Конспект ДЕЛИНКВЕНТНОСТЬ 1 страница

Делинквентное поведение можно представить как фон, на котором развивается та или иная направленность культуры. Но и сама делинквентность исходит из уже имеющейся направленности культуры, некоторые проявления которой приобретают постепенно усиливающуюся анти- или асоциальную окраску.

С течением времени у каждого подростка с таким поведением формируется достаточно устойчивое, но динамичное индивидуальное сочетание социально приемлемых и даже желательных интересов с делинквентными. Исходная точка зрения состоит в понимании делинквентности, прежде всего, как явления, обнаруживающего, подобно патохарактерологическим отклонениям, социальные тенденции, завуалированные в популяции. Некоторые попытки рассмотреть делинквентное поведение при психопатологических изменениях были сделаны выше в процессе описания последних. Тогда правонарушения оказывались в значительное мере зависящими от патологии, а делинквентность была как бы вторичной. Следовательно, сама делинквентность подобных подростков и особенности развивающейся на ее фоне культуры могли рассматриваться как актуализация имеющихся в популяции неких скрытых тенденций, сгустившихся и обнаружившихся в результате, например, психопатии. Очевидно, что правонарушение, совершенное подростком с теми или иными психическими нарушениями будет иметь в своей основе причины относительно понятные и принципиально отличные от причин, приводящих к столкновению с обществом здорового подростка, особенно выросшего в «благоприятных условиях». Ведь, как широко известно из прессы и специальной литературы, последние десятилетия отмечены «немотивированными» правонарушениями несовершеннолетних.

В данном случае речь идет о подростках юношах, отличавшихся хорошим физическим и психическим развитием. Одни обучаются в спец. школе для трудновоспитуемых, другие направляются милицией в психиатрические стационары, но, будучи признаны здоровыми, вновь попадают под наблюдение правоохранительных органов. Некоторые выявляются при обследовании массовых школ и училищ. Именно здоровье позволяет рассматривать их делинквентность, как первичную в смысле ее независимости от нарушений психики, как основу, определяющую множество особых поступков, якобы неприемлемых с точки зрения традиционной морали и закона практически любого государственного устройства. «Якобы неприемлемых» - потому, что если, например, драка или, в особенности, избиение явно отвергаются обществом как таковые, то при рассмотрении отдельного конкретного случая, лица, отвергающие их в принципе, иногда склонны признать своеобразную правоту правонарушителя «в виде исключения». Но таких исключений оказывается множество и потому, как философская литература, так и художественная, с древности пытающиеся проникнуть в смысл поступка человека, нарушающего мораль и закон, оставляют этот вопрос во многом без ответа.

Причина, по которой в центре внимания оказались именно юноши, заключается в относительной редкости, по-видимому, у девушек истинной, первичной делинквентности. Почти у всех девушек со склонностью к правонарушениям обнаруживается та или иная психическая патология. «Делинквентная раскованность» их оказывается основанной, по меньшей мере, на психопатизации, а у юношей на мировоззрении. Психическая патология, искривляя более или менее специфичный для женщины стиль поведения, при определенной направленности этого искривления может привести к правонарушениям. Заметим, что делинквентность, как правило, предполагает переход за некоторую черту, который выражается в поступках более специфичных для мужского пола. Причем в таких случаях не важно преодоление ли это правового запрета или внутрипсихологического барьера, обусловленное реакцией гиперкомпенсации при спортивной тренировке (первый угон мотоцикла или первый прыжок с вышки плавательного бассейна). Естественно, что в стремлении перейти черту, психически здоровые юноши будут намного опережать здоровых девушек, что подтверждается статистически (Миньковский, 1965; Wolkind, 1974, и др.). Поэтому вполне естественно, что «…первое, что со всей очевидностью бросается в глаза, - это тот факт, что синдром социальной дезадаптации гораздо чаще встречается среди мальчиков», особенно при антисоциальном поведении (Раттер, 1987, с.274). В этом стремлении юноши почти не противоречат своим биологическим основам, пытаясь разрешить (осознанно или нет) нравственный конфликт личности. Девушки же, как правило, совершают над собой нечто вроде некоторого насилия, что удается тем успешней, чем аномальнее психика. Любопытно, что, например, среди лиц, занимающихся альпинизмом и крейсерским плаванием на яхтах (исключая семейные экипажи столь распространенные за границей), представители мужского пола обычно отличаются психическим здоровьем. В то же время девушки и женщины, занимающиеся этими видами спорта не от случая к случаю или короткое время, а систематически в течение многих лет, часто обнаруживают многочисленные психопатические и невротические особенности. Таким образом, если делинквентное поведение при психических отклонениях встречается, как у юношей, так и у девушек (у последних все же реже), то при том, что принято считать психической нормой, делинквентность является очевидной привилегией юношей.

