ИМИДЖ В СТРУКТУРЕ МИРА 32 страница

Дж. Форд проигрывает свою избирательную кампанию в 1976 г. из-за того, что прощает Никсону Уотергейт. Именно это, по мнению избирателей, вызывает негативные оценки. Интересно, что Картер, со своей стороны, подходил к этому прощению только косвенно, чем, наоборот, вызвал позитив к себе, а не предстал перед избирателями как мстительный кандидат, моментально воспользовавшийся оплошностью своего оппонента. Как отмечает К. Джеймисон, слоганы кампании Дж. Форда практически вступили в противоречие с этим событием прощения [503, р. 377]. С одной стороны, прозвучали лозунги, что преступники должны сидеть в тюрьме, на которых соответственно прореагировали опреде­ленные слои электората. С другой, слоган кампании: "Он сделает нас снова гордыми" несомненно также должен был коррелировать с наибольшим "позором" Америки в виде Уотергейта. Образовалась, если воспользоваться терминами нейролингвистического программирования, определенная неконгруэнтность.

В истории есть и другие варианты разрешения негатив­ных кампаний. В президентской кампании 1944 г. в США противник Рузвельта Дьюи мог опереться на информацию о дешифровке американскими ВМС военно-морского кода Японии. "Одним из главных аргументов республиканцев в предвыборной кампании было обвинение правительства США в том, что его непростительная инертность позволила японцам осуществить успешное нападение на Пирл-Харбор. Делались даже намеки на то, что президент Рузвельт, учиты­вая сильные настроения в американском обществе в пользу изоляционизма, умышленно вызвал нападение, чтобы втя­нуть Америку в войну. Для подтверждения обвинений рас­пространялись сведения, что американцы вскрыли японские

шифры еще до Пирл-Харбора" [8, с. 42]. Обеспокоенный этим начальник штаба сухопутных войск США Маршалл обратился к Дьюи с письмом о нежелательности распространения таких сведений. Дьюи ответил отказом. Второе письмо оказалось более убедительным, и Дьюи ре­шил не упоминать в своих публичных выступлениях о вскрытых японских шифрах. В результате он проигрывает выборы, но все равно поступает благородно. Кстати, на об­ложке этих секретных сводок было написано: "Нельзя пред­принимать никаких действий на основании сообщенной здесь информации, несмотря на временную выгоду, если та­кие действия могут привести к тому, что противник узнает о существовании источника".

Сходная ситуация с Никсоном — проникновение в 1972 г. "водопроводчиков" в штаб-квартиру конкурентов — приво­дит к его уходу из Белого дома. Это также оказалось резуль­татом избранной стратегии поведения после того, как воз­никло судебное расследование этого эпизода. А. Хейг и Г. Киссинджер пытались убедить Никсона прервать свои связи с тремя сотрудниками, попавшими под прицел судеб­ного преследования. "Вместо этого президент строил свою юридическую защиту во взаимоотношении с этими тремя лицами, продолжал встречаться с ними, говорил с ними по телефону. Все лето 1973 г. Киссинджер старался убедить президента дезавуировать его бывших помощников публич­но и принять определенную степень ответственности за Уо-тергейт" [461, р. 366].

Существует также интересный анализ телевыступления Р. Никсона, сделанный известным итальянским семиотиком Умберто Эко. Это случилось 30 апреля 1973 г., когда Ник­сон пытался оправдаться в глазах общественного мнения. Автор пишет, что в случае итальянского общества не было бы нужды в таком оправдании перед 200 миллионами телез­рителей. Требования американского контекста иные.Однако телевыступление Никсона не сработало. Если до него не­большой процент американцев не верил своему президенту, то после произошел скачок недоверия и таких стало более 50%. Выступление становится сообщением, результат кото­рого был прямо противоположным задуманному.

