О концессиях и развитии капитализма

Самый простой случай или пример того, как Советская власть направляет развитие капитализма в русло государственного капитализма, как она «насаждает» государст­венный капитализм, это – концессии.

Теперь у нас все согласны, что концессии необ­ходимы, но не все размышляют о том, каково значение концессий.

Товарищи, я с большим удовольствием увидел, что вопрос о концессиях вызывает огромный интерес. Отовсюду, и главным образом с низов, раздаются крики, как же это так: своих эксплуататоров прогнали, а чужих зовем^{[xxxxxxxxxxxxxxxxxxx]}?

Я чрезвычайно рад приветствовать такие настроения, ко­торые распространены очень и очень широко. Я думаю, что это показатель того, что среди беспартийной трудящейся массы, не только рабочих, но и крестьян, созрел за три года политический и хозяйственный опыт, который за­ставляет выше всего ценить освобождение от капиталистов, который заставляет отно­ситься с тройной зоркостью и с чрезвычайной подозрительностью ко всякому шагу, который несет за собой возможные новые опасности восстановления капита­лизма значит очень и очень сильно сознание, насколько капитализм опасен и насколько велика опасность недооценки борьбы против него.

Несомненно, к такого рода заявлениям мы прислушиваемся со всем вниманием, но мы должны сказать, что о про­даже России капиталистам нет и речи, что речь идет о концессиях, причем каждый до­говор о концессиях обусловлен определенным сроком, определенным соглашением и обставлен всеми гарантиями, которые тщательно продуманы, которые еще не раз будут обдуманы и обсуждены вместе с вами на настоящем съезде и на всяких дальнейших совещаниях, и эти временные договоры не похожи на продажу.

Они не имеют ничего общего с продажей России, но они представляют из себя известную экономическую уступку капиталистам с тем, чтобы получить возможность как можно скорее приобрести необходимые машины и паровозы, без которых восстановление нашего хозяйства мы осуществить не можем. Мы не вправе пренебрегать ничем, что может хотя бы немного способствовать улучшению положения рабочих и крестьян.

Что такое концессии? Договор государства с капиталистом, который берется поста­вить или усовершенствовать производство (например, добычу и сплав леса, добычу уг­ля, нефти, руды и т.п.), платя за это государству долю добываемого продукта, а другую долю получая в виде прибыли.

Правильно ли поступает Советская власть, которая прогнала русских помещиков и капиталистов, а теперь приглашает заграничных?

Правильно, ибо, если рабочая рево­люция в других странах замедлилась, то нам приходится идти на некоторые жертвы, лишь бы добиться быстрого, даже немедленного улучшения положения рабочих и кре­стьян.

Жертвы состоят в том, что мы десятки миллионов пудов ценных продуктов от­дадим капиталисту, а улучшение положения рабочих и крестьян со­стоит в том, что мы получим тотчас добавочное количество нефти, керосина, соли, уг­ля, земледельческих орудий и проч.

Мы не вправе отказаться от немедленного улучше­ния положения рабочих и крестьян, ибо это необходимо при нашем разорении, а указанные жертвы нас не погубят.

Не опасно ли приглашать капиталистов, не значит ли это развивать капитализм?

Да, это значит развивать капитализм, но это не опасно, ибо власть остается в руках рабочих и крестьян, – собственность помещиков и капиталистов не восстанавливается.

Концессия – это аренд­ный договор. Капиталист становится арендатором части государственной собственно­сти, по договору, на определенный срок, но не становится собственником. Собствен­ность остается за государством.

Советская власть наблюдет за тем, чтобы капиталист-арендатор соблюдал договор, чтобы договор был для нас выгоден, чтобы получилось улучшение положения рабочих и крестьян. На таких условиях развитие капитализма не опасно, а выгода для рабочих и крестьян состоит в увеличении продуктов.

Милитаризм разлагается, а мы крепнем, и крах потерпели они, а не мы. Теперь они хотят нас подчинить на почве договора.

Пока революция не настала, буржуазный капитал нам выгоден. Когда мы в положении страны наиболее хозяйст­венно слабой, как можно ускорить развитие хозяйства? При помощи буржуазного ка­питала.

Пример Брестского мира научил нас многому. В настоящее время мы находимся между двумя врагами. Если их обоих нельзя победить, надо уметь поставить свои силы так, чтобы они передрались между собой, так, как всегда, когда два вора дерутся, честный человек от этого выигрывает, но, как только мы будем сильны настолько, чтобы сразить весь капитализм, мы незамедлительно схватим его за шиворот.

Во время Бреста были две гигантски-сильных группы империалистских хищников: германо-австрийская и англо-американо-французская.

Если мы продержались, будучи нулем в смысле военном, не имея ничего и идя сплошь по нисходящей линии в глубину развала в отношении экономическом, если мы продержались, то это чудо случилось только потому, что мы правильно использовали рознь германского и американского империализма.

