Угроза ликвидации русской армии

Армия— ключевая опора любой цивилизации. Это — важная ипостась народа. Свою современную армию Россия выращивала, как и науку, 300 лет. В армии воплощены глав­ные смыслы и коды русского мировоззрения. В ней, как игол­ка Кащея в утином яйце, спрятана жизнь России. Поэтому та­кую ненависть возбуждала наша армия у «демократов», по­этому уж Горбачев начал ее ломать и растлевать. С 1991 г. пытаются изменить культурный тип русской армии, превра­тить ее в карательную «силовую структуру», лишенную совес­ти и равнодушную к проблеме добра и зла. Армию — защит-

ницу народа хотят переделать в профессиональное охранное предприятие, враждебное народу.

Это пока не удается и, скорее всего, не удастся. Но измор­довать армию, вынуть из нее духовный стержень и лишить боеспособности, похоже, реформаторы смогут. Она действи­тельно превратится в больной организм, от которого будет бежать молодежь. Так получилось во многом потому, что мы не желали понять, чем наша армия отличается от наемных за­падных армий, что именно в ней так стремятся сломать.

В России за 300 лет сложился свой тип армии, отличный от западных армий с их традицией наемничества. Само сло­во «солдат» происходит от латинского «soldado», что значило «нанятый за плату». В России же были воины, потом стрель­цы, а уж потом наше войско модернизировали по европей­ским стандартам, переняли и термины. Но суть сохранилась, наши солдаты не были наемниками, а несли свой крест — или как рекруты из крестьянской общины, или набранные по всеобщей воинской повинности. Наша армия была успешна в отечественных войнах, наемная — в войнах колониальных и карательных.

Именно армия стала одним из главных творцов совет­ского проекта. Вчерне он был высказан на сельских сходах в 1905—1907 гг., небольшая армия Первой мировой войны (15 миллионов крестьян и рабочих) стала форумом, где проект был доработан. После Февраля солдаты стали главной силой, породившей и защитившей Советы.

Армия еще до 1917 г. сдвигалась к ценностям общины, отвергающей сословное разделение. Красная армия сразу стала неклассовой и несословной. Возникнув как армия про­стонародья, она и свое офицерство выращивала уже как на­родное, а не кастовое. Это была первая современная армия, не проникнутая кастовым сознанием. Перескочить от нее к западному типу будет трудно или вообще невозможно. Уже немыслимо русскому солдату назвать командира «господин». Даже Ельцин был вынужден говорить солдатам «товарищи».

Армия «для отечественных войн» России нужна и сей­час — но ее переделывают по типу наемной. Это объясняют якобы более высокой эффективностью наемной армии, хотя не называют критерия оценки. Ведь он зависит от целей ар­мии. Одно дело — охранять народ, другое — интересы оли­гархов. Из Конституции даже убрали слова, что защита Оте­чества — священный долг гражданина. Да, в философии есть такая формула: «не имеет святости то, что имеет цену».

Приводят и другой довод— дескать, в армии по найму меньше дедовщины. Этот довод не подкреплен ни опытом, ни логикой. Оба типа армии набираются из одного и того же населения, причем выборка, составленная из всех слоев об­щества, всегда более устойчива и «здорова», чем однород­ный контингент, нанимающийся ради денег.

Дедовщина возникла потому, что ее допустил, а частично и использовал профессиональный состав армии. В этом ви­новат идейный кризис офицерства как части интеллигенции. Устранить ее заменой призывников контрактниками нельзя, нужно бережное лечение всего организма, без нагнетания психоза.

* * *

В дополнение к сказанному хотелось бы подробнее обо­значить один из аспектов проблемы, связанной с демонтажом народа — утрату образа земли в русском самосознании. Это одна из главных угроз для существования русского народа.

Прежде всего, отметим, что народ— это общность лю­дей, скрепленная не отношениями господства и собственно­стью, а отношениями «горизонтального товарищества», чув­ством принадлежности к одной большой семье. Это чувство порождается общим языком, общей памятью и общими сим­волами, преданиями, взглядом на мир. Но под этим должно лежать что-то жесткое, материальное, принадлежащее всему народу. Среди таких народных достояний особое место зани­мает земля. Для соединения народа она служит и священным символом, и животворным источником (дает «хлеб земной»).

Священным для народа является то место, где он воз­ник, — его родина. Мы говорим «родная земля», имея в виду землю, породившую наш народ. Иногда говорят о «почве» (от­сюда название одного из течений в национализме— почвен­ники). Куда бы ни забрасывала судьба русского человека, он знает, что у него есть «свое место» — Родина, междуречье Оки и Волги. Здесь с XIII века стал складываться великорусский эт­нос. Это его «месторождение» (точнее «месторазвитие»).

