ИССЛЕДОВАНИЕ СНОВИДЕНИЙ 4 страница

"Заснеженный пейзаж. Передо мной находится айсберг, скрыва­ющий от меня человека, который хочет проложить через айсберг дорогу ко мне. Я кричу ему иронически: "Ты никогда не сможешь сделать это. никому еще не удавалось этого". Но человек продол­жает работать. Огромные глыбы льда разлетаются в стороны от не­го. Я начинаю переживать за этого человека и бояться, что ему не достанет сил, что он замерзнет насмерть. Айсберг уже стал про­зрачным. Я лихорадочно пытаюсь проделать голыми руками отверстие в айсберге. Теперь нас разделяет совсем немного льда. Я про­тягиваю к нему руки и говорю: "Ты должно быть очень замерз, возь­мись за мои руки, они теплые". Я притягиваю его к себе своими ру­ками и мы целуемся".

В этом сне показана удивительная картина того, как жизнь, персонифицированная в облике мужчины, ее естес­твенной противоположности, приближается к женщине, чей страх перед жизнью столь велик, что она не может поверить, что жизнь действительно сможет коснуться ее, а она - жиз­ни. Своим ироническим возгласом она пытается отрицать призыв жизни, но, застигнутая и трансформированная ее не­преодолимой энергией, она решает в последний момент принять жизнь и встретить ее с радостным духом сотрудни­чества. Таким образом, на первый взгляд невозможное ста­новится возможным.

Этого направления должен придерживаться каждый чело­век в процессе преодоления идентификации себя с детст­вом, на пути к принятию социальной и личной ответственнос­ти взрослой жизни. Освобождение от отца и матери, означа­ем принятие на себя обязанностей отца и матери, независи­мо от того, приобретают ли они форму создания семьи или обучение профессии, что быстро приводит к полной граж­данской ответственности и принятию целиком мира внешней реальности. Каждый период жизни имеет свои специфичес­кие обязанности, а не выполняющий их, то есть не прожив­ший данную фазу, теряет возможность испытать какой-то ас­пект жизни, а платой за такой отказ является либо отупение, либо оцепенение, либо невроз. Процесс жизни логически и неотвратимо идет вперед и горе тому, кто осмелится избе­жать ее требований.

Ребенок приходит в этот мир без настоящего эго. В те­чение первых приблизительно десяти лет жизни, то есть не пубертатного возраста, проходит фаза медленного раскры­тия латентных сил его эго и постепенного очищения нежно­го маленького зачатка индивидуальности от различных сло­ев идентификаций и магических действий. Пубертатный период, то есть приблизительно второе десятилетие жизни, включает в себя отделение от психической пуповины, связывающей растущую индивидуальность с психической утробой (маткой) семьи. В следующей фазе, фазе молодых людей и молодых девушек, третье десятилетие жизни, эго становит­ся более связанным и самоуверенным, а молодые люди, после контакта с жизненными ролями достигают индивидуальности. Четвертое десятилетие означает ассимиляцию мира, его окончательное психическое покорение при помощи выполнения всех его законных требований. Эта фа­за приводит к полной адаптации человека как социального средства и одновременно выполнения главной задачи лич­ности, состоящей в достижении полностью интегрированно­го эго-сознания.

В течение четвертого десятилетия жизни каждый нор­мальный индивидуум обычно справляется с этой задачей. Обычно к тридцати годам человек уже составил основной план своей дальнейшей жизни, положения в обществе. Но что должно произойти, когда все это уже сделано? Надо ли посвятить всю оставшуюся жизнь расширению и упрочению своего социального положения и своего эго-сознания? Эта точка зрения весьма широко распространена. С одной стороны, мы знаем, что к сорокалетию то есть приблизительно к середине жизни, начинают возникать любопытные крити­ческие явления, феномен, делающий основание для возни­кновения одностороннего эстравертированного отношения к жизни. Один мой пациент, испытав себя в подобном положе­нии, рассказал мне такой свой сон:

"Я нахожусь у своего аналитика. Он говорит мне: "Вот три ас­пекта мудрости и ты должен уделить им внимание: мудрость положительного, мудрость отрицательного, мудрость ежедневных потребностей. Настоящее искусство жизни состоит в гармонизации всех трех пактов мудрости".

