Замена разверстки продналогом

Гражданская война 1918-1920 годов чрезвычайно усилила разорение страны, задержала восстановление производительных сил. К этому прибавился неурожай 1920 года, бескормица, падеж скота, что еще сильнее задержало восстановление транспорта и промышленности. В итоге политическая обстановка к весне 1921 года сложилась так, что немедленные, самые решительные, самые экстренные меры для улучшения положения крестьянства и подъема его производительных сил стали неотложно необходимы.

Почему именно крестьянства, а не рабочих?

Потому, что для улучшения положения рабочих нужны хлеб и топливо. Сейчас «задержка» самая большая – с точки зрения всего государственного хозяйства – именно из-за этого[ddddddddddddddddddd]. А увеличить производство и сбор хлеба, заготовку и доставку топлива нельзя иначе, как улучшив положение крестьянства, подняв его производительные силы. Начать надо с крестьянства[eeeeeeeeeeeeeeeeeee].

В первый раз в новейшей истории мы имеем дело с таким обществен­ным порядком, когда класс эксплуататорский удален, но остались два различ­ных класса – рабочий класс и крестьянство.

Главным вопросом для нас остается – и в течение долгого ряда лет неминуемо останется – правильное, с точки зрения уничтожения классов, установление отношений между этими двумя классами – пролетариатом, который воспитан десятилетиями очень молодой, но все же современной крупной машинной промышленностью, и мелкого кресть­янства, составляющего огромное большинство населения^{[fffffffffffffffffff]}.

Дик­татура пролетариата есть руководство политикой со стороны пролетариата.

Пролетари­ат, как руководящий, как господствующий класс, должен уметь направить политику так, чтобы решить в первую очередь самую неотложную, самую «больную» задачу – поднять производительные силы крестьянско­го хозяйства немедленно[ggggggggggggggggggg]. Только через это можно добиться и улучшения положения рабочих, и укрепления союза рабочих с крестьянством, укрепления диктатуры пролета­риата^{[hhhhhhhhhhhhhhhhhhh]}.

У революции есть только три силы.

Я начну с той, которая ближе всего к нам – с пролетариата – это – первая сила..

Вы все это хорошо знаете, вы сами в гуще этого класса живете.

Каково его положение теперь?

В Советской республике этот класс, взял власть три с половиной года тому назад и осуществил господство, диктатуру.

Эти три с половиной года отча­янной гражданской войны Советской власти против всего капиталистического мира, означали для рабочего класса, для пролетариата, бедствия, лишения и жертвы, как никогда в мире.

Класс, который взял в свои руки политическое господство, взял его, сознавая, что берет его один.

Это заключено в понятии диктатуры пролетариата. Это понятие только тогда имеет смысл, когда один класс знает – он один берет в свои ру­ки политическую власть и не обманывает ни себя, ни других разговорами насчет «об­щенародной, общевыборной, всем народом освященной» власти.

Любителей по части такой словесности, как вы все прекрасно знаете, их сверхмного есть, но не из числа пролетариата, ибо пролетарии осознали и в Консти­туции, в основных законах республики, написали о том, что речь идет о диктатуре про­летариата.

Этот класс понимал, что он берет власть один в исключительно трудных условиях. Он осуществлял ее таким путем, каким осуществляется всякая диктатура, т.е. с наибольшей твердостью, с наибольшей непреклонностью. И понятно, что, в результате такого сверхчеловеческого напряжения, мы имеем теперь особую усталость и изнеможение и особую издерганность этого класса.

Всякий из вас наблюдал за жизнью ближайших товарищей по фабри­кам, заводам, депо, мастерским и знает, что никогда не было так велико и остро бедст­вие этого класса, как в эпоху его диктатуры. Никогда страна не достигала такой устало­сти, изношенности, как теперь.

Что же давало этому классу моральные силы, чтобы пе­режить эти лишения? Ясно, что где-то он должен был брать моральные силы, чтобы преодолеть материальные лишения.

Ответ мы имеем точный. Это могло быть потому, что пролетариат во всех капиталистических странах был за нас.

Да­же в тех случаях, когда он был под влиянием меньшевиков и эсеров, он тем не менее не поддерживал борьбу про­тив нас. В конце концов, при вынужденных уступках массам со стороны вожаков, ра­бочие эту войну сорвали.