Конечно, не только в земле дело, возникали и сущест­вовали в одном и том же ландшафте разные племена, кото­рые не сливались в один народ и сохраняли свою самобыт­ность. Но обладание «своей землей», территориальная цело­стность — условие возникновения народа. Это — «колыбель» народа. В историческом времени связь народов с землей под­вижна, народы перемещались по земле (иногда даже проис­ходили их массовые «переселения»).

В своем развитии народы осваивают новые ландшафты и новые способы ведения хозяйства, наполняют землю сво­ей культурой, и она становится им родной. Можно сказать, что земля и народ создают друг друга. Народы складывались, коллективно думая о своей земле и земле значимых иных («там, за рекой, немецкая земля»). Земля — не безучастное физическое пространство, а пространство человеческое. По-роднение с землей — важная часть культуры народа (а так­же обычаев и права). Немного погодя мы приложим усилия для расширения познаний в этом вопросе, поскольку демаго­ги выработали способы стравливать народы, совместно про­живающие в одних ландшафтах.

А в каждый момент связь народа с «его» землей настоль­ко привычна, что воспринимается как нечто естественное, природное. Народы, оторвавшиеся от родной земли, вызы­вают недоверие (таков был удел евреев и цыган). Представ­ление о родной земле — важная часть мировоззрения каж­дого народа как основы его культуры.

На развитие русского народа повлияли два разных типа восприятия земли. Первый (статический) складывался в соз-нании земледельцев. Земля воспринималась как серия кру­гов, затухающих к границам неведомого. В центре находит­ся дом (деревня) человека, дальше пояс полей и выгонов еще дальше лесные угодья общины. За ними — дальние про­странства. Другой тип (динамический) представляет землю как путь-дорогу. Это сеть маршрутов движения — воинов, купцов, паломников. Образ дальней дороги очень важен для русского сознания. Поэт Клюев даже сказал: «Россия — избя­ной обоз».

Движение русских землепроходцев — особое порожде­ние нашей культуры. Его связывают с особым взглядом пра­вославного богословия, с поиском «Преображения», при ко­тором земное странствие связано с обожествлением мира. Так было с движением на Север. Еще важнее этот мотив был в движении к Тихому океану и в освоении Америки, которая находилась «за морями-океанами».

Образ земли относится к числу главных этнических сим­волов, его надо оберегать и противодействовать попыткам его разрушить или осмеять. Судьба «родной земли» затра­гивает самые глубокие структуры национального чувства, и экономические критерии здесь почти не играют роли. Этого не понимают российские реформаторы или делают вид, что не понимают.

В информационно-психологической войне, которая ве­дется уже двадцать лет с целью демонтажа русского народа, образ нашей земли является одним из главных объектов ата­ки. У нас пока нет достаточных средств для контратак, но мы уже можем организовать оборону и понимать смысл прие­мов вражеской пропаганды.

Мы говорили, что людей связывает в народ чувство об­щего владения родной землей. Помимо самой земли влияние на здоровье народа оказывает и такая символическая вещь, как граница. Граница уже в самых древних государствах при-

обретала священный смысл — она определяла пространст­во родной земли и часто становилась этнической границей. Внутри нее живет наш народ. Некоторые ученые считают, что граница — это перешедший в культуру присущий животным инстинкт гнезда, норы («периметра безопасности»). Замкну­тая ограда, даже символическая, есть условие «морального и физического комфорта»— как для отдельной семьи, так и для народа.

Сейчас, когда развал СССР разрушил границы России, русский народ живет в тревоге, часто неосознанной. Лучше это положение осознать разумно, оценить угрозы трезво и не позволять демагогам создавать психозы. При уязвимости гра­ниц в национальном сознании всегда возникает болезненная тревога, а иногда и фобии — страх перед иными народами, представляющими угрозу целостности «своего» пространст­ва. К числу таких укорененных страхов относится и русофо­бия Запада, представление русских как «варвара на пороге».

Сильнейшее потрясение для русских вызывает вторжение (нашествие) врагов и иностранная оккупация их земли. Объ­яснить это европейцу непросто, их междоусобные войны уг­розы гибели народам не несли. Например, французы из напо­леоновской армии искренне не понимали, почему их с такой яростью поднимают на вилы русские крестьяне. Ведь они не­сли им прогресс! Чувство русского сопротивления было точно выражено в главном лозунге Великой Отечественной войны: «Смерть немецким оккупантам!» В нем было указано главное зло— оккупация родной земли и главный признак злодея — этнический. Не буржуй и не фашист оккупирует нашу родную землю, а немец. Буржуй бы завладел землей как средством производства, фашист— как идеологический враг советской власти. Немец оккупировал русскую землю и землю братских русскому народов. А эту землю «не смеет враг топтать».