Мы сделали громаднейшую уступку германскому импе­риализму и, сделавши уступку одному империализму, мы заградили себя разом от пре­следования обоих империализмов.

Германия не могла заняться душением Советской России ни экономически, ни политически, ей не до того было.

Англо-франко-американский империа­лизм не мог наступать на нас, ибо мы сначала предложили ему мир. Хотя они помогали чехословакам и втягивали их в интервенцию, но, занятые своей войной, не могли вмешать­ся.

Получилось, могло показаться, что-то вроде блока первой социалистической республики с немецким империализмом против империализма другого. Но никакого блока с ними мы не заключили, нигде грани, подрывающей или порочащей социалистическую власть, мы не перешли, а мы использовали рознь между двумя империализмами так, что, в конце концов, оба проиграли.

Время передышки, мы использовали для того, чтобы укрепиться так, чтобы нас нельзя было взять военной силой. Мы выиграли темп, мы выиграли немножко времени и отдали за это очень много пространства, но время выиграли такое, в течение которого можно было окрепнуть.

После же этого, когда все империалисты захотели пойти на нас большой войной, оказалось – нельзя, для большой войны у них не было ни средств, ни сил.

Мы тогда коренных интересов не отдали в жертву, мы отдали второстепенные и сохранили коренные^{[yyyyyyyyyyyyyyyyyyy]}.

Начиная с II конгресса III Интернационала мы прочно стали в империалистических странах не только идейно, но и организационно. Во всех странах имеются ядра, которые ведут самостоятельную работу и будут ее вести. Это дело сделано. Но быстрота, темп развития революции в капиталистических странах гораздо медленнее, чем у нас. Поэтому, не гадая насчет будуще­го, наша задача решить, как нам быть в настоящее время.

Люди живут в госу­дарстве, а каждое государство живет в системе государств. Если принять во внимание, что капиталистами на всей земле закуплено или политически захвачено громадное большинство источников сырого материала – равновесие существует на капиталистической основе, надо с этим уметь считаться, на­до уметь это использовать.

Есть ли коренные противоположности в современном капиталистическом мире, которые надо использовать?[zzzzzzzzzzzzzzzzzzz]

Есть три основных, которые я бы хотел назвать.

Первая, ближайшая к нам, это – отношения Японии и Америки. Они не могут мирно ужиться на побережьях Тихого океана, хотя эти побережья разде­ляют 3000 верст. Что война готовится, что она неизбежна, это несомненно.

Паци­фисты стараются обойти этот вопрос, но для всякого, кто изучает историю экономических отношений и дипломатии, не может быть ни тени сомнения, что экономически война назрела и политически готовится.

Земля поделена. Япония и Америка хотят воевать, они будут воевать за первенство в мире, за право грабить.

Япония будет вое­вать за то, чтобы ей продолжать грабить Корею, которую она грабит с неслыханным зверством, соединяющим все новейшие изобретения техники и пыток чисто азиатских. Но этот корейский лакомый ку­сок хотят вырвать американцы.

Япония захватила колоний колоссальное количество. Япония имеет 50 миллионов людей, и она сравнительно слаба экономически.

Америка имеет 110 миллионов людей, у нее нет никаких колоний, хотя она во много раз богаче Японии.

Япония захва­тила Китай, где 400 миллионов населения и запасы угля, богатейшие в мире. Как эту штуку удержать? Смешно думать, что капитализм более крепкий не отнимет у капитализма более слабо­го всего награбленного последним. При таком положении вещей разве можно амери­канцам остаться равнодушными? На что же тогда они будут год­ны?

Вся эта сделка означает отвлечение империалистских сил от нас, – пока империалисты сидят и вздыхают и ждут, когда подойдет удобный момент, чтобы большевиков задушить, а мы этот момент отдаляем.

Когда Япония втравливалась в корейскую аван­тюру, японцы говорили американцам: «Конечно, мы можем победить большевиков, но что вы нам дадите за это? Китай? Мы и так возьмем, а тут мы за десять тысяч верст пойдем бить большевиков, а американцы – у нас в тылу. Нет, так политики не ведут». Уже тогда японцы нас победили бы в несколько недель, если бы была двухколейная железная дорога и транспортная помощь Америки. Нас спасло то, что Япония, кушая Китай, не могла двигаться на запад, через всю Сибирь, имея в тылу Америку, и не хо­тела таскать каштанов из огня для Америки.

Но при таком положении можем ли мы остаться равнодушными и только сказать, как коммунисты: «мы будем пропагандировать коммунизм внутри этих стран». Это правильно, но это не все. Практическая задача коммунистической политики есть задача использования этой вражды, стравливая их друг с другом.

Конечно, защита отечества в такой войне будет вели­чайшим преступлением, будет изменой социализму. Конечно, поддержка одной страны против другой будет преступлением против коммунизма, но мы, коммунисты, должны использовать одну страну против другой.

Не совершаем ли мы преступления против коммунизма? Нет, потому что мы делаем это как социалистическое государство, веду­щее коммунистическую пропаганду и вынужденное использовать каждый час, даро­ванный ему обстоятельствами, чтобы окрепнуть с максимальной быстротой.

