Введение в психологию 2 страница

Все эти виды [оборотов] одинаково могут быть употреблены кстати или некстати. При всяком несо­блюдении меры лекарством [должно служить] извест­ное [правило], что человек должен сам себя поправ­лять, потому что раз оратор отдает себе отчет в том, что делает, его слова кажутся истиной. Кроме того, не [следует] одновременно использовать все сходные между собой средства, потому что таким образом у слушателя является недоверие. Я разумею здесь такой, например, [случай]: если слова [оратора] жестки, не [должно] говорить их жестким голосом, [делать] жесткое выражение лица и пускать в ход все другие сходные средства; при несоблюдении этого правила всякий [риторический прием] обнаруживает то, что он есть. Если же [оратор] пускает в ход одно средство, не [употребляя] другого, то незаметно он достигает того же самого результата; если он жестким тоном говорит приятные вещи и приятным тоном жесткие вещи, он лишается доверия [слушателей]. Сложные слова, обилие эпитетов и слова малоупотребительные всего пригоднее для оратора, говорящего под влиянием гнева; простительно назвать несчастье «необозримым, как небо» или «чудовищным». [Простительно это] также в том случае, когда оратор уже завладел своими слушателями и воодушевил их похвалами или порицаниями, гневом или дружбой, как это, например, делает Исократ в конце своего «Панегирика», [говоря]: «сла­ва и память» или «те, которые решились». Такое люди говорят в состоянии энтузиазма и выслушивают, оче­видно, испытывая то же самое. Поэтому-то такие вы­ражения пригодны для поэзии, так как поэзия есть нечто боговдохновенное. Их следует употреблять или в вышеуказанных случаях, или с оттенком иронии, как это делал Горгий и каковы [примеры этого] в «Федре».

Стиль не должен быть ни метрическим, ни лишенным ритма.

Что касается формы стиля, то он не должен быть ни метрическим, ни лишенным ритма. В первом слу­чае [речь] не имеет убедительности, так как кажет­ся выдуманной, и вместе с тем отвлекает внимание [слушателей], заставляя следить за возвращением сходных [повышений и понижений], совершенно так же, как дети, предупреждая вопрос глашатаев: кого избирает своим покровителем отпускаемый на волю, [кричат]: «Клеона!» Стиль, лишенный ритма, имеет незаконченный вид, и следует придать ему вид за­конченности, но не с помощью метра, потому что все незаконченное неприятно и невразумительно. Все из­меряется числом, а по отношению к форме стиля чис­лом служит ритм, метры же — его подразделения; поэтому-то речь должна обладать ритмом, но не мет­ром, так как [в последнем случае] получатся стихи. Ритм не должен быть строго определенным, что по­лучится в том случае, если он будет простираться лишь до известного предела. Из ритмов героический ритм отличается торжественным характером и не об­ладает гармонией, которая присуща разговорной речи. Ямб есть именно форма речи большинства людей. Вот почему из всех размеров люди всего чаще про­износят в разговоре ямбические стихи. А речь оратора должна обладать некоторой торжественностью и воз­вышаться [над обыкновенной речью]. Трохей более подходит к комическим танцам, что доказывают тет­раметры, потому что тетраметры — ритм скачков. Затем остается пеон, которым пользовались начиная с Фрасимаха, но не умели объяснить, что это такое. Пеон — третий [ритм]; он примыкает к вышеупо­мянутым, потому что представляет отношение трех к двум, а из преждеупомянутых [ритмов] один [пред­ставляет] отношение одного к одному, а другие — двух к одному; к этим ритмам примыкает ритм полуторный, а это и есть пеон, остальные [ритмы] следует оставить в стороне, как по вышеизложенным причи­нам, так и потому, что они метричны, пеон же следует иметь в виду, так как из числа всех упомянутых нами ритмов он один не образует стиха, так что им можно пользоваться наиболее незаметным образом. Теперь употребляют только один вид пеона как в начале, так и в конце, а между тем следует различать конец и начало. Есть два вида пеона, противоположные один другому; один из них годен для начала (так его и употребляют); это именно тот, у которого в начале долгий слог, а затем три коротких, [например]: Ликей ли, Делосом ли выпестован... или: Золото кудрей твоих, о Зевсов сын... Другой [вид пеона], напротив, тот, в котором три первых слога короткие, а послед­ний долгий, [например]: Омрачена и Океана широта. Этот вид пеона помещается в конце, так как короткий слог по своей неполноте делает [окончание как бы] увечным. Следует кончать долгим слогом, и конец должен быть ясен не благодаря писцу или какому-нибудь знаку, а из самого ритма.

