Демографический детерминизм

«Историю делают люди» — в этом тезисе заключена возможность формулировки отдельной теоретической проблемы, значимой для понимания любой эпохи человеческой истории. Речь идет о влиянии на ход событий, самых разных по масштабам и последствиям, колебания численности населения, ее динамики. Проблема демографического детерминизма — одна из сравнительно поздних в практике конкретного исторического исследования и области методологии.

Термин «демография» появился приблизительно в середине XIX в. В 1877 г. в популярной французской энциклопедии П. Ларусса (1817— 1875) впервые была опубликована статья «Демография». В справочных изданиях России статья под таким названием появилась в 1893 г. [201]. Термин «демография» утвердился в научной литературе различных стран примерно в середине XX в. С этого же времени начинается формирование особой дисциплины — демографии, или исторической демографии. В связи с ее появлением в учебном расписании отечественных университетов в 1967 г. было издано учебное пособие «Курс демографии». Становление демографии в исследовательском плане и в области образования было связано с определением ее предмета и задач, что предполагало выявление роли демографического фактора в развитии истории. Этот процесс начался задолго до появления соответствующей дисциплины и ее терминологического обозначения.

Одним из первых среди поставивших эту проблему мыслителей был представитель французского Просвещения К. А. Гельвеций. Высказанные им идеи имели концептуальное значение. Согласно представлениям К.А. Гельвеция, рост численности населения лежит в основе всех перемен в развитии общества. Мыслитель проводил прямую связь между этим ростом и материальными отношениями и считал, что накопление богатства небольшой группой людей, как и нищета большинства обусловлены именно ростом численности. Накопление богатства приводит к развитию городов, в которые устремляются многие, потому что для бедных там «...больше помощи, для порока — больше безнаказанности, а для сладострастия — больше средств удовлетворить его» [202]. Распространение нужды приводит к формированию все более сурового законодательства и к зарождению деспотизма. Рост численности населения приводит и к изменению формы правления: «Граждане какого-нибудь государства, сделавшись весьма многочисленными, чтобы собираться в одном и том же месте, назначали представителей» [203].

Это влечет за собой раскол интересов представителей и тех, кто их представляет. Сосредоточение собственности в руках все меньшего количества людей подрывает устойчивость власти. «Все империи пришли к разрушению, и падение их нужно датировать с того времени, когда народы, размножившись, стали управлять через своих представителей; когда эти представители, использовав различие интересов между представляемыми ими лицами, могли стать от них независимыми», — писал К. А. Гельвеции [204]. Чрезмерно большая численность населения, по его мнению, является во всех странах конечной причиной порчи нравов.

Теория К. А. Гельвеция — это концепция демографического детерминизма, относящаяся к истории в целом, вследствие чего, очевидно, мыслитель был нимало не озабочен ни временными, ни территориальными особенностями развития. Это, впрочем, не помешало ему подметить некоторые весьма существенные особенности социальной стороны общественных перемен. Главный вывод К.А.Гельвеция: и накопление богатства, и его влияние на структуру власти, и состояние нравов восходят к фактору роста численности населения как своей первопричине.

Идеи К.А.Гельвеция оказались заразительными, они были в дальнейшем использованы представителями различных направлений философско-исторической мысли. В этой связи особо выделяется теория народонаселения английского экономиста Т. Р. Мальтуса (1766—1834). Ее суть такова. Людям присуще постоянное стремление к размножению, инстинкт. Это закон роста народонаселения, являющийся одним из законов природы. Т.Р. Мальтус проводит прямую и непосредственную связь между ростом народонаселения и ростом средств существования: количество населения удваивается каждые 25 лет, если не существует каких-либо сдерживающих факторов (геометрическая прогрессия), тогда как средства существования не могут увеличиваться быстрее, чем в арифметической прогрессии. Суть его дальнейших рассуждений сводится к поиску и обоснованию средств обуздания роста населения [205]. Безусловно одно: между динамикой численности населения и производством жизненных средств существует связь, однако рост численности не означает автоматически ни накопления богатства (К.А.Гельвеции), ни роста нищеты (Т.Р.Мальтус). Все зависит от конкретной исторической ситуации.

В материалистическом понимании истории, начавшем формироваться в первой половине ХДХ в., человеческий фактор был изначально отнесен к числу фундаментальных.