Мы нача­ли крепнуть, но крепнем очень медленно. Америка и другие капиталистические страны растут в своей экономической и военной мощи дьявольски быстро. Как бы мы ни соби­рали свои силы, мы будем расти несравненно медленнее.

Мы должны использовать создавшееся положение. Если бы мы этого правила не держались, мы давно, к удоволь­ствию капиталистов, висели бы все на разных осинах.

Дальний Восток, Камчатка и кусок Сибири фак­тически сейчас находятся в обладании Японии, поскольку ее военные силы там распо­ряжаются, поскольку, как вы знаете, обстоятельства принудили к созданию буферного государства – в виде Дальневосточной республики, и мы прекрасно знаем, какие не­имоверные бедствия терпят сибирские крестьяне от японского империализма, какое не­слыханное количество зверств проделали японцы в Сибири. И нам гораздо выгоднее не рис­ковать, отдать Камчатку в аренду и получать оттуда часть продуктов, тем более, что фактически мы ею все равно не распоряжаемся и использовать не можем^{[aaaaaaaaaaaaaaaaaaaa]}. Если мы Камчатку, которая юридически принадлежит нам, а фактически захвачена Японией, отдадим Америке, ясно, что мы выиграем^{[bbbbbbbbbbbbbbbbbbbb]}. Мы используем это и предлагаем в аренду Кам­чатку вместо того, чтобы отдать ее даром (ведь взяла же у нас Япония путем военного захвата огромный кусок земли на Дальнем Востоке). Вот основа моего политического рассуждения, и, опираясь на не­го, мы сразу решили непременно договор с Америкой заключить.

Договор еще не подписан, а в Японии уже с бешеной злобой говорят об этом. Этим договором мы еще более углубили разногласия между нашими врагами. И пока мы остаемся, с точки зрения экономической и военной, слабее, чем остальной капиталистический мир, надо использовать противоречия между двумя группами капиталистических государств, натравливая их друг на друга^{[cccccccccccccccccccc]}.

Но Америка в соре не только с Японией, но и со всем остальным капиталистическим миром.

Почти весь капиталистический мир «победителей» вышел из войны с гигантской наживой. Америка сильна, ей теперь все должны, от нее все зависит, ее все ненавидят, она грабит всех, и она грабит очень оригинально. У нее нет колоний. Англия вышла из войны с гигантскими колониями, Франция тоже. Англия предлагала Америке мандат на одну из награбленных колоний, но она не взяла. Очевидно, американские купцы рассуждают по-иному. Они видели, что война и по отношению к разорению и по отношению к на­строению рабочих играет очень определенную роль, и пришли к выводу, что им нет выгоды принимать мандат. Но понятно, они не допустят, чтобы эту колонию использо­вали другие государства.

Вся буржуазная литература свидетельствует о росте ненавис­ти против Америки, а в Америке растут голоса за вступление в соглашение с Россией. Америка имела договор с Колчаком о признании Колчака и о его поддержке, но тут они уже раз нарвались и получили только убыток и срам. Таким образом, мы имеем перед собой величайшее в мире государство, которое к 1923 году будет иметь флот сильнее английского, но это государство встречает все большую ненависть других капиталистических стран. Такое течение обстоятельств мы должны учесть. Америка не может помириться с остальной Европой, потому что между ними глубочай­шая экономическая рознь, потому что Америка богаче других – это факт, доказанный историей.

Поэтому все вопросы о концессиях мы будем рассматривать под этим углом зрения: малейшая возможность усилить рознь между Америкой и остальным капиталистиче­ским миром – берись за это обеими руками.

Второе противоречие между Англией и Францией.

В Англии борьба идет давно. Мы выиграли уже тем, что получили среди представителей злейшей капиталистической эксплуатации людей, которые стоят за политику вос­становления торговых отношений с Россией. Торговое соглашение с Англией еще не подписано. Красин ведет сейчас в Лондоне усиленные переговоры об этом. Английское правительство свой проект нам внесло, мы дали свой контрпроект, но все же мы видим, что английское правительство затягивает соглашение, что там усиленно работает военная реакционная партия, которая до сих пор побеждала и которая мешает заключению торговых соглашений. Наш прямой интерес и наш прямой долг поддержать все то, что способно усилить партии и группы, стремящиеся к заключению с нами этого договора.

Франция была за то, чтобы поддержать Польшу и Вран­геля, а английское правительство заявило: «Мы с Францией не пойдем». Концессии для Англии более приемлемы, чем для Франции, которая еще мечтает о получении долгов, а в Англии об этом перестали думать сколько-нибудь деловые капиталисты. И с этой стороны нам выгодно использовать рознь между Англией и Францией, а потому надо настаивать на политическом предложении концессий Англии. Сейчас мы имеем проект договора по отношению к лесным концессиям на дальнем севере.