Итак, мы сказали, что стиль должен обладать хорошим ритмом, а не быть лишенным ритма, [ска­зали также], какие ритмы и при каких условиях де­лают стиль ритмичным.

Стиль связный и стиль периодический. — Период про­стой и период сложный. — Два вида сложного перио­да. — Противоположение, приравнение и уподобление.

Стиль необходимо должен быть или беспрерывным и соединенным при помощи союзов, ка­ковы прелюдии в дифирамбах, или же периодическим и подобным антистрофам древних поэтов. Стиль бес­прерывный — древний стиль: «Нижеследующее есть изложение истории Геродота Фурийского». Прежде этот стиль употребляли все, а теперь его употребляют немногие. Я называю беспрерывным такой стиль, который сам по себе не имеет конца, если не оканчива­ется предмет, о котором идет речь; он неприятен по своей незаконченности, потому что всякому хочется видеть конец; по этой-то причине [состязающиеся в беге] задыхаются и обессиливают на поворотах, между тем как раньше они не чувствовали утомления, видя перед собой предел [бега]. Вот в чем заключается бес­прерывный стиль; стилем же периодическим называется стиль, составленный из периодов.

Я называю периодом фразу, которая сама по себе имеет начало и конец и размеры которой легко обозреть. Такой стиль приятен и понятен; он приятен, потому что представляет собой противоположность речи незаконченной, и слушателю всегда кажется, что он что-то схватывает и что что-то для него за­кончилось; а ничего не предчувствовать и ни к чему не приходить — неприятно. Понятна такая речь по­тому, что она легко запоминается, а это происходит оттого, что периодическая речь имеет число, число же всего легче запоминается. Поэтому-то все запо­минают стихи лучше, чем прозу, так как у стихов есть число, которым они измеряются. Период дол­жен заканчиваться вместе с мыслью, а не разру­баться, как стихи Софокла:

Вот Калидон, земля Пелопоннесская...

ибо при таком разделении можно понять сказанное в смысле, противоположном [тому, какой ему хоте­ли придать], как, например, в приведенном случае [можно подумать], что Калидон — страна Пело­поннеса. Период может состоять из нескольких членов или быть простым. Период, состоящий из нескольких чле­нов, имеет вид законченной фразы, может быть разделен на части и произнесен с одного дыхания весь, а не раздельно, как вышеприведенный период. Ко­лон — член периода, одна из частей его. Простым я называю период одночленный. Ни чле­ны периода, ни сами периоды не должны быть ни укороченными, ни длинными, потому что краткая фра­за часто заставляет слушателей спотыкаться: в самом деле, когда слушатель, еще стремясь вперед к тому пределу, о котором представление есть в нем самом, отбрасывается назад вследствие прекращения речи, он как бы спотыкается, встретив препятствие. А длин­ные периоды заставляют слушателей отставать, по­добно тому как бывает с людьми, которые, [гуляя], заходят за назначенные пределы: они, таким образом, оставляют позади себя тех, кто с ними вместе гуляет. Подобным же образом и периоды, если они длинны, превращаются в [целую] речь и делаются подобными прелюдии, так что происходит то, по поводу чего Де­мокрит Хиосский подсмеялся над Меланиппидом, на­писавшим вместо антистроф прелюдии:

Зло на себя замышляет, кто зло на другого замыслил, И длинная прелюдия — величайшее зло для того, кто ее написал.