«История есть не что иное, как последовательная смена отдельных поколений...», — писал К.Маркс [206]. Материальное производство, развитие потребностей и «воспроизводство человеческой жизни» рассматривались в этой теории как важнейшие стороны развития истории на всем ее протяжении. Более определенно, с учетом различия значимости демографического фактора на разных ступенях развития истории, это нашло выражение в зрелом варианте теории: «Общественные порядки, при которых живут люди определенной исторической эпохи и определенной страны, обусловливаются обоими видами производства: ступенью развития, с одной стороны, труда, с другой — семьи. Чем меньше развит труд..., следовательно, и богатство общества, тем сильнее проявляется зависимость общественного строя от родовых связей» [207]. Речь идет не только о меняющейся значимости демографического фактора в зависимости от уровня развития производства, но и об учете последствий численности населения, его динамики для развития производства: «Увеличение населения увеличивает производительную силу труда, делая возможным большее разделение труда, большее комбинирование труда и т.д. Увеличение населения есть природная сила труда...», — писал К.Маркс [208]. Но и этим еще не исчерпывается суть трактовки проблемы представителями марксизма. Возникает вопрос, постановки которого мы не находим у К. А. Гельвеция, хотя он дает на него ответ: «Население, его воспроизводство, численность и динамика численности — это естественная предпосылка и условие общественного развития, как, например, географическая среда, или это результат развития общества, причем вместе с тем и одна из его предпосылок?» Ответ К.А.Гельвеция однозначен: естественная и изначальная предпосылка.

Иной расклад у К. Маркса: «...бытие людей есть результат того предшествующего процесса, через который прошла органическая жизнь. Только на известной стадии этого процесса человек становится человеком. Но раз человек уже существует, он как постоянная предпосылка человеческой истории есть также ее постоянный продукт и результат, и предпосылкой человек является только как свой собственный продукт и результат» (выделено автором. — Н. С.) [209]. В отношении реального исторического исследовании это означает то, что, опираясь на демографический фактор для объяснения чего-то, следует и его рассматривать в качестве продукта определенных предшествующих условий и обстоятельств развития общества; только в этом случае он является причиной, предпосылкой чего-то иного.

Следует оговориться: термин «демография» в материалистической теории того времени не употребляется.

В XX в. самая значительная попытка анализа проблемы демографического фактора была предпринята историками школы «Анналов», которые высказали идею о фундаментальном значении численности населения и ее динамики. «...Насколько же несовершенны наши знания о численности населения мира вчерашнего, но ведь как для краткосрочного цикла, так и для долгосрочного, как на уровне местных реальностей, так и на огромной шкале реальностей всемирных — все связано с количеством, с колебаниями численности людей», — писал Ф. Бродель [210]. Тем не менее, представители школы «Анналов» не рассматривали демографическую структуру общества в качестве его первоосновы. Концепция «глобальной истории» Ф. Броделя основана на признании действия и взаимодействия в истории совокупности факторов и различных уровней ее развития. По его мнению, ментальные, демографические структуры — лишь отдельные составляющие из упомянутого взаимодействия. Наиболее исследованными из них Ф. Бродель считал экономическую, социальную, политическую и культурную системы. Каждая из них в свою очередь делится на подсистемы; системы (факторы) взаимодействуют, переходят друг в друга, благодаря чему любая из них может стать определяющей в той или иной ситуации. Таким образом, демографический фактор в этой структуре представлений взаимодействует с другими.

В последующем развитии школы «Анналов» отношение к нему изменилось, что особенно отчетливо проявляется в концепции «серийной истории» одного из ведущих представителей третьего поколения школы П. Шоню (1923 — 2002) [211]. Концепция «серийной истории» складывалась во многом под влиянием взглядов Ф. Броделя, хотя ее суть значительно отличается от источника влияния. Развитие «серийного подхода» к истории предполагает ориентацию на изучение повторяемости в истории с применением к ее анализу количественных методов в противовес «событийной» истории. В центре внимания П. Шоню экономическая история, однако, общий смысл концепции заключается во взаимодействии ряда наук о человеке — демографии, антропологии и этнологии. Историческая демография, по мнению историка, находится в центре всего: экономики, производства, биологии, а также жизни, смерти, любви. Демография опосредованно готовит встречу истории со всеми науками о человеке.

Столь явное преувеличение П. Шоню роли демографии в упомянутом междисциплинарном синтезе не означает отсутствия элементов рационального подхода к изучению динамики населения и т.д., однако это уже другая проблема.