Ранее я упомянул, что жизнь следует рассматривать как процесс адаптации к предшествующим внешним и внутрен­ним фактам, между которыми маленькое человеческое неиз­вестное существо должно проложить себе дорогу, чтобы до­стигнуть зрелости. Этот процесс упоминается в сновидении как мудрость ежедневных потребностей, то есть мудрость морального выбора, обусловленная необходимостью ежед­невных решений. Мудрость положительного - мудрость возвышающая, созидающая, рост вверх дерева жизни, его укрупнение удлинение веток.

Но что такое мудрость отрицательного? Означает ли она деструкцию и упадок в его обычном негативном смысле? Но едва ли это можно назвать мудростью. Выражение "мудрость отрицательного" должно непременно нести в себе иное значение. Вся природа зиждется на двойном принципе роста и распада. Распад не является синонимом деструкции, а подразумевает скорее трансформацию в новый рост. Распад не означает полную смерть, а растворение настоящей структуры как подготовительная стадия ее перерождения в новую фор­му подобно жизни растений, первая стадия управляется принципом распускания и расширения, а вторая стадия управля­лся принципом сворачивания и концентрации. На первой стадии формируются все внешние органы жизни, тогда как ею второй - начинается скрытый рост плодов. Едва видимый, извне он содержит в себе зародыш будущего растения. Плод - результат и смысл всех стадий развития.

Глядя на это с такой позиции, мудрость отрицательного перестаёт быть деструкцией, а скорее трансформацией в новую форму. Мудрость ежедневных потребностей - мудрость ежедневного выбора: это эго, вмещающее в себя сознатель­ный опыт великой надличностной структуры жизни со всеми ее великими и вечными противоположностями. Все же со­знательный выбор и лидерство эго ограничены тем, что эго не может пренебречь основной мудростью отрицательного и положительного, ростом и распадом, расширением и сокра­щением, но должно принять, понять и ассимилирует их. В первой половине жизни доминирует задание адаптации к внешнему миру, то есть распускание и расширение. Чем больше человек выполняет это задание, тем больше он прогрессирует во второй половине жизни, тем более необходи­мой становится адаптация его к внутреннему миру, что во­влекает уже процессы удаления и концентрации. В первой половине жизни мы можем и должны жить без слишком глу­боких размышлений о жизни, поскольку жить - это наша пер­вейшая обязанность, а живя - мы взрослеем; но во второй половине жизни мы сталкиваемся с необходимостью рас­крыть смысл нашей жизни в частности и жизни вообще.

Проблема сознательного снижения внешней активности ради внутренней активности - это одна из наиболее слож­ных проблем западного мира. Вместо уяснения того, что вторая половина жизни представляет самую требователь­ную и напряженную задачу, требующую от личности более полной отдачи, чем во время первой половины жизни, очень многие люди понимают этот период жизни неправильно, как период простого старческого смирения, которое они часто скрывают за повышенной деловой активностью. Восточная культура, с ее глубоко интровертированной позицией в сравнении с нашими односторонне экстравертированными образованием и точкой зрения, гораздо выше нас в своем понимании различий между первой и второй половинами жизни. Так, принадлежащие к трем верхним кастам индий­цы считают своей главнейшей обязанностью подчинение че­тырем ashramas или четырем периодам жизни. Первая ashrama - Brahmacari (ученик брахманов), в течение которой молодой человек обязан слушать и учиться; второй период - Grihastha - отец семейства, период зрелого мужчины, ког­да он призван выполнить свои общественные обязанности. Затем идут третья и четвертые стадии - Vanaprastha, от­шельник, и Sannyasu, бездомный нищий, период поражаю­щий европейцев как странностью, так и сверхестественностью. Однако в Индии две эти последние стадии хранят специфическое задание второй половины жизни. Больше не считается мужским делом накопление мирских благ или ис­полнение общественно полезных обязанностей жизни, но, выполняя все эти задачи, человек должен открыть себя для получения сокровищ внутреннего мира до тех пор, пока он будет, в конце концов, мирно поджидать кончины как без­ымянный нищий, также анонимно уйдя из жизни, как и ког­да-то в нее пришел.