Отсутствие женского контингента в настоящем исследовании, бесспорно, относится к недостаткам, но это связано не только с малым числом разрозненных наблюдений по причине вышеописанного. Следует заметить, что исследования изначально психически здоровых подростков женского пола позволило выявить у них преобладание делинквентности в виде наркомании и сексуальных девиаций сравнительно с иными формами нарушений. Этому посвящена обильная специальная литература. Мы же пытаемся понять правонарушения с несколько иной стороны. Основными их признаками будут следующие: 1. Уклонение от занятий; 2. Побеги из дома и бродяжничество. 3. Вандализм; 4. Драки и избиения; 5. Воровство как проявление, преимущественно авантюризма, нежели стремление к материальной выгоде. Именно эти анти- и асоциальные проявления можно предположительно считать особенно свойственными подростковому возрасту. В связи со значительным количеством социально-психологических и психиатрических работ, мы не будем останавливаться на особенностях делинквентного группирования. Но попутно хотелось бы заметить, что среди подростков больше выражено именно свободное, текучее общение, а не группирование. То есть, границы группы размыты, лидер выявляется с трудом, а многие подростки осуществляли свои правонарушения в компании одного-двух приятелей. Возможно, это особенность нашего региона, но возможно и другое. О группах как о таковых можно говорить, когда речь шла, во-первых, о серьезной преступной группе, куда кроме прочих входили и подростки; во-вторых, - о стихийно возникшем, но стабилизировавшимся с течением времени образовании, состоящем, главным образом, из делинквентно ориентированных подростков, ключевые позиции среди которых («костяк» группы) занимали те, у которых обнаруживались различного рода психические отклонения. Тогда тяга к постоянному составу и прочим особенностям «классической» группы с лидером во главе связана с нарушением адаптационных возможностей и стремлением к защитной стабилизации в таком облике. В сущности, это гипертрофия скрываемого уродства многих организаций взрослых. Увеличение и концентрация в ряде мест подобных подростковых групп свидетельствует с определенной точки зрения, о психической патологии многих членов общества. Это еще один пробный камень для попытки разграничить норму и патологию.

