МИНИСТЕРСТВО ОХРАНЫ ЗДОРОВЬЯ УКРАИНЫ 22 страница

Возникает вопрос: как же произошло, что человеческий род (в отличие от шимпанзе) оказался способен к формиро­ванию характера?[188] Для ответа на этот вопрос необходимо исследовать целый ряд биологических факторов.

Во-первых, человеческие общности с самого начала жили в очень разных географических и климатических услови­ях. С момента появления Homo в этом виде не наблюдает­ся сколько-нибудь серьезного приспособления к среде, ко­торое получило бы генетическое закрепление. И чем выше поднимался Homo по лестнице эволюции, тем меньше его адаптация зависела от генетических предпосылок, а за последние 40 тысяч лет такого рода изменения практиче­ски уже не имели места.

И все же различия в условиях жизни разных групп заставили человека не только научиться вести себя соот­ветственно обстоятельствам, но и привели к формирова­нию "социального характера". Понятие социального ха­рактера покоится на убеждении, что каждое общественное устройство (или каждый социальный класс) вынуждено использовать человеческую энергию в той специфической форме, которая необходима для функционирования дан­ного общества. Для нормального функционирования об­щества его члены должны желать делать то, что необхо­димо обществу.

Этот процесс превращения общей психической энер­гии в особую психосоциальную энергию осуществляется благодаря феномену социального характера. Способы и средства формирования социального харак­тера (личности) в значительной мере коренятся в куль­туре. Через родителей общество погружает ребенка в мир своих ценностей, обычаев, традиций и норм. Поскольку у шимпанзе нет языка, у них нет возможности передать потомству свои представления, ценности или символы, т. е. у них отсутствует основа для формирования харак­тера. Таким образом, характер — это человеческий фено­мен. Только человек оказался в состоянии компенсировать утраченную способность к инстинктивной адаптации.

Приобретение человеком характера стало необходимым и очень важным моментом в процессе выживания челове­ческого рода, хотя оно и принесло с собой некоторые от­рицательные и даже опасные последствия. Поскольку ха­рактер формируется на основе традиции, он нередко на­правляет человеческое поведение, минуя разум, и потому он может мешать социальной адаптации и порою приво­дить субъекта в состояние прямого противодействия но­вым условиям бытия. Так, например, понятие "абсолют­ный суверенитет" государства восходит корнями к архаи­ческой форме социальности и препятствует выживанию человека в ядерный век.

Категория "характер" имеет очень большое значение для понимания феномена злокачественной агрессии. Страсть к разрушению и садизм обычно коренятся в структуре ха­рактера. Итак, у человека с садистскими наклонностями эта страсть и по объему, и по интенсивности становится доминирующей компонентой структуры личности. Она со­ответственно направляет и поведение человека, для кото­рого единственным регулятором является самосохранение. У человека такого типа садистский инстинкт присутству­ет постоянно, он лишь ждет подходящей ситуации и под­ходящего оправдания, чтобы самому не пострадать. Та­кая личность почти полностью соответствует гидравли­ческой модели Конрада Лоренца (см. главу I) в том смыс­ле, что характерологический садизм является постоянно действующим и накапливающимся фактором, который только ищет, где бы "прорваться"... Однако главное раз­личие состоит в том, что источник садистских импульсов следует искать в характере, а не в филогенетической про­грамме мозга. Поэтому такая страсть свойственна не всем людям, а лишь тем, кто наделен вполне определенными чертами характера. Позже мы приведем целый ряд примеров садистских и деструктивных личностей и пока­жем истоки и предпосылки для их возникновения.

Предпосылки для формирования страстей, обусловленных характером

Дискуссия по поводу жизненно важных потребностей че­ловека показала, что они могут иметь различные способы реализации. Так, потребность в объекте почитания мо­жет быть удовлетворена в любви и дружбе, но другой формой ее проявления могут быть зависимость и мазо­хизм, поклонение идолам разрушения. Потребность в об­щении, единении и чувстве локтя может проявляться в страстной преданности делу дружбы и солидарности, в любви к товарищам, вступлении в тайный союз, братство единомышленников; однако та же самая потребность мо­жет получить реализацию в разгульной жизни, пьяных сборищах, потреблении наркотиков и других вариантах разрушения личности. Потребность в могуществе может проявить себя в любви и продуктивном труде, но она же может получить удовлетворение в садизме и деструктив­ности. Потребность в положительных эмоциях может вызвать к жизни творческое отношение человека к миру, искренний интерес к природе, искусству и другим людям. Однако тот же самый стимул может переродиться в веч­ную погоню за удовольствиями, в жажду праздных на­слаждений.