Такая позиция на Востоке не кажется ни странной, ни уничтожительной. Напротив, для них - это самоочевидное и логическое развитие жизни, образуя неотъемлемую часть их религии. Хотя для западных людей покажется весьма абсур­дным подражание Востоку в их отношении к жизни, все же, если мы поймем ее значение в символическом смысле, то обнаружим ее очень назидательной. Лао-Цзы выразил эту позицию так, сказав:

"Можно узнать мир Не выходя за порог Можно познать смысл небес Не выглянув из окна".

Если человек, уже достигший своей цели во внешнем ми­ре, приспособит эту позицию к внутреннему миру, то это да­ет ему возможность перейти на новый уровень жизни, из­бежав опасности самоотупения в рамках уже покоренной территории.

Это поворотная точка от положительного к отрицательно­му, от мира фактов к миру смысла, выражает себя также в нашей западной психологии, поскольку бессознательное, не­смотря на все сознательные желания и односторонность, по­буждает достигать такого состояния мышления, которое не­обходимо для надлежащего проведения второй половины жизни. Вот рисунки 35-летнего мужчины, услышавшего зов со стороны второй половины жизни.

На первом рисунке (см. рис. 13) изображена свернувшая­ся в кольцо змея, отдыхающая на гребне пруда, внизу которо­го виден золотой шар. Змея только что подняла голову и па­циент воспринял это как попытку достать золотой шар. Золо­той шар - это солнце, представляющее спрятанное в глубине водоема либидо - скрытый во мраке свет. Таким образом, до­тянуться и возвратить его себе снова идентично процессу индивидуации. На следующем рисунке (см. рис. 14) изображено могучее дерево, внутрь ведет таинственная дверь. Этот рису­нок дополняет упоминаемый ранее рисунок одиннадцатилет­него мальчика. Может показаться, что представленное в этом рисунке задание заключено в дальнейшем росте от уровня корней вверх, минуя все опасности, угрозы со стороны драко­нов, к свету. В этом случае задача состоит в повторном про­никновении в мрачную утробу земли, чтобы добраться к веч­ной матери, идя в одиночку по дороге, на которой будут уже иные, чем в детстве, драконы и приключения.

На последнем рисунке (см. рис. 15) того же человека представлен результат сна, наполненного архетипными мотивами. Сон был таковым: "Я наблюдаю за двумя таинствен­ными ритуальными действиями, в чем-то напоминающее та­нец или действие жертвоприношения. Первый ритуал проис­ходит в круге, разделенном на четыре части, в центре кото­рого происходит жертвоприношение. Круг этот получается или в результате фигур танца, когда люди подходят к центру со всех сторон, или его форма уже была обозначена на зем­ле. По каким-то причинам этот первый акт был только вступ­лением и нуждался в еще одном для полного завершения или искупления. Этот второй акт проходил в виде неких кру­говых движений, которые были разделены на шесть частей".

Проснувшись, пациент почувствовал желание зарисовать этот сон. Он сказал об этом: "Когда я нарисовал сон, вдруг возникло взаимодействие двух кругов - внутреннего разде­ленного на шесть частей, и внешнего, разделенного на четы­ре, а в центре вдруг возник "алтарь". Этот алтарь напомнил мне кристалл. Пока я рисовал, в нем появились различные слои ночного и дневного неба, водная зона, два слоя земли и огненная зона".

И сон, и рисунок принадлежали к мандальному типу ри­сунков и снов. Ключ к их разгадке лежит во взаимодействии двух круговых движений, подразделенных на четыре и шесть частей. Юнг уже показал психологическое значение индийс­кой Кундалини-йоги, а Бейнс провел параллель между вос­точной системой медитации и психологической интеграции в книге "Мифология души" .

В этой системе йоги рост сознания символизируется змеей, которая проходит семь стадий сознания, представ­ленных семью кругами или чакрами. Это объясняет значение первого рисунка, где змея покоится возле пруда. Змея -символ потенциального сознания, а поднятая голова - пер­вое движение сделанное для достижения психологической интеграции. Самая нижняя стадия сознания в Кундалини-йоги символизируется центром чакры, представленной цвет­ком лотоса с четырьмя лепестками. Символ следующей чак­ры - лотос с шестью лепестками.