3.1. ИНТЕРЕСЫ И КУЛЬТУРА

Первое, что обращает на себя внимание в культуре делинквентных подростков, состоит в том, что никакое «положительное» творчество, не только не предохраняет от правонарушений, но даже, в ряде случаев, придает им зловещую остроту. Далее, учитывая, что семейная ситуация при всем ее разнообразии мало различается в среднем при всех четырех видах направленности культуры, можно сказать, что особенности последней в значительно большей степени связаны с личностью подростка. При несомненной важности особенностей среды и семейного воспитания в частности (гиперопека, безнадзорность и т.д.), представляется несомненным особое значение личностного выбора, определяемого изначальным осознанием своего «Я», осуществляемого под влиянием социальных и биологических факторов. Важно так же, что сравнительно с обычными подростками и даже страдающими психическими расстройствами, делинквенты из явно неблагополучных семей часто стремятся представить своих родителей в лучшем облике, чем это есть в действительности. В литературе приводится, например, пожелание делинквентного подростка, «сделать своих родителей бессмертными» (Бочкарева, 1972). (Хочется верить, что как подросток, так и исследователь были далеки от иронии). Понятно, что, несмотря на «наивность», подобные высказывания говорят об отнюдь не наивных переживаниях. Далее, несмотря на то, что речь идет о психически здоровых подростках небезынтересно отметить некоторые, присущие им, как всяким людям, особенности характера, более или менее свойственные юношам той или иной направленности культуры. Так, при мозаичной направленности преобладали элементы аффективности (раздражительность, уныние, веселость, необоснованный оптимизм и т.п.). В подавляющем большинстве юноши отличались смелостью, самостоятельностью решений, активным выбором стиля поведения, верностью своим приятелям. Правонарушения не оригинальны и сочетаются с достаточно упрощенным выражением неделинквентных интересов, не достигающих степени увлечений. При спортивной направленности более заметны некоторые черты эпилептоидности, истероидности и гипертимности у одних и тех же подростков. Делинквентность более ярко выражена и сочетается с творческим подходом к другим интересам, особенно к спорту, который является устойчивым увлечением. При интеллектуально-эстетической направленности характерологически наблюдается много сходного с подростками спортивной культуры плюс некоторая склонность к уединению. Делинквентность необычна по форме, часто изощренная. Условность определения гармонической направленности применительно к делинквентности особенно очевидна из того, что у относящихся к ней подростков обнаруживается явный налет конформизма, что само по себе противоречит понятию гармонии. Однако, по формальным критериям (самосовершенствование в физическом и интеллектуально-эстетическом аспектах) юноши соответствуют тому, что наблюдается при гармонической направленности.

Правонарушения сравнительно примитивны, часто зависят от среды, а не от склонностей подростка. Эту группу можно было бы определить как своеобразный вариант мозаичной направленности на том основании, что увлечения разрозненны, не выражают единой идеи личности, не столь тесно связаны с мировоззрением.

Естественно, один из самых трудных и важных вопросов – вопрос о критериях различия между делинквентностью у психически здоровых и делинквентностью при психических, особенно пограничных, нарушениях. В определенном смысле любой человек, относящийся в связи со своими переживаниями и рисунком поведения к кругу малой психиатрии, периодически или постоянно проявляет осознанные асоциальные, а нередко и антисоциальные тенденции. Люди, среди которых он живет и работает, нередко считают его здоровым, но неприятным или странным, оригинальным, иногда даже привлекательным. Говоря, что от него «всего можно ждать», часто подчеркивают возможность нежелательных действий. В подростковом возрасте все это заострено. Недаром в некоторых странах диагноз психопатии близок к понятию криминальности. Возможно, ключом к пониманию многих эпизодов правонарушений является проблема «плохого настроения», которая приобрела особое значение в кризисную эпоху. Как известно, снижение настроения может проявляться в самых разнообразных масках. Элементарный пример – человек улыбается, желая скрыть досаду – отсюда «хорошая мина при плохой игре». Возникает также необходимость разделить постоянное, привычное чувство недовольства собой и окружающим от клинического состояния депрессии, особенно, депрессивного эквивалента, выраженного делинквентным поведением, на что обращают внимание многие психиатры. Есть мнение, что у подавляющего большинства правонарушителей можно обнаружить отчетливые психопатические или невротические черты (88 % и 34 % - соответственно по Бондареву, 1981), причем почти все они связаны с патологией аффективной сферы. Когда осужденные за хулиганство «… встречают противодействие или терпят неудачу при осуществлении задуманного, обычно возникает реакция сильного раздражения и гнева» (Бондарев, с.98). Но нельзя забывать, что постоянное вращение в определенной социальной среде прививает привычные общие манеры поведения, совершенно разным по характеру людям, причем психически вполне здоровым. Исторически хорошо известно, так называемое «гусарство», успешно культивируемое после поступления в гусарский полк среди даже весьма робких юношей. А Шекспир, например, историографически точно изобразил, как «… Генрих У, подобно режиссеру, наставляет рыцарей в том, как принять облик, «выражающий» грозного воина: Должны вы подражать повадке тигра. Кровь разожгите, напрягите мышцы, свой нрав прикройте бешенства личиной!» (Чернова, 1987, с.150). Но выражать - не значит быть. Очень верно замечено: нрав может быть разный, но все должны иметь, как следует из текста, «разъяренный блеск» глаз, стиснутые зубы, раздутые ноздри и т.п. – чем не возбудимые психопаты? Однако, привычная манера поведения в определенной ситуации рассыпается, обнажая нечто совершенно иное. Для делинквентных подростков это очень характерно.