Риторическая задача выступления состояла в оправдании Никсона. Причем У. Эко сопоставляет речь Никсона с тре-

мя возможными другими сюжетами, находящихся в массо­вом сознании: сказкой о Красной Шапочке, нападением японцев на Пирл-Харбор и моделью поведения прессы, соз­данной в виде вестерна. Во всех этих сюжетах действуют ге­рои и злодеи, поэтому они могут служить моделью для пос­троения нового "оправдывающего" сюжета. Все четыре сюжета раскладываются в следующую таблицу (см. с. 4S9), в сильной степени сближающую их.

Как видим, разница между третьим и четвертым сюжетом состоит в том, что злодей, каким его представляет пресса, на самом деле оказывается героем. Конечно, президент допус­тил неосторожность в подборе сотрудников, но он был слишком занят государственными проблемами, ведя между­народные переговоры с Китаем и Вьетнамом, потому не мог лично следить за всей избирательной кампанией.

В чем же причина неуспеха так тщательно построенного текста? У. Эко считает, что победа была бы возможной в случае выхода на аудиторию печатного текста. Но на экра­нах предстал напуганный Никсон.

"Перепуганный от начала и до завершения. Речь Никсо­на стала визуальной репрезентацией небезопасности, произ­веденная "гарантом безопасности". Именно этот страх аме­риканцы ощутили на своих экранах" [483, р. 11].

То есть вербальная конструкция при всей ее идеальности оказалась не поддержанной визуальной конструкцией, отку­да шла полностью противоречащая первой информация.

Негативная кампания, как правило, атакует оппонента, представляя его некомпетентным, непоследовательным, не­честным, неспособным представлять интересы людей. В ос­нове этой стратегии лежит мнение, что если кандидат полу­чает негативные оценки в диапазоне 30-40 процентов, он проигрывает. Однако удар по оппоненту должен также быть правдивым. Так, опросы в октябре 1992 года показали, что 50% оценивали рекламу Буша как неправдивую, сравнитель­но с 35% по отношению к Клинтону [561, р. 201].

Ряд политических консультантов следующим образом оценивают возможности отрицательной рекламы.

Майка Голдман (Бостон): "Негативная реклама в основе своей является работой с избирателем с помощью острого ножа". Если в процессе кампании обнаруживается, что оп-

понент запускает сообщения, получающие ответ в аудито­рии, следует строить сообщения-ответы. Интересно и следу­ющее мнение: "негативная реклама информирует публику о вопросах и мнениях, которые максимально разделяют по­тенциального кандидата и избирателя".

Ден Пет (Бостон): "Любой серьезный кандидат, стремя­щийся к успеху, должен учесть использование негатива⁵'. Или такое мнение: "Кампания с приоритетом негатива час­то становится очень личностной".

Отдельный полюс занимает высказывание Билла Робер-тса: "Я думаю, что у меня есть право солгать вам, если я считаю, это поможет мне выиграть". Это подтверждает и достаточно распространенное мнение избирателей, считаю­щих негативную рекламу нечестной.

Однако менеджеры кампании готовятся заранее к буду­щим фактам негативной рекламы. Так, Р. Верслин в своем предвыборном интервью прогнозировал, что против Р. Рей­гана будет запущена реклама, представляющая его в упро­щенном виде как "милитариста", который хочет использо­вать военную силу (The review of the News, 1980, Sept. 10). Сама же эта сторона также готовилась к тому, чтобы сфоку­сироваться на негативах руководства Картера. Можно про­цитировать следующее характерное высказывание: "Когда американские избиратели подойдут в ноябре к избиратель­ным кабинкам, они должны понять, что голос за Картера — это голос за дополнительные четыре года бедствий". Резуль­таты голосования показывают, что американские избирате­ли это поняли, в чем им и помогла негативная реклама.

Р. Верслин также упоминает интересную закономер­ность: против того, кто предстает как честный, искренний и находящийся над политикой кандидат, очень трудно вести негативную кампанию. "Мы позиционировали Рональда Рейгана как президента. Когда Картер начал свою атаку, она потеряла достоверность".