Мы находимся в та­ких условиях, когда благодаря тому, что политического единства между Англией и Францией нет, наша обязанность не отказываться даже и от известного риска, лишь бы достигнуть того, чтобы затруднить Англии и Франции военный союз против нас. Новая война, которую Англия и Франция будут поддерживать против нас, принесет нам (даже при условии, что мы кончим ее вполне победоносно, так же, как кончили теперь с Врангелем) колоссальные тяготы, затруднит наше экономическо-хозяйственное разви­тие, ухудшит положение рабочих и крестьян. Поэтому мы должны идти на все, что принесет нам менее убытков. А что убытки от концессий – ничто, по сравнению с тем, чем оказалась бы задержка нашего хозяйственного строительства и гибель тысяч рабо­чих и крестьян, если не удастся противостоять союзу империалистов, – это ясно. И одним из таких средств противостоять их союзу есть переговоры с Англией о концес­сиях. Вот политическая сторона вопроса.

И третью рознь мы имеем между Антантой и Германией. Германия – самая передовая страна, за исключением Америки. По развитию электричества она стоит даже выше. И вот, эта страна, связанная Версальским договором, находится в условиях невозможных для существо­вания, она и мечтать не может о передышке, о том, чтобы ее не грабили. Народ там умирает, так как Антанта берет двигатели и скот. Немец­кое буржуазное правительство бешено ненавидит большевиков, они расстреливают своих коммунистов, как самые настоящие белогвардейцы, но интересы междуна­родного положения толкают его к миру с Советской Россией против его собственного желания^{[dddddddddddddddddddd]}.

Союз с Россией этой страны, которая задушена, которая имеет возможность пустить в ход гигантские производительные си­лы, – это положение привело к тому, что в Германии получилось политическое сме­шение: германские черносотенцы шли в сочувствии к русским большевикам со спарта­ковцами65. И это вполне понятно, так как это вытекает из экономических причин, это составляет основу всего экономического положения и нашей внешней политики.

Отношения обострились. Вся Германия кипит, вся Азия кипит. Вы читали, как в Индии складывается революционное движение. В Ки­тае бешеная ненависть к японцам и американцам. В Германии такая клокочущая ненависть к Антанте, которая будет понятна только тогда, если посмотреть на нена­висть германских рабочих к своим капиталистам. Народы приучаются ходом вещей смотреть на Россию, как на центр притяжения. Недавно меньшевистская газета в Грузии писала: «Есть две силы на земле: Антанта и Советская Россия».

Вот три переплета, которые и путают безысходно всю игру империалистов. Вот в чем вся соль. И вот почему с политической точки зрения надо быть за концессии.

Таким образом, ясно, что нам необходимо выдвигать концессии, как способ экономический, даже независимо от того, насколько проект удастся осуществить. Интерес к концессиям настолько ясен, что, если бы даже ни одной концессии нам предоставить не удалось, если бы даже ни один наш договор не был осуществлен (а это еще вполне возможно), если бы даже так оказалось, то все-таки мы выиграли бы, все-таки мы должны вести эту политику, потому что мы затрудняем этим поход империалистических стран против нас.

Теперь я перехожу к экономике. Когда мы затронули Германию, тут мы уже подо­шли к экономике. Германия экономически не может существовать после Версальского мира, и не только одна Германия, но и все побежденные страны. Для восстановления всемирного хозяйства нужно ис­пользовать русское сырье, без этого обойтись нельзя, это признает даже чистейший буржуа Кейнс и Вандерлип финансовый маг­нат, который объехал всю Европу – признают, что нельзя востановить хозяйство, потому что во всем мире нет сырья, его расхитила война. Они говорят, что надо опереться на Россию. Европа вынуждена своим экономическим положением искать союза с Россией.

И вот Россия выступает на весь мир и заявляет:

Мы беремся восстанавливать международное хозяйство – вот наш план.

Это экономически правильно. Советская власть за это вре­мя окрепла и не только окрепла, но выступает с научным планом восстановления всего мирового хозяйства. Мы своим планом привлекаем сочувствие не только всех рабочих, но и разумных капиталистов, независимо от того, что для них «ужас­ные большевики-террористы».

Наш экономический план верен, и вся мелкобуржуазная демократия, читая этот план, будет колебаться в нашу сторону, ибо империалисты уже передрались, а здесь выдвигается план, против которого техники и экономисты ничего не могут возразить.

Мы переходим к области экономики и предла­гаем положительную программу строительства перед всем миром, программу в которой Россия рассматри­вает не как эгоистический центр, разрушающий хозяйства других стран, как было это раньше, а Россия, которая предлагает восстанавливать хо­зяйства с точки зрения всего мира.

На съезде III, Коммунистического Интернационала я говорил, что весь мир делится на угнетенные нации и господствующие нации. Угне­тенных наций не меньше 70% всего населения земли. Версальский мир сотню или 150 миллионов людей прибавил к ним. Мы выступаем как представители 70% населения земли, мы привлекаем на свою сторону все госу­дарства, которые разорены войной. Это окажет свое действие. Как бы дело с проектом ни сложилось, он остается экономически бесспорным. Нет сомнения, что, если как следует взяться работать с современными машинами, при помощи науки можно восстановить немедленно все ми­ровое хозяйство.

