II. ПОЗНАНИЕ ХОЗЯЙСТВЕННОГО ПРОЦЕССА. ПРИМЕНЕНИЕ ТЕОРИИ

1. Познание того или иного хозяйственного порядка составляет важную часть познания реальной экономики данного места и времени, но не исчерпывает его. В рамках конкретных хозяйственных порядков день за днем протекает рутинная хозяйственная жизнь. Как это происходит? В этом, как выяснилось, заключается другая важная проблема. Противоречивый и пронизанный различными интересами опыт повседневной жизни может помочь познанию хозяйственного процесса в еще меньшей степени, чем познанию хозяйственных порядков, в рамках которых он протекает. Кроме того, здесь мы имеем дело с большой антиномией познания. Как увязать исторический и теоретический подход к текущей хозяйственной жизни, чтобы благодаря этому достичь научного познания ее взаимосвязей?

После всего вышесказанного ответ лежит на поверхности: во всяком случае не пытаться сочинять особую теорию для каждого хозяйственного порядка. (Такая попытка кончилась бы неудачей уже потому, что каждый отдельный хозяйственный порядок, будь то современный американский хозяйственный порядок, иезуитский в Парагвае или любой другой из многообразных хозяйственных порядков современности и прошлого, представляет собой особый сплав многочисленных формообразующих элементов. Следовательно, изображая отдельный хозяйственный порядок, мы не можем получить обозримое сочетание условий, на основе которого только и может быть создана теория.) Напротив, чистые формы или идеальные типы используются как "модели", с помощью которых вырабатываются теоретические положения. Применение этих теоретических положений позволяет вскрыть взаимосвязи данного конкретного хозяйственного процесса. Таким образом, подобно тому, как конкретные исторические порядки познаются с помощью морфологического аппарата, познание конкретного хозяйственного процесса осуществляется с помощью теоретических положений. Хотя мы видим каждый отдельный хозяйственный порядок в его индивидуальности и особом историческом контексте, т.е. в его неповторимости, нам все же удается применить к нему результаты теоретического анализа и тем самым познать соответствующий хозяйственный процесс с его взаимосвязями. Это в принципе относится к хозяйственным процессам во всех странах и во все времена.

2. Здесь мы наталкиваемся на один барьер. Большинству совре­менников тезис о том, что теоретические положения национальной экономии должны применяться к проблемам не только нашего времени, но и высокого средневековья, поздней античности и других культур и эпох, кажется очень странным. Почти со всех сторон нас уверяют, что абстракции и теории имеют смысл только в рамках одной определенной исторической ситуации, что разум является функцией изменяющейся человеческой жизни, что всякая теория национальной экономии обладает лишь относительной силой, что она независимо от желания людей "связана с определенным време­нем" и что мы сами переживаем слишком много исторических перемен, чтобы верить в долговременную действенность теоретических выводов. После переворота в историческом сознании в начале XIX в., как говорят наши оппоненты, нам не следовало бы больше настаивать на неограниченной временем действенности теоретиче­ских посылок национальной экономии, мы не можем вновь впадать в давно преодоленные заблуждения старого рационализма. Скорее нам следовало бы удовлетвориться научным познанием экономики одной эпохи, к примеру, экономики "капитализма". Поскольку мы хотим познать историческую реальность в ее данной социально-политической взаимосвязи, в ее специфике, следовало бы покончить с подобными вневременными теоретическими положениями.

Несмотря на известные различия в позициях, – исторически обусловленными считаются либо все, либо лишь некоторые теоретические выводы, – в целом существует согласие в вопросе о том, что их применимость ограничена во времени и пространстве.

Я утверждаю: описанный только что "исторический предрассудок" закрывает путь к познанию реальной экономики в прошлом и настоящем. Реальная экономика в ее индивидуальности познается как раз с помощью вневременных теоретических положений.

Здесь следует сделать два предварительных замечания.

