ИМИДЖ В СТРУКТУРЕ МИРА 5 страница

массовое сознание

отправитель

получатель

сообщение

Вероятно, в рамках этой же схемы лежит и двухступенча­тая модель коммуникации П. Лазарсфельда, в которой были признаны более воздействующими не сами СМИ, а ключе­вые коммуникаторы. Они, по сути, и являются инструмен­тарием по формированию общественного мнения. В резуль­тате имидж становится продуктом массового, а не индивидуального сознания.

ПСИХОЛОГИЯ ТОЛПЫ

Роль массовой психологии для имиджелогаи имеет боль­шое значение. Во-первых, важны процессы массового воз­действия, которые отличны от воздействия индивидуально­го. Во-вторых, лидер в сильной степени зависим, являясь во многом функцией от масс. Как писал Вильгельм Райх: "Фю­рер" может творить историю только тогда, когда структура его личности соответствует личностным структурам широ­ких групп" [319, с. 60].

На имидж можно смотреть именно как на единицу обще­ния с массовым сознанием. Дело в том, что массовое созна­ние обладает рядом принципиальных черт, отличающих его от сознания индивидуального. Назовем некоторые из них.

Рациональное — эмоциональное. Массовое сознание более подлежит эмоциональной коммуникации, на него слабо действуют рациональные доводы. Логическая аргументация, сколь бы стройной она ни была, может быть легко разруше­на удачным эмоциональным сообщением.

Внимательное — невнимательное. На массовое сознание можно смотреть как на чрезвычайно невнимательного собе­седника, оно не похоже на политолога, воспринимающего все перипетии политической борьбы. Массовое сознание слышит только то, что хочет услышать, в него очень трудно внести подлинно новую информацию.

Все это говорит о том, что воздействие на массовое соз­нание должно принципиально отличаться от воздействия на сознание индивидуальное. Одним из существенных отличий может быть не только переход от рационального к эмоцио­нальному воздействию, но и одновременный переход от пе­редачи новой информации к попытке возбудить в аудито-

рии уже имеющиеся в ней предиспозиции. Лидеры как бы подводятся под те представления о лидерах, которые уже за­писаны в памяти аудитории.

Наше общество в прошлом не играло той роли, какую оно играет сегодня в переходный период. Вспомним перес­тройку. Модель поведения тогда в сильной степени иници­ировалась сверху. М. Горбачев предлагал критиковать пар­тийные структуры. Чуть позже Б. Ельцин предлагал брать суверенитета столько, сколько сможете. Это соответствует правилу А. Гладыша (А. Игнатьева): в кризисный период ме­няются роли властных структур и народа. Право "первого хода" отдано власти, а контроль за ним оставлен у населе­ния, которое может принять или не принять новые правила игры: "Для отечественной культуры традиционное всегда выступает как свое, тогда как инициаторы перемен оказыва­ются в положении "незваного гостя", который, как извес­тно, хуже всего на свете" [80, с. 59]. В норме же, наоборот, власти сохраняют контроль за правом на изменения, а те или иные социальные группы претендуют на то, чтобы по­пытаться провести эти изменения. Вероятно, мы испытываем сложности еще и потому, что сегодняшние власти не умеют вести эту игру "первого хода", ибо не име­ют соответствующего опыта поведения. Власть — сильная сторона в этой структуре. Сильный игрок мало говорит, не нуждается в обосновании своих действий. В случае кризиса ситуация меняется. Приходится говорить, т.е. говорение становится действием, тогда как ранее оно было чисто риту­альным. Однако население, являясь консервативным игро­ком, не хочет реагировать на предлагаемые изменения. Кстати, диссиденты, действуя в стабильном обществе, были обречены на провал: они делали ход, который властными структурами сразу же объявлялся игрой вне правил.