По некоторым данным, девиантное поведение занимает ведущее место в популяции, находясь на втором среди подростков, состоящих на психиатрическом учете. Аффективные синдромы наиболее часты (Сосюкало с соавт., 1987). Но среди вновь выявленных лишь 10-15 % нуждались в постановке на учет – то есть, остальные 90 %, несмотря на отклонения в поведении, были признаны клинически здоровыми, причем обследовались они именно клиницистами, исходившими из клинических критериев. Можно конечно вспомнить, что юношеский поведенческий подростковый криз есть транзиторное проявление расстройства побуждений личности. Конфликт, следовательно, возникает из-за несоответствия функциональных моделей реальности идеальным моделям, созданным самим подростком (Kastratovic, 1976). Тогда подросток остро нуждается в понимании, которое редко находит, что и приводит его к постоянному эмоциональному неудовлетворению. Вероятно, это может быть дополнено гипотезой, рассматривающей «… юношескую депрессию как эмоциональную реакцию на встречающиеся трудности и невозможность их преодоления при достижении поставленных перед собой целей» (Бомба, 1987, с.1501). Если под словом цель автор понимает сложнейшую индивидуально-неповторимую систему мировоззрения, к которой стремится даже самый примитивный и социально запущенный подросток, то это действительно может объяснить многое.

Различного рода социальное, и, прежде всего семейное, неблагополучие также могут спровоцировать делинквентное поведение, основанное на снижении порога возникновения тревоги и депрессии, привести к агрессивности, демонстративной необоснованной гипертимии, алкоголизму, наркомании (Lesse, 1974, 1980; Futterman, 1980; Hartocollis, 1982; Kandell Davies, 1982; Панюшкина, 1987, и др.). Возможно, наиболее существенным во всем этом является возникновение длительной тревожной ангедонии, которая сближает психическую патологию с делинквентностью у здоровых, являясь как бы их общим основанием. Поэтому жесткой непереходимой границы между клинически очевидной депрессией и «плохим настроением» делинквента, вероятно, не существует, так же, как не существует такой границы между эндогенной депрессией и психогенной. Плохое настроение делинквентного подростка можно выявить, за редким исключением, почти всегда у вполне здоровых юношей, независимо от естественных характерологических особенностей (см. выше). При достаточном знакомстве и доверительных отношениях постоянно обнаруживается ощущение некоторой бесперспективности, бессмысленности собственного существования, уныние, тревожность и т.п., скрываемые за совершенно противоположными высказываниями и поступками в привычной обстановке. Принципиально то, что сами подростки объясняют снижение своего настроения невозможностью разрешить именно нравственные проблемы, связанные с понятиями справедливости, честности, свободы. Однако основания для определения у них клинических признаков депрессии отсутствуют. Даже понятие депрессии кажется мало уместным. И, однако же, это именно она, причем даже не психогения в строгом смысле, а некая, более или менее явная неудовлетворенность собой и всем окружающим, длительная и монотонная. Собственно, терминологически сомнения здесь вызывает не столько понятие «депрессии», сколько понятие «клинического». Суть состоит в том, что это как бы уже не клиническая, однако же, психиатрическая проблема. И какой бы специалист не занимался этим, знание психиатрии должно было бы быть основополагающим.