И. Бунин, директор Центра политических технологий, говорит, что в случае президентской кампании Б. Ельцина достаточно четко были сформулированы недостатки прези­дента, с которыми предстояло бороться (программа "За и против", RenTV, 1998, 10 апреля). Это были:

1) зависимость от окружения,

2) старость,

3) зависимость от алкоголя.

Существенным позитивом было восприятие Б. Ельцина как политика и лидера, который способен дальше руково­дить. И чем сильнее выпячивался этот признак, тем слабее ощущался негатив. По поводу же Б. Немцова он говорит, что того воспринимают как легковесного человека. Отсюда следует, что ему не хватает таких характеристик, как солид­ность, весомость, способность быть президентом.

Один из руководителей президентской кампании Л. Крав­чука 1994 г. В. Матвиенко назвал в качестве одной из целей кампании — необходимость доказательства южно-восточно­му избирателю, что Кравчук не националист, а патриот сво­ей страны, что он с особым вниманием относится к этому важному промышленному региону (День, 1998, 20 февраля). Планировались специальные мероприятия с участием Л. Крав­чука, но он старательно уходил от них. Наиболее сильным ходом со стороны оппонентов, нацеленным на создание не­гативного имиджа, В. Матвиенко называет внесение в поря­док дня Верховного Совета за несколько дней до второго ту­ра голосования вопроса о пароходной компании "Бласко", где все выступления депутатов сводились к одному: П. Ку-дюкин и Л. Кравчук продали торговый флот Украины. Пос­ле этого, как показали опросы, от Л. Кравчука "ушло" 5-8% избирателей-пенсионеров. К этому следует добавить и то, что Л. Кравчук также ничего не сделал, чтобы наладить кон­такты с региональной элитой, потеряв на этом, по подсче­там В. Матвиенко, также 2-2,5 миллиона голосов.

В создавшихся негативных отношениях между Сталиным й Мао, пребывавшим с визитом в Москве, достичь позити­ва удалось благодаря... проведению приема. Вот что вспоми­нал И. Ковалев, бывший личным представителем И. Стали­на при Мао Цзэдуне (Дуэль, 1997, №7):

"Обстановка накалялась. Перелом в отношении к Мао со стороны Сталина наступил во второй половине января, пос­ле приема, устроенного Мао в ресторане гостиницы "Мет­рополь". Прием, между прочим, состоялся потому, что я Сталину доложил, что Мао собирается уезжать. Сталин за­волновался и спросил: "Каким образом можно его задер-

жать?", я и посоветовал, чтобы Мао устроил прием. Сталин переспросил: "А как это вы можете сделать?" Я говорю: "Поеду к нему и переговорю с ним". "Поезжайте, если вам это удастся..." И я поехал. Я приехал к Мао и говорю ему о том, что не годится так главе государства присутствовать в Москве и нигде не появиться. И государства другие, дипло­матические миссии желают обнародования вашего присутс­твия здесь. Да и наш народ хотел бы знать, что вы туг при­сутствуете, и на приеме поприсутствовать у нас многие хотят. Мао говорит: "Я согласен. Если согласен Сталин". Я говорю: "а мы его спросим". И туг же, от Мао позвонил Сталину, что Мао Цзэдун хотел бы устроить прием".

Особую значимость приобретает негативная информация в период военных действий. Немецкие пропагандисты в 1942 г. стали собирать вырезки из западной прессы с сооб­щениями о советских партизанках, чтобы доказать, что большевики нарушают правила ведения войны. Они же ак­тивно внедряли страх среди своего населения как элемент негативной кампании.

"К геббельсовской кампании по нагнетанию страха перед большевиками, проводившейся в конце зимы и весной 1943 года, подключились все журналы и иллюстрированные пе­риодические издания, а также другие средства массовой ин­формации. Их главным редакторам регулярно рассылался информационный вестник "Лозунг борьбы" и материалы, относившиеся к теме "Большевизм — смертельный враг Ев­ропы" [78, с. 442].