Петр Ершов построил целую систематику информацион­ных потоков в зависимости от соотношения сильный/сла­бый партнер. Например: "Врагу человек опасается давать информацию, не желая вооружать его; сильный слабому скупо выдает информацию, поскольку не видит оснований излишне утруждать себя. Сильный занят тем, что недоступ­но партнеру: его время и знания дороги, и с его стороны бы­ло бы неразумной расточительностью растолковывать, моти­вировать, обосновывать свои требования или просьбы" [126,

с. 195]. С этой точки зрения в кризисной ситуации властные структуры переходят на позиции слабого игрока и начинают обосновывать и оправдывать свои действия. И еще: "Выда­вая даже и много информации — например, на лекции, в докладе, — сильный постоянно требует обратной информа­ции: достаточно ли популярно то, что он сказал? Не пере­грузил ли он мозги ограниченных партнеров? Более обстоя­тельная ответная информация ему не нужна. Поэтому он часто не дослушивает партнера, не уступает ему инициати­ву..." [126, с. 195]. Но это ситуация не кризиса, а сильного разрыва между партнерами, где правильность ходов не оспа­ривается.

Сегодняшняя власть оказалась в ситуации, когда все ее ходы могут априори признаваться неправильными. Одно­временно эта власть не умеет делать ходы первой. Ей труд­но использовать все возможные ходы. Например, Б. Ельци­ну легче отдать приказ бомбить Чечню, чем сесть за стол переговоров. Переговоры с его точки зрения были бы пози­цией слабого. "Слабый, чтобы противодействовать сильно­му, вынужден информировать партнера о сложной и труд­ной ситуации, которая вынуждает его бороться — настаивать на своем. Хотя в наступлении слабому нужно добыть инфор­мацию, практически его слабость обнаруживается в том, что он обильно выдает ее" [126, с. 195-196].

Хороша или плоха новая система демократических ком­муникаций, возникшая в странах СНГ? Френсис Фукуяма, который выступал в роли эксперта госдепартамента по отно­шению к бывшему Советскому Союзу, среди причин, при­ведших к развалу СССР, называет в том числе и следующие [490]. Лидеры СССР не ощущали себя легитимными руко­водителями. В подобных случаях давление, исходящее от на­селения таково, что такие руководители рано или поздно ос­тавляют свой пост в пользу демократически избранных кандидатов. Так поступили чилийские полковники, это же произошло с греческими полковниками. Назовем эту при­чину психологической. Но не менее важна и причина, кото­рую можно обозначить как экономическую. Современное общество становится технологически сложным, поэтому в нем на первое место должны выходить люди, занятые инно­вационным трудом. Это ученые, инженеры, поддерживаю­щая их сфера в виде школ и университетов. Эти люди име-

ют совершенно иное представление о демократии. Образует­ся парадокс: для того чтобы выжить в экономическом сорев­новании, надо дать дорогу демократической коммуникации, которая с неизбежностью становится могильщиком этого строя. Но если не дать ей дорогу, страна все равно проигра­ет, так как ее экономика не сможет выступать на равных с экономикой, развивающейся в рамках демократии. При этом внезапно происходила определенная катализация со­бытий, смены политической системы часто начинались с со­вершенно незначительных ситуаций, которые в результате приводили к очень сильным изменениям.

"Люди не выходили на улицы Лейпцига, Праги, Тимишо-ары, Пекина или Москвы с требованиями, чтобы правительс­тва дали им "постиндустриальную экономику" или чтобы су­пермаркеты были полны еды. Их эмоциональный гнев возникал вокруг восприятия относительно небольших актов проявления несправедливости как арест священника или от­каз властей принять их список требований" [490, р. 179-180].

Все это говорит о том, что новая символическая действи­тельность, которая не строится на жесткой иерархии, имеет больше шансов на выживание.

Народ ошибочно воспринимается властными структура­ми как такой, что не готов к насильственным действиям. Примеры Ф. Фукуямы показывают, что существенные со­бытия могут разворачиваться из-за совершенно незначи­тельного повода. Поэтому система коммуникаций с властью должна носить совершенно иной характер, чем это имеет место сегодня. Наша система смоделирована из системати­ки поведения стабильного периода, она совершенно не го­дится в новых условиях.