То, что происходит в капиталистическом мире, есть не только расхищение богатства, а безумие и преступление, ибо в одних странах наблюдается из­быток продовольствия, которое не может быть продано из-за валютных кризисов, по­тому что деньги обесценены в целом ряде стран, потерпевших поражение. Гниют гро­мадные количества продовольствия, а в то же время десятки миллионов населения в таких странах, как Германия голодают и гибнут.

Эти нелепости, это преступле­ние капитализма становится очевидным для всех капиталистических стран и для ма­леньких стран, окружающих Россию. Выступает Советская республика и говорит:

«У нас есть сотни тысяч превосходных земель, которые можно поднять тракторами, а у вас есть тракторы, у вас есть бензин и у вас есть обученные техники; и вот мы предлагаем всем народам, в том числе и народам капиталистических стран, сделать краеугольным камнем восстановление народного хозяйства и спасение всех народов от голода».

Если капиталисты не понимают этого, это есть аргумент гнилости, безумия и преступности капиталистического порядка. Это будет иметь не только пропагандистское значение; это будет коммунистический призыв к революции, ибо показывает с несомненностью, которая все более внедряется в сознание всех народов, что капитализм разваливается, что он не может удовлетворить потребности. Ничтожное меньшинство империалистических стран наживается, а целый ряд других стран находится на краю гибели. Мировое хозяйство требует реорганизации. И Советская республика вы­ступает с этим планом реорганизации, с этим совершенно деловым, бесспорным, осу­ществимым предложением:

«Вы умираете от голода при капитализме, несмотря на чу­довищные богатства техники, – мы имеем возможность, соединяя вашу технику с на­шим сырьем, разрешить кризис, но помехой являются капиталисты. Мы предлагаем им это сделать, а они тормозят, срывают».

И поскольку Советская республика устояла в течение трех лет против напора империалистов, то это говорит о том, что на свете есть одна страна, только одна страна, которая этот гнет империализма успешно отражает. Пусть это – страна «разбойников», «грабителей», «бандитов», большевиков и т.д., пусть так, а все-таки без этой страны экономического положения улучшить нельзя.

Мы ко всем угнетенным народам в целом должны обращаться с указанием, что кучка стран душит дру­гие народы – и эти народы обращаются к нашей помощи открыто или прикрыто, созна­тельно или бессознательно, но они привыкают сознавать экономическую необходимость союза с Советской Россией против международного империализма.

Поэтому продовольственные концессии выходят из рамок старых буржуазных концессий, они уже не похожи на старые капиталистические концессии.

Они остаются капиталистиче­скими, поскольку мы говорим немецким капиталистам: привози столько-то тракторов, а мы тебе дадим целинную превосходную землю и хлеб. Мы привлекаем капитал гро­мадной прибылью. В этом отношении концессия остается чисто капиталистическим предприятием, но она приобретает неизмеримо большее значение, поскольку Герма­нии, Австрии и другим странам существовать нельзя, им необходима продо­вольственная помощь и весь народ, независимо от того, что капиталист наживает сто или двести процентов, несмотря на предрассудки против большевизма, – что большевики создают совершенно иные между­народные отношения, дающие возможность всем угнетенным народностям избавиться от империалистического гнета.

Поэтому наш успех в течение прошлых трех лет будет еще большим успехом в течение ближайшего года в нашей внешней политике.

Наша политика группирует вокруг Советской республики капиталистические страны, кото­рые душит империализм.

Вот почему это предложение концессий имеет значение не только капиталистическое, вот почему – это рука, протянутая не только германским капиталистам: «Привезите нам сотни тракторов и берите хоть триста процентов на рубль», – а это рука, протянутая угнетенным наро­дам, это союз угнетенных масс, который есть один из факторов грядущей пролетарской революции.

Сомнения и опасения, которые еще существуют в передовых странах, ко­торые говорят, что Россия могла рискнуть на социалистическую революцию потому, что она велика и имеет свои средства для жизни, а мы, промышленные страны Европы, не сможем этого предпринять, потому что у нас нет союзников, – неосновательны, и мы говорим:

«У вас союзник уже есть – Советская Россия». И поскольку мы осущест­вим концессию, это будет тот союз, который упрочит союз против всемирного империализма.

Это положение нельзя упускать из виду, оно оправдывает нашу политику концессий и указывает на необходимость заключения этих концессий.

В декрете о концессиях мы выступаем от имени всего человечества с экономически безупречной программой восстановления экономических сил мира на почве использо­вания всего сырья, где бы оно ни было. Нам важно, чтобы голода нигде не было. Вы, капиталисты, устранить его не умеете, а мы умеем. Мы говорим хозяевам: «Вы никуда не годны, господа капиталисты; пока вы разоряетесь, мы по-своему строим, не пора ли поэтому, господа, с нами согласиться». На что все капитали­сты всего мира должны отвечать, хотя и почесываясь: «А пожалуй, пора, давайте под­писывать торговый договор».

