Новые представления о научной рациональности

Прежде всего следует отметить, что произошло уточнение самого пони­мания рациональности как ratio, разумности, предполагающей целесообраз­ность, систематичность, согласованность, упорядоченность, передавемость и логичность суждений, действий, поведения. Стало очевидным, что рациональ­ность и логичность не совпадают в полном объеме, как это достаточно долго считалось в европейской традиции. Законам логики подчиняются и содержа­тельно ошибочные и даже бессмысленные суждения. Выяснилось также, что

существуют рассудочная рациональность, жестко следующая нормам, прави­лам, критериям, определениям, и разумная рациональность, подвергающая кри­тическому анализу основания всех правил, критериев и определений, «разре­шающая их в ничто», по Гегелю, с тем чтобы, опираясь не только на логику, но и на творческие, интуитивные предпосылки, двигаться дальше - создавать но­вые понятия, определения, нормы и критерии.

Сегодня осознано, что существуют различные исторические типы рацио­нальности, сменяя друг друга или одновременно присутствуя в культуре. Клас­сическая рациональность исходит из того, что неизменный разум господствует над неизменной природой согласно неизменным принципам, а само рационали­стическое мышление и разумно-целесообразное действие осуществляется уни­версальным субъектом, обладающим могущественным рефлексивным сознани­ем, не знающим границ в познании себя и окружающего мира. Научная рацио­нальность в значительной мере соответствует идеалам классической рациональ­ности. Она предполагает существование нормативов и критериев, позволяющих отличить научное знание от обыденного, вненаучного или от заблуждения, псевдознания. Существенным признаком научной рациональности считается наличие особого метода познавательной деятельности как строго определенного и необходимого в исследовании. Здесь сочетаются и в определенном смысле совпадают логика и разум, при этом отвергается эмоциональное, мировоззрен­ческое - вообще ценностное влияние, как «ненаучное», искажающее познава­тельную деятельность ученого.

Однако история науки показывает, что научная рациональность в тради­ционном, классическом понимании оказывается слишком узкой, не охватываю­щей реальный процесс исследования, который включает также факторы иного порядка, в частности культурно-исторические.

Так, труды известного астронома XVII века И.Кеплера знаменуют промежу­точный этап между прежним магико-символическим и современным количественно-математическим описанием природы. Сам он отмечал, что сформулировать три знаме­нитых закона движения планет ему помогли первообразы, заложенные в душе человека Богом. Известный физик Паули увидел в этих первообразах сходство с архетипами К. Юнга, который утверждал, что познание представляет собой длительный процесс, на­чинающийся в области коллективного бессознательного задолго до рациональной фор­мулировки предмета познания. Интуитивное архетипическое представление и страстная религиозная вера в гелиоцентрическую систему были основой взглядов Кеплера на

солнце и планеты (Паули В. Влияние архетипических представлений на формирование естественнонаучных теорий у Кеплера // Он же. Физические очерки. М., 1975. С. 137-174).

Таким образом, в той или иной форме фиксируется присутствие в науч­ном познании различных нерациональных (иррациональных) компонентов, а сами теории обладают содержанием, выходящим за пределы как опыта, так и методологии. Рациональность должна пониматься шире, чем это традиционно представлялось, поскольку научное познание, кроме собственно специально на­учных положений, имеет еще и культурно-исторические предпосылки. Необхо­димо прежде всего осознать условность и «теоретичность» представлений о ра­циональности, лежащих в основе идей Просвещения, а также европейского ес­тествознания предшествующих веков.

Плодотворной представляется идея о существовании «открытой» и «за­крытой» рациональности, широко применяемая сегодня отечественными иссле­дователями.

Эта идея обоснована В.С.Швыревым, различающим две формы рационально­сти. Первая форма - «закрытая» рациональность - это репродуктивная деятельность внутри системы понятий, норм и правил, теоретических утверждений принятой кон­цепции, не подлежащей критике. Такая деятельность приводит к догматизации лишь в том случае, если эти положения превращаются в «неприкасаемые истины», а исследо­ватели перестают различать действительный мир и представления о нем. Вторая форма - «открытая» рациональность, предполагающая возможность выхода за пределы фик­сированной системы познавательных ориентиров и критериев, их критику и смену. Это создает условия продуктивного творчества и перехода на новые уровни изучения ре­альности, не ограниченного жесткими предписаниями и нормами (Швырев В. С. Рацио­нальность в спектре ее возможностей // Исторические типы рациональности. Т. 1. М., 1995. С. 13-20).

Новые моменты в понимании рациональности значимы и для естествен­нонаучного, и для социально-гуманитарного познания, однако для последнего существуют и свои особенности и традиции, возникшие в процессе разрешения такой фундаментальной проблемы, как «рационализация» общества - возмож­ность и необходимость преодоления стихийных (нерациональных) факторов в социальном устройстве, экономике, культуре, психике и сознании человека. Теоретически эту проблему разрабатывал М.Вебер, рассматривавший социаль­ные действия по степени их рациональности или ее отсутствия. Если рацио­нальные (целерациональный и ценностно-рациональный) типы действия харак-

теризуются осознанностью и рациональной ориентированностью, то аффектив­ный тип определяется чувствами и эмоциями, а традиционный - усвоенной привычкой и традициями. Соответственно, два последних, как стихийные и ир­рациональные, должны быть преодолены.

Еще более жестко и определенно идея преодоления иррационального разрабатывалась и воплощалась в рамках марксистского проекта, где иррацио­нальность приписывается прежде всего индивидуальному началу, человеческой воле, стихии рынка, а процесс рационализации «поручается» деятельности го­сударства, общественно-бюрократическим структурам, тотальному управлению и планированию из единого «разумного» центра.

Еще в 1911 году русский экономист П.Струве отмечал, что К.Маркс «гениаль­но уловил имманентно-иррациональное начало социально-экономического процесса», подвластность людей их собственным творениям, и был уверен, что фетишизм и сти­хийность будут преодолены уже на первой стадии коммунистической формации — при социализме. Но вместе с тем Маркс не осознавал, что власть вещей над людьми не мо­жет быть устранена «рациональным построением экономических отношений», потреб­ление всегда остается «областью хозяйственно-иррационального», стихийность — не­отъемлемое свойство социальных действий и в обществе невозможно достичь полной и окончательной рационализации, это утопично даже при коммунистической формации. В современной практике и теории речь идет о сочетании рационального и стихийного (в формах рыночного и внерыночного, индивидуалистического и коллективистского, планового и творчески меняющегося начал), что и должно быть осмыслено в социально-гуманитарных исследованиях.