Глава 3. ПСИХОЛОГИЧЕСКАЯ ГОРИЗОНТАЛЬ 4 страница
При участии гипотетического внимания все наоборот, потому что оно направлено в то место, где мы еще только надеемся что-то увидеть. При этом, как мы уже говорили, может получиться и так, что интересующий нас объект в данном месте отсутствует. Например, мы не можем обнаружить предмет там, где мы его оставили и потому очень внимательно «смотрим, но не видим». В данном случае мы имеем дело с блуждающим взглядом.
То же случается и с художником, когда он выбирает в какое конкретно место картины поместить тот или иной персонаж. Две вещи слагаются здесь: субъективное отношение художника к еще не созданному образу и объективная сущность ассоциативных пространственных координат. Иначе говоря, глядя на то или иное место чистого холста, художник предчувствует, а часто просто знает: «нечто» должно быть изображено именно в этом месте, и не в каком ином, так как это «нечто» должно нести в себе, только один единственный конкретный эмоциональный потенциал конкретной топономы. Здесь мы имеем дело со своего рода эмоциональной гипотезой художника.
Задача художника, стоящего перед чистым холстом и смотрящего на этот холст блуждающим взглядом, состоит в том, чтобы создать такой объект, на котором вовне выместится творческое эмоциональное состояние. А оно, это состояние, в свою очередь, ассоциировано с конкретными топономами в пространстве картины.
Стереотипное эмоциональное значение координат, материализованное в периметре картины и иллюзорной глубине, позволяет нам понять замысел художника. В противном случае язык пространственной композиции был бы нам недоступен, а изобразительное искусство не могло бы существовать вообще.
«Вижу, что дано — отношусь, как задано» — это определение можно отнести не только к актеру, который видит, например, ширму, но относится к ней как к старинному замку. Эта формула верна также и по отношению к каждому из нас, когда мы смотрим на какой-либо объект, который теряет свое прямое назначение и начинает обозначать не себя, но топоному психологического пространства.
Приведем пример. Можно с ужасом вспомнить, глядя в лицо пассажиру трамвая, что дома остался включенным утюг. При этом стоящий перед вами человек в это мгновение может подумать, что вас испугало что-то, происходящее внутри трамвая (если ваш блуждающий взгляд был устремлен за спину попутчику) или на улице (если такой ваш взгляд был направлен в окно), или он сам (если вы в этот момент встретились с ним глазами). Подобного рода недогадливость вашего попутчика возникла потому, что и вы, и пассажир оказались помещенными в разные пространственные контексты: он — трамвая, вы — своего дома. Однако для посвященного в контекст данной ситуации станет явной топонома вашего отношения к тому, что может натворить оставленный без присмотра электроприбор.
Теперь обратимся к так называемому отрешенному взгляду. При таком взгляде — глаз явно расфокусирован1 (в отличие от обычного взгляда). В данном случае мы «смотрим, но не видим» или, наоборот, «видим, хотя и не смотрим» (второй, казалось бы невозможный случай в жизни встречается очень часто).
Почему мы, когда вспоминаем о чем-либо, смотрим в то или иное место в пространстве перед нами, как бы не замечая реальный предмет перед глазами? И почему мы смотрим именно в это, а не какое-либо другое место?
1 В НЛП этот вид взгляда так и называют «расфокусированным».
Дело в том, что каждый из нас обладает способностью воспроизводить когда-то увиденное как бы внутренним взором. Помните у И.С.Тургенева: «...Вспомнишь и лица давно позабытые». Одним из первых исследовал эту форму внимания К.С.Станиславский, образно назвав ее «внутренним видением», способным заставить нас вновь пережить давно прошедшее.
То, что мы видим таким образом накладывается на реальное зрительное поле («...глядя задумчиво в небо широкое»), чем-то напоминая двойной фотоснимок, когда, снимая, фотограф забыл перевести кадр.
При отрешенном взгляде мы видимый внутренним взором объект внимания как бы вытесняем во внешнее пространство. И при N этом подсознательно располагаем этот объект именно в том месте, которое лучше всего соответствует нашему переживанию, связанному с воспоминанием, т.е. координируем его самым конкретным образом в реальном окружении.
Отложите на минуту книгу и, не закрывая глаз, вспомните какое-нибудь значительное событие в вашей жизни. Вспоминая, вы куда-то определенно смотрели, но на чем конкретно остановился ваш взгляд для вас не имело никакого значения. То, в каком направлении был устремлен ваш отрешенный взор, и выразило ваше отношение к былому событию. Для наблюдающих со стороны это был расфокусированный взгляд, направленный на конкретный объект во внешнем пространстве, так как ведь нельзя смотреть ни на что. В поле зрения обязательно будет нечто, например собеседник, дерево, облако, газета, стул, дверь... И тогда, при отрешенном взгляде, этот случайно попавший во взор объект невольно совпадет по своему значению с топономой вашего прошлого переживания.