Не мы победили, ибо наши военные силы ничтожны, а побе­дило то, что державы не могли пустить в ход против нас всей своей военной силы. Ра­бочие передовых стран настолько определяют ход войны, что против их желания нель­зя вести войны, и в конечном счете они сорвали войну против нас пассивным и полу­пассивным сопротивлением.

Этот бесспорный факт точно отвечает на вопрос, где мог русский пролетариат взять моральные силы, чтобы три с половиной года держаться и победить[iiiiiiiiiiiiiiiiiii].

Как могло случиться, что в стране, в которой пролетариат так малочислен, по сравнению с остальною частью населения, в стране отсталой, которая была отрезана искусственно военной силой от стран с более многочисленным, сознательным, дисциплинированным и организованным пролетариатом, как могло случиться, что в такой стране, при сопротивлении, при натиске буржуазии всего мира, один класс мог осуществить свою власть? Как могло это осуществляться в течение трех с половиной лет? Где была поддержка этому? Мы знаем, что поддержка была внутри страны, в массе крестьян.

Вторая сила – это то, что стоит между развитым капиталом и пролетариатом – мелкая буржуазия, мелкие хозяева, составляющие в России подавляющее большинство населения – крестьянство.

В острой борьбе капитала с трудом они ежедневно не участвуют, школы не проходили, экономические и политические условия жизни не сближают их, а разъединяют, отталкивают один от другого, превращают в миллионы мелких хозяев поодиночке.

Никакие коллективы, колхозы, коммуны раньше, чем через долгий ряд лет, переделать этого не могут[jjjjjjjjjjjjjjjjjjj].

Со своими врагами справа – с клас­сом помещиков, эта сила, благодаря революционной энергии и беззаветности пролетар­ской диктатуры, покончила с невиданной быстротой.

Но, чем скорее она переходила к своему хозяйству на общенародной земле, чем решительнее расправлялась с небольшим меньшинством кулаков, тем скорее сама превращалась в хозяйчиков.

Вы знаете, что русская деревня за это время выровнялась. Убавилась доля крупных посевщиков и беспосевщиков, увеличилось хозяйство середняцкое. Наша де­ревня стала за это время более мелкобуржуазной. Мы знаем это из статистики, а всякий, живущий в деревне, знает это из своих наблюде­ний. Меньше стало крайностей в сторону кулачества, меньше в сторону нищеты, и большинство населения стало приближаться к середняцкому.

Это – самостоятельный класс, тот класс, который, после уничтожения, изгнания помещиков и капиталистов, остается единственным классом, способным противостоять пролетариату[kkkkkkkkkkkkkkkkkkk].

Если нам нужно поднять производительность нашего крестьянского хозяйства, то мы должны считаться, в пер­вую очередь, с середняком. Раз деревня стала середняцкой, то нужно помочь середняку поднять хозяйство и, к нему нужно предъявить те требования, которые мы предъявляем к рабо­чему.

На последнем съезде партии главным вопросом являлась продовольственная пропаганда: все силы на хозяйственный фронт, поднять производительность труда и увеличить количество продуктов. Без выполнения этих задач никакое движение вперед невозможно. Если мы это говорим по отношению к рабочим, то мы должны сказать то же и по отношению к крестьянству. С крестьянина государство возьмет определенный налог, но взамен потребует, чтобы по уплате налога он свое хозяйство расширил, зная, что от него больше ничего не возьмут и что у него останется весь излишек для развития хозяйства.

Изменение в политике по отношению к крестьянству объясняется тем, что изменилось положение самого крестьянства[lllllllllllllllllll].

Вы знаете, каково политическое настроение крестьян. Это – колебание.

Почему же эта сила, которая в громадном большинстве, сама собой не руководила? Потому что экономические условия жизни этой массы таковы, что объединиться сама, сплотиться сама она не может.

Мы знаем из своего собственного опыта, и ви­дим в развитии всех революций во всем мире, что все попытки мелкой буржуазии вообще, крестьян в частности, осознать свою силу, по-своему направить экономику и политику кончались крахом.

Либо под руководством пролетариата, либо под руководством капиталистов – середины нет. Все, кто о ней мечтает, пустые мечта­тели, фантазеры. Их опровергает политика, экономика и история.