Каковы же предпосылки для развития страстей, обу­словленных характером?

Следует помнить, что когда мы говорим о страстях, то речь идет не об отдельных чертах (элементах), а о неко­тором синдроме. Любовь, солидарность, справедливость и рассудительность выступают в конкретных людях в раз­ных сочетаниях и пропорциях. Все они являются прояв­лением одной и той же продуктивной направленности лич­ности, которую я хотел бы назвать "жизнеутверждающим синдромом". Что касается садомазохизма, деструктивнос­ти, жадности, зависти и нарциссизма, то все они также имеют общие корни и связаны с одной принципиальной направленностью личности, имя которой "синдром нена­висти к жизни". Там, где есть один из элементов синдро­ма, там найдутся почти всегда и остальные элементы (в разных пропорциях). Это не означает, что каждый чело­век является воплощением либо одного, либо другого син­дрома. Такое бывает лишь в виде исключения. В действи­тельности же среднестатистический человек являет собой смешение обоих синдромов. И только интенсивность каж­дого из них имеет решающее значение для реализации человека, его поведения и его способности к самоизмене­ниям.

Нейрофизические предпосылки

Что касается нейропсихологической основы для развития страстей (того и другого типа), то надо исходить из того, что человек не являет собой готовое ("законченное") суще­ство. И дело не только в том, что мозг его при рождении еще недостаточно развит, а важно то, что он перманентно находится в состоянии неустойчивости, ему вечно недо­стает равновесия: инстинкты уже не работают (в той мере, как у животных), а разум еще недостаточно проницателен и нередко приводит к ошибкам. И таким образом, человек сам предстает перед нами как вечно изменяющееся суще­ство, как процесс, которому нет конца.

В чем же роль его нейрофизиологического аппарата? Главная его часть — это мозг. Мозг человека превосходит мозг приматов не только размерами, но и качеством и структурой нейронов, что дает ему способность к позна­нию. А познавательные способности связаны с целеполаганием, которое в конечном счете определяет возможности роста физически и психически здорового индивида.

Итак, человеческое мышление может ставить себе цели, которые должны привести к удовлетворению его разум­ных потребностей, и человек способен организовать свое общество так, чтобы оно помогало реализации поставлен- ных целей. Но сам человек не являет собою совершенное, законченное существо, он еще не готов, полон противоре­чий. Человека можно обозначить как существо, находя-

щееся в активном поиске оптимальных путей своего раз­вития, причем поиск этот нередко терпит крушение из-за отсутствия благоприятных внешних условий.

Гипотеза о том, что человек пребывает в состоянии ак­тивного поиска путей самосовершенствования, подтверж­дается данными нейроисследований. Достаточно привести слова такого крупного специалиста, как Дж. Херрик:

способность человека к саморазвитию обеспечивается его разумом, который дает ему возможность самостоятельно опре­делиться в рамках культуры и строить свою человеческую судьбу в соответствии с выбранной для себя моделью культу­ры. Эта способность является характерным признаком соб­ственно человеческого рода, научным критерием человека от всех других живых существ.

У Ливингстона по данному вопросу есть ряд очень мет­ких замечаний:

Сегодня точно известно, что между разными уровнями струк­турной организации нервной системы существуют связь и внут­ренняя зависимость. Каким-то совершенно таинственным обра­зом возникает синхронное функционирование всех этих уров­ней, которое приводит к целесообразному поведению и до­стижению цели путем последовательного нанизывания це­почки промежуточных целей, которые по мере своей реали­зации устраняют с пути все преграды (противодействующие силы). Цели целостного организма всегда видны очень четко, и с точки зрения внутренней целостности все постоянно на­правлено на достижение этих целей (Курсив мой. — Э. Ф.).