13. Змеиный пруд

Герхард Адлер

14. Черная дверь

Эго и цикл жизни

15. Танцевальный узор

Герхард Адлер

Эго и цикл жизни

16. Ночное путешествие

Первая чакра - это "чакра земли", где сила сознания еще спит, следующая - "чакра во­ды", она символ первого пробуждения сознания, которое впервые столкнулось с мощью бессознательного. Пробужде­ние сознания связано с идеей крещения, являющегося сим­волом самопожертвования в соответствии с паттерном смерть - повторное рождение.

Таким образом, сон указывает на необходимости прине­сения в жертву позиции, концентрировавшейся исключитель­но на конкретных реалиях жизни. Бессознательное должно восприниматься как новый опыт - первое круговое движение отражало подготовительное состояние сознания, а следова­тельно, "нуждалось в еще одном для своего завершения или освобождения". Это интересный пример силы архетипов: как могут определенные коллективные бессознательные патерны активизироваться психологической ситуацией трансцендирующей индивидуальный опыт, и как в этих паттернах можно обнаружить полную и удовлетворительную формулировку ин­дивидуальных кризисов и их решение.

Входом в темную дверь в дереве начинается погружение в бессознательное. Этот шаг показан в следующем рисунке пациента (см.рис. 16), изображающем его в маленькой лодке в глубинах подземного мира. Это - начало, с момента про­хождения под аркой, его подземного путешествия вдоль мрачного потока, освещенного полночным солнцем. Рисунок отражает архетипный сюжет "ночное путешествие на дно мо­ря", nekyia или погружение ad inferos, в глубины бессозна­тельного, где можно отыскать будущее решение проблемы. Это ~ путешествие в "Западные земли" в "землю заходяще­го солнца", где можно найти "бессмертие", то есть, гово­ря психологически, интеграцию. Эта "Западная земля за­ходящего солнца" содержит ясную ссылку на задачу второй половины жизни и, таким образом пациент находит свою до­рогу для наполнения своей жизни.

Автобиографическая книга Дж.Пристли Rain upon Godshill дает чудесный пример того, как переход от позиции первой половины жизни к позиции второй ее половины может вне­запно открыться сознанию. Там он рассказал сон, приснив­шийся ему в возрасте сорока двух лет*. Он обсуждает фено­мен названный им "мудрый сон", который, "кажется, подает нам новый и высший тип опыта", заставляет нас почувство­вать, "что, пусть на короткое время, мы прикоснулись к ра­зуму бесконечно более богатому и великому, чем наш" - па­рафраз того, что аналитическая психология назвала бы кол­лективным бессознательным. Продолжая далее, он говорит, "Мне приснился этот сон именно перед тем, как я должен быт последний раз съездить в Америку, во время изнури­тельной недели, когда я был занят своими Time plays. Тогда я подумал, что он оставил такое глубокое впечатление в мо­ем сознании, как никакое другое ощущение, испытанное то ли во сне, то ли наяву, он сказал мне о жизни больше, чем любая книга, которую я до сих по читал. Содержимое его бы­ло довольно простым, в нем было что-то от недавнего посе­щения моей женой маяка, здесь же в Сент-Катерине. чтобы окольцевать птиц. Мне приснилось, что я стою на вершине самой высокой башни, один, и смотрю на мириады птиц, ле­тящих в одном направлении. Это были птицы всевозможных видов со всего мира. Это было захватывающее зрелище -воздушная река из птиц. Но вот каким-то таинственных об­разом шестеренки времени закрутились быстрее и я увидел весь жизненный путь птиц: вот они вылупились из яйца, вот они полны жизни, спариваются, слабеют, спотыкаются, уми­рают. Крылья их крошатся, тела были ухоженными, но затем в одно мгновение стали истекать кровью и сморщились, и смерть стала настигать их повсюду. Что за польза от этой сле­пой борьбы с жизнью, этих страстных проб крыльев, этих поспешных спариваний, полетов и посадок, к чему все эти гигантские бессмысленные усилия? И когда я пристально посмотрел вниз, ожидая с первого взгляда увидеть жалкую историю жизни каждого живого существа, я испытал боль в своем сердце. Было бы лучше если бы никто из них, если же никто из нас всех, не рождался, и если бы эта борьба пре­кратилась навечно. Я стоял все еще в одиночестве на той же башне, испытывая отчаяние. Но вот шестеренки закрутились еще быстрее, все закрутилось с такой скоростью, что движе­ние птиц разобрать было нельзя и перед глазами все сли­лось в огромную, усеянную перьями равнину. Но вот среди этой равнины, сквозь тела птиц замерцало белое, дрожащее торопливое пламя. Как только я увидел его, так сразу понял, что это - огонь самой жизни, квинтэссенция существования. Тут пришло внезапное озарение и я смог понять, что ничего не происходило и не смогло бы произойти, потому что все было не реальным, все кроме, этого трепетного и торопли­вого скольжения бытия. Птицы, люди или еще не оформив­шиеся существа, все не имело значения до тех пор, пока пламя жизни распространялось среди них. У меня не оста­лось причин, чтобы сожалеть о них: то что я посчитал траге­дией, было просто пустотой или игрой теней; теперь мною овладело настоящее чистое чувство, которое заплясало в эк­стазе вместе с белым пламенем жизни".