Предложены и более формальные модели по определе­нию необходимости негативной рекламы. Так, по одной из них [5451 ресурсы, которые X посвящает атаке на Y являют­ся функцией от значений X и Y, и идеологического рассто­яния между ними. Чем больше это расстояние, тем менее вероятно, что атака X убедит сторонников Y голосовать за X.

Негативная кампания может приносить и положитель­ный результат, заставляя объект негатива менять свое пове­дение, свою точку зрения. В этом плане «интересная инфор­мация прозвучала из уст внучки Б. Ельцина, связанная с выходом книги А. Коржакова. Отвечая на вопрос, могут ли женщины в семье (бабушка, мама, Т. Дьяченко, сама внуч-

ка Катя) советовать что-то деду, она говорит: "Приходится. Нам даже случается обсуждать качества людей, которые ок­ружают деда. В последние месяцы, и особенно после выхо­да книги Коржакова, дедушка чаще спрашивал наше мне­ние" (Факты и комментарии, 1998,16 января).

В целом, следует отметить, что кампании, построенные на негативе, имеют большие успехи в современном мире, иногда доходя по объему до половины всей рекламы канди­дата. Они также становятся обязательным элементом поли­тики, сопровождая все существующие в ней действия и наз­начения. Полковник Генштаба России В. Баранец пишет:

"Громов еще не знал, что, после того как Ельцин прибли­зил его к себе, с бешеной скоростью стали плестись вокруг него тонкие сети компромата, подозрений, "заслуживающих доверия" сигналов. Все это стекалось в Кремль и доводилось до "государева уха". Чему-то Ельцин верил, чему-то нет" (Комсомольская правда, 1998, 14 января).

А С. Кириенко с удивлением заявил, что за неделю пос­ле объявления о своем назначении и.о. премьера России он узнал о себе очень много нового.

МАНИПУЛЯЦИИ С ИМИДЖЕМ

Уже Юрий Тынянов, рассматривая сюжет "Горе от ума" писал: "Сюжет "горя от ума", где самое главное — в возник­новении и распространении выдумки, клеветы, развивался у Грибоедова каждодневной практикой его дипломатической работы" [379, с. 359]. То есть работа как с позитивной, так и негативной информацией пронизывает историю человечес­тва в любой ее период.

Одним из примеров может служить ответ С. Кириенко, в то время и.о. премьера на вопрос о власти олигархов в Рос­сии (программа "Подробности", РТР, 1998, 4 апреля). Он говорил, что власть олигархов строится на влиянии СМИ на общественное сознание. Стоит правительству не выполнить их условия, как начнется тотальный шантаж со стороны СМИ. Правительство подается как неправильное и неразум­ное, вызывая в результате взрыв страстей.

А экс-шеф главного разведуправления КГБ Леонид Ше-баршин достаточно четко отвечает на вопрос о высылке из Норвегии российских дипломатов по обвинению в шпиона­же: "Почему именно сейчас норвежцы подняли шумиху, вско­ре станет ясно. Все это работает на образ новой России - ма­фиозного государства, которое вынашивает тайные замыслы против беззащитной Европы. Подобный имидж нашему го­сударству создавался всегда — со времен Советского Союза" (Комсомольская правда, 1998, 3 апреля).

Разного рода манипуляции с имиджем можно разделить на следующие категории:

а) создание позитивного имиджа,

б) создание негативного имиджа,

в) создание имиджевых сообщений, не соответствующих действительности.

О первых двух у нас шла речь, теперь поговорим о тре­тьем варианте, который мы выделили в отдельную катего­рию, поскольку в ее рамках может быть несущественным понятие позитивного/негативного имиджа. В рамках китай­ского искусства выживания данная стратегия обозначается как Извлечь из ничего нечто. Но примеры ее существуют не только в Китае.

Ганнибал, загнанный в глубокую долину, привязал к ро­гам 2000 волов связки хвороста, поджег его и погнал на рим­лян. Поскольку это было ночью, противник понял, что на него идет целое войско карфагенян и спасся бегством.