Все учение Маркса показывает, что раз предположить мелкого хозяина собственником на средства произ­водства и на землю, то из обмена между ними обязательно вырастает капитал, а вместе с ним противоречия между капиталом и трудом. Борьба капитала с пролетариатом – это неизбежность, это закон, показавший себя во всем мире, и кто не хочет сам себя обманывать, тот не может этого не видеть.

У нас эта вторая сила колеблется, она особенно устала. На нее ложатся тяжести революции, а в последние годы обрушиваются все больше: год неурожая, выполнение разверстки в связи с падежом скота, бескормицей и т.д. При таком положении понятно, что масса крестьянства, поддавалась отчаянию. Подумать об улучше­нии своего положения она не могла, несмотря на то, что со времени уничтожения по­мещиков прошло три с половиной года, а улучшение становится необходимым. Расхо­дящаяся армия не встречает возможности получить правильного применения своего труда. И вот вам превращение этой мелкобуржуазной силы в анархический элемент, который выражает свои требования в волнении^{[mmmmmmmmmmmmmmmmmmm]}.

Третья сила всем известна, это – помещики и капиталисты. У нас сейчас этой силы не видно. Но вот одно из особо важных событий, один особо важный урок последних недель – кронштадтские события явились как бы молнией, которая ярко осветила действи­тельность[nnnnnnnnnnnnnnnnnnn].

Теперь нет страны в Европе, где бы не было белогвардейского элемента. Русских эмигрантов считают до семисот тысяч человек. Это бежавшие капиталисты и масса служащих, которая не могла приспособиться к Советской власти.

Эту третью силу мы не видим, она перешла за границу, но она живет и действует в союзе с капиталистами всего мира, которые поддерживают ее так же, как Колчака, Юденича, Врангеля, и финансированием и другими способами. Этих людей всякий пом­нит. Надо ясно знать своего врага. Его не так видно, когда он перешел за границу, но посмотрите – он передвинулся не очень далеко, самое большое на несколько тысяч верст, а, передвинувшись на это расстояние, притаился. Он цел, он жив, он ждет. Вот почему надо к нему присматриваться – это прямые помощники всемирного капитала, на его счет содержимые и вместе с ним действующие.

Вы, конечно, все обратили внимание, как цитаты из белогвардейских газет, издавае­мых за границей, шли рядом с цитатами из газет Франции и Англии. Это один хор, один оркестр. Правда, в таких оркестрах не бывает одного дирижера, по нотам разыгрывающего пьесу. Там дирижирует международный капитал способом, менее замет­ным, но, что это один оркестр – ясно из любой цитаты.

Они признавали, что, если лозунгом становится «Советская власть без большевиков», – мы согласны. Будет ли передвижка немножко вправо или немножко влево к анархистам. Мы готовы быть за Советскую власть против большевиков – немножко со свободной торговлей, немножко с учредилкой.

Хотя мы ведем не последний, а один из последних и решительных боев, единственно правильный ответ на вопрос: с кем мы поведем сегодня один из решительных боев, гласит – с мелкобуржуазной стихи­ей у себя дома. (Аплодисменты.)

Что касается помещиков и капиталистов, то мы их в первую кампанию победили, но только в первую, а вторая будет уже в между­народном масштабе.

На почве усталости и истощения рождается известное настроение, а иногда отчая­ние. Как всегда, у революционных элементов это настроение и отчаяние выражается в анархизме. Так было во всех капиталистических странах, так происходит и у нас, и это учитывает враг-капиталист, который говорит: лишь бы колебнуть, шатнуть, а потом уж покатится.

Вот что значат кронштадтские события, ос­вещенные с точки зрения учета классовых сил во всероссийском и в международном масштабе.

Вот мой ответ на вопрос, за что мы сейчас боремся и ведем один из наших послед­них и решительных боев, и главным врагом является не Юденич, Колчак или Деникин, а наша обстановка, наша собственная среда.

Каким образом диктатура пролетариата при громадном преобладании крестьянского населения держалась и упрочилась?

Главным двигателем нашего соглашения была гражданская война. Это обстоятельст­во создавало для нас невероятные трудности, но, с другой стороны, избавляло нас от трудных размышлений насчет того, каким образом должен быть осуществлен союз между рабочим классом и крестьянством – эту форму предписывали военные обстоятельства с абсолютной категоричностью, ни ма­лейшего выбора нам не оставляя.

