ПЕРВАЯ МИРОВАЯ ВОЙНА

Первая мировая война (1914—1918 гг.) — одна из самых длительных, кровопролитных и значительных по последствиям в истории че­ловечества. Она продолжалась более четырёх лет. В ней участвовали 33 страны из 59, обладавших в то время государственным суверенитетом. Население воюющих стран составляло свыше 1,5 млрд. человек, т. е. около 87% всех жителей Земли. Под ружьё было поставлено в общей сложности 73,5 млн. че­ловек. Более 10 млн. было убито и 20 млн. ранено. Жертвы среди мирного населения, пострадавшего от эпидемий, голода, холода и других бедствий военного времени, также исчислялись десятками миллионов.

Причины мировой войны многообразны. Это бы­ла попытка разрубить узел острейших противоре­чий, которые накопились к началу XX в. и не раз давали знать о себе территориальными спорами, на­циональными конфликтами, борьбой за военное превосходство на суше и на море, торговыми вой­нами, соперничеством за обладание колониями, на­конец, всплесками напряжённости в отношениях между общественными классами и политическими партиями в отдельных странах.

Никакой неизбежности перерастания этих про­тиворечий в войну не было. Доказательством тому служат около 40 лет мира, который вопреки всем опасностям царил в Европе со времени франко-прусской войны 1870—1871 гг. и русско-турецкой войны 1877—1878 гг. Основной предпосылкой со­хранения мира было широкое международное со­трудничество во всех областях жизни: экономике, политике, культуре. Густая сеть железных дорог связывала между собой самые отдалённые уголки Европы и впервые по-настоящему их сблизила. Гра­ницы государств стали как никогда прозрачными. Всё это облегчило обращение капитала, товаров, людей, информации.

Перед крупными державами и малыми странами в начале XX в. открывались перспективы небыва­лого процветания. Это лишало всякого смысла при­менение военной силы для разрешения противоре­чий между ними. Складывались и политико-юри­дические гарантии от возникновения войн. На внут­ригосударственном уровне это выражалось в укреп­лении парламентаризма, расширении свобод и прав граждан, усилении их контроля над правительст­вом, на уровне международных отношений — в зак­лючении соглашений между странами. Большое значение имели конвенции, подписанные в Гааге в 1899 и 1907 гг., которые определяли юридические механизмы разрешения международных конфлик­тов, в частности путём передачи их на рассмотрение специального суда. Многим в ту пору казалось, что не за горами время, когда правовые нормы оконча­тельно восторжествуют над грубой силой в качестве решающего довода в спорах не только между людь­ми, но и между странами.

Если мировая война всё же началась, то не по­тому, что оказались недейственными механизмы достижения компромиссов. В критический момент ими не пожелали воспользоваться сами державы, от которых в первую очередь зависело сохранение мира. Трудно усмотреть в этом недоразумение или случайность. То был продуманный шаг, продикто­ванный целями, которые преследовали их прави­тельства и которые были заведомо недостижимы мирными средствами, поскольку вступали в про­тиворечие с самим международным правопорядком и ущемляли законные интересы других стран и на­родов.

Не будет преувеличением сказать, что мировая война явилась продолжением политики территори­альных захватов, которую проводили крупнейшие державы. Такая политика издавна называлась им­периалистической, поскольку вела к образованию

многонациональных и колониальных империй. К началу XX в. мир в зна­чительной мере был поделён между ни­ми. На просторах Центральной и Восточной Евро­пы, населённой десятками разноязыких народов, господствовали три монархии: Германская, Австро-Венгерская и Российская. Владения последней про­стирались до восточной оконечности азиатского континента. Почти вся Африка, Южная и Юго-Восточная Азия, земли в других частях света стали добычей колонизаторов Великобритании, Фран­ции, Португалии, Германии, Италии и других ев­ропейских стран. Но столь обширные владения от­нюдь не умерили их аппетита.