Отрицательные события, стихийные бедствия после грамотной работы СМИ по исправлению ситуации стано­вятся позитивом. Гибель "Челюскина" в результате умелой работы над имиджем стала подвигом героев-челюскинцев. Любая авария превращалась в победу спасателей (врачей и т.д.). Вспомним, что и сочетания типа "битвы за урожай" ге­роизировали труд, который в рядовой ситуации мог быть обычной, повседневной работой. В принципе, бывший Со­ветский Союз, равно как и США, следует признать страна­ми оптимистической идеологии. Такой мощный заряд опти­мизма в состоянии превращать негативную ситуацию в ее противоположность. Даже смерть Ленина (явно негативная ситуация) под пером Сталина становится зарядом бодрости и оптимизма. Приведем примеры из его речи на втором съезде Советов 26 января 1924 г. В этой речи шесть абзацев в печатном издании выделены по ходу текста [363]:

Уходя от нас, товарищ Ленив завещал нам держать высо­ко и хранить в чистоте великое звание члена партии. Клянем­ся тебе, товарищ Ленин, что мы с честью выполним эту твою заповедь!

Шесть призывов построены однотипно, сменной частью является завещание заповеди. Вот остальные пять:

• хранить единство нашей партии, как зеницу ока;

• хранить и укреплять диктатуру пролетариата;

• укреплять всеми силами союз рабочих и крестьян;

• укреплять и расширять Союз Республик;

• укреплять и расширять союз трудящихся всего мира - Коммунистический Интернационал!

Из примера виден смысл оптимистического построе­ния — смещение в будущее, уход от негативизма ситуации в настоящем. Собственно это и было сутью идеологической структуры советского времени, когда ценностный аспект пе­реносился в будущее (типа решения продовольственной программы, квартирной проблемы и тд.). Но это и христи­анская модель, где наказание, конечно, неотвратимо, но когда-то в будущем, как и воздание за доброту.

Специальность такого рода, которая состоит в "измене­нии ситуации в нужную сторону", в западной терминологии получила название spin doctor.

Брендан Брюс называет такие два варианта работы спин-доктора:

1) организация ожидания события до его наступления,

2) исправление проблемы после того, как ситуация полу­чила неверное освещение [469, р. 137].

С другой стороны, можно усилить свои позиции, чтобы уменьшить работу для спиндоктора. Так, американцы счита­ют, что сила Р. Рейгана как коммуникатора состояла также и в централизованном контроле за информацией, что полу­чило название "искусства контролируемого доступа". К примеру, во время фотографирования не разрешалось задавать вопросы, чтобы президент не допустил ошибки, кото­рая затем будет растиражирована. Администрация должна была говорить в унисон, поскольку для всех министерств су­ществовала единая коммуникативная стратегия, которой они подчинялись.

Искусственным примером такого рода работы может слу­жить рассказ "Хамелеон" А. Чехова. Приведем только реп­лики, отражающие смену ситуации.

1) Чья собака? Я этого так не оставлю. Я покажу вам, как собак распускать! Пора обратить внимание на подобных господ, не желающих подчиняться постановлениям! Как оштрафуют его, мерзавца, так он узнает у меня, что значит собака и прочий бродячий скот! Я ему покажу кузькину мать!..

Затем новая точка зрения меняет ситуацию — собака ока­зывается принадлежит генералу Жигалову. Полицейский надзиратель берет вынужденный тайм-аут. Интересно, что он не может на одном дыхании продолжать обвинение. Не­обходимо сделать подготовку.

2) Сними-ка, Елдырин, с меня пальто... Ужас как жарко! Должно полагать, перед дождем...

Затем мы переходим к третьей фазе — к новой интерпре­тации ситуации, которую он выполняет как спиндоктор.