О потребностях, выходящих за рамки только физиоло­гии, Ливингстон пишет следующее:

На молекулярном уровне некоторые на определенные цели ориентированные системы можно идентифицировать, опознать с помощью физико-химических методов. Другие целенаправ­ленные системы на уровне распределительных систем голов­ного мозга можно опознать с помощью нейрофизиологиче­ских методов.

На обоих этих уровнях определенные участки (элемен­ты, части) системы связаны с инстинктами, которые ищут удовлетворения и потому определяют наше поведение. Все эти структуры, связанные с целеполаганием по происхожде­нию, локализованы в ткани протоплазмы. Многие из этих структур имеют узкую специфику и сосредоточиваются в осо­бых неявных образованиях в рамках эндокринной системы. Организмы, находящиеся на более высокой ступени эволю­ции, имеют влечения, которые не ограничиваются биологи­ческими потребностями (в безопасности, пропитании, сексе и продолжении рода)... Они обладают также возможностями для удовлетворения таких потребностей, которые связа­ны не только с адаптивным поведением (которое само по себе очень важно для успешного приспособления к изменчи­вым условиям окружающей среды); речь идет о возможно­сти удовлетворения особых стремлений, связанных с энерги­ями особого рода и служащих достижению далеко идущих экстраординарных целей, выходящих за рамки простого вы­живания организма (Курсив мой. — Э. Ф.).

И далее Ливингстон пишет:

Головной мозг является продуктом эволюции, как и зубы и скелет. Однако к мозгу мы предъявляем большие требова­ния и высокие ожидания ввиду его способности к конструкти­вной адаптации, проникновению в суть вещей. Нейрофизио­логи, как и другие специалисты, вполне могли бы видеть одну из главных своих целей в том, чтобы помочь человеку осо­знать себя, достигнуть прозрения — понимания своих благо­родных устремлений, высоких помыслов и чувств. Ведь глав­ной отличительной особенностью человека является его уни­кальный мозг, с его памятью и многими другими способно­стями: к восприятию и обучению, к общению и фантазирова­нию, к самосознанию и творческой активности.

Ливингстон считает, что вера, взаимное доверие, со­трудничество и альтруизм "вмонтированы" в структуру нервной системы и их источником является внутренняя потребность души[189]. Внутренняя удовлетворенность ни в коем случае не ограничивается инстинктами, утверждает Ливингстон.

Внутреннее успокоение тесно связано с положительными -эмоциями, прежде всего с чувством удовлетворенности, ко­торое соответствует состоянию молодого и сильного, здоро­вого организма"; это чувство возникает как на базе врожден­ных, так и благоприобретенных понятий о ценностях, оно может стать результатом радостных событий, приятного волнения от встречи с чем-то новым. Внутреннее успокоение возникает, когда ученый получает положительный резуль­тат в своем исследовании или когда просто человек находит ответ на интересующий его вопрос; еще одним важным ис­точником удовлетворения является приобретение (или рас­ширение) свободы — индивидуальной или коллективной. Значение внутренней удовлетворенности настолько велико, что она дает человеку силы для преодоления невероятных лишений, дает возможность выжить и сохранить веру в те идеалы и ценности, которые, быть может, стоят даже доро­же самой жизни.

Позиция Ливингстона кардинально отличается от взгля­дов старых инстинктивистов. И он в этом не одинок. Его подход разделяют многие другие молодые исследователи (которых я еще буду цитировать), которые не задумыва­ются над тем, какая зона мозга "продуцирует", "несет ответственность" за такие высокие стремления личности, как честность, альтруизм, взаимное доверие и солидар­ность; они рассматривают мозг как целостную систему, которая с точки зрения эволюции служит делу выжива­ния организма.

