Человек в поисках смысла

Не так давно блюстители порядка в Лондоне с тревогой обнаружили, что возросло количество самоубийств, совершаемых в метро. С этими данными были ознакомлены психологи. В конце концов они вынесли заключение. Оказалось, что на людей мучительно тяжело воздействовала повторяемая на всех станциях надпись: "Выхода нет". Она усиливала ощущение бессмысленности жизни, которое временами возникает у каждого из нас. Тогда со всех стен убрали удручающую надпись, и всюду, где это было возможно, повесили другую: "Выход есть". С тех пор самоубийства в лондонском метро стали редкостью.

Наличие выхода — свидетельство того, что наша жизнь имеет смысл.

Тем не менее, осознание бессмысленности жизни возникает уже в тот миг, когда мы осознаем ее конечность. Ну не абсурдно ли: природа старательно шлифовала свои творения — и все лишь для того, чтобы бросить их в жерло подстерегающей смерти? Зачем же тогда жить? У Ф.Достоевского в рассказе "Приговор", написанном в виде предсмертной записки самоубийцы, мы встречаем такие строки: "Не буду и не могу быть счастлив под условием грозящего завтра нуля... А так как природу я истребить не могу, то истребляю себя одного, единственно от скуки сносить тиранию, в которой нет виноватого" [73, с.167]. А какой толк в таких необходимых компонентах жизни как страдание, безответная любовь, крах начинаний, потеря близких? И потому в жизни человека неизбежно наступает день, когда он оказывается в состоянии переживания бездны, в ситуации "экзистенциального вакуума" (В.Франкл). Ее основание — ощущение, что ты обманут, что ни жизнь, ни мир не обладают смыслом.

Поэт К.Михеев замечательно выразил это в двух кратких строках:

Что может быть страшнее смерти?

Жизнь при отсутствии сюжета.

Итак, жизнь как таковая — бессмыслица, "пустая и скучная штука", как писал М.Лермонтов. Но обратите внимание на начало цитаты: "А жизнь, как посмотришь с холодным вниманьем вокруг…" Это "холодное вниманье" — синоним отчуждения, когда жизнь воспринимается лишь отрезок времени, данный в употребление, т.е. как вещь. А вещи сами по себе смысла не имеют. Они обладают лишь качественной определенностью. Человек как будто "вдыхает" в них "сюжет". Смысл появляется, когда мир поворачивается к человеку, соотносится с его целями и вовлекается в сферу его намерений. Фигурально выражаясь, лишь взятая в человеческом осмыслении Земля вертится. А если не осмыслить ее движения по орбите, оно как таковое значения не имеет. Только то, что осмыслено человеком, реально принадлежит его жизни. Потому смысл — великое человеческое достояние. Чем более смысла человек придает жизненным явлениям, тем он счастливее. Ведь все наши искания и устремления сводятся к одному: к тому, что жизнь имеет смысл. Это "великое То", на что мы можем надеяться.

Как же возникает смысл? Ведь эта способность не дана человеку от рождения.

Восприятие явлений мира начинается с познания значений. В соответствии с дефиницией А.Леонтьева, значения — ставшие достоянием личностного сознания объективные отражения действительности, выработанные человечеством и зафиксированные в форме понятий, знаний, умений. Именно значение и является единицей человеческого сознания. При этом как таковое оно не создается отдельным человеком. Мы лишь овладеваем значениями своей культуры.

Первоначальное условие нашего развития заключается во "впитывании" значений. Так младенец в своем первом опыте постигает значение жидкости, налитой в бутылочку. Это еда. Постепенно круг значений расширяется, их корни разветвляются, и ребенок начинает различать и сопоставлять несколько значений: жидкость в бутылочке может оказаться молоком, может — соком, может — водой. В этом маленькому жителю культуры помогает язык — своеобразная библиотека значений. Но первичный смысл возникает лишь тогда, когда он отдаст предпочтение какому-то из постигнутых им значений. Для этого ему надо проделать тяжкий труд мысли и отношения. Именно они находятся у истоков смысла. Смысл — это "субъективное значение", значение "для меня",отношение субъекта к осознаваемым объективным явлениям.

Понятие "смысл" этимологически восходит к словосочетанию "с мыслью". Для того, чтобы возникнуть, смыслу необходимы два источника: во-первых, носитель мысли, человек; во-вторых, нечто (явление, предмет), к чему эта мысль прилагается. Безотносительного смысла не бывает. Но смысл возникает лишь, когда между этими источниками смысла появляется необходимость его изыскания — потребность. С нее, как с первого акта, начинается великий спектакль рождения смысла. Чего стоит абстрактное чувство жажды, пока ты сам его не ощутил? Чего стоит картина, мимо которой ты прошел равнодушно? Конечно, если это не мазня, а творение искусства, она стоит многого. Но до тех пор, пока понять ее не стало твоей потребностью, ее в твоей жизни не существует. Будь это хоть "Мона Лиза"! В первом случае мы испытываем физиологическую потребность утоления жажды. Во втором —потребность утоления "духовной жажды". Помните пушкинское: "Духовной жаждою томим…"?