Таким образом, развитие исторического познания привело к возникновению относительно самостоятельной области знаний — демографии, или, если речь идет о прошлом, — исторической демографии [212]. Подавляющее большинство исследований посвящено выяснению того, что такое демография, каковы условия формирования численности населения, какова ее динамика и в чем причины такого рода динамики, каково соотношение исторической науки и демографии [213] и т.д. Это вполне понятно и оправданно, прежде всего, потому, что демографический фактор не является естественным, природным началом в развитии исторических явлений и процессов. Следовательно, его нельзя считать первоосновой человеческой деятельности, или ее отправной, которая от самой этой деятельности не зависит и является только причиной. Демографический детерминизм в этом смысле устарел и не относится к числу современных научных обоснованных вариантов решения проблемы, хотя элементы этих представлений не изжиты до сих пор и встречаются у известных историков. Демографический фактор является предпосылкой и условием дальнейшего развития общества только в качестве продукта и результата общественного развития. Он является не внешней, а внутренней составляющей всех общественных процессов и структур. К этому следует добавить особую остроту демографической проблемы в современной России, переживающей демографический кризис. Демографы рисуют довольно мрачную картину на будущее. По данным статистики, в 1987 г. российские роддома криком огласили 2,5 млн новорожденных; в 1999 г. — 1 млн 200 тыс. В 2010 г., по прогнозам, в России родится всего 600 тыс. детей. Прежде всего необходимо объяснить такую динамику рождаемости.

Демографический фактор, динамика численности населения не сводится к какой-либо одной причине, скажем, материальным отношениям. Демографический взрыв на планете во второй половине XX в. (2,5 млрд в середине XX в. и более 6 млрд в начале XXI в.) ученые объясняют улучшением качества жизни, снижением смертности. Однако есть факты, не укладывающиеся в эту схему объяснения. Академик Н.Н.Моисеев (1917—1998) указывал на парадоксы демографии: вспышки рождаемости в Индии наблюдались в годы наиболее жестоких стихийных бедствий, голода и эпидемии — и при этом рост средней продолжительности жизни был сопряжен со снижением рождаемости.

Финские ученые проследили изменение рождаемости в Скандинавских странах в XX в.: пики рождаемости пришлись на годы обеих мировых войн. Демографы, полагающие, что пики рождаемости приходятся на конец войны, когда солдаты возвращаются домой, оказались не правы: Швеция не воевала, а подъем рождаемости в конце обеих войн наблюдались и в этой стране. Таким образом, проблемы, связанные с формированием демографического фактора, хранят немало тайн. Еще менее изучено влияние этого фактора на развитие этого общества.

Мы рассмотрели различные виды детерминизма, наиболее актуальные и интенсивно анализируемые проблемы в развитии философско-исторической мысли. Появились и другие представления о действии причинно-следственных связей в истории и их разновидностях. Основатель психоанализа З. Фрейд (1856—1939) писал о глубинах бессознательного, в котором, по его мнению, хранились тайны мотивов человеческого поведения. Впрочем, об одном из таких мотивов — половом инстинкте — он высказывался вполне определенно. Развитие общества — это, согласно З.Фрейду, процесс обуздания полового инстинкта и использования его для решения разного рода социальных проблем [214]. Бурное развитие техники в XX в. и, как одно из последствий этого, возникновение экологических проблем породили технический и экологический виды детерминизма. Их суть в признании решающей роли в истории развития техники и технологии, а также в отнесении возможностей среды обитания к фактору аналогичной значимости [215].

Таковы основные представления о факторах развития истории, причем появление новых факторов является результатом развития не только философско-исторической мысли, но и самой истории. Однако вполне очевидно, что история всегда характеризовалась действием многочисленных факторов, совокупностью причинно-следственных связей и зависимостей. Ясно и другое: то, что составляет ткань истории, является результатом взаимодействия факторов, причем это проявляющееся в событиях и процессах взаимодействие многообразно, как и мера значимости каждого из них в любой конкретной ситуации. В истории такого фактора, который бы являлся единственной и конечной основой ее развития, не существует. Представители философско-исторической мысли, как видно, мало считались с этим фактором, сторонники того или иного вида детерминизма искали первопричину, главный фактор, лежащий в основе всего сущего и все объясняющий.

Значение иных по отношению к нему факторов признавалось, но они рассматривались в качестве побочных, второстепенных. Поиск первопричины положительно характеризует мышление, как доказательство стремления дойти до самой глубокой, скрытой от поверхностного наблюдения сути событий и процессов, однако упомянутый поиск бессмыслен с точки зрения искомого конечного результата. История — это продукт взаимодействия факторов, в котором причина и следствие меняются местами: следствие оказывает обратное влияние на причину и в свою очередь становится причиной чего-то нового. Следовательно, не монокаузальность, а многофакторный подход к истории является единственно рациональным способом ее изучения. Однако этим проблема не исчерпывается.

