ЭРОТИЗИРОВАННЫЙ ПЕРЕНОС

Под таким заголовком я бы хотел описать ту разновидность пациентов, которые на поверхности кажутся типичными психоневротиками, но которые развивают на ранних стадиях анализа трудно поддающийся обработке эротический перенос. Таких пациентов отличает не просто высокая интенсивность данного осложняющего фактора, но и некоторые качественные особенности. Фрейд (1915) описал тип невротической пациентки, развившей сильный эротический перенос, который не поддавался аналитической технике. Он приписал это вспыльчивости, неспособности выносить суррогаты и труднообрабатываемым потребностям в любви. Затем Блитцштейн (в личном общении) и Раппапорт (1956) описали сходные проблемы переноса, основной чертой которых являются упорные эротические требования. У меня было два таких случая, оба с женщинами. (Все случаи эротизированных переносов, о которых я знаю, имели место у женщин-пациенток в анализе с мужчинами).

В обоих случаях у меня было такое впечатление от предварительных интервью, что я имею дело со смесью истерически-депрессивных элементов. Обе пациентки во время предварительных интервью, казалось, относились ко мне вполне соответствующим образом. Я не мог обнаружить никаких заметных дефектов в функционировании их Эго: у них, казалось, была склонность к психологии, хорошее воображение, хорошие собственные достижения, адекватная социальная жизнь и т.д. В обоих случаях были жалобы, включающие сексуальные затруднения и жалобы на неудовлетворяющую любовную жизнь в их замужествах, тенденции к навязчивым фантазиям ревности, неразборчивым связям, проблемам сна. Обе пациентки развили сильный сексуальный перенос ко мне уже в первые часы пребывания на кушетке. Их чувства становились все интенсивнее и примитивнее. В обоих случаях я испытал сильные затруднения, пытаясь направить их на работу с этим материалом. Они осознавали свои чувства и могли описать свои импульсы и желания, которые были сильно отягощены орально. Они хотели и даже требовали физической близости, телесного контакта, который означал бы объединение, обладание и слияние с ними. Они были готовы к действиям и едва сдерживали себя от осуществления своих импульсов; они были фрустрированы и приходили в ярость от необходимости вербализации и размышления. Хотя они, казалось, и слушают мои вмешательства и интерпретации, это их не затрагивало, на них не оказывали влияния обычные аналитические меры. Если они соглашались с интерпретацией, это было просто движение губ и означало оно просьбу прекратить разговаривать. Они приходили на сеанс полные страстного желания, но не по поводу инсайтов, а только в поисках физической близости. Мои вмешательства казались им не относящимися к делу. Сначала у меня было такое впечатление, что эти пациентки развили острый, интенсивный и очень регрессивный эротический невроз переноса. Но мне никак не удавалось установить с ними рабочий альянс. Их реакции переноса были совершенно Эго-синтоничны и не имели отношения к самонаблюдению. Я стал осознавать безумство их проявлений любви ко мне. То, что, казалось, было разновидностью чувственной страсти, было похоже на упорный, подтачивающий голод. Их чувства ко мне были не просто невротическим расстройством, а скорее напоминали манию. Такие реакции были определены как психоз переноса (Little, 1958; Reidcr, 1957). (В разделе 3.4 я обсуждал различия между невротическим и психотическим явлениями переноса). Причиной большой интенсивности реакций и трудности для излечения является очень сильная тревога. В обоих случаях я установил, что пациентка была на грани падения в пучину гомосексуальной любви к матери. Их эротические реакции на меня представляли собой последнюю отчаянную попытку захватить свою собственную сексуальную идентичность. У одной из них был дополнительный элемент, на который в конце концов был пролит свет. Ее экстравагантные реакции были также отрицанием ее растущего осознания того, что она утрачивает контакт с людьми вообще. Это была утрата внутренних объектных образов. За весьма короткое время я осознал, что моя первоначальная клиническая оценка этих пациенток была ошибочна. Утрата визуального контакта, сенсорная депривация, которая была вызвана лежанием на кушетке, мобилизовали интенсивный либидозный голод и защиту переноса. Эти пациентки не подходили для анализа, потому что они не могли вынести тех деприваций, которые требуются при классическом психоанализе (M.Wexler, 1960). Их способность к формированию и поддержанию объектных отношений была слишком недостаточна для того, чтобы они оставались толерантными ко всем превратностям явлений переноса, которые имеют место в анализе. В случае обычного психоневроза наряду с неврозом переноса существует более реалистичное объектное отношение к аналитику, которое позволяет сформировать рабочий альянс (A. Freud, 1954). Это то относительно реалистичное отношение, которое позволяет пациенту рисковать, позволяя себе развивать интенсивный невроз переноса. Пациентки, которых я описываю, утратили способность формировать и поддерживать такое отношение в комплексе с интимностью, интенсивностью и дистанцией аналитической ситуации. В диагностическом отношении я понял, что они, скорее всего, скрыто-импульсивные, аддиктивные характеры с психотическими тенденциями. Когда я осознал строгую ограниченность их способности формировать объектные отношения, готовность к взрывчатым отыгрываниям, близость к психозу, я понял, что этих пациенток не следует подвергать лишениям классического психоанализа. Они нуждались в такой психотерапии, которая бы не ставила под угрозу защитно-инстинктивный баланс (Knight, 1953). Я попытался усилить те защиты, которые казались относительно здоровыми и усилить другие функции их Эго, пробуя использовать себя как явное дополнительное Эго и Суперэго. Сеансы проводились в положении лицом к лицу, без упора на свободные ассоциации. Мое отношение было решительное, прямое, дружеское, но прежде всего, чисто терапевтическое. Я демонстрировал им их ошибки в мышлении и умении разбираться и предлагал лучшие альтернативы. Я стал их ментором и гидом. Я старался никогда не быть соблазнительным или карающим. Постепенно, посредством идентификации, функционирование их Эго улучшилось, и вместе с этим, улучшилась их способность к более зрелым объектным отношениям. В конечном счете, одна из пациенток смогла начать классический анализ с другим аналитиком после полутора лет психотерапии. Другая пациентка проходила психотерапию со мной в течение пяти лет, но эта терапия становилась все более аналитической по мере ее завершения. Причины для таких решений будут обсуждаться в разделе 3.10.4 по "Вопросу о смене аналитиков".