Сегодня связность нашего народа ослабевает не только от того, что границы родной земли оказались плохо защищены, что на морях орудуют контрабандисты и браконьеры, а ПВО не прикрывает воздушное пространство. В уныние приводит от-ношение государства к своей обязанности охранять границу и территорию. Даже звание пограничника, которое раньте было высоким символом, утратило этот смысл. Говорят, что у нас теперь нет врагов, но ведь не в этом дело! Граница орга­низует пространство, внутри которого господствует наш язык наше право, наши национальные традиции. Все это и связыва­ет нас в народ, и граница — символическая оболочка нашей целостности. Это азбука национального государства.

Особое обострение чувства территории и границы вы­зывает нынешняя волна глобализации. Во всем комплексе уг­роз, которые она несет странам и культурам, надо выделить ощущение угрозы самому существованию народа. Резкое ос­лабление защитной силы национальных границ несет для русского народа опасность утраты контроля не только над землей («почвой»), но и над ее недрами. Обладание природ­ными богатствами уже в первую волну глобализации (коло­ниальные захваты) стало для многих народов бедствием.

Идеологи глобализации представляют человечество как «человеческую пыль» из индивидов, исключают понятие на­род как субъект права (при этом превращают свои государст­ва в неприступную крепость). Глобализация открыто деклари­руется как переход контроля над естественными и природны­ми ресурсами Земли в руки финансовой элиты мира и хозяев «мирового рынка». В ослабевших странах они создают свои «пятые колонны», которые ведут подрыв национального соз­нания народов. Угроза утраты недр «родной земли» имеет не только экономическое, но и символическое значение.

Ослабление национальной границы устраняет тот барьер, в рамках которого личная безопасность определялась поня­тиями «своего» права. От преступника тебя защищало государ­ство, и ты знал его правила и способ действий. Глобализация привела к транснационализации насилия. Было, например, за­явлено право США как единственной оставшейся сверхдер­жавы «изымать» граждан других государств с их территории для наказания их на территории США. Было заявлено и право США на «гуманитарные» интервенции в страны под любым на-

думанным предлогом, даже очевидно лживым. Национальное сознание подрывается не только самими этими угрозами, но и тем, что внутри страны собственные СМИ на русском языке нам внушают, что этот новый мировой порядок как раз и есть демократия и мы должны его поддерживать.

Сегодня укреплять русский народ — значит освободить­ся из-под влияния этой демагогии и договориться о нашей общей позиции согласно нашей совести и нашим националь­ным интересам.

* * *

«Родная земля»— фундамент, на котором собирается и воспроизводится народ. В то же время земля — великая цен­ность, и в мире есть много охотников ее присвоить. Всякие реформы, которые облегчают «движение» земли, несут в себе большую опасность для народа. Поэтому столыпинская ре­форма, устраняющая общинные запреты на продажу и заклад земли, критиковалась «справа». Консерватор («черносотенец») М.О. Меньшиков писал: «Договорами, покупкою, меною и пр. у народа постепенно будет отобрана земля — корень челове­ческого рода, постепенно затянута петлей свобода, самое ды­хание народное. И тогда, при всевозможных хартиях вольно­стей и конституциях, народ станет неудержимо беднеть, пре­вращаться в живой мусор, удел которого — гниение».

Для нас сегодня очень важна история изъятия земель у народов стран, ставших колониями Запада, — не столько то насилие, которым оно сопровождалось, сколько философия, которой его оправдывали сами колонизаторы.

В 1873 г. в парламенте Франции в дебатах по закону о ку­пле-продаже земли в Алжире говорилось: «Дальнейшее со­хранение общинной собственности как формы, поддержи­вающей в умах коммунистические тенденции, опасно как для колонии, так и для метрополии; раздел родового владения предписывается, во-первых, как средство к ослаблению все­гда готовых к восстанию порабощенных племен, во-вторых, как единственный путь к дальнейшему переходу земельной собственности из рук туземцев в руки колонистов».

Почему же французы считали себя вправе передавать «земельную собственность из рук туземцев в руки колони­стов»? Как они пришли к такому взгляду? Насколько глубоко ощущение этого права укоренилось в мышлении европейца? В самых грубых чертах история такова.