В этом аспекте интересна теория К. фон Монакова. Он предполагает существование биологической совести (Syneidesis), назначение которой состоит в том, чтобы обес­печить организму максимальную способность к адапта­ции, чувство безопасности, радость и стремление к совер­шенствованию. Он утверждает, что состояние под назва­нием Klisis (радость, счастье) достижимо лишь тогда, когда все функционирование организма направлено на его раз­витие, — а отсюда возникает желание к повторению (про­должению) данного поведения. В противоположность это­му поведение, препятствующее оптимальному развитию организма, вызывает у субъекта состояние Ekklesis (горе­сти, депрессии, упадка), и это вынуждает его воздержи­ваться от подобного поведения, чтобы избежать неприят­ных ощущений.

Ф. фон Фёрстер доказывает, что чувства любви и со­переживания являются имплицитными свойствами моз­га. При этом он опирается на теорию восприятия и спра­шивает, как возможно общение между двумя людьми, ведь предпосылкой языка является одинаковый (общий) опыт. Из того факта, что окружающий мир существует для человека не сам по себе, а лишь в его отношении к человеческому наблюдателю, Фёрстер делает вывод, что предпосылкой для общения является наличие у обоих субъектов "одинакового представления об окружающем мире", ведь они разделены только кожей. Но с точки зрения своей структуры оба субъекта идентичны. Если они уяснят это и извлекут из этого пользу, то тогда А будет знать то же, что знает А1, ибо А идентифицирует себя с А1 — и тогда наступает тождество между Я и Ты... Совершенно ясно, что самый крепкий союз возникает на базе идентификации — самым убедительным про­явлением этого служит любовь[190].

Однако все эти рассуждения оказываются беспомощны­ми перед лицом того факта, что за 40 тысяч лет, прошед­ших с момента возникновения человека, ему не удалось заметным образом развить свои "высокие" стремления, в то время как черты жадности и деструктивности просту­пают в нем столь явно, что складывается впечатление, будто человечество охвачено этими недугами повсеместно. Почему же тогда врожденные биологические стремления не сохранились или не стали доминирующими?

Прежде чем обсуждать этот вопрос, попробуем его уточ­нить. Следует признаться, что мы не располагаем достаточно точными знаниями о психике человека периода раннего нео­лита, однако у нас есть серьезные основания считать, что для первобытных людей, от охотников и собирателей и до первых земледельцев, — не характерны такие черты, как разрушительность и садизм. Действительно, все отрицатель­ные черты, приписываемые обычно человеческой природе, на самом деле усиливались по мере развития цивилизации. Кроме того, нельзя забывать, что провозглашение "высоких целей и идеалов" с незапамятных времен было делом великих учителей человечества, которые выдвигали свои идеи в знак протеста против официальных принципов своей эпохи.

Новые идеи облекались в такую форму, чтобы как можно сильнее воздействовать на массы людей; это касается как религиозных, так и светских проповедников — каждый из них стремился словом зажечь сердца людей, заставить их отказаться от тех стереотипов, к которым общество приучало их с самого детства. И конечно, стремление че­ловека к свободе было всегда одним из главных стимулов для социальных перемен, а идеалы чести, совести и соли­дарности не могли не находить отклика в самых разных социальных слоях и в самые разные исторические эпохи.

Но, несмотря на все эти рассуждения, факт остается фактом, что врожденный механизм высоких идеалов до сих пор еще "сильно отстает" в своем развитии, а мне и моим современникам не остается ничего другого, как с грустью констатировать этот факт.

Социальные условия

В чем же дело? Почему это так?

Единственный удовлетворительный ответ, по-моему, кро­ется в социальных условиях жизни человека. На протя­жении тысячелетий эти условия довольно долго (большую часть истории) способствовали интеллектуальному и тех­ническому развитию человека, однако полного разверты­вания тех задатков, на которые указывают вышеназван­ные авторы, не произошло.

Самый простой пример влияния внешних обстоятельств на личность — это прямое воздействие окружения на рост мозга. Сегодня, например, уже доказано, что развитие дет­ского мозга сильно тормозится перееданием. И не только кормление, но и некоторые другие факторы (свобода движе­ния, игра и т. д.) также существенно влияют на рост и развитие мозга. Это также доказано в результате эксперимен­тов над животными. Исследователи разделили крыс на две группы, поместив одну группу в весьма просторное помеще­ние, а другую — в слишком тесное. Первые животные сво­бодно могли гулять по огромной клетке, играть с различны­ми предметами, в то время как другие просто сидели взаперти, каждый в "одиночной" маленькой клеточке. Иными словами, у просторно живущих были более благоприятные условия, чем у запертых. Исследование показало, что серое вещество коры у "свободных" крыс оказалось плотнее, чем у "заключен­ных" (хотя по весу тела первых были легче, чем у вторых).

