, чем Япония, у дальневосточной островной империи было ощущение, что ее вовлекают в кабальный договор. Это соглашение беспокоило Японию, так как ей надо было бы обеспечить равное уча­стие в соглашении Германии, которая явилась бы вторым противове­сом могуществу британского флота. Переговоры тянулись два года, на протяжении которых предпринимались неоднократные попытки полноправного включения Германии в игру. Японцам казалось, что в одиночку Япония не сможет остаться на одном уровне с британским морским могуществом того времени, а подписанный договор ока­жется кабальным.

«Если бы германский и японский флоты сотрудничали с русской сухопутной армией, океанское соглашение перестало бы быть ка­бальной по отношению к Японии сделкой, превратившись в равный договор», — такой была позиция прозорливых японцев. <...>

...Когда японский маркиз Ито, пытаясь поставить на ноги японо-русско-германский союз, отправился через Санкт-Петербург в Гер­манию, с целью нейтрализации его континентальных планов была предпринята нечистоплотная акция по изменению шифра поступав­ших из Японии депеш. Японские визитеры собирались противопос­тавить ответные хитрости англо-японскому союзу во Фридрихсруэ, сельском поместье Бисмарка — государственного мужа, которому особенно поклонялся маркиз Ито. Уже в 1901-1902 гг. у них было ясное представление о возможности создания континентального союза, и эта возможность углубленно изучалась в Японии. Довольно откровенно говорили о ней и в 19090-1910 гг. В то время мы распо­лагали прекрасным посредником для установления контакта с самы­ми высокими японскими сферами — с маркизом Ито, с его самым умным последователем графом Гото, с Кацурой, который был тогда председателем совета министров, с наиболее влиятельными лично­стями в кругу пожилых государственных деятелей. Дело в том, что огромную роль здесь играл личный врач японской императорской семьи, блистательный знаток Дальнего Востока вюртембержец Эль-вин фон Баэльц. <...>

Важным звеном в этой грандиозной политике была Россия. Там основным защитником мысли о необходимости образования конти­нентального блока был немец по происхождению Витте, создатель транссибирской железной магистрали и один из наиболее важных русских финансистов. Во время войны он разрабатывал заключение сепаратного мира с Германией ив 1915 г. умер при странных обстоя­тельствах. В России всегда существовало течение, осознававшее вы­годы и возможности, которые заключало в себе германо-русско-японское сотрудничество; и когда после войны один из наших наиболее выдающихся государственных деятелей — обладавший железным характером Брокдорф-Рантцау — захотел с моей помощью восстано­вить нить контактов, два русских государственных деятеля контро­лировали этот процесс и стремились благоприятствовать его хо­ду. По правде говоря, следовало соглашаться на все, что угодно, для достижения цели объединить ради высшего политического интереса японцев и русских, чтобы они смогли обоснованно урегулировать гра­ницы, защитив тем самым свои тылы и получив возможность для развертывания политической активности в других направлениях. <...>

У нас во Втором Рейхе было слишком лояльное отношение к бри­танской колониальной политике, чтобы воспользоваться жесткими и трезвыми геополитическими возможностями континентального сою­за, способного долго приносить хорошие плоды. Второй Рейх отка­зался от этой перспективы, хотя использование этих возможностей предполагало вероятность двойного давления на противника. И имен­но в этом отказе таилась большая опасность.

Сегодня мы знаем: можно построить довольно дерзкие стальные конструкции, но лишь в том случае, если имеется твердый и проч­ный фундамент, если из по-настоящему крепкой и упругой стали сделаны основные несущие опоры, если структура сооружения на­столько прочна, что намертво спаяны и камень и стальное сочлене­ние. Но особую прочность и устойчивость к мировым бурям такая стальная конструкция получает тогда, когда в само ее основание вве­дены, как в наших новых мостах, прочные каменные укрепления пространственного блока, простирающегося от Балтийского и Чер­ного морей до Тихого Океана.