То же самое можно сказать и о тех, кто состав­ляет длинные периоды. Но слишком короткие пе­риоды — не периоды, они влекут слушателя вперед [слишком] стремительно.

Период, состоящий из нескольких членов, быва­ет или разделительный, или противоположительный. Пример разделительного периода: «Я часто удивлялся тем, кто установил торжественные собрания и учредил гимнастические состязания». Противоположительный период — такой, в котором в каждом из двух членов одна противоположность стоит рядом с другой или один и тот же член присоединяется к двум противо­положностям, например: «Они оказали услугу и тем и другим, и тем, кто остался, и тем, кто последовал [за ними]; вторым они предоставили во владение больше земли, чем они имели дома, первым оставили до­статочно земли дома». Противоположности здесь:

оставаться, последовать, достаточно, больше. Точно так же [и в другой фразе]: «и для тех, кто нуждается деньгах, и для тех, кто желает ими пользоваться» — пользование противополагается приобретению. И еще: «часто случается, что при таких обстоятельствах и ра­зумные люди терпят неудачу, и неразумные имеют успех». [Или]: «тотчас они получили награду за победу, а немного спустя они приобрели владычество на море». «[Он заставил свои войска] плыть по материку и идти пешком по морю, перекинув мост через Гел­леспонт и подкопав гору Афон». «Силою закона ли­шать права гражданства тех, кто по рождению граж­данин». «Одни из них ужасно погибли, другие позорно спаслись». «В частной жизни пользоваться услугами рабов-варваров, в политике — спокойно смотреть на рабство многих союзников». «Или обла­дать при жизни, или оставить после смерти». И вот еще что сказал кто-то в судилище относительно Пифолая и Ликофрона: «Пока они были дома, они про­давали вас, а когда пришли сюда, сами купили вас». Все приведенные примеры производят указанное впе­чатление. Такой способ изложения приятен, потому что противоположности чрезвычайно доступны пони­манию, а если они стоят рядом, они [еще] понятнее, а также потому, что [этот способ изложения] походит на силлогизм, так как изобличение есть соединение противоположностей.

Вот что такое противоположение. Приравниванием называется такой случаи, когда оба члена периода равны, уподоблением— когда крайние слоги обоих членов сходны; [сходство] необходимо должно быть или в начале, или в конце; в начале бывают сходны имена, а в конце — последние слоги, или [разные] падежи одного и того же имени, или одно и то же имя. Вот примеры сходства в начале: «он получил от него бес­плодное поле», «их можно было умилостивить подар­ками, уговорить словами». А вот примеры сходства в конце: «они [не] думали, что он родил ребенка, а что он был причиной этого», «в бес­численных заботах и в ничтожнейших надеждах».

[Случай, когда в конце стоят] падежи одного и того же имени: «он достоин медной статуи, не стоя мед­ной монеты».

[Случай, когда в конце повторяется] одно и то же слово: «ты и при жиз­ни его говорил о нем дурно, и теперь пишешь дурно».

[Случай, где сходство заключается] в одном слоге: «ка­кого рода неудовольствие ощутил бы ты, если бы увидел человека без дела?» Но может случиться, что одна и та же [фраза] заключает в себе все вместе: и противоположение, и равенство членов, и сходство окончания. [Различные] начала периодов перечисле­ны в сочинениях Теодекта. Но бывают и ложные противоположения, какие, например, употреблял Эпихарм: «То я был в их стране, то я был у них».

Откуда черпаются изящные и удачные выраже­ния? — Какой род метафор наиболее заслуживает внимания?

