ЭСТЕТИЧЕСКИЕ ФИГУРЫ

ИСТОРИЯ ФИЛОСОФИИ

Жиль Делез как философ талантливый и оригинально мыслящий не может быть исто­риком фи­лософии «наукообразным», он вплетает в свои историко-философские работы свое «Я», что иногда доходит до того, что рассматриваемый философ «забывается». Но это, может быть, и есть истинный подход к истории философии. Только таким способом философ прошлого может «заговорить», когда он станет основой для философствования современного талантливого фи­лософа.

«Историю философии можно сравнить с искусством портрета. Задача здесь – не «напи­сать схоже», то есть повторить сказанное философом, а создать сходство, одновре­менно показав уч­режденный им план имманенции и сотворенные им новые концепты. Получается портрет умст­венный, ноэтический, машинный. И хотя обычно такие порт­реты пишут средствами философии, их можно создавать и эстетически» (Делёз Ж. Гваттари Ф. Что такое философия? СПб. 1998. С.74)

«… к счастью для новоевропейской философии, она столь же мало дружна с капита­лизмом, как античная философия – с полисом. Философия доводит до абсолюта относительную детерриториализацию капитала, она переводит его в план имманенции как движение бесконечности и уничтожает как внутренний предел, она обращает его против себя самого, взывая к новой земле, к новому народу. Но тем самым она получает непропорциональную форму концепта, где уничтожаются и коммуникации, и обмен, и консенсус, и мнение. Это скорее ближе к тому, что Адорно называл «негативной диа­лектикой» и к тому, что Франкфуртская школа обозначала как «утопию». Действи­тельно, именно в утопии осуществляется смычка философии с эпохой – будь то евро­пейский капитализм или уже греческий полис» (Делёз Ж. Гваттари Ф. Что такое фило­софия? СПб. 1998. С.129)

1. ФИЛОСОФИЯ И ТЕРРИТОРИЯ

«Понятия субъекта и объекта не позволяют подойти вплотную к существу мысли. Мысль – это не нить, натянутая между субъектом и объектом, и не вращение первого вокруг второго. Мысль осуществляется скорее через соотношение территории и земли» (Делёз Ж., Гваттари Ф. Что такое философия? М.-Спб. 1998. С.110)

«У пресократиков в качестве концептов брались природные стихии – они трактовались сами по себе, независимо от всякой референции, и изыскивались лишь верные правила соседства между ними и между их возможными составляющими. Если ответы разных философов при этом разнились, то потому, что эти стихийные концепты составлялись или по-разному, - как внутри себя, так и снаружи. Концепт имеет характер не парадигматический, а синтагматический, не проективный, а конспективный, не иерар­хический, а окольно-проселочный, не референтный, а консистентный. Отсюда с необ­ходимостью следует, что философия, наука и искусство не организуются более как раз­ные уровни одной и той же проекции и даже не различаются как порождение общей матрицы, но получаются и восстанавливаются непосредственно во взаимной независимости друг от друга, в разделении труда, требующим между ними отношений и сочленения» (Делёз Ж., Гват­тари Ф. Что такое фи­лософия? М.-Спб. 1998. С.118)

«Философия не может быть сведена к своей истории, потому что философия постоянно отрывается от этой истории, дабы творить новые концепты, которые вливаются в исто­рию, а не проистекают из нее» (Делёз Ж., Гват­тари Ф. Что такое фи­лософия? М.-Спб. 1998. С.124)

«Человек капитализма – это не Робинзон, а Улисс, хитрый плебей, заурядный средний обитатель больших городов, коренной Пролетарий или чужестранец – мигрант, которые и на­чинают бесконечное движение – революцию. Сквозь весь капитализм про­ходит не один, а два клича, равно ведущие к разочарованиям: «Эмигранты всех стран, соединяйтесь… Пролетарий всех стран..». На противоположных полюсах западной ци­вилизации – в Америке и России – прагматизм и социализм разыгрывают возвращение Улисса, новейшее общество братьев или товарищей, подхватывая мечту греков и вос­станавливая «демократическое достоинство»» (Де­лёз Ж., Гваттари Ф. Что такое философия? М.-Спб. 1998. С.128)

«…философия ретерриториализуется трижды: сначала в прошлом – в древних гре­ках, потом в настоящем – в демократическом государстве, и наконец в будущем – в но­вом народе и новой земле. В этом зеркале будущего странно искажается облик и греков и демократов» (чтф с.143)

АНТИЧНАЯ ФИЛОСОФИЯ

1. ДОСОКРАТИКИ

Делёз о «Логике смысла» пишет: «образ философа – как популярный, так и профессио­нальный – сформировался, судя по всему, благодаря платонизму: философ – это пут­ник, оставивший пещеру, и восходящий вниз. И чем выше подъем, тем полнее очищение. На почве такой «психологии восхождения» образуются тесные связи между моралью и философией, аскетическим идеалом и идеей мысли» (Делёз Ж. Логика смысла. М., 1995. С.158)

Но есть другой образ философа. Это – образ, данный досократиками. «Досократики помещали мысль внутрь пещер и жизни, в глубину. Они искали тайну воды и огня, и, подобно сокрушающему статуи Эмпедоклу, они философствовали молотом- молотом геолога и спелеолога» (Делёз Ж. Логика смысла. М., 1995. С.159)

«Философ- досократик не выходит из пещеры; напротив он полагает, что мы ещё не вполне уг­лубились в неё, недостаточно поглощены ею» (Делёз Ж. Логика смысла. М., 1995. С.159)

Но эллинистическая философия дала другой образ философа. Философ у Киников и Стоиков –это философ поверхности. Философия «бьющего посоха» «странников Бы­тия» Киников и Стои­ков заменили «геологическую» философию досократиков и «аль­пинистскую» философию платоников.