Одним из новых аспектов стала "неработающая пресса". В прошлом достаточно было критической статьи в газете, чтобы человек был снят со своего поста. Сегодня эта крити­ка не имеет значения. Можно предложить несколько объяс­нений этому феномену. В прошлом обществе критическая статья возникала не в автономном режиме, а часто была просто публичным проявлением уже принятого решения или стремления снять человека. Сегодня в период "рассог­ласованных" действий всех структур статья просто является статьей, не имея под собой соответствующих подводных

камней. С другой стороны, в обществе всеобщего позитива, каким мы являлись, "болевой порог" критики был иным — она всегда представляла ЧП. Сегодня при резко возросшем уровне негативизма та или иная критическая статья практи­чески не выделяется на общем негативном фоне.

Отто Ранк говорит о двух вариантах смен: смены в чело­веке и смены системы.

"Признаем ли мы это ли нет, но факт остается фактом, что в истории наиболее радикальные, то есть наиболее энергич­ные изменения происходили с помощью войны или револю­ции, через активное изменение порядка, благодаря которому люди изменялись, или скорее, должны были изменяться. После того как новый порядок был установлен путем наси­лия, образование - понимаемое в самом широком смысле -всегда было и есть основным способом, воздействующим на последующее изменение людей" [534, р. 18].

Масс-медиа также способствуют влиянию властных структур. Как считают Р. Ходж и Г. Кресс, масс-медиа, как и коммуникативные технологии прошлого, связывают раз­деленных пространственно людей в единое сообщество, что­бы они могли стать субъектом влияния власти [499, р. 46]. Вероятно, власть придает особое значение не только массо­вости коммуникации, но и одновременному попаданию ин­формации ко всем потребителям, что важно дня создания единого организма.

Однако при этом образуется сильная несимметричность: сообщение проходит в публичной сфере, а ответ на него ре­ализуется в принципиально частной сфере, которая не под­лежит тому же уровню контроля. Читатели и зрители "могут только смотреть, читать и реагировать частно" [499, р. 9]. С одной стороны, властные структуры привыкают работать в режиме вне обратной связи. С другой стороны, масс-медиа получают эту обратную связь со стороны власти и перестра­иваются все более сильно только под ее требования. Но дру­гого отношения к слову никогда и не было у нас. "У текста есть институциализированная легитимность и авторитет" [499].

Власть оказывается сильнее в создании текстов, но насе­ление сильнее в не прочтении их, в не реагировании на них. Кстати, этот элемент неуправляемости в сильной степени

проявляется в игнорировании выборов. Он был особенно значим во время президентских выборов в России в 1996 г., когда выборы даже перенесли на будний день, а в Москве Ю. Лужков объявил о том, что в электричках не будет кон­тролеров, чтобы стимулировать поездки на голосование. Га­зета "Ваши 6 соток" провела опрос в садоводческих товари­ществах Московской области. Оказалось, что не менее 40% опрошенных придут на выборы лишь при "дождливой и не­настной погоде". При солнечной и сухой погоде они будут поливать свои грядки. Как иронизирует "Труд" (1998, 28 июня): "От чего только не зависело историческое развитие России. Теперь вот от погоды".

Поскольку мы находимся в постоянном кризисе, на роль лидера претендует тот, кто способен стать спасителем, а не просто лидером. Карл Юнг говорил нечто подобное о роли Гитлера:

"Немцы теперь убедились, что обрели своего мессию, спасителя, которого они ожидают со времен поражения в мировой войне. Эта отличительная особенность людей с комплексом неполноценности. До некоторой степени поло­жение немцев необыкновенно напоминает положение евре­ев древности. Комплекс неполноценности евреев был обус­ловлен политическими и географическими факторами. Они жили в той части мира, которая уподобилась учебному пла­цу для завоевателей с любой стороны..." [445, с. 350].

С украинских трибун мы также часто слышим призывы к преодолению "комплекса меншовартосп". А анализ фо­тографий президента Украины Л. Кучмы вместе с Б. Ельци­ным получил следующее раскрытие: "Президент Украины описывался как неискренний, подобострастный, подавлен­ный, зависимый, выражающий чисто "протокольную" ра­дость после совместной работы со "старшим братом" (Воз­несенская Е., Фролов П. Фотография как средство Формирования имиджа // A&PR digest, 1996, июнь). ^ Власть может принять как бы две стратегии по отноше­нию к своему народу: мини-коммуникации и макси-коммуни­кации. Брежнев был олицетворением макси-коммуникации, одновременно сопровождавшейся отсутствием реальных действий. Мини-коммуникация, принятая сегодня, предпо­лагает позитивные результаты действий. Но поскольку их

нет, население ощущает себя обманутым властью. Мини-коммуникация возможна при активной поддержке эффек­тивными действиями. Поэтому сегодня власть как бы авто­матически возвращается к советскому плану освещения действительности. На экране УТ мы вновь видим "битву за урожай" и открытие свинарников вице-премьерами. Это принципиально ошибочный ход, который, к тому же, пол­ностью игнорирует зрителя.