Подчеркнем, что на возможность участия Германии в такой кон­тинентальной политике мы смотрим совершенно хладнокровно. Эта возможность не была реализована маркизом Ито и Бисмарком. Ана­логичные попытки предпринимал, обращаясь к Тирпицу, адмирал Като, начальник штаба флота в Цусиме, в том же самом направлении были сделаны и мои скромные усилия. Для всех нас, работавших над этим великим соглашением ради спасения всего Старого Света, пред­варительным условием было германо-японское объединение.

Японский государственный деятель Гото говорил мне: «Вспомни­те русскую тройную упряжку — "тройку". Там применяется особый способ запрягать: в центре идет самая норовистая и самая сильная лошадь; а справа и слева, поддерживая среднюю, бегут две более покладистые. Обладая такой упряжкой, можно сильно выиграть в ско­рости и мощи». Взглянув на карту Старого Света, мы констатируем, что такой тройной упряжке подобны три пограничных моря: во-пер­вых, ставшее в последнее время довольно политически близким нам Балтийское море с прибалтийским пространством; во-вторых, намно­го менее освоенное своими прибрежными жителями, чем Балтика нами, Японское море и в-третьих, находящаяся под итальянским господством и недавно замкнутая с юга Адриатика с примыкающим к ней Восточным Средиземноморьем. Все эти пограничные моря рас­положены в районах наиболее важных выходов России к свободно­му океану, если не учитывать свободный Северный ледовитый океан, использование которого зависит от капризов его обогрева атланти­ческими водами Гольфстрима.

Японцы, подчиняясь своему прочному инстинкту и следуя такти­ке контроля моря, в основном замкнули зону, окружающую русский выход к свободному океану в районе Владивостока, поступив намно­го более логично, чем германцы поступили с колыбелью своей расы в балтийском пространстве.

Еще в 1935 г. мы нанесли себе в Швеции бесконечный урон, убе­див социал-демократическое правительство Стокгольма, а затем и Осло, отказаться от уверенности в защите со стороны Лиги Наций и предпринять самостоятельные меры по защите своего обширного пространства: мы заявили, что такие меры нашли бы у нас самое пол­ное понимание. Но, как известно, обещанного три года ждут. Пред­ложенные пакты о ненападении так и не были приняты, и простран­ство Балтийского моря стало, таким образом, выглядеть для нас го­раздо менее отрадно, нежели пространство Японского моря — для японцев. <...>

Поняв, что в компетентных правительственных кругах Швеции и Норвегии она не найдет необходимого понимания, Германия решила однозначно следовать основным линиям континентальной полити­ки, не учитывая интересы тех, чье дружелюбие выражалось лишь в громких фразах. Мы не могли из-за нескольких геополитических аутсайдеров ставить под удар ту «тройку», которая только и могла вырвать Старый Свет из объятий «анаконды». <...>

Что касается последних инициатив, то огромную роль в подготов­ке континентального союза следует отвести и хорошо известным графу Мушакои и барону Ошима. Как нам известно, на протяжении всей войны в Китае Япония сражалась лишь левой рукой, поскольку правая рука с резервной военной силой была всегда наготове в Ман­чжурии. Там были сосредоточены такие силы, о которых мы даже не предполагали. Теперь вопрос о границе отчасти урегулирован, при­чем в крайне искусной форме. К примеру, был заключен договор в отношении Монголии, где в течение пяти месяцев русские и японцы вели серьезные бои, повлекшие за собой многочисленные смерти и ранения. Тогда одновременно от обоих враждующих сторон, из Мо­сквы и из Токио, поступили предложения положить конец этой борь­бе. Вскоре это и было сделано. <...>

Итак, на востоке от нас простирается Союз Советских Социа­листических Республик с политико-пространственной массой в 21 352 571 кв. км (без учета последних аннексий), с 13 000 км берего­вых линий и 182 млн жителей. Далее располагается Япония, пло­щадь которой составляет около 2 млн кв. км (без учета территорий, расположенных вне ее непосредственных границ, а также террито­рий ее мощных союзников) с весьма продолжительной береговой ли­нией и со 140 млн человек населения.