Именно эта жажда и есть начало человеческого стремления, превращающего потребность в мотив. И здесь начинается второй акт рождения смысла. Мотивом является все то, что актуализирует движение, деятельность человека. Если потребность не развилась в мотив, то смысла не возникает. Мы можем мучиться жаждой — и ничего не делать для ее утоления. Можем стоять перед "Моной Лизой" часами, можем выучить все данные, связанные с этим полотном наизусть, но пока у нас нет мотива понять его — оно так и остается для нас бессмысленным куском раскрашенного холста. Здесь особенно важно это — "понять по-своему". Дело в том, что мир как таковой — лишь повод для возникновения смысла. Сам по себе он смысла породить не может. "Смысл — это такое образование, для которого всего мира и всего опыта недостаточно, чтобы возник вопрос о смысле" [102, с.54]. Этот вопрос возникает только в человеке и для человека. И потому смысл есть пристрастность. Он глубоко личностен. Высшее испытание человека — испытание собственным смыслом. "Представьте себе: вы принимаете лекарство добра, и в результате его действия в вас что-то произошло. Можете ли вы, поскольку вас изменил кто-то, а не вы изменили себя, извлечь из этого смысл? Разумеется, нет,"— писал об этом М.Мамардашвили [там же, с.45]. Именно в механическом, неосмысленном приятии культурных норм и правил и кроется причина крушения благих намерений. Они становятся теми булыжниками, которым вымощена "дорога в ад".

Основная черта личности — обогащенность ее смыслами. Чем более человек относится к миру, чем более смысла он извлекает из из содержания бытия, тем более он — личность. Именно нахождение смысла и создает плотину на пути безличного жизненного потока, направляет жизнь в человеческое русло. Смыслообразуя, мы понимаем. Чем больше в нашей жизни участков осмысленности, тем более "нашим" становится мир, тем увереннее мы себя чувствуем в нем. В известной мере, пока мы не начали генерировать смыслы, мы еще не родились, ибо обречены бездумно повторять свои и чужие прошлые ошибки.

Поиск смысла — особый вид поиска: он возможен лишь как одновременный процесс реализации смысла. В "горизонтальном положении" смысл ненаходим. Нельзя сперва найти смысл теоретическим путем, а после приняться усердно его воплощать. В начале его поиска — всегда движение. Существует анекдот о том, как богатый бизнесмен советует туземцу не трясти зря дерево с кокосами, а подумать, как организовать процесс их сбора, транспортировки и продажи, на что туземец отвечает: "Что здесь думать, трясти надо!". Так вот, если приложить этот анекдот к ситуации смысложизненного (экзистенциального) поиска, окажется, что прав… туземец. Лишь по мере того, как он будет трясти дерево, у него родится (или не родится) смысл — может быть, тот же, что у бизнесмена, может быть — совершенно обратный. Но в любом случае собственный! Никакие, даже самые разумные советы со стороны, здесь не действуют. Итак, смысл возникает, лишь когда мы производим движение, совершаем действие по его отысканию.

В этом отыскании нам, как это ни парадоксально, часто мешает "глобальность" наших замыслов, пренебрежение "маленькими" смыслами. Интересно, что Н.Бердяев писал об этом как о ментальной русской черте. Русскому человеку, говорил он, необходима максимальная реализация максимального смысла. Если она оказывается недостижимой (а, как правило, так и бывает), то человек устает бороться с "ветряными мельницами" обстоятельств и ложится на дно. Или на диван, как Обломов. Ведь Обломов вовсе не родился таким безынициативным: просто "планов громадьё ", не воплотимое в нашей конечной жизни, пришло в столкновение с осознанием самой этой невоплотимостью. А ведь "маленький", но последовательно реализованный смысл, всегда ложится в основание больших и иногда может даже спасти жизнь человеку.

А.Камю писал о том, что весь смысл мира — в человеке, ибо он один смысла взыскует. "В этом мире есть по крайней мере одна правда — правда человека, и наше предназначение — укрепить его осмысленную решимость жить вопреки судьбе. Человек, и только он один — вот весь смысл и все оправдания, его-то и надо спасти, если хотят спасти определенные воззрения и взгляды на жизнь" [78, с.179]. Так мы возвращаемся к тому, с чего начали. Помните, чем руководствовался герой Достоевского в оправдании самоубийства? Бессмысленной конечностью жизни. Но самому большому счету человек не вправе устранять себя из жизни именно потому, что он и только он создает из нее осмысленное целое, возделывает ее в качестве собственно человеческого мира.