В начале XX в. они вынашивали планы новых захватов, в оправдание нередко ссылаясь на необ­ходимость защиты соплеменников или единоверцев от притеснений, обретения «естественных границ» или «жизненного пространства». Так, Германия стремилась создать из германоязычных и соседних с ними стран, которые она относила к сфере своих интересов, тесный экономический и политический союз — Срединную Европу. Австро-Венгрия рас­считывала распространить влияние на независи­мые государства Балканского полуострова, в кото­рых усматривала угрозу своей безопасности. Россия же укрепляла позиции на Балканах под предлогом защиты «братьев-славян». Исходя из своих страте­гических интересов, она добивалась также контро­ля над черноморскими проливами — Босфором и Дарданеллами. Франция мечтала не только о воз­вращении Эльзаса и Лотарингии, отнятых Герма­нией в 1871 г. в результате франко-прусской войны, но и о присоединении всего немецкого левобережья реки Рейн, которая должна была стать её «естест­венным» рубежом на востоке. Италия присматри­валась к сопредельным французским и австрий­ским землям, считая их своими исконными тер­риториями.

Все эти захватнические планы можно было бы объяснить лишь великодержавными амбициями или национальным эгоизмом, если бы за ними не просматривались экономические интересы. В нача­ле XX в. никого не надо было убеждать в том, что основным источником торгового и военного могу­щества государств является крупная промышлен­ность. Понимали это и правительства того времени. Поэтому в своей внешней и внутренней политике они во многом руководствовались поощрением на­циональной индустрии.

Задача более чем похвальная. Вот только способ её решения оказался негодным и обернулся для ми­ра катастрофическими последствиями. Чтобы это стало ясно, вспомним азбучные истины политиче­ской экономии. Крупной промышленности тесно в национальных границах. Для полнокровного раз­вития ей необходимы зарубежные рынки сбыта продукции, источники сырья, полуфабрикатов, оборудования, рабочей силы. Заполучить их круп­ная промышленность какой-либо страны может в принципе лишь двумя взаимоисключающими пу­тями: либо добившись победы в открытом и равно-

правном состязании за них с индустри­ей других стран, либо обеспечив себе преимущественное право пользоваться ими от имени государства, которому они подконт­рольны. Первый путь означает режим свободной конкуренции производителей. Это тоже война, но экономическая, т. е. бескровная, победители в ко­торой подсчитывают свои барыши, а побеждённые и жертвы — убытки. Второй путь — режим госу­дарственной монополии, когда коммерция возво­дится в ранг государственной политики, что рано или поздно приводит к соперничеству держав за сферы влияния, экономический и территориаль­ный раздел мира. Это означает войну в самом пря­мом смысле, войну, потери в которой исчисляются не только в рублях, долларах и других денежных единицах, но и в миллионах загубленных челове­ческих жизней. Увы, ведущие державы выбрали именно второй путь защиты и поддержки своей ин­дустрии.

Усилия многих правительств сосредоточились на борьбе с иностранной конкуренцией, объявлен­ной едва ли не бедствием для национальной индуст­рии. В конце XIX в. это стало навязчивой идеей политиков и дельцов, способных распознать лишь сиюминутные выгоды. Действительно, от иностран­ной конкуренции жестоко страдали отечественные производители. Но была ли нужда в её удушении, если известно, что в долгосрочной перспективе она приносит неоценимую пользу как стимул повыше­ния производительности труда? Тем не менее в пос­ледней трети XIX в. правительства ряда стран стали повышать таможенные пошлины на ввозимые то­вары. «Экономический национализм» привёл к рез­кому обострению международных противоречий. Испортились отношения даже таких давних парт­нёров и союзников, как Россия и Германия. Дер­жавы стали ограничивать конкуренцию на между­народных рынках, приступив к их дележу, подтал­кивая тем самым мир к военной катастрофе. Об этом свидетельствовали участившиеся с конца XIX в. международные кризисы (Памирский 1895 г., Фашодский 1898 г., Панамский 1901 г., два Марокканских — 1905—1906 гг. и 1911 г. и Боснийский 1908—1909 гг.) и локальные войны — пока на периферии Европы (японо-китайская 1894—1895 гг., испано-американская 1898 г., анг­ло-бурская 1899—1902 гг., русско-японская 1904— 1905 гг., итало-турецкая 1911—1912 гг. и две Бал­канские — 1912—1913 гг.).