Разобрав этот вопрос, следует сказать о том, от­куда происходят изящные и удачные вы­ражения. Изобрести их — дело человека даровитого или приобретшего навык, а показать, [в чем их особенности], есть дело этой науки. Итак, поговорим о них и перечислим их. Начнем вот с чего: естест­венно, что всякому приятно легко научиться [чемунибудь], а всякое слово имеет некоторый определен­ный смысл, поэтому всего приятнее для нас те сло­ва которые дают нам какое-нибудь знание. Слова необычные нам непонятны, а слова общеупотреби­тельные мы понимаем. Наиболее достигает этой це­ли метафора, например, если поэт называет старость стеблем, остающихся после жатвы, то он научает и сообщает сведения с помощью рядового понятия, ибо и то и другое — нечто отцветшее. То же самое дей­ствие производят уподобления, употребляемые поэ­тами, и потому они кажутся изящными, если только они хорошо выбраны. Уподобление, как было сказа­но раньше, есть та же метафора, но отличающаяся присоединением [слова сравнения]; она меньше нра­вится, так как она длиннее, она не утверждает, что «это — то», и наш ум этого не требует.

Итак, тот стиль и те энтимемы по необходимости будут изящны, которые сразу сообщают нам знания; поэтому-то поверхностные энтимемы не в чести (мы называем поверхностными те энтимемы, которые для всякого очевидны и в которых ничего не нужно ис­следовать); не [в чести] также энтимемы, которые, когда их произнесут, представляются непонятными. Но [наибольшим почетом пользуются те энтимемы], произнесение которых сопровождается появлением не­которого познания, даже если этого познания раньше не было, или те, по поводу которых разум немного остается позади; потому что в этих последних случаях как бы приобретается некоторое познание, а в первых [двух] нет. Подобные энтимемы пользуются почетом ради смысла того, что в них говорится: что же каса­ется внешней формы речи, то [наибольшее значение придается энтимемам], в которых употребляются противоположения, например, «считая их всеобщий мир войною, объявленной нашим собственным интересам», здесь война противополагается миру. [Энтимема мо­жет производить впечатление] и отдельными словами, если в ней заключается метафора, притом метафора ни слишком далекая, потому что смысл такой трудно понять, ни слишком поверхностная, потому что та­кая не производит никакого впечатления. [Имеет] так­же [значение та энтимема], которая изображает вещь перед нашими глазами, ибо нужно больше обращать внимание на то, что есть, чем на то, что будет. Итак, нужно стремиться к этим трем вещам: ме­тафоре, противоположению, наглядности.

Из четырех родов метафор наиболее заслуживают внимания метафоры, основанные на аналогии; так, например, Перикл говорил, что юношество, погибшее на войне, точно так же исчезло из государства, как если бы кто-нибудь из года уничтожил весну. И Лептин по поводу лакедемонян [говорил], что он не допустит, чтобы Эллада стала крива на один глаз. И когда Харет торопился сдать отчет по Олинфской войне, Кефисодот сердился, говоря, что он старается сдать отчет в то время, когда народ «кипит в котле». Так и некогда [оратор], приглашая афинян, запасшись провиантом, идти в Евбею, говорил, что поста­новление Мильтиада должно «выступить в поход». И Ификрат выражал неудовольствие по поводу до­говора, заключенного афинянами с Эпидавром и всей прибрежной страной, говоря, что они сами отняли у себя провиант на время войны. И Пифолай называл паралу палицею народа и Сеcт — решетом Пирея. И Перикл требовал уничтожения Эгины, «этого гноя на глазах Пирея». И Мирокл, назвав одно из ува­жаемых лиц, сказал, что сам он нисколько не хуже этого лица, потому что оно поступает худо в размере процентов, равняющихся трети [ста], а он сам в разтов, равных десятой части. [Такой же смысл имеет] и ямб Анаксандрида о дочерях, которые опаздывали с замужеством:

Девушки у меня просрочили время вступления

в брак.