При этом любое позитивное событие становится эпо­хальным. И победа олимпийцев, и открытие дворца Украи­на значимы только с позиции властной вертикали. Внизу — совершенно иная система ценностей. К примеру, из ISO вполне реальных характеристик кандидата в депутаты иссле­дователи отобрали только три, которые наиболее важны с точки зрения избирателей конкретного округа: "возможнос­ти кандидатов оказывать влияние на решение социально-экономических проблем", "защищает он интересы трудя­щихся или новоявленных богатеев", "его персональные и личностные характеристики" ( A&PR digest, 1995, презента­ционный).

Таким образом, получив право "первого хода", власть в то же время проигрывает партию, поскольку население, бу­дучи консервативной составляющей этой диады, предпочи­тает избирать менее рисковые стратегии.

В случае, к примеру, Клинтона его задачей стало скор­ректировать образ партии, чтобы она рассматривалась как партия реформ, отсюда его реформирование медицинской системы и т.д. По этому же пути пошел и Борис Ельцин, от­теснив на обочину Г. Зюганова как партии, направленной в прошлое. Так это или нет — это другой вопрос. Мы говорим об имидже, сложившемся в головах избирателей.

Или пример избрания губернатора одного из американ­ских штатов благодаря серьезной роли работы с населением [516]. Штат - Нью-Джерси, 1993 г., где Кристин Уитман по­беждает действующего губернатора Джима Флорио. После закрытия участков был проведен опрос населения, который показал значимость следующих параметров в принятии ре­шения:

Цмидх как составляющая современной цивилизации 79

— Уигман акцентировала первостепенное внимание во время политических дебатов на повышении налогов губер­натором Флорио,

— Флорио не удалось уменьшить свой негативный рей­тинг ниже 50 процентов,

— Уитман смогла получить поддержку от большинства поддерживающих Перо в Нью-Джерси.

В день выборов 40% электората поставили на первое мес­то по важности вопрос налогов, 16% указали на плохую эко­номику, безработицу и бюджет. Вынесение на первое место экономических вопросов поставило Флорио в невыгодное положение. Вот как распределились проблемы по важности:

Попытка губернатора перевести дебаты на неэкономи­ческие проблемы не удалась. Только 7,6% электората счита­ли, что преступность и оружие являются основными вопро­сами, а именно это было основной темой губернатора. Население решило, что Уитман будет лучше заниматься проблемами налогов (49%), в то же время оно отдало паль­му первенства в решении проблемы преступности (49%) и контролю за оружием (61%) губернатору Флорио.

Еще одним ключом к успеху Уитман стал негативный имидж губернатора. Несмотря на атаку Флорио, использую­щую негатив, соотношение позитива к негативу составило у Уитман два к одному: 60% избирателей оценивали ее пози­тивно, 32% - негативно. У Флорио было только 47% пози­тивных оценок, а 50% имели негативное представление о своем губернаторе.

Более тщательный анализ голосования показал, что изби­ратели (а это также и наш вариант) голосовали против, а не за: вдвое больше избирателей отдали свои голоса, основыва-

ясь на своем отрицательном мнении о Флорио, чем выражая свое положительное отношение к Уитман. Общая картинка приобрела следующий вид:

Избиратели Флорио:

71 % за Флорио,

25 % против Уитман.

Избиратели Уитман:

25 % против Уитман,

58 % против Флорио.

Почти четверть избирателей приняли свое решение в последние две недели кампании. При этом негативная кам­пания Флорио ударила и по нему самому, 32 процента изби­рателей считали, что у него была "более грязная кампания". Из тех, кто принял решение в последние дни, 46% считали, что Флорио ведет нечестную игру в кампании, таких было только 5% по отношению к кампании Уитман.