В целом схематическое отличие делинквентного поведения здоровых подростков от иногда внешне сходного с ним поведения при психических нарушениях с отчетливой клинической картиной состоит в том, что правонарушения делинквентов есть результат мировоззренческих тупиков, приводивших к последующему искажению нравственного смысла и цели личности, а правонарушения при психической патологии изначально обуславливаются преимущественно ею. Если делинквенты, страдающие психическим заболеванием, видели в правонарушениях нечто наподобие аутопсихотерапии, то для здоровых это своеобразный поиск некой истины, смысловая безрезультатность которого способствует накоплению разочарования и возникновению неявного, но тягостного и устойчивого эмоционального фона. При патологии возможности личностного выбора значительно сужены за счет вторичной деформации мировоззрения психическим расстройством. Отсутствие этой патологии у делинквентных подростков предоставляет им широкий выбор путей формирования мировоззрения. Однако, не говоря о неблагополучной социальной среде, даже при вполне оптимальном воспитании, казалось бы, в благополучной семье, юноши совершают свой выбор в направлении правонарушений, привлеченные заманчивым обликом ложных ценностей. Конфронтация обществу в дальнейшем обычно осознается как неудача и окрашивается в фатально-романтические тона. Реже понимают, что это просто заблуждение. В конечном счете, как при правонарушениях, совершенных психически здоровыми, так и больными подростками особенности психики и нравственные категории представляют единое целое, образование которого отличается, прежде всего, последовательностью участия и степенью выраженности этих аспектов в процессе формирования личности.

3.2. НРАВСТВЕННЫЙ АСПЕКТ ДЕЛИНКВЕНТНОСТИ

Своим девизом большинство подростков-правонарушителей вполне могло бы избрать выражение: «Главное – деловые качества». Это не должно озадачивать, потому что молодые люди этой категории больше всего ценят успешность, результат, мастерство. Их герой всегда должен побеждать, для него главное – быть «крутым». Если нет, он – не герой, независимо от социальной направленности. Это поразительно перекликается с нравственной психологией рядового византийца, сразу уводя на много столетий назад, но тем самым, показывая вневременной универсализм и общечеловечность многих психологических проявлений. «Да, империя очень свята и свят императорский сан; но саном этим должен быть облечен самый способный и самый удачливый, а если это узурпатор, пожалуй, тем очевиднее его способности и его удачливость» (Аверинцев, 1988, с.220). Поэтому так называемое воспитательное значение фильмов, в которых «добро» побеждает «зло», для таких подростков сводится к нулю, ибо добро было только там, где была удача. Типичный пример сказанного – оценка известного фильма «Место встречи изменить нельзя». Восторгаясь «железным Жегловым» и подражая ему, они с успехом совершали дерзкие правонарушения. Более того, Фокс и Жеглов иногда становились просто неразделимыми, сливаясь в единый несокрушимый в своей «крутизне» образ, достойный тщательного копирования. Таких примеров можно привести много. Еще один – печально известный по выводам, которые сделало немалое число подростков, фильм «Семнадцать мгновений весны». Арийский тип поведения главных героев признавался подростками как образец для подражания. Фильмы о молодежи, особенно о «трудных», как правило, объявлялись делинквентами лживыми, но интерес к ним не угасал. Нередко ощущалось, что подростки воспринимают подобные картины как способ узнать, что же о них все-таки думают. Тематика чтения была до некоторой степени сходной. Особым интересом пользовалась литература, описывающая жизнь в концлагерях. В отличие от детективов, которые любили читать за остросюжетность и часто детальное описание форм действия главных героев, из исторической литературы и в исторических фильмах часто выводилась мысль о вседозволенности, о торжестве силы над слабостью, как естественности, а, следовательно, справедливости. Кроме того, культивировали веру в судьбу, откуда следовал вывод о бессмысленности раздумий о завтрашнем дне, проявляли большой интерес к сиюминутной мистике. Часто они стыдились того, что называли сентиментальностью и, прекрасно сознавая свою отверженность, демонстрировали только те стороны своего характера, которые представлялись им сильными, постоянно путая наглость, жестокость, грубость с силой характера. Складывалось впечатление, что асоциальная линия поведения, прежде всего, определялась осознанием своей социальной особости. Подростки прекрасно отдавали себе отчет, что, хотя для них и существуют реальные референтные группы, они представляют собой меньшинство в подростковой субкультуре, а большинство - это «другие». «Вас много» - говорили они, ощущая себя неким островком в обществе. Из-за такого чувства изолированности они общались преимущественно с «себе подобными» и старались сохранить свою социальную закрытость. Они плохо вписывались в обычный социальный контекст, которому не доверяли. Чем младше были подростки, тем чаще они занимались техническими поделками, моделированием, которые, однако, скоро начинали принимать антисоциальный оттенок. С чего бы они ни начинали, почти всегда заканчивали изготовлением какого-либо оружия, были склонны производить взрывы, поджоги, звонки в милицию о предполагаемых террористических актах в школах, причем делали все мастерски, часто обнаруживая хорошие технические способности. Террористическая деятельность вызывала у них скорее восхищение, чем осуждение. Близко к такому агрессивному моделированию по своей сути стоял вандализм. Уничтожение бьющихся и легко ломающихся предметов на улицах «техническим способом», или просто камнем, ударом ноги было почти обязательной ступенью в развитии делинквентного поведения. Моральная уродливость этого нередко состояла в том, что подросток, несомненно, одаренный творчески, эстетически с любовной тщательностью изготовивший красивый предмет, с его помощью разрушал окружающие предметы, или причинял кому-то физические страдания. Драки, естественно, являлись непременным компонентом делинквентного поведения. Однако драка, как кулачный поединок, - явление сравнительно редкое. Обычно это были избиения большинством меньшинства или одного человека. Унизительность расправы над беззащитным была абсолютно непонятна, как для избивающих, так и для избиваемых. Последние считали, что им просто не повезло, досадовали, но такие слова, как благородство, или подлость в подобной ситуации им казались нелепыми. Боец-одиночка со всем своим мужеством расценивался как откровенный глупец (если только он не являлся мастером каких-либо единоборств). Вместе с тем подростков нельзя было упрекнуть в трусости. Одна из основных тенденций в их интересах состояла в постоянном самоиспытании, «повышении адреналина» (переход по тонкому льду, опасные прыжки на большой высоте с крыши на крышу, с поездов на ходу, чреватые гибелью виражи на транспорте, особенно угнанном и многое тому подобное).