Мы переносим вопрос в антикапиталистическую плоскость.

Мы выступаем и говорим, – мы беремся весь мир построить на рациональных экономических основах, что это правильно – нет сомнения.

Мы и не мечтали о том, что вот – мы повоевали, и наступит мир, и социалистический теленок рядом с капиталистическим волком обнимутся. Нет. То, что вы должны повое­вать с нами в области экономики, это огромный прогресс[eeeeeeeeeeeeeeeeeeee].

Как видите, мне пришлось делать очень большое предисловие и доказывать выгоды концессий.

Конечно, концессии важны нам и в смысле получения продуктов. Это бес­спорно верно, но главная суть заключается в политических отношениях.

К съезду Сове­тов вы получите том, содержащий 600 страниц, это – план электрификации России. План этот продуман лучшими агрономами и инженерами. Ускорить проведение его в жизнь без помощи заграничного капитала и средств производства мы не можем.

Но, чтобы получить помощь, надо заплатить. Мы до сих пор с капиталистами воевали, и они нам говорили: либо мы вас задушим, либо мы вас заставим уплатить 20 миллиардов. Но они нас задушить не в состоянии, и долгов мы им не заплатим. Пока что мы имеем некоторую отсрочку. Пока мы нуждаемся в экономической помощи, мы согласны вам платить, такова постановка вопроса и всякая иная бу­дет экономически беспочвенна.

Россия промышленно разорена. Если бы три года тому назад нам сказали, что мы три года будем воевать со всем капиталистическим миром, мы бы не поверили, но восстановить экономику, имея одну десятую довоенного народного богатства, это еще более трудная задача, чем воевать.

Воевать можно было при помощи воодушев­ления рабочих и крестьян, которые защищались от помещиков. Теперь же нет за­щиты от помещиков, теперь восстановление хозяйства на необычных для крестьян ус­ловиях. Здесь победа не в увлечении, натиске, самопожертвовании, а в ежедневной, скучной, мелкой, будничной работе. Это дело неоспоримо более трудное.

Откуда взять те средства производства, которые нужны. Для того, чтобы привлечь американцев, им нужно заплатить: они люди торговые. А чем мы заплатим? Золотом? Но золото мы не можем разбрасывать. Золота у нас осталось немного. Мы даже программу электрифи­кации золотом покрыть не можем. Инженер, который программу определял, считал, что нужно не менее, чем миллиард и одна десятая золотом, чтобы осуществить про­грамму электрификации. Такого золотого фонда у нас нет. Давать сырьем нельзя, по­тому что мы своих еще не всех накормили. Когда в Совнаркоме встает вопрос, чтобы дать 100 000 пудов хлеба итальянцам, встает Наркомпрод и отказывает. Мы торгуемся из-за каждого поезда хлеба. Без хлеба нельзя развивать внешней торговли. Но что же мы дадим? Хлам? Хлама у них своего много. Говорят, давайте хлебом будем торговать, а мы хлеба дать не можем. Поэтому мы решаем задачу при помощи концессий.

Концессия порождает новые опасности. Я указы­ваю на то, что сказал в начале своей речи, а именно, что слышится крик из низов, из рабочих масс: «Не давайтесь капиталистам, это народ умный, ловкий». Это приятно слышать, потому что видишь, как растет громадная масса, которая с капиталистами бу­дет бороться до зубов.

Но, конечно, было бы величайшей ошибкой думать, что концессии означают мир. Концессии – это не мир, это тоже война, только в другой форме, более нам выгодной. Раньше война шла в военной об­ласти, в которой империалисты были бесконечно сильнее. (Если подсчитать число пушек, пулеметов у них и у нас, число солдат, которое может мобилизовать наше правительство и их – мы безусловно должны были бы быть раздавлены в две недели). Однако мы в этой области устояли, и мы беремся воевать дальше, переходим к войне экономической. Прежде война велась при помощи танков, пушек и т.п., которые мешали нам работать, теперь война пойдет на фронте хозяйственном.

Капиталисты приходят к нам на новую вой­ну, самое существование капиталистов – уже война против окружающего социалисти­ческого мира.

Экономически – капиталистические предприятия в социалистическом го­сударстве – это война за свободную торговлю, против политики разверстки, война за частную собственность, против республики, отменившей эту собственность[ffffffffffffffffffff]. Несомненно, они будут пытаться обмануть нас и обойти наши законы, но у нас на это есть соответствующие учреждения: ВЧК, МЧК, Губчека и т.д., и мы уверены, что одержим победу^{[gggggggggggggggggggg]}.