И если умирает человек,

С ним умирает первый его снег,

И первый поцелуй, и первый бой… —

писал Е.Евтушенко.

Это значит, что человек облечен высшей ответственностью. В самом деле, если не я — то кто же? Кто внесет в мир недостающий ему смысл? Кто — кроме меня?

В 20 столетии жил удивительный человек. Он родился в 1905 г. и прожил очень длинную жизнь, словом, являлся почти современником века. К своим тридцати пяти он был счастливым, преуспевающим человеком, известным в Вене, где он жил, да и во всей Европе психотерапевтом. Звали его Виктор Франкл.

Суть его терапевтического подхода заключалась во врачевании души… смыслом! Он назвал свое учение "логотерапией" (смыслотерапией). Ее лейтмотивом была идея, что основной врожденной мотивационной тенденцией человека является поиск им смысла жизни. Для того, чтобы жить, необходимо верить в смысл. Именно отыскивать смысл помогал Франкл своим изверившимся и отчаявшимся пациентам. Он считал, что есть три основные пути, посредством которых человек может наделить жизнь смыслом: с помощью того, что мы даем жизни (творчество); с помощью того, что мы от нее берем (переживание) и с помощью того, какую позицию по отношению к ней мы занимаем (отношение).

В 1942 г. в его благополучной до сих пор жизни случается страшный перелом: Франкл попадает в концентрационный лагерь. Чем он занимается там? Тем же, что и все: голодает, холодает, тяжело работает — словом, страдает. Но это еще не все. Поле эксперимента психолога перенеслось из уютного кабинета в лагерный барак. Франкл и несколько его товарищей помогают заключенным искать смысл. Смысл — в чудовищных по своей бессмысленности обстоятельствах. Для чего? Чтобы выжить в нечеловеческих условиях. "Как-то раз в лагере, — пишет он, — передо мной сидели два человека, оба решившие покончить с собой. Оба твердили стереотипную формулу, которую то и дело слышишь в лагере: "Мне больше нечего ждать от жизни". Нужно было попытаться произвести в них своего рода коперникианский переворот, чтобы они уже не спрашивали, ждать ли и что им ждать от жизни, а получили представление о том, что, наоборот, жизнь ожидает их, что каждого из них, да и вообще каждого, что-то и кто-то ждет — дело или человек. Действительно, очень скоро обнаружилось, что — вне зависимости от того, что оба узника ожидали от жизни, — их в жизни ожидали вполне конкретные задачи. Выяснилось, что один из них издает серию книг по географии, но эта серия еще не завершена, а у второго за границей есть дочь, которая безумно любит его. Таким образом, одного ждало дело, другого — человек. Оба в равной мере получили тем самым подтверждение своей уникальности и незаменимости, которая может придать жизни незаменимый смысл" [165, с.151-152]. В связи с этим уже не столь парадоксальным кажется факт, что в концлагере часто выживали телесно слабые люди, а физически сильные нередко погибали. Просто первые обладали главным — волей к смыслу.

Однако, поиск смысла — работа, и нелегкая работа! Франкл вспоминает о том, как однажды он сам шел из лагеря на работу и чувствовал, что больше не в состоянии выносить голод, холод и боль в истерзанных ногах. В это морозное утро ситуация, в которой он оказался, представлялась ему совершенно безысходной. От безнадежности не спасал ни один из привычных смыслов, которые помогали ему прежде. И тогда "… я представил себе, — пишет Франкл, — что я стою на кафедре в большом, красивом, теплом и светлом конференц-зале, собираюсь выступить перед заинтересованными слушателями с докладом под названием "Психотерапия в концентрационном лагере" и рассказываю как раз о том, что я в данный момент переживаю" [165, с. 154]. Франкл выжил: ему помогла вера в смысл. Более того, еще в 1991 г. он приезжал в Москву читать лекции студентам-психологам. Было ему тогда 86 лет.

Передо мной лежит книга. Называется она "Человек в поисках смысла". Ее автор — Виктор Франкл. Одна из работ, напечатанных в ней, называется "Психолог в концентрационном лагере". Такова благодарность и верность человека тому "маленькому" смыслу, который спас его холодным утром по пути из концлагеря на работу. И заканчивается эта работа такими словами: "Что же такое человек? Это существо, постоянно принимающее решения, что оно такое. Это существо, которое изобрело газовые камеры, но это и существо, которое шло в эти газовые камеры с гордо поднятой головой и с молитвой на устах" [там же, с.155].