Во-первых, всегда следует помнить, что правильно понятые теоретические положения национальной экономии ничего не говорят о конкретном стечении фактов. Они ничего не описывают. Они не претендуют на изображение конкретной немецкой экономики в наше или в другое время, равно как и экономики другой страны. "Если господствует полная конкуренция, то ..."; "если в стране случается неурожай, то платежный баланс меняется и тогда ..." Так выглядит язык, на котором изъясняется национальная экономия. Наступит ли все это, когда и где – об этом в теории ничего не говорится. В целом она состоит из "гипотетических суждений об объективных взаимосвязях в рамках возможных различных сочетании условии

Во-вторых, следует констатировать различие, которое, оставаясь чаще всего незамеченным, имеет существенное значение для национальной экономии: различие между "истиной" и "актуальностью". Каждое правильно добытое теоретическое положение всегда "истинно", но "актуальным" оно становится лишь тогда, когда в определенном месте и в определенное время складывается сочетание условий, при которых данное положение вступает в силу. "Актуальность теоретических положений, – писал я в другом месте, – постоянно меняется. Если золотой стандарт отсутствует, то теория выравнивания платежного баланса между странами с золотым стандартом, естественно, неактуальна. Но она остается истинной и станет актуальной, как только где-либо будет введен золотой стандарт. И напротив, теоретические положения о двусторонней монополии или о полностью централизованном хозяйстве станут более актуальными, но не более истинными, если подобные конкретные случаи обнаружатся в истории и будут исследованы. Актуальность теоретических положений обусловлена временем, но этого нельзя сказать об их истинности". Экономическая теория в целом представляет собой ящик, наполненный мыслительными инструментами[2]. Какие из этих инструментов следует использовать при обработке конкретной проблемы, а какие должны при этом остаться в ящике, зависит от специфики данного случая. И именно применение этих инструментов позволяет всегда и всюду исследовать взаимосвязи повседневной хозяйственной жизни.

Рассмотрим на некоторых примерах, как именно это происходит.

Мы только что говорили о структуре хозяйства в Германии 1940 г. Теперь попробуем исследовать хозяйственную жизнь в том виде, в каком она тогда протекала конкретно в немецкой экономике. Для этого нельзя было бы придумать особую теорию, поскольку порядок немецкой экономики в 1940 г. был слишком сложен, пришлось бы пойти на недопустимые упрощения и в конце концов были бы получены результаты, которые не подошли бы к немецкой экономике того времени.

Что мы имеем для решения этой задачи? С одной стороны, знание структуры хозяйства того времени, т.е. мы знаем, из каких основных идеально-типических форм оно состояло и каким именно образом эти формы сочетались. С другой стороны, обширный аппарат теоретических положений об объективных взаимосвязях условий в рамках идеально-типических хозяйственных систем, о формах централизованно управляемого хозяйства, формах рынка и денежных системах. Оба знания следует соединить. Затем надо определить, каким образом следует применить экономическую теорию, чтобы познать конкретные взаимосвязи данного хозяйственного процесса. Именно просвечивание структуры хозяйства с помощью набора чистых форм делает возможным применение теоретического аппарата, созданного на базе этих чистых форм.

Часто говорят, что в германской экономике в 1940 г. цена означала нечто совершенно иное, чем в 1930 г. Правильно! Теперь легко понять: причина здесь заключалась в том, что в хозяйственном порядке 1940 г. элементы централизованно управляемого хозяйства были выражены гораздо сильнее, чем в 1930 г., руководство экономикой в значительной мере осуществлялось через стоимостную оценку центральными органами и проявлялось в распределении иностранной валюты, сырья, полуфабрикатов, а также готовых изделий. Следовательно, управление немецким хозяйственным процессом осуществлялось в 1940 г. иначе, чем в 1930 г., – не столько через механизм цен, сколько через оценку со стороны центральных органов. Теория ценности стала актуальнее, теория цены отчасти потеряла свою актуальность. Но не было бы ничего более ошибочного, чем объявить ее неверной, как это пытаются сделать современные релятивисты. К тому же цены и в 1940 г. не были полностью исключены из управления экономикой.