Франк Лунц предлагает следующие выводы из этой кам­пании:

1. Тенденция голосовать против действующего лица — "Из­биратели не любят то, что они имеют, они хотят чего-то дру­гого".

2. Просто негативная кампания приносит проигрыш — ес­ли есть только атака и нет аргументации за собственное изб­рание, это приносит проигрыш. В трех штатах — Нью-Джер­си, Вирджиния и Нью-Йорк Сити — кампания, которая была наиболее негативной в последнюю неделю, была про­играна.

3. Избиратели Перо становятся решающими в ближайших выборах (что для нас имеет наименьшее значение), в данном случае они перешли к Уитман только в самый последний момент.

4. Враждебность избирателей к политикам, которые под­нимают налощ подтвердилась еще раз, и это не требует комментариев.

Соответственно, общий вывод таков, что Уитман побеж­дает не столько из-за собственной эффективности, а скорее

из-за политики оппонента на его посту. Для того, чтобы уви­деть типологию аудитории, приведем полные данные по го­лосованию тех или иных групп избирателей, которые были преобладающими для кандидатов:

УИТМАН

Республиканцы 82%

Налога как главный вопрос 75%

Избиратели Буша 75%

Избиратели Перо 70%

Голосующие в последний момент 70%

Возраст 18-34 64%

Мужчины 18-44 61%

ФЛОРИО

Демократы 87%

Преступность / оружие как

главный вопрос 79%

Избиратели Клинтона77%

Небелые 77%

Женщины старше 45 59%

Избиратели старше 55 54%

Молодежь и независимые (в пользу Перо) составили большинство тех, кто принял решение в пользу Уитман в последние две недели. А в основном в опросах лидировал Флорио.

Восхождение Лебедя (победа в первом туре и включение в команду Ельцина) — это тоже ответ на ожидания населе­ния. Член Президентского совета Мариэтта Чудакова четко формулирует те области, которые оказались "задействова­ны" на А. Лебедя, помимо Чечни: "Общество оттает, когда увидит реальные действия власти в этом именно направле­нии. Оно ждет усилий нового секретаря Совета безопаснос­ти в двух четко обозначенных и огромных сферах деятель­ности — армия, прежде всего реформирование вооруженных сил, и борьба с преступностью и коррупцией" ( Известия, 1996, 25 июня). Или такой пример, как подчеркивание Увлечения игрой в волейбол Геннадием Зюгановым, выгля-

девшее как удар в сторону элитного тенниса Бориса Ельци­на.

Поэтому столь значимыми становятся предвыборные ошибки при определении целевой аудитории. Так, "Извес­тия" (1996, 25 июня) рассказали об ошибочной ориентации кампании в Ростовской области на казаков, тогда, как ока­залось, в составе населения их всего 13 процентов. Ельцин принимал шашку, кричал "Любо", но на площади собралось не обещанные 40 тысяч, а всего четыре тысячи человек. Го­лосование за Зюганова в первом туре один из лидеров шах­терских профсоюзов объяснил следующим образом: "Мы судим не по одежке, а по делам. Лидер наших шахтеров Ка-тельников пригласил Ельцина в угольный регион, а он пред­почел танцевать шейк на ростовском стадионе. А горняки не видят зарплату уже три месяца..."

Или вот описание теледебатов между Пересом и Нета-ньяху в Израиле в 1996 г., когда вновь вовсю включены не­явные отсылки не на политиков, а на население:

"Премьер выглядел устало, скованно, мало реагировал на острые выпады своего более молодого соперника. Имидж умудренного опытом, умеренного политика явно проигры­вал образу напористого и телегеничного Нетаньяху. Он пос­тоянно "прижимал" своего противника "к канатам" - тот лишь вяло отбивался. "Легко снимать с детьми, — нападал он, намекая на предвыборные ролики <...>, — а вы обес­печьте им безопасность". Перес что-то отвечал — академич­но, на литературном языке. Его соперник пользовался слен­гом, популярным среди молодежи и жителей бедных кварталов. Он говорил страстно, демонстрируя недюжинные ораторские способности. По заключению экспертов, Перес окончательно проиграл Нетаньяху не 29 мая, в день выбо­ров, а 26-го — по результатам теледебатов, склонивших на сторону лидера Ликуда голоса калеблющихся" (Московские новости, 1996, №24).