В обстановке нарастания военной опасности Ев­ропа раскололась на две группировки противобор­ствующих держав. Костяк одной из них составил союз Германии и Австро-Венгрии, заключённый в 1879 г. против Франции и России. В противовес ему возник франко-русский союз, оформленный рядом договоров 1891—1893 гг. Другие державы Европы, а также США и Япония долгое время не могли ре­шить, к какой из группировок примкнуть. Наконец в 1904 г. Великобритания разрешила компромис­сом споры о разграничении колоний и сфер влия­ния с Францией, а в 1907 г. — с Россией. Так воз-

никла Антанта (Согласие) — коалиция Великобри­тании, Франции и России.

Случаю было угодно, чтобы сигналом к войне прозвучали выстрелы, которыми 28 июня 1914 г. в г. Сараево в Боснии был сражён племянник и нас­ледник австрийского императора Франца-Иосифа эрцгерцог Франц-Фердинанд. Ни одна из сторон не планировала начало этой войны на какую-то оп­ределённую дату. Но столь высок был уровень их военного противостояния, столь тщательно были продуманы планы мобилизации и развёртывания армий, а главное — столь велика была психологиче­ская готовность к войне, что любой серьёзный ин­цидент мог привести к аналогичным последствиям. 28 июля 1914 г. Австро-Венгрия объявила войну Сербии. В ответ Россия заняла угрожающую пози­цию, начав всеобщую мобилизацию. Германия не стала терять времени и 1 августа объявила войну России, а 3 августа — Франции. 4 августа против Германии выступила Великобритания. Наконец, 6 августа о состоянии войны с Россией заявила Авс­тро-Венгрия.

С самого начала война приобрела не только об­щеевропейский, но и мировой характер. Против во­ли в неё были втянуты нейтральные Бельгия и Люксембург. 5 августа Черногория объявила войну Австро-Венгрии. Вместе с Великобританией на сто­роне Антанты выступили её доминионы: Канада, Южно-Африканский Союз, Австралия и Новая Зе­ландия. 23 августа войну Германии объявила Япо­ния.

С точки зрения военного потенциала Антанта имела явные преимущества. Однако её территори­альная разобщённость, отдалённость важных ис­точников снабжения и пополнения армий от основ­ных театров военных действий мешали реализации этого преимущества. Германии и Австро-Венгрии шанс на успех давала возможность быстрой кон­центрации сил на направлении решающего удара. Из этой предпосылки исходил и стратегический план германского Генерального штаба, разработан­ный задолго до войны под руководством генерала Шлифена: сначала нанести молниеносный удар по Франции и покончить с ней за 6—8 недель, а затем все силы бросить против России.

Однако германский Генштаб недооценил как боевые качества, так и взаимодействие войск Ан­танты. Сопротивление бельгийской и французской армий, застигнутых врасплох обходным манёвром немцев через Бельгию и Люксембург, сорвало план молниеносной войны. На ход операции повлияло и наступление русской армии в Восточной Пруссии во второй половине августа. Оно заставило герман­ское командование бросить в бой резервы, предназ­наченные для запада. В сражении на реке Марне 5—12 сентября французская армия и английские экспедиционные силы успешно контратаковали противника. Германские войска были вынуждены перейти к обороне, так и не достигнув стратегиче­ских целей. «План Шлифена» рухнул.

Однако русская армия из-за ошибок командо­вания не смогла удержать Восточную Пруссию. Но