В аналогичном эксперименте Альтман получил "истори­ческие доказательства расширения коры у животных, ока­завшихся в особо благоприятных условиях обитания, и даже получил авторадиографическое указание на усиленное размножение клеток мозга взрослых животных, живущих в таких условиях". Данные, полученные в Институте Аль­тмана, "указывают на то, что поведение зависит от мно­гих переменных. Например, от ухода за крысами в ранний период их жизни, а также от развитости разных корко­вых зон (особенно от массы клеток в таких структурах, как малый мозг, неокортекс, Girus hippocampi и т. д.)".

Если перенести результаты этих исследований на челове­ка, то уместно предположить, что усложнение строения коры больших полушарий зависит не только от такого внешнего фактора, как питание, но и от таких обстоя­тельств, как "тепло и нежность" при воспитании ребенка, от степени внимания и количества поощрений, от свободы передвижения и возможностей самовыражения в игре и других формах общения. Но развитие мозга не прекращает­ся ни когда кончается детство, ни когда наступает юность, ни даже при достижении зрелого возраста, а утверждает, что не существует такого момента, "после которого пре­кращалось бы развитие коры и исчезала способность моз­га к самоорганизации или к восстановлению после тяже­лой болезни или травмы". По всей видимости, такие фак­торы, как любовь, поощрение и одобрение со стороны окру­жающих, на протяжении всей жизни человека играют важ­ную роль в формировании его нервной системы. Мы до сих пор слишком мало знаем о прямом влиянии среды на раз­витие мозга. К счастью, у нас гораздо больше данных о роли социальных факторов в формировании характера (хотя все аффекты, конечно, имеют свой источник в структурах и процессах, протекающих в мозгу).

Создается впечатление, что здесь мы имеем дело с глав­ной концепцией общественных наук, согласно которой ха­рактер человека формируется обществом, в котором он жи­вет, или в терминах бихевиоризма — определяется усло­виями воспитания. На самом деле между этими взглядами имеется одно существенное различие. Сторонники теории социальной среды в значительной степени стоят на реля­тивистских позициях; они утверждают, что человек — это чистый лист (tabula rasa), на котором культура пишет свои письмена. Общество направляет его формирование в хорошую или дурную сторону, причем категории "хоро­шо" или "плохо" рассматриваются как этические или ре­лигиозные ценностные суждения[191].

Выраженная здесь точка зрения исходит из того, что человек имеет имманентную цель, а его биологическое устройство (конституция) является источником нормальной жизни. У него есть возможность достигнуть полного роста и совершенного развития, если внешние условия будут благоприятствовать достижению этой цели. Это озна­чает, что существуют какие-то особые внешние условия, которые способствуют оптимальному росту человека и (если наша гипотеза корректна) развитию у него синдрома жиз­нелюбия. С другой стороны, если нет таких условий, то человек превращается в ограниченное существо, отличаю­щееся синдромом враждебного отношения к жизни. Воис­тину странно, что подобный взгляд называют "ненаучным" или "идеалистическим" те, кому и во сне не снилось усом­ниться в том, что существует определенная связь между конституцией человека, его здоровьем и нормальным фи­зическим развитием.

Нет нужды вдаваться в детали этого вопроса. У нас есть достаточно много данных в области питания, кото­рые свидетельствуют, что одни виды пищи способствуют росту и физическому здоровью организма, в то время как другие продукты и способы питания могут стать причиной дисфункций, болезней и преждевременной смерти. Хоро­шо известно также, что здоровье зависит не только от питания, но и от двигательного режима, стрессов, поло­жительных эмоций и многих других факторов. В этом от­ношении человек мало отличается от любого другого жи­вого организма. Каждый крестьянин или садовод знает, что для правильного роста растения семя нуждается в опре­деленной температуре, влажности и качестве грунта. Без этих условий семя сгниет и погибнет на корню. Растение будет обречено на смерть. При оптимальных условиях фруктовое дерево достигает максимального размера и дает замечательные плоды. При менее благоприятных услови­ях плоды будут менее удачными, а могут и засохнуть.