Побеги, тяга к транспорту и воровство занимали первые места в таких экспериментах. Стремление уйти из дома на длительное время, часто используя украденный мотоцикл или автомобиль, как явление вне зависимости от вызывающих его причин (при отсутствии психической патологии), достаточно хорошо известно и издавна являлось предметом пристально внимания многих направлений мыслей, например, притча о блудном сыне и ее интерпретация в религиозно-философской литературе и искусстве. Так, Никонор, архиепископ Херсонский и Одесский, считал, что все творчество Достоевского в основном было посвящено разъяснению глубочайшего смысла этой притчи (Мальцев, 1902).

Уход из дома, от, казалось бы, самых близких людей, причем далеко не всегда из-за каких-либо тягостных условий существования, должен все-таки иметь в своей основе некое очень сильное чувство. Широко известна легенда об Алексии «человеке Божьем из Рима», возникшая в пятом веке в Сирии и описывающая сложную нравственную коллизию молодого человека, ушедшего из богатого родительского дома. Но с некоторой точки зрения, более чем актуальной и сегодня, «изобильный дом – полная чаша, почет и знатность, благополучие, хотя бы и праведных богачей, не истинны… Если поведение Алексия – жестокий абсурд, то это ответ на абсурд самой жизни» (Аверинцев, 1977, с.83). Многочисленными побегами молодых людей из дома наводнены пьесы Шекспира. «Только ли любовь уводит их из-под родительского крова? Любовь! Но и детский авантюризм, жажда сказочных приключений» (Чернова, 1987, с.219). Близки к современности юные беглецы М.Твена, Чехова и мн.др. Известен синдром Геккельбери Финна (Мяло, 1985). Кстати, сам Геккельбери Фин во многом соответствует современному представлению об образе делинквента, несмотря на свое «старомодное» благородство.