Мы победили в России, и притом с такою легкостью потому, что подготовили нашу революцию во время империалистической войны. Десять мил­лионов рабочих и крестьян были у нас вооружены, и нашим лозунгом был: немедлен­ный мир, во что бы то ни стало.

Мы победили потому, что широчайшие крестьянские массы были настроены революционно против крупных помещиков. Крестьянство, настроенное против нас в ноябре 1917 года, после нашей победы, и по­славшее большинство социалистов-революционеров в Учредительное собрание, было нами завоевано в течение нескольких недель.

Рабочий класс один только мог осуществлять диктатуру в той форме, которая требовалась войной и условиями этой гражданской войны. Участие в ней помещиков соединило рабочий класс и крестьян безусловно, безоговорочно и бесповоротно. В этом отношении никаких внутренних политических колебаний не было.

Своеобразный «военный коммунизм» состоял в том, что мы фактически брали от крестьян все излишки и даже иногда не излишки, а часть необходимого для крестьяни­на продовольствия, брали для покрытия расходов на армию и на содержание рабочих. Брали большей частью в долг, за бумажные деньги^{[ooooooooooooooooooo]}.

Иначе победить помещиков и капитали­стов в разоренной мелкокрестьянской стране мы не могли. И тот факт, что мы победи­ли (вопреки поддержке наших эксплуататоров могущественнейшими державами мира), показывает, на какие чудеса героизма способны рабочие и крестьяне в борьбе за свое освобождение.

Свою задачу – сохранение промышленности, при условиях наибольшей отрезанности от хлебных районов, – разверстка выполнила.

Но только в военной обстановке это могло быть сколько-нибудь удовлетворительно. Необходимо знать настоящую меру этой заслуги. «Военный комму­низм» был вынужден войной и разорением. Он не был и не мог быть политикой, отвечающей хозяйственным задачам пролетариата. Он был временной мерой.

Правильной политикой пролетариата, осуществляющего свою диктатуру в мелкокрестьянской стра­не, является обмен хлеба на продукты промышленности, необходимые крестьянину.

Только такая продовольственная политика отвечает задачам пролетариата, только она способна укрепить основы социализма и привести к его полной победе^{[ppppppppppppppppppp]}.

В чем сущность замены разверстки продналогом?

Налог – это то, что государство берет с населения без всякого вознаграждения. Продналог есть одна из форм перехода от «военного коммунизма», вынужденного крайней нуждой, разорением и войной – к правильному социалистическому продуктообмену (одной из форм перехода от социализма с особенностями, вызванными преобладанием мелкого крестьянства в населении, к коммунизму).

В налоге есть частица прежней разверстки и есть частица нового правильного порядка – обмен продуктов крупных социалистических фабрик на продукты крестьянского хозяйства через продовольственные органы госу­дарственной власти, принадлежащей рабочему классу, через кооперацию рабочих и крестьян.

Почему была необходима замена разверстки продналогом?

Потому, что разверстка оказалась непомерно тяжела и неудобна для крестьян, а неурожай 1920 года еще боль­ше усилил крестьянскую нужду и разорение. Кроме того, от бескормицы усилился па­деж скота, ослабел подвоз дров из лесов, ослабела работа фабрик, дающих продукты в обмен на крестьянский хлеб. Потребовались такие меры от рабоче-крестьянской вла­сти, которые бы немедленно помогли тяжелому положению крестьян.

Продналог почти вдвое меньше разверстки: например, хлеба 240 миллионов пудов вместо 423-х.

Размер налога точно известен наперед, то есть еще с весны, каждому крестьянину. От этого будет меньше злоупотреблений при взыскании налога[qqqqqqqqqqqqqqqqqqq].

Продналог поможет делу улучшения крестьянского хозяйства. От этого у крестьянина будет больше интереса расширять посевы, улучшать свое хозяйство, стараться об увеличении урожаев. Крестьяне возьмутся теперь за свое хозяйство с большей уверенностью и с большей старательностью, а это самое главное.