Нужно, чтобы рабочие и крестьяне были настроены так, как те беспар­тийные крестьяне, которые сказали, что они не боятся жертв и лишений. Сознавая опасность капиталистического вмешательства, они не смотрят на концессии с точки зрения сентиментальной, а видят в них продолжение войны, с перенесением беспощад­ной борьбы лишь в другую плоскость, видят возможность новых попыток буржуазии восстановить старый капитализм.

Это прекрасно, это дает нам гарантию, что надзор и охрана наших интересов будут делом не только органов Советской власти, а каждого рабочего и крестьянина. И тогда, мы уверены, мы сумеем поставить охрану наших интересов, даже при исполнении концессионных договоров, на такую базу, на которой о возвращении власти капиталистов не может быть и речи; и мы достигнем того, что эту опасность мы доведем до минимума, что она будет меньше, чем опасность войны, что это затруднит возобновление войны и облегчит нам возможность в более короткий срок, в меньшее число лет (речь идет о довольно долгом ряде лет) возродить и развить наше хозяйство.

У нас практический опыт борьбы с военным шпионажем, с капиталистическим саботажем имеется. Мы боролись, когда они прята­лись в наших собственных учреждениях,– неужели мы не сумеем сладить, когда у нас будут пущены капиталисты по определенным спискам, с определенными условиями? Конечно, мы знаем, что эти условия они будут нарушать, мы будем бороться против этих нарушений. Но, товарищи, это война – концессии с капиталистическими устоями.

Если мы не сумеем провести политику концессий и привлечь иностранный капитал к концессиям, то нечего говорить о серьезных практических мероприятиях для улуч­шения хозяйственного положения. Нельзя серьезно ставить вопрос о немедленном улучшении хозяйственного положения, если не применить политики концессий, если не отказаться от предрассудков, от местного патриотизма. Необходима готовность ид­ти на целый ряд жертв, лишений и неудобств, на разрыв с привычками, лишь бы произвести серьезный сдвиг и улучшение экономического положения в главных отраслях промышленности.

Добиться этого надо во что бы то ни стало. Надо помнить, что если мы сейчас одержали военную победу, получили мир, то, с другой стороны, история учит нас, что ни один крупный вопрос, ни одна революция не решались иначе, как в ряде войн. И этого урока мы не забудем. Надо быть готовыми к тому, что при малейшем изменении положения империалистические хищ­ники снова направятся на нас^{[hhhhhhhhhhhhhhhhhhhh]}. Надо быть готовыми к этому. Поэтому прежде всего на­до восстановить хозяйство, надо прочно поставить его на ноги. Без оборудования его, без машин из капиталистических стран сделать этого скоро нельзя. И не жалко при этом лишней прибыли для капиталистов, лишь бы добиться этого восстановления.

Концес­сии, это – известный риск; концессии, это – убыток; концессии, это – продолжение войны. Это – несомненно, но эта война нам выгоднее. Когда известный минимум средств производства, паровозов и машин мы получим, тогда мы экономически не бу­дем тем, чем были до сих пор, и тогда империалистические страны будут еще менее нам опасны.

Положение наших крестьян и рабочих остается тяжелым. Надо его улучшить. На этот счет у нас не может быть никаких сомнений.

Экономически для нас от концессий гигантская польза. Конечно они принесут с собой капиталистические привычки, будут разлагать крестьянство. Но надо следить, надо шаг за шагом противопоставлять свое коммунистическое воздейст­вие.

Это тоже своего рода война, военное состязание двух способов, двух формаций, двух хозяйств – коммунистического и капиталистического. Мы докажем, что мы сильнее.

Нам говорят: «Ну, хорошо, вы устояли на внешнем фронте, начинайте стро­ить, давайте строить и посмотрим, кто победит...».

Конечно, задача трудная, но мы го­ворили и говорим: «Социализм имеет силу примера».

Насилие имеет свою силу по от­ношению к тем, кто хочет восстановить свою власть. Но этим и исчерпывается значе­ние насилия, а дальше уже имеет силу влияние и пример. Надо показать практически, на примере, значение коммунизма. У нас нет машин, война нас разорила, война отняла у России экономические ресурсы, но мы все-таки не боимся этого состязания, потому что оно будет выгодно для нас во всех отношениях.

С точки зрения опасности столкновения капитализма и большевизма надо сказать, что концессии есть продолжение войны, но на другом по­прище. Придется следить за каждым шагом противника. Потребуются все средства управления, надзора, влияний, воздействия. Это то же самое есть война.

Мы сражались в войне более крупной, а в этой войне мобилизуем на нее еще больше народу, чем на ту. На эту войну будет поголовно мобилизоваться всякий, кто трудится; ему будут го­ворить и пояснять: «Если капитализм делает то-то, вы, рабочие и крестьяне, свергнув капиталистов, должны делать не меньше их. Учитесь».

Я уверен, что Советская власть догонит и обгонит капиталистов и что выигрыш окажется у нас не только чисто экономический. Мы получим эти несчастные два процента – это очень мало, но это кое-что. Кроме того, мы получим науку, выучку: ничего не стоит никакая школа, никакой университет, если нет практического уменья.

