Репрезентация как способ представления объекта в обыденном и науч­ном знанииОтражение, зеркальная метафора, репрезентация

Известно, что реальность можно рассматривать в различных перспекти­вах, концепциях и языках, но важно признавать, что не существует привилеги­рованного выбора каждого из таких рассмотрений. В этой главе речь пойдет о близких способах представления реальности, хотя и не совпадающих между со­бой полностью. Существующее до сих пор влияние учения о познании Дж. Лок-ка (XVII век) в определенной степени проявляется и в том, что фундаменталь­ное положение отечественной гносеологии - «познание есть отражение» пони­малось не столько диалектико-материалистически, сколько с позиций материа­листического сенсуализма. Это положение в значительной мере трактовалось мировоззренчески, в контексте основного вопроса философии, имело четко вы­раженную идеологическую окраску. Однако сегодня со всей очевидностью про­явилась неполнота и проблематичность трактовки познания как непосредствен­ного получения «копии», образа реального мира. Достаточно обобщенное, ме­тафорическое понятие «отражение» фиксирует скорее конечный результат, не­жели операционную сторону познавательной деятельности, «спрямляя» многие этапы познавательного процесса. Этот процесс далеко не всегда имеет отража­тельную природу, но скорее реализует творчески-созидательные, гипотетико-проблемные подходы, основанные на продуктивном воображении, социокуль­турных предпосылках, индивидуальном и коллективном жизненном опыте.

Стремясь втиснуть представления о познавательном процессе в рамки идеологически и социально предписанной концепции, понятие «отражение» трактовали предельно широко, включая в него и неотражательные процедуры и результаты. Тенденциозность и неоправданность такого расширения понятия отражения проявились уже в том, что в него одновременно включались и пред­ставления о структурном соответствии образа и объекта, достигаемом «непо­средственным» воспроизведением объекта в сознании, и представления, поня­тия, получаемые с помощью выдвижения гипотез. Этот метод, в свою очередь, предполагает процедуры, задающие предметные смыслы чувственным данным,

подведение их под категории, различные способы репрезентации, редукции, ре­конструкции и деконструкции, интерпретации и другие познавательные прие­мы. Парадокс состоит в том, что познание, имеющее своим результатом пред­ставления и образы предметного мира, осуществляется преимущественно неот­ражательными по природе операциями. Преодоление расширенного толкования отражения, сведения к нему всей познавательной деятельности возможно лишь при разграничении понимания отражения как свойства материи и как познава­тельной операции, причем последней - наряду и во взаимодействии с другими. Теория познания как отражения тяготеет к буквальной трактовке отражения, причиной чего является идущая от обыденного сознания и здравого смысла привычность зер­кальной визуальной метафоры, а не какие-либо подтверждающие отражение свидетель­ства. Закрепленная в языке «зеркальность» обусловливает и лингвистическую невоз­можность отказа от метафоры отражения. Тесно увязанные друг с другом метафора по­знания как отражение и метафорическое понимание мира как механико-машинной структуры, а человека - как машины-животного-зеркала составили сердцевину тради­ционной гносеологии. Основанная на метафоре зеркала теория отражения увязывается с ошибочными представлениями о возможности исчерпывающих репрезентаций и «чис­тых данных» или восприятий, из которых как из кирпичиков строится здание человече­ского знания. Эти представления закрепились также в психологии и искусствознании, в значительной степени опирающихся на визуальное мышление и обобщения зрительного восприятия в различных сферах деятельности.

Необходимо различать разные способы решения проблемы внутри самой теории отражения и через метафору зеркала. В аристотелевской концепции, где субъект отождествляется с объектом, разум не является просто зеркалом, рас­сматриваемым внутренним глазом, он есть и зеркало, и глаз одновременно, от­ражение на сетчатке само является моделью «ума, который становится всеми вещами». Другой подход, также склонный к образу зеркала, основан на принци­пиально ином понимании самой визуальной метафоры. Он возникает после Де­карта; именно картезианская концепция стала основой эпистемологии Нового времени, где разум исследует сущности, моделируемые отражением на сетчат­ке. В «уме» находятся репрезентации, представления и «внутренний глаз» обо­зревает их, чтобы оценить достоверность. У Декарта, как отметил М.Хайдеггер, главной становится именно репрезентация - возможность пред-ставить, помес­тить перед собой наличное сущее, включить его в отношения с собой как пред­мет. Человек не столько всматривается в сущее, сколько представляет себе картину сущего, и она становится исследуемой, интерпретируемой репрезен-

тацией этого сущего. Пересекаются два процесса: мир превращается в постав­ленный перед человеком предмет (объект), а человек становится субъектом, репрезентантом, понимающим свою позицию как миро-воззрение, как представ­ление картины мира с позиций визуальной метафоры. Соответственно принци­пиально меняется и философский дискурс, выясняющий условия точности, аде­кватности, истинности представления, возможности их достижения, что может породить иллюзию полного отвлечения от непосредственного видения, преодо­ления визуальной метафоры.

К этому весьма саркастически относился Ницше, высмеивавший в работе «К генеалогии морали» «чистый, безвольный, безболезненный, безвременный субъект по­знания», а также лицемерное стремление мыслить глаз, «который должен быть начисто лишен взгляда», в нем должны отсутствовать «активные и интерпретирующие силы, только и делающие зрение узрением». Для него существует только перспективное, т.е. оценивающее, зрение и познание, и чем большему количеству перспектив, различных глаз будет предоставлена возможность видения и оценки, тем полнее окажется наше понимание предмета, наша «объективность». Если же устранить зрение, вообще все «аффекты», то не значит ли это «кастрировать» интеллект, - спрашивает Ницше. Но из этого рассуждения для Ницше следовало лишь одно: познание как «узрение» может быть только толкованием или толкованием старого толкования, а в вещах человек на­ходит в конце концов лишь то, что он сам вложил в них.

В целом следует отметить, что понятия отражения, представления, ре­презентации тесно связаны между собой, входят в одно «гнездо», однако за их тонкими различиями стоят самостоятельные познавательные концепции. Так, если обратиться к глубинным смыслам достаточно «стершегося» слова «пред­ставление», то, как показал Хайдеггер, оно означает «поставление перед собой и в отношение к себе». За этим стоит превращение мира в картину, точнее, - по­нимание мира в смысле картины, что в свою очередь повлекло превращение че­ловека в субъект. Если в греческой философии субъективизм невозможен, чело­век не выделен из бытия, присутствует в нем, то после Декарта человек, как представляющий субъект, противостоит миру, «идет путем воображения», встраивает образ в мир как картину. Само мышление стало пред-ставлением, устанавливающим отношение к представляемому.