Есть определенный основополагающий коммуникатив­ный вариант стратегии для лидера. Как пишет Серж Моско-вичи: "Авторитет обольщает, а вождь — обольститель: эти несколько слов резюмируют его неизбежную политику по отношению к толпам" [249, с. 180]. И далее: "Обольщать — значит переносить толпу из разумного мира в мир иллюзорный, где всемогущество идей и слов пробуждает одно за дру­гим воспоминания, внушает сильные чувства" [249, с. 181]. Поэтому к данной проблематике близка идея машин жела­ний, предложенных Ж. Делезом и Ф. Гваттари [103].

Став активным компонентом коммуникативных процес­сов, население требует и иного подхода к себе. Мы же пока действуем в рамках накатанных схем, которые сегодня не ве­дут к положительным результатам.

ИМИДЖ "КАПИТАЛИЗМА" vs. ИМИДЖ "КОММУНИЗМА"

Что бы мы ни говорили, какими бы красивыми демокра­тическими словами себя ни называли, но в наших головах вое равно витают образы генсеков, царей, фараонов. Массо­вое сознание максимально консервативно, оно с большим удовольствием повторяет старые сообщения, чем порождает новые. Максимум на что оно способно: это заменить в сво­их старых лозунгах слова, например, "коммунизм" на "ка-питализм", "социализм" на "рынок".

На территории стран СНГ произошло не только одно­временное столкновение противоречащих друг другу тенден­ций в области экономики, политики, национальной иден­тичности и др., также столкнулись две мифологические системы, одна из которых несет мифологему "капитализм", Другая — "социализм". Новая мифология активно использу­ет новые слова (рынок, ваучер, приватизация и т.д.), за кото­рыми для населения нет ничего, кроме мифологического представления. Более того, слова эти часто носят иноязыч­ный характер, поэтому интерпретация их возможна только в Рамках того, что в них закладывается извне.

Если социализм был максимально активным в области строительства, в первую очередь, символической действи­тельности, то и капитализм движется по этому же пути, пос­кольку символическая действительность легче поддается нужным изменениям, чем реалии жизни. И сегодня мы наб­людаем действия той же модели построения: при общем Ухудшении реальной действительности в области действи­тельности символической декларируется улучшение.

Население оказалось на перепутье, произошло совмеще­ние старых и новых праздников, старых и новых "богов". Отсюда следует, что и сообщения, порождаемые властными структурами, также страдают двусмысленностью, поэтому их не так легко понять и дешифровать. При этом оказалось, что одновременно ушли в тень старые "оракулы" (журналисты, актеры, режиссеры), которые могли интерпретировать эту действительность для нас. Сегодня на роль лидеров мнения претендуют все, но в создавшемся хоре нет возможности оп­ределить, кто же говорит правду.

Одновременно происходит наложение новых символов успеха. В то время как раньше богатство не оценивалось од­нозначно позитивно, хотя бы потому, что были и другие из­мерители успешной жизни, сегодня оно усиленно входит в жизнь как единственная система ценностей. Однако наблю­дается отторжение его массовым сознанием, к примеру, анекдотами о новых русских. Интересно, что в качестве объекта "новые русские" заменили "чукчу". Однако если чукча в анекдоте был универсально туп, что оправдывалось дистанцированием его от центра, то новый русский, нахо­дясь в центре, эксплуатирует только одну линию — показно­го богатства. Анекдот при этом является важным показате­лем наличия болевой точки в массовом сознании.

Чутко повторяя старую модель, новая мифологема вводит понятие внутреннего врага, на роль которого теперь вписы­ваются "коммунисты". При этом одновременно произошло исчезновение внешнего врага в виде "американского импе­риализма". Особенно ярко эта ситуация просматривается в критической точке, которой могут считаться выборы. Насе­ление, потеряв внешнего врага, на данном этапе при­нявшего обличье друга, получает достаточно неоднозначные сообщения, поскольку не только старый враг исчез, но и старый друг (компартия) символизируется как новый враг.

