Сентименталистский тип художественного мышления

Многое давший культуре европейских стран, классицизм, вместе с тем, ограничивал творчество писателей. Поэтому дальнейшее развитие литературы стремилось к освобождению от правил и теорий классицизма, а затем и к освобождению от всех и всяческих правил. На смену классицизму пришел романтизм. Но связующим звеном между ними явился сентиментализм.

Сентиментализм, также как и классицизм, вдохновленный идеями просветителей, первоначально утвердился в Англии, Франции, Германии, а затем и в России. Но, в отличие от классицизма, сентиментализм поставил вопрос не о государственном, а о частном человеке, провозгласил внесословную ценность человека, воспитал в нем достоинство и уважение к своим силам, способностям и талантам, к своему чувству («человек велик своими чувствами» - утверждал Руссо). Сентименталистов (Стерн, Руссо, Карамзин и др.) увлекала мысль о «внутреннем человеке», что совпадало с общим направлением просветительской философии: жить чище, сознательнее. Превознося человека, писатели погрузили читателя в мир нравственной жизни своего героя. Этот герой противопоставил имущественному богатству и благородству происхождения богатство чувства, нравственную свободу, но, при этом, он лишен был боевого настроя. Герой сентиментализма – жертва жестокой действительности, не протестант, а беглец – на лоно природы, домой, – в идиллический мир: Художественный образ, по словам М.М.Бахтина, как бы почувствовал органическое стремление прикрепиться к определенному времени, а главное – к определенному конкретному и наглядно-зримому месту пространства. Поэтому для указанной эпохи характерно восприятие образа публикой не столько даже как внутренне правдоподобного, сколько как действительно бывшего: отношение к художественному образу человека как живому человеку, к событию - как реально свершившемуся, а к месту свершения событий – как географической реальности. (О чем свидетельствуют, в частности, так называемые «местные культы»: Женевское озеро в «Новой Элоизе» Руссо, Симонов монастырь в «Бедной Лизе» Карамзина) [1: 241-242].

Пребывающий в своем уединении, герой сентиментализма стремился в любви, в семейных радостях обрести счастье и умел в случае крушения своих надежд в самом страдании, в способности чувствовать и переживать, обрести радость и наслаждение.

Но при этом идиллический герой был цельным человеком, «прикосновенным всей личностью к жизни» (Пришвин): При сохранении внутреннего аспекта жизни, бытие индивидуального «я», согласно идиллическому воззрению, было полным и неизбыточным приобщением его к «единству жизни поколений» - вообще жизни людей. [1]. Поэтому любовь в идиллическом мире предполагала исчерпывающее взаимопонимание между «я» и «ты», взаимопроникновение их существований, а смерть воспринималась всего лишь как воссоединение с вечной жизнью, возврат в ее родное лоно.

Не случайно поэтому излюбленными жанрами сентиментализма (в отличие от классицизма) стали эпические (прозаические) жанры: роман, а в русской литературе – повесть. Повествование обычно велось от имени автора-рассказчика, человека лирически настроенного, эмоционального, характером своей речи настраивающего читателя на грустный лад. На первый план были выдвинуты психологические переживания героев, выстраиваемые автором как их внутренние монологи.

Зерна «нежного стиля», передававшего ощущение «сладкого упоения», характерного для сентиментализма, содержались уже в классицизме, точнее, – в его «исключениях». Так, Державин в «Рассуждениях о лирической поэзии» отмечал, что, по его мнению, опера «есть живое царство поэзии», что рядом с изображением сражений и побед она должна представлять «приятные рощи, долины, журчащие источники, цветущие луга, классы, зефиром колеблемые, зори, радуги, дожди, луну, в нощи блистающую, сияющее полуденное солнце…». Но действительным преобразованием русского литературного языка (языка прозы) явилось стремление писателей-сентименталистов (и, в первую очередь, Карамзина) к краткости и точности выражений, замене иностранных и устаревших слов и оборотов речи современными: Отдавая должное Ломоносову, Карамзин заметил, что его проза «не может служить для нас образцом». Таким образом, под вопросом оказала сама идея нормативности. – И это явилось началом дискуссии между приверженцами новой литературы, вошедшими в «Арзамас», и «Беседой любителей русского слова» (во главе с Шишковым), ревностно отстаивающей принципы классицистской поэтики.