3) Одного только я не понимаю: как она мота тебя уку­сить? Нешто она достанет до пальца? Она маленькая, а ты ведь вон какой здоровила! Ты, должно быть, расковырял па­лец гвоздиком, а потом и пришла в твою голову идея, чтоб соврать. Ты ведь... известный народ. Знаю вас, чертей!

В третьей фазе вина переносится на иной объект. И так до бесконечности.

Таким образом, мы наблюдаем реинтепретацию ситуации в направлении, более выгодном для коммуникатора. Напри­мер, удачно опровергалт обвинения Запада в коррумпиро­ванности украинского правительства бывший вице-премьер В. Пинзеник, когда говорил в телевизионной программе, что коррупция была всегда (что можно рассматривать как "усыпление противника'', который ждет энергичных возра­жений), но данная проблема возникла именно сегодня из-за того, что Украина становится привлекательной для западных инвесторов. Тем самым негативный факт переворачивается и становится если не положительным, то хотя бы менее от­рицательным (или частично компенсированным позитивной информацией).

Если посмотреть на эту проблему с более общей точки зрения, то можно увидеть следующую закономерность: дела­ется попытка запустить в сферу действия масс-медиа не только сам факт, но одновременно и интерпретацию его. Кстати, именно на этом постоянно выигрывал Гувер, мно­голетний директор ФБР. Он первым из официальных лиц давал оценку ситуации, после чего любой журналист был вынужден упоминать о его точке зрения. Журналист мог спорить или соглашаться, но был вынужден упоминать офи­циальную точку зрения на событие. Чтобы уберечь Никсона от враждебности прессы, ему готовили тексты, состоящие не более, чем из ста слов. Такой небольшой текст уже не было возможности реинтерпретировать. Таким образом, комму­никативная стратегия данного вида состоит в подаче факта одновременно с интерпретацией его, что не дает журналис­ту или газете (или, по крайней мере, затрудняет сделать это) извращать факты. Можно считать, что на этом также дер­жится успешность личной коммуникации, в отличие от официальной. В случае личных контактов мы имеем однов­ременно и информацию, и контроль за ее восприятием, пос­кольку коммуникатор имеет возможность перестроиться, усилить/уменьшить нажим на своего слушающего. В случае газеты или масс-медиа читающий/ слушающий всегда име­ют возможность отключиться от информации. При личной передаче информации это очень затруднительно сделать. Как видим, коммуникативная стратегия в данном случае состоит в стремлении выполнить ряд действий за самого по­лучателя информации, тем самым мы как бы продвигаем наш факт на более глубинный уровень.по сравнению с обычным восприятием масс-медиа. По этой же причине, к примеру, в заявке на участие Б. Клинтона в каком-то меро­приятии обязательно указываются такие вещи, как: а) каким может быть заголовок статьи в прессе, освещающей это со­бытие, б) как лучше при этом событии можно сфотографи­ровать президента. Хорошая коммуникация как бы все вре­мя находится чуть дальше в процессе восприятия: она думает не только о самом факте, а и о его правильном освещении в масс-медиа.

В Китае сплетни и слухи очень четко выступали элемен­том борьбы. А это также область работы для спиндоктора. При этом Брендан Брюс считает, что слух трудно остановить, если он уже появился, поскольку множество людей оказыва­ется заинтересованным в его существовании. При этом ки­тайцы насчитывают четыре ступени эскалации слухов:

"Если этот человек безупречен с профессиональной сторо­ны, на него прежде всего предпринимаются политические нападки. Если он неуязвим политически, его обвиняют в де­ловой недобросовестности. В случае неудачи на прицел бе­рется его личная жизнь. Когда и этот выстрел оказывается мимо цели, придираются к его характеру, например, упрека­ют в излишней гордости" [146, с. 121].

Гитлер, к примеру, "как огня страшился слухов и криво­толков. Ведь Гитлер всю жизнь работал на публику. Едва став партийным боссом, государственным мужем, он прев­ратил свою резиденцию не только в служебное помещение, но и в жилище: чтобы вся его жизнь была на глазах у нации" [210, с. 426].