И поэтому нас интересует следующий вопрос: что мы должны включить в окружающие условия, необходимые для полного развития всех человеческих возможностей?

Этому вопросу посвящены тысячи книг, существуют сотни различных ответов. Я сам, разумеется, не буду даже пытаться ответить на этот вопрос в контексте дан-

ной книги. Хочу тем не менее сделать несколько общих замечаний.

Опыт истории, так же как изучение отдельных индиви­дов, показывает, что способ производства, основанный на отсутствии эксплуатации, активном интересе индивидов к труду и к жизни, способствует всестороннему развитию человека, в то время как отсутствие таких условий тормо­зит плодотворное формирование личности.

Кроме того, постепенно все большее число людей пони­мает, что разные общественные системы в разной мере способствуют развитию индивидов. Сегодня уже очевидно, что дело не в наличии или отсутствии каких-то отдель­ных обстоятельств, а в целой системе факторов. Это озна­чает, что только такое общество дает возможность для полного самовыражения личности, в котором на каждой стадии индивидуального развития человек находит усло­вия для приложения своих способностей и удовлетворе­ния своих потребностей.

Нетрудно понять, почему социальные науки никогда не ставили в центр своего внимания вопрос об оптималь­ных условиях, необходимых для развертывания личнос­ти. К сожалению, за редким исключением, обществоведы выступают как апологеты, а не как критики существую­щей социальной системы. Это связано с тем, что (в отли­чие от точных наук) результаты социальных исследова­ний почти не имеют значения для функционирования об­щественной системы. Даже напротив, ошибочные резуль­таты и поверхностные выводы часто бывают гораздо же­лательнее (для реализации идеологических задач), чем правда, которая всегда является своего рода "динамитом", угрозой существующему status quo[192].

Кроме того, задача адекватного исследования пробле­мы осложняется часто еще и тем, что существует пред­убеждение, что людям обязательно полезно то, на что на­правлены их желания. Мы очень часто упускаем из виду, что люди сплошь и рядом желают того, что несет им не пользу, а вред, и уже сами эти желания являются симпто­мом дисфункции (внушаемости, конформизма и т. п.). На­пример, сегодня каждый знает, что зависимость от пилюль — это дело дурное, хотя очень многие их принима­ют. Но поскольку вся наша экономика направлена на фор­мирование ложных покупательских потребностей, кото­рые стимулируют ажиотаж и приносят прибыль торгов-дам, то вряд ли можно ожидать, что кто-то будет заинте­ресован в объективном критическом анализе неразумных потребностей.

Однако нас это не остановит. Почему, спрашивается, большинство людей не прибегают к доводам своего рассуд­ка, чтобы осознать свои истинные человеческие потребно­сти? Только потому, что они прошли через систему "про­мывания мозгов" и превратились в бессловесных конфор­мистов? Кроме того, мы должны спросить, почему, напри­мер, политические лидеры не видят, что система, которую они отстаивают, не способствует их собственному благу как человеческих существ? Философы Просвещения объяс­няли это жадностью и хитростью власть имущих; однако сегодня такое объяснение явно недостаточно, ибо оно не вскрывает суть проблемы.

Как показал Маркс в своей теории исторического раз­вития, человека в его стремлении изменить и улучшить социальные обстоятельства постоянно сдерживают мате­риальные факторы: географическое расположение, эколо­гия, климат, техника, культурные традиции и т. д.