И слова Полиевкта о некоем Спевсиппе, пора­женном апоплексией, что он [ни одной минуты] не может провести спокойно, хотя судьба связала его болезнью с пятью отверстиями. И Кефисодот назы­вал триеры пестрыми мельницами, а Диоген-соба­ка — харчевни аттическими фидитиями, и Эсион [говорил], что они «вылили государство в Сицилию». Это выражение метафорическое и наглядное. И [вы­ражение] «так что [вся] Греция испустила крик» есть некоторым образом метафора, и оно наглядно. И как Кефисодот советовал [афинянам] остерегаться, как бы не делать много скопищ, народных собраний. И Исократ [говорил то же] о сбегавшихся на тор­жественные празднества. И как [сказано] в эпита­фии: «Достойно было бы, чтобы над могилой [во­инов], павших при Саламине, Греция остригла себе волосы, как похоронившая свою свободу вместе с их доблестью». Если бы он сказал, что [грекам] стоит пролить слезы, так как их доблесть погребена, — [это было бы] метафорично и наглядно, но [приведенные слова] заключают в себе некоторое противоположение свободы доблести. И как Ификрат ска­зал: «Путь моих речей пролегает посреди Харетовых деяний». Здесь [употреблена] метафора по анало­гии, и выражение «посреди» делает [фразу] нагляд­ной. И выражение «призывать опасности на помощь против опасностей» есть метафора, делающая фразу наглядной. И Ликолеонт, защищая Хабрия, [ска­зал]: «Как, вы не уступите мольбам медной статуи, воздвигнутой в честь его?» Это была метафора для данной минуты, но не навсегда; хотя она наглядна; когда он [Хабрий] находится в опасности, за него просит его статуя, неодушевленное [как бы стано­вится] одушевленным, этот памятник деяний госу­дарства. Таково и [выражение]: «они всеми силами стараются быть малодушными», потому что старать­ся — значит увеличивать что-нибудь. [Таково же и выражение]: «Бог зажег в душе разум, как светоч», потому что оба слова наглядно изображают нечто. [То же самое]: «Мы не прекращаем войны, а откладываем их»; и то и другое, и отсрочка, и подоб­ный мир относятся к будущему. [Сюда же относится выражение], что мирный договор — трофей гораздо более прекрасный, чем [трофеи], полученные на войне, потому что последние [получаются] за неваж­ные вещи или за одно какое-нибудь случайное сте­чение обстоятельств, а первые — за всю войну; и тот, и другие — признаки победы. [Сюда же отно­сится и выражение], что для государств большим наказанием служит осуждение людей, потому что наказание есть справедливо [нам причиняемый] ущерб.

Еще об удачных выражениях и игре слов Что такое наглядность? Отношение наглядности к метафоре. — Откуда следует заимствовать метафо­ры? — «Обманывание» слушателя: апофтегмы, за­гадки, парадоксы, шутки, основанные на перестановке букв и на созвучии, омонимы. — Сравнение, отношение его к метафоре. — Пословицы и гиперболы и их отно­шение к метафоре.

Итак, мы сказали, что удачные выражения полу­чаются из метафоры по аналогии и из оборотов, изо­бражающих вещь наглядно; теперь следует сказать о том, что мы называем «наглядным» и результатом чего является наглядность. Я говорю, что те выра­жения представляют вещь наглядно, которые изображают ее в действии, — например, выражение, что нравственно хороший человек четырехуголен, есть метафора, потому что оба эти понятия совер­шенны, но они не обозначают действия. А [выра­жение] «он находится в цвете сил» означает прояв­ление деятельности, а также «тебя, как животное, свободно пасущееся [в священном округе]». Точно так же:

Тут эллины взметнули ножи быстрые.

Выражение «воспрянув» означает действие и есть метафора, потому что оно заключает в себе понятие быстроты. И как Гомер часто пользовался [этим оборотом], с помощью метафоры представляя не­одушевленное одушевленным. Во всех этих случаях от употребления выражений, означающих действие, фразы выигрывают, как, например, в следующих случаях:

Под гору камень бесстыдный назад устремлялся

в долину.