Эта топонома как объект-знак былого чувства заставит вас в какой-то мере пережить прошедшее вновь и выявит ваше переживание для окружающих, ибо эта ваша персональная топонома лежит в пределах общих для всех людей координат психологического пространства. И мы понимаем ее психологический смысл точно так же, как значение каждой точки на графике определяется по ее координатам, хотя, разумеется, в данном случае далеко не с математической точностью, но все-таки и с достаточной для успешного взаимопонимания между людьми.
Иначе говоря, любой вроде бы случайный объект отрешенного взгляда выделяется из контекста среды, отделяется из системы других подобных ему объектов и поэтому становится знаком, общепонятное значение которого — конкретная координированность по трем психологическим осям: вертикали, сагиттали и горизонтали. Знаковость его определяется тем, что этот объект переместился в иной пространственный контекст, в пространство вашего воспоминания.
Таким же образом, попросив кого-нибудь вызвать из своей памяти тот или иной образ, можно четко зафиксировать, куда «помещает» во внешнем пространстве свои воспоминания, свои внутренние топономы ваш собеседник и, тем самым, — характер и качество его переживаний.
Отрешенный взгляд — это абстрагированная от реальности форма эгонального смещения. Именно такой взгляд был у малыша в момент отворота от шоколада (см. выше описание эксперимента К.Левина), когда он сообразил, что начать приближаться к приманке можно только отвернувшись от нее. Тот, кто был любим, знает, что самый желанный взгляд для него близкого человека — это отрешенный взгляд, когда он становится объектом внимания, направленного по эгонали на него как на знак топономы счастья.
По воспоминаниям современников, с отрешенного взгляда начинался творческий процесс у А.П.Чёхова. Так, когда он сидел за столом среди друзей, его глаза вдруг становились невидящими «как плошки» и он, извинившись, покидал шумную компанию и уходил в свой кабинет, дабы реализовать на бумаге внезапно возникший замысел нового рассказа.
Быть может, идею изображения фанатично отрешенного взгляда боярыни Морозовой подсказал В.И.Сурикову принцип всей композиции: физическое движение — в одну сторону, а психологическое, по эгонали — в противоположную.
Оба взгляда — обычный и отрешенный — тесно взаимодействуют между собой. Так, нельзя оценить или вообще узнать предмет, если не сравнить его с аналогичными во внутреннем взоре. Но внутренний взор не будет и существовать без опыта реального видения.
Можно ли определить, какой из двух видов взгляда в каждый момент доминирует? Безусловно. Не зря же существуют такие еще определения взгляда, как «пристальный», «растерянный», «потерянный», «отсутствующий» или тот же самый «отрешенный». Но при любом варианте мозг выполняет привычную для себя работу — анализирует объект визуального внимания.
В одном случае — это объект, к которому проявлен интерес, или, как при гипотетическом или косвенном внимании, глаз все равно фокусируется, например на стол, на котором вдруг не оказалось ожидаемого там предмета, например чашки, т.е. он все-таки видит, хотя и другой, но также конкретный объект, к которому нет интереса.
А при воспоминании о предмете, при внутреннем взоре — взгляд фиксируется на любом предмете, который оказался, «сам того не желая», в поле зрения в момент возникновения в сознании образа, который может носить и вовсе отвлеченный характер (доблесть, слава, ложь, истина и др.). Можно предположить, что именно внутренний взор, фантомное внимание, проявленные в отрешенном взгляде, позволили в свое время перейти человеку от внимания к исключительно конкретным объектам окружающей среды в мир абстрагированных понятий.
Направление взгляда любой названной формы на объект по воображаемой прямой линии еще не указывает на его, взгляда, одномерность. Только в том случае, если человек смотрит прямо перед собой, обращен взором максимально вверх или вниз, мы можем говорить об одномерности взгляда.
Однако, если взгляд устремлен не строго по координате, а по диагонали координатной плоскости (вперед—вверх или вниз—влево, например), и проявляют себя двойные сочетания комплексов пространственных ассоциаций, мы можем говорить о двухмерном взгляде.
Когда взгляд продиктован тройной координацией трехмерной топономы, он также становится трехмерным (например вверх—вперед—вправо).
В заключение разговора о взгляде необходимо сказать, что степень фокусировки глаз раскрывает для наблюдателя в основном полярные отличия «обычности» и «отрешенности». Случается, что отрешенный, например, взгляд все-таки оказывался вроде бы сфокусированным. Но если присмотреться, то окажется, что зрачки, сузившись, сделали «перебор». В этом случае говорят о взоре «сквозь предмет», «сквозь стену» и т.д. выдающем явную устремленность внимания в даль, быть может даже в бесконечность. При определенной наблюдательности мы можем с достаточной степенью точности определить по взгляду и характер внимания топономы внешнего или внутреннего пространства, к которым устремлен человек.
До сих пор мы рассматривали пространство внутреннее и внешнее, не особенно разделяя их друг от друга. Теперь необходимо сделать более четкое их разграничение.
Дата добавления: 2015-01-15; просмотров: 1041;