В этой брошюре мы написали перечень главных объектов концессий, и товарищи из ВСНХ приложили карты, наглядно показывающие объекты концессий. На этих картах видно, что объекты концессий разделяются на три главных вида: лесные концессии на дальнем севере, продовольственные концессии и горные концессии в Сибири.

В лесных концессиях на дальнем севере Европейской России 70 миллионов десятин (17 млн. десятин назначены под концессии), который мы совершенно не в состоянии разработать за от­сутствием путей сообщения, средств производства, за отсутствием возможности под­везти продовольствие для тамошних рабочих, в то же время государство, обладающее сильным флотом, может правильно заготовить лесной товар и вывезти его в гигант­ских размерах, – здесь интерес экономический для нас очевиден.

Нет объекта более удобного для нас экономически, чем леса на дальнем севере, которые мы имеем в невероятном количестве, они там гниют, пропадают, потому что мы не в силах их эксплуатировать. Между тем лес на международном рынке представляет гигантскую ценность.

В этом отношении дальний север удобен нам и политически, потому что это дальняя окраина. Эта концессия удобна нам и политически и экономи­чески, и мы на нее должны налегать больше всего.

Милютин сообщал на совещании, что переговоры с Англией насчет этой концессии в североевропейской России двигаются. Там имеется несколько десят­ков миллионов десятин леса. Если мы три или пять миллионов десятин леса отдадим концессионерам в шахматном порядке, создавая для себя использование усовершенствованных предприятий, использование возможности учиться, выговаривая возмож­ность участия наших техников, мы выигрываем для себя многое и мы затрудняем для капиталистических держав, пошедших на сделку с нами, военные предприятия против нас, ибо война рвет все, при войне постройки, сооружения, пути сообщения достанутся нам. Мы ничего не теряем.

Второй вид концессий – продовольственный. За исключением Западной Сибири, где есть громадная площадь первоклассной земли, недоступная для нас потому, что она находится далеко от путей сообщения, в одной Европейской России и по реке Уралу, – нашим Комиссариатом земледелия определено не меньше, чем 3 миллиона десятин земли по реке Уралу, оставленных казаками в результате победоносного окончания гражданской войны, когда ушли целые станицы. Там имеются превосходные земли, которые надо поднять, но которые при недостатке скота, при ослаблении производитель­ных сил мы обработать не сможем.

В совхозах Донской области до 800 000 десятин, которые обработать мы не можем и для обработки которых нужно громадное количество скота либо целые тракторные от­ряды, которые пустить мы не можем^{[iiiiiiiiiiiiiiiiiiii]}, а некоторые капиталистические страны, в том числе нуждающиеся до зарезу в продовольствии – Австрия, Германия, Богемия, – могли бы пустить их в ход и получить превосходную пшеницу в летнюю кампанию.

Итальянцы в этом заинтересованы, а Италия – накануне революции. В Италии главный довод против революции – «Не прокормимся, капиталистические державы не дадут хлеба». А социалистическая держава говорит: «У меня 3 миллиона десятин зем­ли, у меня есть нефть и бензин». Нужно понимать – агитировать можно в разных плоскостях, что капитализм есть мертвечина, что его нужно задушить. Мы видели многое. Европеец же находится в таких условиях как и русский, когда он в революцию шел от мучительной войны. У них война кончена, они живут, грабя другие народы. Тем больше веса имеет этот довод. Они не могут восстановить хозяйство, мы же предлагаем сейчас начать восстановление. Тут соединен и политический довод и социалистическая агитация. Нужно уметь вести агитацию, иначе пропадут прахом планы народного хозяйства. А мы не только агитаторы, мы – Социалистическая рес­публика, ставшая против всех капиталистических государств мира. Вы не умеете хо­зяйничать, а мы умеем. Здесь есть возможность сравнения.

Этими концессиями мы можем показать целому ряду стран, что мы можем развить мировое хозяйство в гигантских размерах.

Это – второй вид концессии, продовольствен­ной или тракторной.

Третий вид концессий – горные. Они перечислены на карте Сибири. Горные богатства Сибири представляются совершенно необъятными, и мы даже в лучшем случае, при большом успехе, в несколько лет не могли бы разработать одной сотой их доли. Они находятся в таких условиях, где требуется лучшее оборудование. Здесь есть такие продукты, как медная руда, которая для капиталистических стран, для электрической промышленности необходима до зарезу вследствие голода на эти продукты. Есть возможность восстановить мировое хозяйство и поднять всемирную тех­нику, если вступить в правильные сношения с нами.

Мы предлагаем концессию и не знаем, кто ее возьмет. Америка или немцы. Америка будет думать, что если она не возьмет, то возьмет Германия.

Когда мы проведем электрификацию, мы будем в сто раз экономически сильнее. Тогда мы другим языком будем разговаривать. Мы поговорим тогда о выкупе. Они знают, что социалистическое общество не только быстро создает Красную Армию, но и кое в чем другом может пойти быстрее.