Детские побеги реальных исторических лиц, например, Генриха Шлимана просто лучше известны, но естественно предположить, что во все времена детские и юношеские побеги никогда не были в недостатке. По-видимому, есть некоторое основание считать, что уход ребенка, подростка, юноши или девушки из дома является как бы изначально необходимым актом в процессе становления личности, отвечает некоторым вполне определенным запросам, хотя далеко не всегда реализуется. Представления, что это результат незрелости и безответственности примитивизирует такой сложный феномен. Побег скорее свидетельствует о естественном для определенного возраста стремлении испытать себя (это стремление чрезвычайно многозначно в смысловом отношении), чем о простом нарушении поведения. Косвенно это подтверждается не столь уж частым сочетанием побегов с делинквентностью (20-30%) (Личко, 1977).

Однако, во-первых, уход из дома по любым мотивам ставит подростка перед необходимостью добывать еду, искать ночлег, пользоваться транспортом и т.п., что при, как правило, незначительных деньгах, естественно, способствует «делинкветизации», и часто приводит подростка в поисках помощи к уже явным делинквентным группировкам.

Во-вторых, побег из дома в подавляющем большинстве случаев означает автоматически уход из школы, выпадение из процесса обучения. Как бы не была неудовлетворительна система современного среднего образования, резкий выход из нее утверждает саму личность в собственной асоциальности, противопоставлении себя обществу как таковому, не разделяя его на хороших и плохих отдельных людей.

В-третьих, при уже имеющейся делинквентности, сочетающейся с неприязненным отношением к собственной семье, уход из дома становится естественной формой разрешения большинства проблем. Попытки многих исследователей разделить такие причины, как страх перед наказанием, протест, склонность к фантазиям, безнадзорность и т.п., кажутся мало обоснованными, ибо, не говоря уже о том, что они основаны на разных критериях, все эти явления часто можно обнаружить одновременно у одного и того же подростка. Если не считать явные случаи испуга перед расправой, а также случаи психопатологической склонности к побегам вообще (что, в сущности, не имеет прямого отношения к делинквентному поведению, хотя и может с ним сочетаться), в основе большинства побегов лежит протест чему-то прежнему, как способ обрести нечто новое. Сюда подходит украинское выражение: «хоть худшее, да иное. Наказание, ссора с родными, недостаток внимания с их стороны и прочее – всего лишь повод, часто принимаемый взрослыми, да и самими подростками за основную причину. Кстати, воспитание по типу безнадзорности или чрезмерной требовательности – это две стороны одной медали, которая означает неспособность родителей понять и принять своего ребенка, что в обоих случаях приводит к конфликту в семье. Побег, собственно, - это любой пространственно-временной выход за пределы общепринятого, и, прежде всего, семьи и школы. Между непосещением школьных занятий, на фоне стремления появляться дома только для того, чтобы переночевать, и «истинным» побегом, отличие, по существу, только в месте ночлега. Переменить ночлег, - это всего лишь новая ступень, на которую не все решаются, но принципиально то, что появляется попытка или серия попыток опрокинуть «бездоказательные преимущества правильной жизни». Именно бездоказательность «правильности», на которой настаивают почти все делинквенты, и есть одна из главных причин для совершения «неправильных» действий. Фантазирование, романтизация своих действий являются инструментом, помогающим подросткам обрисовать некие контуры желаемого, которое представало в перспективе в том или ином облике свободы. Главное различие между побегами заключалось более всего именно в различном смысле, вкладываемом в это понятие. Являясь личностно-индивидуальными, такие различия могли быть сгруппированы только с грубыми натяжками, причем правильность их понимания (приближение к личностному смысла подростка) зависело от того, как сложились отношения между подростком и тем, кто хочет его понять. Это, в свою очередь, было связано с учетом соотношения между общечеловеческим и неповторимо личностным у конкретного человека. Как выше указывалось, промежуточное звено – типологическое – имеет значение лишь некоторого ориентира, быстро тускнеющего по мере углубления в личностное.