2. ПЛАТОНИЗМ

«Идеализм – врожденная болезнь платонизма, который со всей его чередой взлётов и падений логично расценивать как маниакально-депрессивную форму философии. Ма­ния вдохновляет и ведет Платона. Диалектика – это полет идей» (Делёз Ж. Логика смысла. М., 1995. С.158)

«Пересмотр платонизма означает, прежде всего и главным образом, замену сущностей на события как потоки сингулярностей» (Делёз Ж. Логика смысла. М., 1995. С.75)

«Взмахам платоновских крыльев противостоит удар молота досократиков; платонов­скому вознесению – досократическое низвержение» (Делёз Ж. Логика смысла. М., 1995. С.159)

3. СТОИКИ

«Не счесть насмешек в адрес Платона со стороны Киников и Стоиков. И всегда речь идет о том, чтобы низвергнуть Идеи, показать, что бестелесные пребывает не в вышине, а на поверхности и что оно – не верховная причина, а лишь поверхностный эффект, не Сущность, а событие..» (Делёз Ж. Логика смысла М.,1995. С. 161)

«Пересмотр платонизма означает, прежде всего и главным образом, замену сущностей на события как потоки сингулярностей» (Делёз Ж. Логика смысла. М., 1995. С.75)

«Иногда стоицизм рассматривают как отход от платонизма и возврат к досократикам, например – к миру Гераклита. Но вернее было бы сказать о переоценке стоиками всего дососкратического мира. Истолковывая этот мир как физику смесей в глубине, Киники и Стоики отчасти отдают его во власть всевозможных локальных беспорядков, примиряющихся только в Великой смеси, то есть в единстве взаимносвязанных причин. Это мир ужаса и жестокости, инцеста и антропофагии. Но можно, конечно, взглянуть на него и иначе: а именно, с точки зрения того, что выбирается из гераклитовского мира на поверхность и обретает совершенно новый статус. Это – событие, по своей природе отличное от причин-тел, Эон в его сущностном отличии от всепоглащающего Хроноса. Параллельно и платонизм претерпевает такую же полную переориентацию: он хотел бы закопать досократический мир ещё глубже своих высот. Но как мы видим, теперь он сам лишается своей высоты, а Идея спускается* обратно на поверхность как простой бестелесный эффект. Автономия поверхности, независимой от глубины и вы­соты и им противостоящей; обнаружение бестелесных событий, смыслов и эффектов, несводимых ни к глубинам тел, ни к высоким Идеям - вот главные открытия стоиков, направленные как против до­сократиков, так и против Платона. Все, что происходит, и все, что высказывается, про­исходит на поверхности. Поверхность столь же мало иссле­дована и познана, как глу­бина и высота, выступающие в каче­стве нонсенса. Принципи­альная граница смести­лась. Она больше не проходит ни в высоте - ме­жду универсаль­ным и частным; ни в глу­бине - между субстанцией и акциденцией. Может быть, именно Антисфена следует бла­годарить за новую демаркационную линию, проведен­ную между вещами и предложе­ниями самими по себе. Граница пролегла между вещью как таковой, обо­значенной предложением, и выраженным в предложении, не существующим вне послед­него. (Субстанция - не более чем вторичное определение вещи, а универсальное- не бо­лее чем вторичное определение выраженного в предложе­нии).

Поверхность, занавес, ковёр, мантия - вот где обосновались и чем себя окружили Ки­ники и Стоики. Двойной смысл поверхности, неразрывность изнанки и лицевой стороны сменяют вы­соту и глубину. За занавесом ничего нет, кроме безымянных сме­сей. Нет ничего и над ковром, кроме пустого неба. Смысл появляется и разыгрывается на поверхности - по крайней мере, если мы умеем правильно смешивать его- где из пыли образуются буквы….Философ теперь не пе­щерное существо и не платоновская душа-птица, а плоское животное- клещ или блоха. Философским символом становится, сменяя платоновские крылья и эмпедоклову сандалию, выворачивающийся плащ Анти­сфена и Диогена: посох и плащ, напоминающие Геркулеса с его дубиной и львиной шкурой» (Делёз Ж. Логика смысла. М., 1995. С.164)

«…стоики предлагают совершенно новое расщепление причинной связи. Они расчленяют последнюю так, что рискуют вновь воссоздать её в каждой из полученных частей. Стоики соотносят причины с причинами и устанавливают связь между ними (судьба)» (Делёз Ж. Логика смысла. М., 1995. С.19)

«…стоики оставляют место свободе двумя взаимодополнительными способами: сна­чала на внутренней стороне судьбы как связи причин, а затем на внешней стороне со­бытий в качестве связи эффектов. Вот почему стоики могли противопоставлять судьбу и необходимость. Эпикурейцы предложили другое расщепление причинности, также оставляющее место свободе. Они сохраняют однородность причины и эффекта, но рас­секают каузальность согласно атомарным сериям. Относительная независимость серий гарантирована здесь клинаменом – больше нет судьбы без необходимости, но есть* причинность без судьбы. В любом случае, мы начинаем с разбиения причинной связи, а не с различения видов причинности, как это делали Аристотель и Кант. И такое разбиение вновь отсылает нас или к языку, или к отклонению причин, или, как мы ви­дим, к сопряжению эффектов» (Делёз Ж. Логика смысла. М., 1995. С.19-20)

2В этом и состоит результат проделанного стоиками: беспредельное возвращается. Умопомешательство, неограниченное становление, более не гул глубинных оснований. Они выбираются на поверхность вещей и обретают беспристрастность» (Делёз Ж. Ло­гика смысла. М., 1995. С.21)