Если будет неурожай, брать излишки нельзя, потому что излишков не будет. Их пришлось бы взять изо рта крестьян. Если будет урожай, тогда все поголодают немножко, и государство будет спасено, – либо, если не сумеем взять у людей, которые не в состоянии наесться досыта, государство погибнет[rrrrrrrrrrrrrrrrrrr].

Такова задача нашей пропаганды среди крестьян. Если сносный урожай – излишков до полумиллиарда. Они покры­вают потребление и дают известный фонд. Все дело в том, чтобы дать крестьянам сти­мул, побудитель с точки зрения экономики. Нужно сказать мелкому хозяину: «Ты, хо­зяин, производи продукты, а государство берет минимальный налог».

Продналог, естественно, означает свободу крестьянина распоряжаться излишками, остающимися после уплаты налога. Поскольку государство не сможет предоставить крестьянину продуктов социалистической фабрики в обмен на все эти излишки, свобода торговли неминуемо означает свободу развития капита­лизма^{[sssssssssssssssssss]}.

В указанных пределах, однако, это нисколько не страшно для социализма, пока транспорт и крупная промышленность остаются в руках пролетариата. Напротив, развитие капитализма под контролем и регулированием пролетарского государства (т.е. в этом смысле слова «государственного» капитализма) выгодно и необходимо в чрезвычайно разоренной и отсталой мелкокрестьянской стране (конечно, лишь в известной мере), поскольку оно в состоянии ускорить немедленный подъем крестьянского земле­делия[ttttttttttttttttttt]. Еще более относится это к концессиям.

Возможно ли сочетание, соединение, совмещение советского государства, диктату­ры пролетариата с государственным капитализмом?

Конечно, возможно. Это я и доказывал (надеюсь, и доказал) в мае 1918 года. Мало того: я доказал тогда же, что государственный капитализм есть шаг вперед по сравнению с мелкособственнической (и мелкопатриархальной, и мелко­буржуазной) стихией^{[uuuuuuuuuuuuuuuuuuu]}.

На ближайшие годы надо уметь думать о посредствующих звеньях, способных облегчить переход от патриархальщины, от мелкого производства к социализму. «Мы» все еще часто сбиваемся на рассуждение: «капитализм есть зло, социализм есть благо». Но это рассуждение неправильно, ибо забывает всю совокупность наличных общественно-экономических укладов, выхватывая только два из них.

Капитализм есть зло по отношению к социализму. Капитализм есть благо по отношению к средневековью, по отношению к мелкому производству, по отношению к связанному с распыленностью мелких производителей бюрократизму.

Поскольку мы еще не в силах осуществить непосредственный переход от мелкого производства к социа­лизму, постольку капитализм неизбежен в известной мере, как стихийный продукт мелкого производства и обмена, и мы должны использовать капитализм (направляя его в русло государственного капитализма), как посредствую­щее звено между мелким производством и социализмом, как способ повышения производительных сил.

Мы знаем, какие трудности стоят перед нами.

Мы знаем, что такое голод в крестьянской стране, как Россия.

Мы знаем, что поправить бедствия, вы­званные голодом, нам еще не удалось.

Мы знаем, что значит финансовый кризис в стране, которая вынуждена торговать и в которой выпущено такое обилие бумажных денег, какого свет не видал6.

Мы знаем эти трудности, мы знаем, что они громадны. Я не боюсь сказать, что они необъятны. Нас это нисколько не пугает. Напротив, мы по­черпаем свою силу из того, что говорим открыто рабочим и крестьянам:

«Вот какие трудности перед вами стоят, вот какая опасность нам угрожает со стороны западных держав. Давайте работать и смотреть трезво на наши задачи».

Если мы останавливаем наше отступление, то это не значит, что мы не знаем этих опасностей. Мы на них смот­рим прямо. Мы говорим:

«Вот где главная опасность; бедствия, вызванные голодом, надо залечить. Мы их еще не залечили. Мы еще отнюдь не преодолели финансового кризиса».

Так что отнюдь не в том смысле надо понимать слова о приостановке отступления, что мы уже считаем, что нами фундамент (новой экономики) создан и что мы можем идти спокойно. Нет, фундамент еще не создан. Спокойно смотреть на будущее мы еще не можем. Опасностями мы окружены и военными, о которых я говорил доста­точно, и еще большими опасностями мы окружены внутри, где существуют опасности экономические, состоящие в страшном разорении крестьянства, состоящие в голоде, состоящие в финансовом не­устройстве. Они чрезвычайно велики. От нас требуется громадное напряжение сил. Но если нам навяжут войну, мы воевать сумеем.