Чтобы понять смысл этого сна, надо вспомнить, что в этот период Пристли работал над своим "Time Plays" и что ему было уже 42. Он сам цитирует философа Уайтхеда (J.В.Priestley, Rain upon Godshill, Macmillan, Toronto, 1939, pp.307): "Невоз­можно размышлять о времени и созидательном пути приро­ды без подавляющего чувства сожаления об ограниченности человеческого разума". Работа над "Time plays" должна бы­ла быть таким размышлением над временем и для него ста­ло совсем очевидным "ограниченность человеческого разу­ма". В психологическом смысле это означает, что автор, по крайней мере бессознательно, представляет ограниченность индивидуальных сил в борьбе против вечных законов жизни - ограниченность эго в борьбе против образов коллективно­го бессознательного. В этом сне выражается задание на этот период жизни - сознательное соединение индивидуального с образами коллективного бессознательного. В нем "захва­тывающее зрелище" "всех птиц мира", то есть, всех идей и занятий, что так много значит для творческого человека, пре­вратились внезапно в слепое "бессмысленное биологическое усилие". Они показали свой подготовительный характер, когда-то они были правомочны и законны в своей сфере и в своей фазе жизни, но с некоторого момента лишились смысла. Но вот за периодом упадка и опустошения вдруг по­казалось новое значение, настоящий смысл. Далее как раз имеет значение не индивидуальное энергетическое сущес­твование, а открывшаяся ищущему глазу "сама квинтэссен­ция существования", "огонь жизни". Ставшая бессмысленной жизнь в своей старой форме, приобрела новое и нетленное значение, соединившись с надличностным, с вечным огнем существования. Нет ничего удивительного, что, осмысливая воздействие этого сна, Пристли говорит: "Никогда прежде я не испытывал чувство такого счастья, как в конце того сна о башне и птицах. И если я не сохранил это чувство как внут­реннюю атмосферу и как святыню для своего сердца, то только потому, что я слабый и глупый человек, допустивший в себя этот безумный мир, растаптывающий и уничтожаю­щий все молодые ростки мудрости. Но тем не менее, с тех пор я уже далеко не тот человек. Сон проделал со мной ве­ликую работу"

Мне бы хотелось привести еще один пример того, как опыт второй половины жизни может себя проявить. Ко мне обратилась сорокавосьмилетняя женщина с симптомами вы­раженной клаустрофобии. Лечение очень скоро вскрыло тот факт, что клаустрофобия не была вызвана ни "инфантильной фиксацией", ни каким-то иным травмирующим фактором. Обсуждение ее детских лет и "редуктивный" анализ сыграл, на самом деле, крайне незначительную роль, заняв у нас со­всем мало времени. Симптомы возникли из-за чувства ду­ховной изоляции и потери фиксации относительно своего места и цели в жизни. На этой проблеме и был сфокусиро­ван сон, а следовательно, и анализ.