Подобные изменения вдшшипиально не могут прохо­дить в столь краткие сроки, поскольку они ведут к опреде­ленной "социальной шизофрении", когда старые модели поведения оказываются полностью вычеркнутыми, а власть не предлагает разумных новых моделей поведения. Затруд­нена при этом и системная интерпретация действительнос­ти, когда, к примеру, главные атеисты становятся истинно верующими, а главные коммунисты — ведущими антиком-

иуннстами. Не проясняет ситуации и вводимая интерпрета­ция, что в глубине души такими они были всегда.

Все эти изменения приводят к тому, что большие массы людей (по разным оценкам, от 40% до 70%) введены в сос­тояние пессимизма. В то же время именно оптимизм мож­но рассматривать в качестве государственной идеологии как бывшего СССР, так и США. Этот срез очень важен с точки зрения морального климата в стране, ибо пессимист перек­ладывает решение своей проблемы на других, винит в сло­жившемся власть, а оптимист, наоборот, сам пытается ре­шить свои проблемы. Этот же срез диктует политический выбор. Так, по данным социологических опросов среди сто­ронников Г. Зюганова 78,3% уставших, разочарованных, не верящих в будущее, среди сторонников Б. Ельцина, наобо­рот, 81,3% могут быть причислены к оптимистам.

Мифологическая плоскость все еще недостаточно оцени-вается властными структурами, что приводит к постоянному проигрышу в информационной войне. Разрешение мифоло­гических конфликтов еще более сложный процесс, посколь­ку он носит замедленный характер, усложненный еще и тем, что старые модели не исчезают, а переходят на маргиналь­ные позиции.

Нам жаль расставаться с лозунгами. Мы так к ним привык­ли, мы на них выросли, мы взлелеяли под их гигантскими бук­вами своих руководителей. Выцветали на ветру флаги и лозун­га, и росли наши руководители. И уже не все буквы были видны, не все слова можно было прочесть. Да и для руково­дителей оказалось непринципиальным, чем руководить — то ли коммунистической, то ли антикоммунистической борьбой. Более пивной оказалась позиция руководящего кресла. Все они оказались детьми одного большого райкома. И лозунги никуда не делись. Лозунг НАШ ПУТЬ - КОММУНИЗМ был в одночасье заменен на НАШ ПУТЬ - КАПИТАЛИЗМ с нез-нанительными вариациями в среде тех, кто этот лозунг про­возглашал и защищал. Они вновь впереди, как Чапай на ко-*в*> и ведут нас за собой.

Интересно, что эти две мифологемы - КОММУНИЗМ и КАПИТАЛИЗМ имеют гораздо больше общего, чем кажется. Давайте остановимся на том, что их объединяет. Нуклеарной ячейкой, декларируемым центром вселенной, от которого все инается были: в одном случае, пролетарий, в другом —

предприниматель. Пролетариев всех стран следовало призы­вать объединяться. Предприниматели объединяются без при­зывов, смещаясь туда, где им выгоднее. Если раньше следова­ло бороться за единство, за единый советский народ, то теперь все должны стремиться стать бизнесменами, именно это про­пагандируется в качестве единственной цели.

Наша прославленная актриса Ада Роговцева как-то об­молвилась о том, что в прошлый период формировали слад­кий обман и безотчетный страх. Нечто близкое витает в воз­духе и сегодня. Сладкий обман сегодняшнего дня состоит в идее капитализма как общества, которое обогатит всех. А бе­зотчетный страх явственно проступает при мысли о безрабо­тице и невыплаченной зарплате. Время от времени члены правительства рассказывают "страшилки" о росте квартпла­ты и цен на электроэнергию. Не меньше страха вызывает и неизбежное движение по захвату некогда бесплатных облас­тей типа образования или медицины, приправленное слад­кими рассказами о мгновенном и удивительном изменении качества. При этом модель действия обмана и страха прин­ципиально та же. Мы с удовольствием покупаемся на обман, примеряя его на себя, и инстинктивно отстраняемся от стра­ха, считая, что чаша сия нас минует и не повезет именно со­седу.