И:

Горькое жало стрелы... назад отскочило от меди.

Острая стрела понеслась

в гущу врагов, до намеченной жадная жертвы.

И:

Копья в землю жалом вонзались, насытиться

жаждая.

И:

Жадно вперед устремив сквозь плечо ему грудь

пронизало.

Во всех этих случаях предметы, будучи изобра­жены одушевленными, кажутся действующими, так как «обманывать», «реять» и т. п. означают прояв­ление деятельности. [Поэт] применил их с помощью метафоры по аналогии, потому что как камень от­носится к Сизифу, так поступающий бесстыдно от­носится к тому, по отношению к кому он поступает бесстыдно. [Поэт] пользуется удачными образами, говоря о предметах неодушевленных:

Горы клокочущих волн по немолчношумящей пучине,

Грозно нависнувших, пенных, одни, а за ним

другие...

[Здесь поэт] изображает все движущимся и жи­вущим, а действие есть движение.

Метафоры нужно заимствовать, как мы это ска­зали и раньше, из области предметов сродных, но не явно сходных, подобно тому как и в философии считается свойством меткого [ума] видеть сходство и в вещах, далеко отстоящих одни от других, как, например, Архит говорил, что судья и жертвен- ник — одно и то же, потому что к тому и другому прибегают все, кто терпит несправедливость. Или если бы кто-либо сказал, что якорь и крематра — одно и то же: и то и другое нечто сходное, но от­личается [одно от другого] положением: одно наверху, другое внизу. И [выражение] «государства урав­нивались» [отмечает] сходство в [предметах], далеко отстоящих один от другого, именно равенство в могуществе и в поверхности.

Большая часть забавных оборотов получается с помощью метафор и посредством обманывания [слушателя]: для него становится яснее, что он узнал что-нибудь [новое], раз это последнее противоположно тому, [что он думал]; и разум тогда как бы говорит ему: «Как это верно! А я ошибался»- И изящество апофтегм является следствием именно того, что они значат не то, что в них го­ворится, как, например, изречение Стесихора, что цикады для самих себя будут петь на земле. По той же самой причине приятны хорошо составлен­ные загадки: [они сообщают некоторое] знание и в них употребляется метафора. [Сюда же относится то], что Феодор называет «говорить новое»; это бывает в том случае, когда [мысль] парадоксальна и когда она, как говорит Феодор, не согласуется с ранее установившимся мнением, по­добно тому как в шутках употребляются изменен­ные слова; то же действие могут производить и шутки, основанные на перестановке букв в словах, потому что [и тут слушатель] впадает в заблужде­ние. [То же самое бывает] и в стихах, потому что они заканчиваются не так, как предполагал слушатель, например:

Он шел, имея на ногах отмороженные места.

Слушатель полагал, что будет сказано сандалии, [а не отмороженные места]. Такие обороты должны становиться понятными немедленно после того, как они произнесены. А когда [в словах] изменяются буквы, то говорящий говорит не то, что говорит, а то, что значит получившееся искажение слова, та­ковы, например, слова Феодора к кифареду Нико­ну: Феодор делает вид, что гово­рит: «тебя страшит», и обманывает [слушателя], потому что на самом деле он говорит нечто иное. Поэтому [эта фраза] доставляет удо­вольствие тому, кто ее понял, а для того, кто не знает, что Никон — фракиец, [фраза] не покажется меткой. Или еще фраза: «ты хочешь его погубить» или: «ты хочешь, чтобы он стал на сто­рону персов». И в том и в другом смысле фраза должна быть сказана надлежащим образом. То же самое [можно сказать] и об игре слов, на­пример, если говорится: «начальствование на море для афинян не было началом бедствий, потому что они извлекли из него пользу». Или, как [говорил] Исократ, что начальствование послужило для государства началом бедствий. В обоих случаях произнесено то, произнесения чего трудно было бы ожидать, и признано верным. Сказать, что начало есть начало, не есть большая мудрость, но [это слово] употребляется не таким же образом, а иначе, и повторяется не в том же самом смысле, а в другом. Во всех этих случаях выходит хоро­шо, если слово надлежащим образом употреблено для омонимии или метафоры, например: «Анасхетневыносим» — здесь