Спустя семь месяцев активного анализа ей приснился сон который так глубоко ее поразил, что она почувствовала не­обходимость разработать его при помощи активного вообра­жения (в данном случае я хочу обсудить и сон и результаты активного воображения). Сон и результаты фантазий озна­меновали поворотную точку анализа. В них она нашла отве­ты на свои вопросы и избавление от клаустрофобии. После обсуждения имевшегося во сне и фантазии материала все ее симптомы ушли бесследно. (Интересно добавить, что после исчезновения симптомов моя пациентка почувствовала, что бессознательный материал дал ей такой новый интерес к жизни, открыл такие новые перспективы, что она хотела про­должать анализ. Я охотно согласился на это, поскольку нам обоим было ясно, что речь больше не идет об аналитичес­ком лечении невроза, а о развитии подлинных и творческих процессов интеграции и индивидуации.)

Сон и суть последовавших фантазий таковы. Во сне муж­чина, "г-н Прентис Джонс - аккуратно выглядящий джентль­мен с небольшим атташе-кейсом; подобно гражданскому служащему", исчез в расщелине земли. В том месте, где пропал этот человек были высечены в скале ступеньки. На дне оказалось очень маленькое помещение, что-то среднее между склепом и бомбоубежищем, куда мог поместиться только один человек. Моя пациентка проснулась со словами: "Но вы не можете сказать, что вода не существует для меня, пока она находится под землей. Она существует и это та же самая вода".

Имя "Прентис Джонс" имело определенный смысл для нее. Джонсом мог быть любой, а Прентис подразумевало "подмас­терье"*. Таким образом, Прентис Джонс, это всякий человек, начавший познавать процессы жизни. Из ее ассоциаций, о ко­торых еще будет сказано, установлено, что "г-н Прентис Джонс обладал теоретическими познаниям, но их было явно недостаточно, так как он пропал. Он имел карту местности в своем кейсе и вполне доверял ей, но для таких исследований вам нужен проводник, нужна веревка и так далее". Короче, она решила "организовать экспедицию по спасению Прентиса Джонса" при помощи активного воображения. Самым главным и стимулирующим результатом оказалось обнаружение тетра­ди г-на Прентис Джонса, куда он записывал свое путешествие от момента опускания в расщелину вплоть до момента спасения экспедицией. Эта тетрадь содержала еще и ряд оча­ровательных рисунков. Здесь я могу представить только нача­ло и конец этого дневника.

Тетрадь начинается так. "Судя по моей карте здесь должна находится выемка или пещера, причем недалеко. Я должен пойти и выяснить, существует ли она на самом деле и отвеча­ет ли это моей теории. Нашел глубокую расщелину со сту­пеньками, высеченными в скале и ведущими вниз. Надеюсь, что это не опасно, но все же я должен хоть немного пройти вниз. Там внизу ступенек какая-то любопытная постройка. Она выглядит как склеп, но похожа еще и на странное бомбоубе­жище. Там, кажется, есть какая-то дверь. Надо ли мне захо­дить в нее? Думаю нет, просто жутко; оттуда можно и не вы­браться. В конце концов, я сюда пришел только ради пещеры. Если бы у меня было сейчас необходимое снаряжение. Этот кейс такой громоздкий, но его нельзя оставить".

Итак, он спустился. Он обнаружил себя в большой под­земной пещере, где протекал огромный поток (см. рис. 17), начинавшийся огромным водопадом из стены в скале. Когда его свеча угасала, он услышал голоса. Это шла помощь. Спа­сательная экспедиция, состоявшая из трех человек, пожи­лого, но еще сильного человека по имени Вебстер, несшего фонарь, юноши-проводника с веревками и топором и жен­щины по имени Молли, в которой пациентка узнала себя. Проводник попросил его бросить кейс: "Это было большим ударом для меня. Должен ли я бросать все мои заметки и карту? Но он настаивает. Взять я могу только эту маленькую тетрадку (Все четыре человека вместе отражают целостность ее психе; она смогла констеллироваться, когда ограниченное сознание г-на Прентиса Джонса уже достигло своего пред­ела, "когда свеча погасла").