В народной массе мы все же капля в море, и мы можем управлять только тогда, ко­гда правильно выражаем то, что народ сознает.

Без этого коммунистическая партия не будет вести пролетариата, а пролетариат не будет вести за собою масс, и вся машина развалится.

Сейчас народ и все трудящиеся массы видят основное для себя только в том, чтобы практически помочь отчаянной нужде и голоду и показать, что действи­тельно происходит улучшение, которое крестьянину нужно.

Нужно показать, что пролетариат восстановит общественное хозяйство так, чтобы перевести крестьянство на высший экономический строй[vvvvvvvvvvvvvvvvvvv].

Пролетарское государство должно стать осторожным, рачительным, умелым «хозяи­ном», исправным оптовым купцом, – иначе оно мелкокрестьянскую страну не может экономически поставить на ноги, иного перехода к коммунизму сейчас, в данных усло­виях, рядом с капиталистическим (пока еще капиталистическим) Западом, нет.

Опто­вый купец – экономический тип, как небо от земли далекий от комму­низма. Но это одно из противоречий, которое в живой жизни ведет от мелкого крестьянского хозяйства через государственный капитализм к социализму.

Личная заинтересованность поднимает производство – нам нужно увеличение производ­ства прежде всего и во что бы то ни стало[wwwwwwwwwwwwwwwwwww].

Оптовая торговля объединяет миллионы мелких крестьян экономически, заинтересовывая их, связывая их, подводя их к даль­нейшей ступени: к разным формам связи и объединения в самом производстве.

Мы на­чали уже необходимую перестройку нашей экономической политики. Мы имеем уже в этой области некоторые – правда, небольшие, частичные, но все же несомненные ус­пехи.

Твердо и настойчиво учась, проверяя практическим опытом каждый свой шаг, не боясь переде­лывать начатое неоднократно, исправлять свои ошибки, внимательно вникая в их зна­чение мы духом не упадем и свое дело доведем до победного конца.

Вопросы смычки

Что такое смычка? Смычка есть постоянная связь, постоянный обмен между городом и деревней, между нашей индустрией и крестьянским хозяйством, между изделиями нашей индустрии и продовольствием и сырьем крестьянского хозяйства.

Крестьянское хозяйство не может жить, не может существовать, не отчуждая на городской рынок продовольствие и сырье и не получая за это необходимых фабрикатов и орудий труда из города.

Равным образом государственная индустрия не может развиваться, не отчуждая на крестьянский рынок своих изделий и не снабжаясь из деревни продовольствием и сырьем.

Стало быть, источником существования нашей социалистической индустрии является внутренний рынок и, прежде всего, крестьянский рынок, крестьянское хозяйство.

Поэтому вопрос о смычке есть вопрос о существовании нашей индустрии, вопрос о существовании самого пролетариата, вопрос о жизни и смерти нашей Республики, вопрос о победе социализма в нашей стране.

Осуществить постоянную связь между городом и деревней, между индустрией и крестьянским хозяйством путем прямого обмена продуктов индустрии на продукты крестьянского хозяйства нам не удалось.

Не удалось потому, что индустрия наша мало развита, аппаратов снабженческих с большими разветвлениями во всей стране у нас не было, народное хозяйство в целом после войны переживало разруху.

Поэтому мы вынуждены ввести так называемую новую экономическую политику, т.е. вынуждены объявить свободу торговли, допустить капитализм, мобилизовать усилия миллионов крестьян и мелких хозяйчиков для того, чтобы создать в стране поток товарооборота, развить торговлю, чтобы потом, овладев торговлей, взять в руки государства и кооперации основные нити снабжения деревни и города и организовать, таким образом, между индустрией и крестьянским хозяйством неразрывную связь – не прямо, не путем прямого обмена продуктов крестьянского хозяйства на продукты индустрии, а через торговлю.