Разумеется, из этого числа лишь 73 млн жителей империи явля­ются в прямом смысле ее политической и военной опорой, но рабочая сила числом 140 млн человек вполне доступна. Перед лицом такого положения дел на Востоке, мы хотя и трудимся, интенсифицируя на­ши культурные и экономические связи на западном фланге блока, но все-таки, с политико-пространственной точки зрения, не действуем в том объеме, как другие партнеры. В нашем распоряжении находится 1 млн кв. км (а также право еще на 3 млн кв. км в колониях) и от 87 до 100 млн человек. Промежуточное положение в силу наличия как океанических, так и континентальных условий существования зани­мает Италия, обладающая 250 тыс. км побережий (что влечет за со­бой их уязвимость и необходимость прилагать основные усилия к развитию флота и авиации) и от 57 до 60 млн человеческого резерва. Если мы сравним эти цифры с теми, на которых основывались цен­тральные державы во время мировой войны, то, исходя из геополи­тических данных, увидим заметную разницу между положением дел тогда и теперь. И если нам удастся консолидироваться и поддержи­вать эту отважную и грандиозную евроазиатскую континентальную политику вплоть до достижения ее последних великих последствий, проявятся ее огромные возможности, при которых, к примеру, авто­номия и независимость Индии будут являться просто одним из со­путствующих такой политике феноменов. <...>

С первых минут после обнародования советско-германского пак­та о ненападении мы наблюдаем чрезвычайный переворот в индий­ском общественном мнении. До этого англоиндийские газеты были наполнены фразеологией на тему укрепления демократии во всем мире; и именно ради этого должна была существовать Индия. Но стоило только возникнуть грандиозному призраку европейской кон­тинентальной политики, как это мнение, подобно резкому измене­нию погоды, полностью переменилось. Теперь индийцы полагают, что Советский Союз, безусловно, мог бы причинить англичанам зна­чительные неприятности в Индии — для этого ему будет достаточно вмешаться и переправить свои армии через перевалы.

Грандиозное и столь ослепительное во всей полноте эффектов зрелище евроазиатской континентальной политики подготавлива­лось по отдельности многими людьми. Оно было не случайным бро­ском в неизвестность, но сознательным исполнением великой необ­ходимости.

«Германию обвиняют в том, что мы проводим в жизнь план по на­травливанию цветных народов но их "законных" господ в Индии и Индокитае, поощряя их стремление к самоопределению. Мы же на самом деле, основываясь на работе англичанина Маккиндера, пропа­гандируем во всем мире идею того, что только прочная связь госу­дарств по оси Германия — Россия — Япония позволит нам всем под­няться и стать неуязвимыми перед методами анаконды англосаксон­ского мира. Когда через 4 месяца после начала войны знаменитый английский журналист выдвинул мне такую претензию, я ответил ему, что если вас атакуют в согласии с тактикой анаконды, применен­ной в глобальном масштабе, причем атакуют державы, которые со времен американской войны за независимость постоянно твердят об этой практике анаконды, то вы имеете полное право всячески проти­виться этой политике противника, стремящегося отхватить все но­вые и новые куски влияния. Только идея Евразии, воплощаясь поли­тически в пространстве, даст нам возможность для долговременного расширения нашего жизненного пространства. <...>

Евразию невозможно задушить, пока два самых крупных ее наро­да — немцы и русские — всячески стремятся избежать междоусобно­го конфликта, подобного Крымской войне или 1914 г., — это аксиома европейской политики.

Последний час англосаксонской политики пробьет тогда, когда немцы, русские и японцы соединятся» — так говорил Гомер Ли.

Э.Обст (18??-19??)