Эго и цикл жизни

17. Подземная пещера

Они идут вниз по течению потока. Их приключения зани­мают большую часть тетради Прентиса Джонса. (Пациентка проработала над этим сном около шести недель подряд.) Среди всего прочего они отыскали подземную печь в самой вершине холма где рабочие плавили золото, сад где росли металлические цветы, "поливавшиеся металлическим пото­ком, стекавшим с вершины горы". Молли, женщина, получи­ла один из цветков в обмен на ветку с живыми зелеными листьями, которую дала ей таинственная лягушка. (Появле­ние лягушки в снах и фантазиях часто указывает на процес­сы трансформации, что прекрасно иллюстрирует сказка о Царевне-Лягушке.) Женщина-садовник говорит: "Это един­ственная вещь, которую не может дать этот сад". Она поса­дила ветку в землю возле растения, имевшего такие же листья, но сделанного из желтого металла. "Вот теперь оно вырастет в настоящее дерево", - сказала она и отдала Мол­ли металлический цветок из этой же грядки.

После всевозможных приключений они вышли в пещеру со стороны огромной горы.

"Вход был низким, но как только мы вошли во внутрь, мы обнаружили, что находимся в громадной пещере, выглядев­шей как кафедральный собор. Высокие аркады и витые ко­лонны были сделаны, мне кажется, из твердого и чистого льда, но это мог быть и горный хрусталь. Все представля­лось естественным образованием, но можно было подумать, что все разработал архитектор.

Мы побродили немного в тускло освещенных проходах, ну просто как в настоящем соборе. Она была страшно высокая, но размеры ее не были подавляющими, а даже наоборот, ус­покаивающими. Ваши мысли и тело ощущали себя свободно в ней. Но вот мы вошли в ее центральную часть. Там была огромная глыба льда или хрусталя, выглядевшая как алтарь. Перед нами был очень большой мозаичный круг. Он был сде­лан из неисчислимого количество маленьких кусочков все­возможных цветов: красного, синего, зеленого, серебряного, пурпурного. Каждый кусочек был или в форме звезды, или в форме цветка, или в какой-то другой симметрической фор­ме. Но целиком рисунок образовывал один огромный цветок столь сложной формы, что сразу было трудно в нем разо­браться, но с первого взгляда вы чувствовали в нем гармо­нию (см. рис. 18).

Внезапно мы остановились. Вебстер, проводник, Молли и я одновременно увидели провал в мозаичном полу, причем точно тех же размеров и формы, что и наш цветок. Мы на­клонились поставили цветок на это место, он подошел иде­ально. "Вот теперь начнется служба", - сказал голос.

Сначала очень тихо, но потом все громче и громче, заиграла музыка. Казалось, будто пело огромное число раз­личных голосов, образуя сложную гармонию. Некоторые зву­ки были похожи на человеческие голоса, другие - на звуки инструментов. Создавалось впечатление, что пела как бы не­видимая конгрегация, а также каждый столб собора, каждый камень горы, каждая звезда на небе имели свой голос и ве­ли свою собственную мелодию, которая была частью одной общей, как цветы и звезды на полу создавали один звездоподобный цветок.

18, Мозаичный пол

Проводник заметил, что я пишу что-то в тетради. Он спросил, улыбаясь: "Что ты пишешь в своей тетради?" Но я должен держать мою тетрадь наготове. Сейчас мы слы­шим музыку, но позже мы, возможно, сможем разобрать и слова.

Музыка постепенно стала замирать и через мгновение за­тихла совсем. Тогда высоко под куполом огромного собора запел одинокий жаворонок.

Глубоко внизу, под просвечивающимся черным ледяным полом собора, намного ниже поверхности стали появляться искры света. Медленно они раскалялись, поднимались, ста­новились больше и превратились в шар золотого света. Он подошел под полом в самый центр мозаики. Он достиг по­верхности и мозаика разлетелась на кусочки, со звоном, когда шар прорвался через поверхность. Пока шар рос и становился больше, рассыпавшиеся цветы и звезды взмы­ли в воздух и кружились в нем как звездочки или бабочки, или как певчие птицы, пока не растворились в его свете. Затем начал растворяться весь собор. Собор и заключав­шая его гора раскрылись как огромный цветок с шаром света в своем сердце. Потом цветок тоже растворился в этом свете. И не осталось ничего, кроме чистого синего не­ба и солнца, сияющего на нем. Внизу была земля, сияющая в утреннем свете, как будто это был первый день сотворе­ния мира.