Однако при борьбе со слухами исследователи призывают прежде всего установить, приведет ли опровержение к луч­шим результатам, поскольку для того, чтобы выдать, озву­чить опровержение, предварительно следует повторить сам слух. При этом в результате слух может оцениваться как дос­товерный, а опровержение как ложное. Это также связано с невнимательностью массового сознания.

"В результате часто случается, что в памяти остаются лишь отдельные элементы целого сообщения. Пропускается его начало (упоминание основной цели сообщения — опровер­жения), или конец (предостережение не распространять слух), или вместо опровержения "политик X не коррумпи­рован'' запоминается сам слух "политик X - коррумпиро­ван''...'' [Ш, с. 119].

Практически этой же избирательной стратегии придер­живался и экс-секретарь президента России В. Костиков [183, с. 191]:

"Но чаще всего мы просто не реагировали на такого рода публикации, ибо опыт показал, что опровержения лишь по­догревают слухи. По вопросу о том, реагировать или не ре­агировать на особо деликатные публикации, я, как правило, советовался с В.В.Илюшиным, иногда с А.В.Коржаковым. Их мнения часто расходились. Коржаков считал, что всякий раз, когда затрагивается "честь мундира^и, нужно бить наот­машь. Виктор Васильевич обычно поддерживал меня, пола­гая, что лишний шум только повредит. Совершенно беспо­лезно было отвечать на явно инспирированные публикации, поскольку их авторы только и ждали, чтобы мы отозвались на них".

В последних словах подчеркивается возможность возник­новения резонансной коммуникации, когда на выходе образу­ется больший объем, чем имеется на входе.

В этой же области запуска негативной информации ле­жит сознательная утечка информации. В ситуации постоян­ной погони за свежими фактами журналисты радостно хва­таются за новыми известиями, особенно по ряду животрепещущих проблем, например, приход/уход нового лица в структуры власти, обнародование якобы официаль­ных документов, которые затем начинают отрицать. Сюда можно отнести и запуск новой ситуации лицом, позиция ко­торого потом может быть изменена, в случае неприятия об­щественным мнением этой новой ситуации.

В качестве примера ошибки при обращении с подобным вариантом устной коммуникации можно привести извес­тный случай с обвинением журналистов в период чеченской войны. В. Костиков вспоминает:

"Была запущена информация, будто, по сведениям Феде­ральной службы контрразведки (ФСК), Дудаев перебросил в Москву 10 млн. долларов для подкупа журналистов. Говори­лось о том, что у него есть возможность шантажировать группу известных московских журналистов и политиков. К сожалению, и в Обращение президента к населению в свя­зи с событиями в Чечне в последний момент спичрайтеров заставили вставить фразу о виновности журналистов. Из уст Ельцина прозвучало весьма опасное заявление: "Мне извес­тно, что не без участия чеченских денег функционирует рад средств массовой информации России". В тексте, который изначально готовила Л.Г. Пихоя, такого пассажа не было. Я услышал ее только во время записи Обращения. Помню, как мы недоуменно переглянулись с Олегом Полковым, ко­торый присутствовал на записи" [183, с. 327].

Здесь интересен именно факт появления этой информа­ции вне желания спичрайтеров и пресс-секретаря.

Сам О. Попцов, пытаясь проследить "след" этого сооб­щения, называет такие фамилии:

"Удивительное единодушие прессы от "Правды" комму­нистов до "Московских новостей" или газеты "Известия" озадачило Президента. Президент посчитал, что журналис­ты, для которых он столько сделал, его предали. <...> Гово­рят, что автором этого тезиса является генерал Котенков, один из заместителей Егорова. Другие называют Степаши­на, главу ФСК; третьи — Валентина Сергеева, руководителя пресс-службы правительства. Не исключено, что после при­нятия новой Конституции, по словам главного редактора "Известий" Игоря Голембиовского, Президент почувство­вал себя всевластным..." [287, с. 420].