Как мы видели, первобытные охотники, собиратели и земледельцы жили в сравнительно благополучной среде обитания, которая больше способствовала формированию у людей созидательных, нежели разрушительных, наклон­ностей. Однако по мере цивилизационного развития чело­век меняется, как меняется и его окружение. Он совер­шенствуется интеллектуально, делает успехи в области техники и технологии. Вместе с тем этот прогресс приво­дит, к сожалению, к развитию вредных для жизни черт характера. Мы говорили об этом, хоть и схематично, в связи с описанием общественного развития от первобыт­ных охотников до "революции городов". Чтобы обеспе­чить себе свободное время для создания культурных цен­ностей: для занятий наукой, философией или искусства­ми, человек вынужден был держать рабов, вести войны и завоевывать чужие территории. Чтобы достигнуть высо­ких результатов в известных областях (особенно в интеллектуальной деятельности, науках и искусствах), он дол­жен был создать такие условия, которые калечили его самого, ибо препятствовали его совершенствованию в других областях (прежде всего в эмоциональной сфере). А глав­ной причиной этого был недостаточный уровень творче­ского потенциала, который мог бы обеспечить непротиво­речивость цивилизованного прогресса, сосуществование науки, техники, культуры, с одной стороны, и свободно­го развертывания творческих способностей каждого инди­вида — с другой. Но условия материальной жизни имеют свои законы, и для их изменения недостаточно одного лишь желания. Если бы Земля была подобна раю, то человек наверняка не был бы так скован условиями мате­риального бытия, и ему бы, возможно, хватило разума обустроить этот мир себе во благо: чтобы все люди имели достаточно пищи и питья и при этом не утратили своей свободы. Но человек был изгнан из рая, и, согласно биб­лейскому мифу, он не может туда вернуться. Он постра­дал из-за своей собственной противоречивости, из-за кон­фликта между самим собой и природой. Мир не создан для человека, это человек в него "заброшен" и вынужден разумом своим и деятельностью строить свой человече­ский мир, свою родину, в которой он будет счастлив, ибо сможет полностью реализовать себя.

Следует отметить, что сильные мира сего (даже самые скверные из них) в основном все же шли на поводу у истории (исторической необходимости). Злодейство и ир­рациональность личности приобретали масштабный харак­тер и могли сыграть решающую роль лишь в такие перио­ды истории, когда внешние обстоятельства были благо­приятны и должны были бы способствовать человеческо­му прогрессу, однако неодолимым препятствием на пути этого прогресса становилась коррупция (как в верхних, так и в нижних слоях социальной лестницы).

Тем не менее во все времена существовали пророки, которые ясно видели цели индивидуального и общественно­го развития человека. Их "утопии" были "утопичны" не в том смысле, что они были праздными мечтами; правда, они "нигде" не были реализованы, но "нигде" не означает "никогда". Тем самым я хочу сказать, что эти идеи были утопичны постольку, поскольку в тот момент нигде не по-лучили осуществления (да и не могли, вероятно, еще осуще­ствиться), но при этом "утопическое" не означало, что они вообще неосуществимы но прошествии какого-то времени. Марксова концепция социализма нигде пока не воплоти­лась в жизнь (уж во всяком случае, не в "социалистических странах"). Сам Маркс, однако, не считал ее утопией, ибо верил, что в тот момент истории уже созрели необходимые материальные предпосылки для ее реализации[193].

О рациональности и иррациональности инстинктов и страстей

Бытует представление, что инстинкты якобы иррациональ­ны, ибо они "работают" вопреки логике. Так ли это? И можно ли разграничить обусловленные характером влече­ния (страсти) по критерию рациональности либо иррацио­нальности?

Понятия "разум" и "рациональный" обычно имеют от­ношение к процессам мышления; под "рациональным" мышлением обычно подразумевается такой процесс, кото­рый подчиняется законам логики и неподвластен искаже­ниям со стороны аффектов, эмоций или каких-либо пато­логических состояний субъекта. Однако слова "рациональ­ный" и "иррациональный" нередко употребляются еще и по отношению к чувствам и поступкам. Так, например, экономист может назвать "нерациональным" ради эконо­мии рабочих рук вводить в производство дорогостоящую технику в такой стране, в которой налицо избыток не­квалифицированной рабочей силы (хотя и не хватает ра­бочих с высокой квалификацией). Или же он может на­звать иррациональным ежегодный расход 180 млрд. дол­ларов на вооружение (имеется в виду расход в мировом масштабе, в то время как 80% этой суммы приходится на великие державы); причем его рассуждение сводится к тому, что эти деньги идут на производство вещей, кото­рые не имеют никакого применения в мирное время.