Второй пример: рассматривая повседневную хозяйственную жизнь Германии в конце XIX в., мы действуем точно так же, но применяем другие теоретические положения. В Германии 1898 г. цена играла иную роль, нежели в 1928 или в 1940 г., поскольку в условиях другого хозяйственного порядка были реализованы другие чистые экономические формы. На рубеже двух веков реализовались рыночные формы полной конкуренции и другие многообразные формы конкурентного рынка, в то время как 30 лет спустя в условиях сильной монополизации германской экономики для объяснения повседневного хода хозяйственной жизни пришлось применять в основном другую часть теоретического аппарата. Исследуя динамику реальной заработной платы 40 лет назад, нам необходимо исходить из того, что на рынках труда доминировали частичная монополия спроса, двусторонняя частичная монополия союзов работодателей и профсоюзов, полная открытая конкуренция и другие открытые рыночные формы, а на товарных рынках – тоже открытые рыночные формы с преобладанием конкуренции при практическом отсутствии централизованного управления. При изучении прошлого периода актуальные сегодня теоретические положения о государственном фиксировании цен, закрытых рыночных формах и централизованно управляемом хозяйстве оказываются совершенно неактуальными.

Третий пример: "соответствовало ли ценообразование в эпоху средневековья представлениям Адама Смита или наших нынешних теоретиков национальной экономии? Было ли ценообразование в средние века свободным, являлось ли оно порождением рынка, основанного в решающей мере на предложении и спросе?" (В. Мичерлих). <...>

Оптимальное количество денег

В теории денег есть нечто, напоминающее японский сад. Она несет в себе эстетическое единство, порожденное разное разием, а ее кажущаяся простота скрывает почти непостижимую сущность; брошенный на поверхность взгляд растворяется в бесконечной перспективе, и все зримое осознается как единое целое лишь рассмотренное с разных сторон, не спеша и пристально. Отдельные элементы ее могут доставить удовольствие независимо от общей картины, но реализуются полностью лишь потому, что составляют часть целого.

Стало распространенным утверждение, что в теории денег нет ничего менее существенного, чем их количество, выраженное в долларах, фунтах или песо. Действительно, если бы единицей счета вместо доллара стал вдруг цент, то нам пришлось бы просто умножить количество денег на 100, как и все другие номинальные величины (цены, активы, обязательства); но никаких дру­гих эффектов в экономике это не вызвало бы.

Совсем иначе обстоит дело с количеством денег в реальном выражении, или реальным количеством денег, которое измеряет­ся массой товаров и услуг, покупаемых за номинальное количест­во денег. Это реальное количество денег оказывает сильнейшее воздействие на эффективность экономического механизма, на оценку людьми их богатства и на действительную величину тако­вого. Тем не менее лишь недавно было осознано, что должно су­ществовать некоторое оптимальное количество денег, и, что бо­лее важно, понято, каким образом общество может поддержи­вать это количество на данном уровне.

Когда мы начинаем углубляться в эту проблему, то она оказы­вается тесно связанной с рядом моментов, уже давно привлекавших пристальное внимание специалистов, а именно какими должны быть: [1] оптимальные цены; [2] оптимальная процентная ставка; [3] оптимальный запас капитала; [4] оптимальная структура капитала. В частности, вопрос об оптимальных ценах обсуждается уже более ста лет, но убедительного ответа получить пока не удалось.

И показательно, что если к этой проблеме подойти не в лоб, а попытаться решить ее косвенно, то этот путь оказывается вполне успешным. Суть же состоит в том, что обычно дискуссия ведется о коротких временных интервалах, тогда как в данной работе об­суждается долгосрочное поведение системы.

Как и приличествует фундаментальной теории (а теория денег, несомненно, таковой является), она строится в достаточно общей форме. Я начинаю с рассмотрения чрезвычайно упрощенного ги­потетического общества, в котором элементарные, играющие центральную роль принципы предстают наиболее четко. И хотя такой подход поначалу повторяет всем известные вещи, я прошу читателя набраться терпения, ибо это позволит нам перейти к ут­верждениям, ему неизвестным.