употреблена омонимия, и [употреблена] надлежа­щим образом, если [Анасхет действительно] человек неприятный. Или:

Ты не можешь быть для нас более чужим,

чем следует чужестранцу,

или: не более, чем ты должен быть, чужестранец; это — одно и то же. И «чужестранец не должен всегда оставаться чужим», и здесь у слова различный смысл. То же самое можно сказать и о восхваляемых словах Анаксандрида:

Прекрасно умереть, прежде чем сделаешь

что-нибудь достойное смерти.

Сказать это — то же самое, что сказать: «стоит умереть, не стоя смерти», или «стоит умереть, не будучи достойным смерти», или «не делая чего-ни­будь достойного смерти». В этих фразах один и тот же способ выражения, причем чем фраза короче и чем сильнее в ней противоположение, тем она удачнее; причина этого та, что от противоположения со­общаемое сведение становится полнее, а при крат­кости оно получается быстрее. При этом всегда должно быть лицо, к которому фраза относится, и фраза должна быть правильно сказана, если то, что говорится, правда и не нечто пошлое, потому что эти качества могут не совпадать. Так, например, «следует умирать, ни в чем не погрешив»; [смысл здесь верен], но выражение не изящно. Еще: «достойный должен жениться на достойной»; это не изящно. Но если [фраза] обладает обоими каче­ствами, например «достойно умереть недостойно­му смерти», [то она изящна]. Чем больше [фраза отвечает вышеуказанным требованиям], тем она удачнее, например если имена употреблены как ме­тафоры и если [в фразе] есть подобного рода ме­тафоры, и противоположение, и приравнение, и дей­ствие.

И сравнения, как мы сказали выше, суть не­которым образом метафоры, всегда нравящиеся. Они всегда составляются из двух понятий, как метафора по аналогии, например, мы говорим, что щит — фиал Ареса, а лук — бесструнная форминга. [Говоря] таким образом, употребляют [ме­тафору] непростую, а назвать лук формингой и щит фиалом — [значит употребить метафору] простую. Таким-то образом делаются сравнения, например, игрока на флейте с обезьяной и человека близору­кого с потухающим светильником, потому что и тот и другой мигают. Сравнение удачно, когда в нем есть метафора, так, например, можно сравнить щит с фиалом Ареса, развалины — с лохмотьями дома; сюда же [относится] и сравнение: «Никерат — это Филоктет, укушенный Пратием», которое упо­требил Фрасимах, увидя, что Никерат, побежденный Пратием в декламации, отпустил себе волосы и неопрятен. На этом, то есть когда [сравнение] неудачно, поэты всего чаще проваливаются, и за это же, то есть когда [сравнение] удачно, их всего больше прославляют. Я разумею те случаи, когда поэт, например, говорит:

Его голени искривлены, как сельдерей.

Или:

Как Филаммон, сражаясь со своим мешком...

Все подобные выражения представляют собой сравнение. А что сравнения не что иное, как мета­форы, об этом мы говорили много раз.

И пословицы — метафоры от одного рода вещей к другому, например, если кто-нибудь сам введет к себе кого-нибудь, рассчитывая от него попользо­ваться, и потом терпит от него вред, то говорят: «это как карпатский житель и заяц», ибо оба оди­наково потерпели.

Таким образом, мы, можно сказать, выяснили, из чего образуются удачные обороты речи и по­чему.

И удачные гиперболы — метафоры, например, об избитом лице можно сказать: его можно принять за корзину тутовых ягод, так под глазами сине. Но это в значительной мере преувеличено. Выражения с «подобно тому как» и «так-то и так-то» — ги­перболы, отличающиеся только формой.