Государство должно научиться торговать так, чтобы промышленность удовлетворя­ла крестьянство, чтобы крестьянство торговлей удовлетворяло свои нужды. Надо по­ставить дело так, чтобы каждый трудящийся прилагал свои силы к укреплению рабоче-крестьянского государства. Только тогда может быть создана крупная промышлен­ность.

Нельзя сказать, чтобы эта задача была для нас непосильной. Нельзя потому, что пролетариат, стоящий у власти, имеет, так сказать, все основные средства для этого.

Во‑первых, у него, у пролетариата, есть власть.

Во‑вторых, он имеет индустрию.

В‑третьих, он располагает кредитом, а кредит есть величайшая сила в руках государства.

В‑четвертых, у него имеется свой торговый аппарат, плохой или хороший, но все‑таки такой, который развивается и крепнет.

Наконец, он имеет известные товарные фонды, которые можно время от времени выбросить на рынок для того, чтобы обуздать или нейтрализовать капризы рынка, влиять на состояние цен и прочее.

Все эти средства у рабочего государства имеются, и поэтому нельзя сказать, что осуществление смычки через торговлю представляет для нас непосильную задачу.

Так обстоит дело с вопросом об организации смычки между городом и деревней, с возможностями этой смычки.

Итак, что дал нового и важного истекший год с точки зрения установления смычки между городом и деревней?

Охват рынка силами государства и кооперации, овладение основными нитями торговли будет протекать не в порядке мирной работы, а в порядке борьбы между элементами социалистическими и элементами частнокапиталистическими, в порядке отчаянного соревнования между этими противоположными элементами нашего народного хозяйства. И вот, эта борьба разгорелась. Она вскрылась, главным образом, по двум линиям: по линии торговли между городом и деревней и по линии кредита, главным образом, в деревне.

Каковы же результаты этой борьбы?

Во‑первых. Оказалось, что частный капитал внедрился не в производство, где риску больше и капитал оборачивается медленнее, а в торговлю. И, внедрившись в торговлю, частный капитал укрепился там до того, что у него оказалось в руках около 80% всей розничной торговли и около 50% всей оптово‑розничной торговли в стране. Объясняется это молодостью и неналаженностью наших торговых и кооперативных аппаратов, неправильной политикой наших синдикатов, злоупотреблявших своим монопольным положением и вздувавших цены на товары, слабостью нашего Комвнуторга, обязанного регулировать торговлю под углом зрения государства, наконец, неустойчивостью нашей тогдашней совзначной валюты, бившей, главным образом, крестьянина и тем понижавшей его покупательную способность.

Во‑вторых. Оказалось, что кредит в деревне находится целиком в руках кулака и ростовщика, что маломощное крестьянство, лишенное инвентаря, вынуждено идти в кабалу к ростовщику, вынуждено платить безбожные проценты и безропотно сносить господство ростовщика. Объясняется это тем, что у нас нет еще низовой сети сельскохозяйственного кредита, могущей снабжать крестьянина дешевым кредитом и оттеснить на задний план ростовщика, что поле борьбы тут целиком в руках ростовщика.

Таким образом, между государством, с одной стороны, и крестьянским хозяйством, с другой, вклинились купец и ростовщик, ввиду чего смычка между социалистической промышленностью и крестьянским хозяйством оказалась затрудненной, неналаженной. Летний кризис сбыта в прошлом году был выражением этой затрудненности и неналаженности.

Партия тогда же, еще до съезда, приняла меры к тому, чтобы кризис сбыта был ликвидирован и чтобы были заложены основы сельскохозяйственного кредита.

Была введена новая, устойчивая валюта, которая улучшила дело.

Были двинуты товарные массы на рынок с целью понижения цен, что также отразилось благоприятно.

Был реорганизован Комвнуторг на началах, обеспечивающих успешную борьбу с частным капиталом.

Был поставлен вопрос о перестройке работы торговых и кооперативных органов под углом зрения смычки.

Кризис сбыта был в основном ликвидирован.

Но партия не могла ограничиться этими мерами. Задача XIII съезда состояла в том, чтобы вопрос о смычке поставить вновь во весь рост и наметить основные линии решения этого вопроса в новой обстановке после ликвидации кризиса сбыта.

Что же дал нам XIII съезд в этой области?