Голландский юрист Гроций, как считается, заложил ос­новы международного права. В трактате «Оправе войны и мира» (1625) он определил, по какому праву колонизато­ры могут отнимать землю у аборигенов, не согласуя захват с местными властями и применяя военную силу. Он выводил его из принципа римского права res nullius (принцип «пустой вещи»), который гласил, что невозделанная земля есть «пус­тая вещь» и переходит в собственность государства, которое передает ее тому, кто готов ее использовать. Этот принцип стал общим основанием для захвата земель европейскими колонистами. Уже в XIX веке земельные угодья в Африке, По­линезии и Австралии была присвоены колонизаторами прак­тически полностью, а в Азии — на 57%.

С землями Северной Америки вышло сложнее. В Кана­де пришельцев интересовала пушнина и золото, о праве на землю они поначалу не думали. Французы вторглись на зем­ли индейцев-скотоводов и для их захвата применили старый принцип res nullius. Но англичане, двигаясь по плодородным прериям, натолкнулись на племена земледельцев. Англичане стали индейцев уничтожать, но проблема-то осталась. Ведь колонисты-пуритане были демократами с развитым право­вым сознанием и высокой моралью, «новый Израиль». Ну ис­требили краснокожих, но нельзя же так просто хватать их землю, надо по закону, честно. Пришлось призвать на по­мощь великих гуманистов и философов.

Перечитали трактат Томаса Мора «Утопия» (1516)— он первым среди философов вновь ввел в оборот римское по­нятие «колония». Он пошел дальше принципа res nullius и оп­ределил, что колонисты имеют право силой отбирать у або-

ригенов землю и «депортировать» их, если их земледелие менее продуктивно, чем у колонистов. Эта идея стала позже в Англии знаменем, под которым вели «огораживание» и сгон крестьян с общинных земель. Основанием права стала эко­номическая эффективность, решение невидимой руки рын­ка (конечно, при наличии видимого кулака власти). Цена на шерсть высока? Долой с земли крестьян с их капустой и че­чевицей!

Испытав этот принцип на своих крестьянах, английские лорды провели экспроприацию большей части земли у ир­ландцев с колоссальной «экономической эффективностью». Чтобы делить отнятую землю между солдатами Кромвеля, пришлось разработать теорию стоимости. «Природную» стои­мость определяли весом сена несеяных трав, собранных с де­лянки. Затем считали доход, который можно получить, при­лагая то или иное количество труда. Так возникла трудовая теория стоимости. Из нее, кстати, вывели и цену самих ир­ландцев. Утверждалось, что если они будут во всем слушать­ся англичан (перенимать цивилизацию), то их цена в пределе может подняться до 70 фунтов стерлингов. А пока что — 25, как у раба из Африки.

В Америке превратить все эти заделы в стройную теорию собственности поручили великому философу Джону Локку, автору теории гражданского общества. Он должен был до­казать, что землю у индейцев надо отобрать, несмотря на их прекрасные урожаи. И Локк дополнил трудовую теорию соб­ственности новой идеей: труд, вложенный в землю, опре­деляется в цене на рынке. Хороший урожай у индейцев не имеет значения — это от природы. Земля у них не продает­ся — вот главное! Она дается бесплатно, дарится или обме­нивается на ценности, «в тысячу раз меньшие, чем в Англии». Это значит, что индейцы в нее не вкладывали труда и не улуч­шали. А англичане вкладывали очень много — потому у них земля покупается и продается по высокой цене. Значит, зем­лю у индейцев надо отобрать, потому что англичане «улучша­ют» землю. Так возникло новое право собственности: земля принадлежит не тому, кто ее обрабатывает, а тому, кто ее из­меняет (увеличивает ее стоимость).

Конечно, это логика бандита — прилагать критерий, ко­торый был невыполним для индейцев из-за отсутствия у них частной собственности и купли-продажи земли. Но для нас сегодня важно, что этот критерий был принят европейцами. Но еще важнее, что все эти критерии теперь внедряются у нас самих и влиятельные силы в России их принимают.

В этом свете и надо рассмотреть кампании последних двадцати лет:

— нытье о том, что в России слишком много земли, в том числе неиспользуемой;

— нагнетание мифа о том, что русские крестьяне плохо обрабатывали землю;

— идеологическая установка перестройки и реформы, согласно которой советское сельское хозяйство было неэф­фективным;

— отсутствие в России в прошлом рынка земли;

— выведение из оборота за годы реформы 43 млн. га по­севных площадей и превращение их в res nullius;

— ничтожные цены на землю в России.

Если применить критерии права западного человека со­гнать с земли аборигенов, от Гроция до Локка, то все они оп­равдают изъятие земли у русских и передачу ее более эф­фективным собственникам. Видимо, такая ползучая передача уже идет. Но как только какой-то из «преемников» в цепочке наших президентов продаст свой черный ядерный чемодан­чик, изъятие земли произойдет молниеносно. И из-под ног русского народа вышибут табуретку.