В связи с отрицанием монокаузальности возникает вопрос о соотношении факторов, причем в соответствии с этим следует различать области конкретного исторического анализа, связанного с объяснением реальных событий, и теоретического мышления. При изучении любого события совокупность причин (факторов), его породивших, будет всегда особой, связанной именно с данной ситуацией. Будут ли эти причины равноценны по значимости? Вовсе нет, различие по этому признаку в любом случае очевидно и не требует особого доказательства. Например, один и тот же фактор — географическая среда — имел различное значение в земледелии Древнего Египта, Древнего Рима, средневековой Скандинавии и т.д.

Что же касается проблемы соотношения факторов как методологической проблемы (по отношению к истории в целом), то существуют два подхода к ее решению. Согласно первому подходу факторы равноценны. Таких взглядов придерживался представитель позитивизма, автор теории факторов Г. Спенсер [216]. Выделяя в истории совокупность факторов, ученый отстаивал их равнозначность. Однако он считал, что факторы равноценны в принципе, но по отношению к конкретной ситуации на первое место по значимости выдвигаются отдельные факторы (или один), остальные же этим свойством не обладают; меняется ситуация и с ней приходит новая расстановка факторов. Это нечто иное, как уступка реальному историзму. Но и в такой форме представления Г. Спенсера являются аргументом в пользу тезиса о неравнозначности факторов при взгляде на историю в целом. Однако необходимо опираться на анализ и понимание вполне конкретных исторический событий и процессов. Разница между тем и другим заключается лишь в уровне обобщения и абстракции, предполагающей отвлечение от конкретного многообразия явлений общественной среды.

Неисчерпаемое многообразие последних — продукт взаимосвязи и взаимовлияния совокупности факторов, различающихся в каждом случае по своей значимости и роли. Теория не является вывернутой наизнанку историей, следовательно, если упомянутая неравнозначность проявляет себя в каждом событии, то это относится и к истории в целом. Однако конкретно-историческое исследование во всех его областях среди множества факторов показывает особую значимость экономических структур и экономической мотивации человеческой деятельности во все времена и эпохи этой деятельности, причем речь идет не только о политике, праве, социальной структуре общества и т.д., но и о духовных явлениях в целом.

Фундаментальное значение материальных отношений в истории заключается в том, что они являются важным условием человеческого бытия, следовательно, в разной мере основой всех сфер человеческой деятельности. То, что принадлежит к глубинным, сущностно-значимым предпосылкам и условиям этой деятельности, не может быть второстепенным или несущественным в ее познании. Развитие истории, изменение мира не устраняет значимости материального фактора, а именно — способа производства материальных благ в жизни людей, и объясняет сохраняющуюся значимость экономического детерминизма в различных вариантах, что важно для понимания истории сегодня.

«Маркс прав, разве тому, кто владеет средствами производства, землей, судами, станками, сырьем, готовым продуктом, не принадлежит и господствующее положение? Остается, однако, очевидно, что одних только этих двух координат, общества и экономики, недостаточно. Государство... играло свою, часто весомую роль в тех сооружениях, которые с помощью определенной типологии можно сгруппировать в различные социоэкономики мира: одни — с рабством, другие — с сервами и сеньорами, третьи — с деловыми людьми и предкапиталистами. Это значит, вернуться к языку Маркса, оставаться на его стороне, даже если отказаться от его точных выражений или слишком строгого порядка, при котором всякое общество должно было бы плавно переходить от одной из своих структур к другой. Проблема остается проблемой классификации, проблемой продуманной иерархии обществ. И никому не уйти от этой необходимости, притом начиная с уровня материальной жизни», — писал Ф. Бродель [217].

Почему же? Уходят. Несогласие с истиной само по себе не означает ее опровержения. В данном случае нам важно другое: что значит эта уверенность — «никому»?

Смысл позиции Ф. Броделя достаточно очевиден: в ней есть следы влияния представлений К. Маркса, но вполне марксистской ее назвать нельзя. В целом это позиция Броделя, а не Маркса. Другой пример этой уверенности — мнение Ч. Капхена: «...никто не станет отрицать, что постепенное изменение способа производства в значительной степени влияет на политические и социальные институты» [218]. Однако отрицается и это. Но продолжим мысли Ч. Капхена: «Логика исторического процесса, исторической эволюции неумолима: способ производства определяет историю, поскольку порождает фундаментальный механизм удовлетворения основных человеческих потребностей и желаний. Образ, каким люди удовлетворяют свои потребности, порождает соответствующие формы управления и общественные идентичности» [219]. Важно подчеркнуть, что Ч. Капхен не причисляет себя к числу сторонников К. Маркса. Следовательно, тезис о фундаментальном значении экономических структур в истории перестал быть лишь марксистским. Он является составной частью самых разных теоретических представлений об истории. Сегодня этот тезис представляет собой истину с точки зрения разных методологических позиций, что также помогает понять его место и значение среди других действующих в истории видов детерминизма.