Во‑первых. Съезд дал лозунг дальнейшего расширения индустрии, прежде всего, легкой, а также металла, ибо ясно, что при тех запасах изделий, которые у нас имеются, мы утолить жажду в товарах у крестьянина не можем. Я уже не говорю о росте безработицы, настоятельно требующей расширения индустрии. Дальнейшее расширение индустрии является, поэтому, вопросом жизни и смерти.

Во‑вторых. Съезд дал лозунг дальнейшего расширения крестьянского хозяйства, лозунг о помощи крестьянскому хозяйству в деле дальнейшего расширения запашки. Это также необходимое дело для смычки, ибо ясно, что крестьянство заинтересовано удовлетворить не только потребности нашей индустрии, конечно, в обмен на фабрикаты, но и потребности внешнего рынка, конечно, в обмен на машины. Отсюда дальнейшее расширение крестьянского хозяйства, как очередная задача партийной политики.

В‑третьих. Съезд утвердил создание Наркомата внутренней торговли и поставил перед всеми нашими торговыми и кооперативными органами основную задачу борьбы с частным капиталом, задачу овладения рынком, задачу вытеснения частного капитала из области торговли мерами экономического характера, путем понижения цен на товары и улучшения качества товаров, путем маневрирования товарными массами, использования льготного кредита и т.п.

В‑четвертых. Съезд поставил и разрешил важнейший вопрос о сельскохозяйственном кредите. Речь идет не только о Центральном сельскохозяйственном банке или даже о губернских комитетах сельскохозяйственного кредита. Речь идет, главным образом, об организации низовой сети кредитной кооперации по уездам и волостям, речь идет о том, чтобы демократизировать кредит, сделать сельскохозяйственный кредит доступным для крестьянина, заменить кабальный кредит ростовщика дешевым кредитом государства и вышибить ростовщика из деревни.

Это важнейший вопрос всей нашей экономики, без разрешения которого невозможна сколько‑нибудь прочная смычка между пролетариатом и крестьянством. Центральный Комитет добился того, что было отпущено 40 миллионов рублей в основной капитал сельскохозяйственного банка с тем, чтобы при известной комбинации с Государственным банком расширить эти 40 миллионов до 80 миллионов рублей. Я думаю, что при известном напряжении эту сумму можно было бы довести до 100 миллионов рублей. Конечно, это не так много для такого гиганта, как наш Союз, но это все‑таки кое‑что для того, чтобы облегчить крестьянину дело улучшения своего хозяйства и подорвать кабалу ростовщика.

Я говорил выше о значении низовой крестьянской кредитной кооперации для маломощных крестьян, для смычки крестьянства с рабочим государством. Но низовая кредитная кооперация может помочь не только крестьянину. При известных условиях она может оказаться величайшим источником помощи не только крестьянину со стороны государства, но и государству со стороны крестьянина. В самом деле, если у нас на местах, по уездам и волостям, разовьется широкая сеть сельскохозяйственного кредита и соответствующие учреждения будут пользоваться авторитетом в крестьянских массах, то крестьянство не только будет брать у государства, т.е. эти учреждения будут иметь не только активные операции, но крестьянство еще будет давать туда, т.е. там будут и пассивные операции. Не трудно представить, что при благоприятном обороте дел в низовых кредитных учреждениях последние могут превратиться в источник такой солидной помощи государству со стороны многомиллионного крестьянства, с которым не может сравниться никакой внешний заем.

В‑пятых. Съезд еще раз провозгласил незыблемость монополии внешней торговли. Кардинальное значение монополии внешней торговли не нуждается в новых доказательствах.

В‑шестых. Съезд подтвердил необходимость усиления экспорта вообще и, прежде всего, экспорта хлеба. Я думаю, что это решение также не нуждается в комментариях.

В‑седьмых. Съезд постановил принять все меры к тому, чтобы денежная реформа, которая облегчила дело товарооборота и дело установления прочной связи между промышленностью и крестьянским хозяйством, чтобы денежная реформа[233] была проведена до конца, и чтобы все условия, необходимые для этого, были осуществлены как силами центра, так и силами мест.

Таковы лозунги XIII съезда по вопросу о смычке, рассчитанные на то, чтобы овладеть торговлей, установить прочную смычку между нашей индустрией и крестьянским хозяйством и подготовить, таким образом, условия для победы социалистических элементов народного хозяйства над элементами капиталистическими.