Как Филаммон, сражаясь со своим мешком...

[Это сравнение становится гиперболой в такой форме]: можно подумать, что это — Филаммон, сражающийся с мешком. [Еще]: «иметь ноги кри­вые, как сельдерей», и можно подумать, что у него не ноги, а сельдерей, так они изогнуты. Есть гипер­болы, носящие детский характер, они заключают в себе преувеличение; поэтому их чаще всего употреб­ляют под влиянием гнева:

Иль даже столько давай мне он, сколько песку

здесь и пыли...

В жены себе не возьму Атридовой дочери.

Даже Если красою она с золотой Афродитою спорит,

Если искусством работ совоокой Афине подобна.

Чаще всего пользуются гиперболами аттические риторы. Человеку же пожилому не подобает употреблять их.

Каждому роду речи соответствует особый стиль. — Стиль речи письменной и речи полемической. — Раз­ница между стилем речи письменной и речи при уст­ных состязаниях. — Для какой речи пригодны сцени­ческие приемы? — Заключение рассуждения о стиле.

Не должно ускользать от [нашего] внимания, что для каждого рода речи пригоден особый стиль, ибо не один и тот же [стиль] в речи письменной и в речи полемической, в речи, произносимой перед на­родным собранием, и в речи судебной. Необходимо знать оба [рода стиля], потому что первый заключается в искусном владении греческим языком, а зная второй, не бываешь принужден молчать, если хочешь передать что-нибудь другим, как это бывает с теми, кто не умеет писать. Стиль речи письмен­ной — самый точный, а речи полемической — са­мый актерский. Есть два вида последнего [стиля]: один этический [затрагивающий нравы], другой патетический [возбуждающий страсти]. Поэтому-то актеры гонятся за такого рода драматическими про­изведениями, а поэты — за такого рода [актера­ми]. Поэты, пригодные для чтения, представляются тяжеловесными; таков, например, Херемон, потому что он точен, как логограф, а из дифирамбических поэтов — Ликимний. Если сравнивать речи между собой, то речи, написанные при устных состяза­ниях, кажутся сухими, а речи ораторов, даже если они имели успех, кажутся неискусными, [раз они у нас] в руках; причина этого та, что они пригодны [только] для устного состязания; по той же причи­не и сценические приемы вне сцены не производят свойственного им впечатления и кажутся нелепыми: например, фразы, не соединенные союзами, и час­тое повторение одного и того же в речи письменной по справедливости отвергается, а в устных состяза­ниях нет, и ораторы употребляют [эти обороты], потому что они свойственны актерам. При повто­рении одного и того же необходимо говорить иначе, что как бы дает место декламации, [например]: вот тот, кто обокрал вас, вот тот, кто обманул вас, вот тот, кто, наконец, решил предать вас. Так, например, поступал актер Филемон в «Безумии стари­ков» Анаксандрида всякий раз, произнося «Радамант и Паламед», а в прологе к «Благочестивым», [произнося слово] «я». А если кто произносит та­кие фразы не как актер, то он уподобляется чело­веку, несущему бревно. Точно то же [можно ска­зать] о фразах, не соединенных союзами, например: «я пришел», «я встретил», «я попросил». Эти пред­ложения нужно произнести с декламацией, а не го­ворить их одинаково, одинаковым голосом, как бы говоря одну фразу. Речь, не соединенная союза­ми, имеет некоторую особенность: в один и тот же промежуток времени сказано, по-видимому, мно­гое, потому что соединение посредством союзов де­лает многое чем-то единым, а с уничтожением со­юзов, очевидно, единое, напротив, делается мно­гим. Следовательно, [такая речь] заключает в себе амплификацию: «я пришел, заговорил, попросил» (это кажется многим), «он с презрением отнесся ко всему, что я сказал». Того же хочет достигнуть и Гомер, говоря: