Часть V Март 1346 года – декабрь 1348 года 9 страница

Керис не могла спорить с характеристиками настоятельницы. «Она действительно хорошо меня знает, – печально подумала новая сестра-келарь. – Лучше всех на свете, после смерти отца и отъезда Мерфина». Ее накрыла волна любви. Сесилия похожа на курицу-наседку, которая вечно заботится о своих птенцах.

– Я сделаю все, чтобы оправдать ваши ожидания, – пообещала Суконщица и вышла из трапезной.

Нужно проведать Старушку Юлию. Сколько ни талдычила целительница молодым монахиням, никто не ухаживал за Юлией так, как сама Керис. Все словно считали, что беспомощная старуха не нуждается в удобстве. Только Керис следила за тем, чтобы у старой монахини было одеяло в мороз, питье, когда ей хочется пить, чтобы ее своевременно провожали в отхожее место. Керис решила сделать горячий настой, обычно бодривший Старушку. Прошла в аптеку и поставила на огонь маленький ковшик воды. Вошла Мэр, закрыв за собой дверь.

– Как чудесно! Мы будем работать вместе.

Новая смотрительница госпиталя обняла и поцеловала Керис в губы. Та коротко прижала ее к себе, затем высвободилась из объятий:

– Не надо так меня целовать.

– Но я люблю тебя.

– Я тоже тебя люблю, но по-другому.

Керис действительно относилась к Мэр с нежностью. Сестры сблизились во Франции, когда вместе рисковали жизнью, но она не хотела повторять то, чему поддалась однажды.

– Хорошо, – вздохнула Мэр. – Пока ты меня любишь, хоть чуть-чуть, я счастлива. Ты ведь не перестанешь меня любить?

Целительница залила травы кипятком.

– Когда будешь такой же старой, как Юлия, обещаю принести тебе настой.

На глазах у монахини выступили слезы.

– Такого мне еще никто не говорил.

Керис вовсе не имела в виду обет вечной любви.

– Не хнычь. – Врачевательница перелила настой в деревянную кружку. – Пойдем посмотрим, как там Юлия.

Через аркаду они вошли в госпиталь. Возле алтаря стоял мужчина с густой рыжей бородой.

– Да благословит тебя Бог, путник, – приветствовала Керис.

Мужчина показался ей знакомым. Он не ответил на приветствие, лишь пристально посмотрел золотисто-карими глазами. Узнав его, Керис уронила кружку.

– О Господи. Это ты.

Строитель не сомневался: эти несколько мгновений, пока она не узнала его, запомнятся на всю жизнь, что бы с ним ни случилось. Мостник жадно всматривался в лицо, которое не видел девять лет. Закружилась голова, мастер словно в жаркий день нырнул в холодную воду – так дорого ему это лицо. Бывшая невеста почти не изменилась, даже не казалась старше: опасения не подтвердились. Ей теперь тридцать, но она гак же стройна и порывиста, как в двадцать. Быстро, решительно зашла в госпиталь с деревянной кружкой какого-то лекарства, посмотрела на него, помедлила и выронила кружку. Фитцджеральд блаженно улыбнулся.

– Ты здесь. А я думала, во Флоренции.

– Я очень рад, что вернулся.

Керис посмотрела на лужу на полу. Сопровождавшая ее монахиня спохватилась:

– Не волнуйся, я приберу. Иди поговори.

Мерфин заметил, что вторая сестра симпатичная, хотя почему-то грустная до слез, но был слишком взволнован, чтобы придать этому значение.

– Когда ты приехал?

– Час назад. Хорошо выглядишь.

– А ты… такой мужчина.

Строитель рассмеялся.

– Почему вернулся?

– Длинная история. Но я хотел бы ее тебе рассказать.

– Пойдем на улицу.

Едва коснувшись его руки, она кивнула на выход. Вообще-то монахиням не разрешалось дотрагиваться до мирян и вести приватные беседы с мужчинами, но для нее правила всегда были условны. Мастер обрадовался, что за девять лет она не стала командиршей. Показав на скамейку возле огорода, Мерфин вспомнил:

– Здесь я сидел с Марком и Медж девять лет назад, в тот день, когда ты поступила в монастырь. Медж говорила, что ты не хочешь меня видеть.

Керис кивнула.

– Это был самый несчастный день в моей жизни, но я знала, что, если увижусь с тобой, все будет еще хуже.

– В моей тоже; только я хотел тебя видеть – не важно, к лучшему или к худшему.

Керис посмотрела на него, как всегда, честными зелеными глазами с золотистыми пятнышками.

– Звучит как упрек.

– Может, это и есть упрек. Я был очень зол на тебя. Вне зависимости от твоего решения мне казалось, ты должна была кое-что объяснить.

Не предполагал заводить этот разговор, но теперь ничего не мог с собой поделать. Керис не извинялась.

– Но все очень просто. Мне было невмоготу. Если бы меня заставили с тобой говорить, по-моему, я покончила бы с собой.

Фитцджеральд растерялся. Все эти девять лет он считал, что в тот день она думала только о себе. Теперь же стало ясно, что, предъявляя ей подобные обвинения, о себе думал он. Да, Керис всегда умела переубеждать. Тяжело, но она права. Развернувшись, оба пошли по лужайке. Небо затянули облака, солнце скрылось.

– В Италии страшная эпидемия. Ее называют «la moria grande».

– Слышала. В Южной Франции вроде тоже. Звучит жутко.

– Я болел. Правда, выздоровел, что случается не часто. Моя жена Сильвия умерла.

Керис широко раскрыла глаза.

– Мне жаль. Тебе, вероятно, очень грустно.

– Вся ее семья умерла, мои заказчики тоже. Вроде бы представился подходящий момент вернуться домой. А ты?

– Меня только что назначили келарем, – с явной гордостью поделилась она.

Мерфину это показалось мелковато, особенно после пережитого им ужаса. Однако в жизни женского монастыря такие вещи важны. Мастер поднял глаза на огромный собор:

– Во Флоренции стоит удивительный собор. Весь в орнаменте из разноцветных камней. Но мне больше нравится резное, одноцветное оформление.

Пока он осматривал башню – серый камень на фоне серого неба, – пошел дождь. Вошли в храм. Там было около десятка людей: посетители города любовались архитектурой, кто-то молился, два послушника мыли пол.

– Помню, как обнимал тебя за этой колонной, – улыбнулся Мерфин.

– Я тоже, – отвернулась Керис.

– Ты для меня значишь то же, что и тогда. Вообще-то я именно поэтому и приехал.

Бывшая невеста развернулась и сердито посмотрела на него:

– Но ты женился.

– А ты стала монахиней.

– Но как же ты мог жениться на ней… на Сильвии, если любил меня?

– Мне казалось, я смогу забыть тебя. Но не получилось. Уже потом, когда думал, что умру, понял, что так и не освободился от тебя.

Ее гнев прошел так же быстро, как и вспыхнул, на глазах показались слезы.

– Я знаю. – Она опять отвернулась.

– И ты тоже.

– Во мне ничего не изменилось.

– А ты пыталась?

Врачевательница посмотрела ему в глаза.

– Одна монахиня…

– Та, что была с тобой в госпитале?

– Откуда ты знаешь?

– Она заплакала, увидев меня. Я сразу не понял почему.

– Мэр дорога мне. И любит меня. Но…

– Но это совсем не то.

– Да.

Мерфин ликовал, однако попытался не показать этого.

– В таком случае ты должна снять с себя обет, покинуть монастырь и выйти за меня замуж.

– Покинуть монастырь?

– Понимаю, сначала нужно снять приговор за колдовство, но это, несомненно, осуществимо – мы подкупим епископа, архиепископа, даже папу, если нужно. Я могу себе это позволить…

Она-то как раз сомневалась, что все так легко, но это не главное.

– Я, конечно, не против… Но понимаешь, я обещала Сесилии оправдать ее доверие… Мне нужно помочь Мэр освоиться на новой должности… Мы должны построить новую сокровищницу… И только я как следует ухаживаю за Старушкой Юлией…

Фитцджеральд растерялся.

– Это так важно?

– Еще бы! – рассердилась Керис.

– Я думал, монастырь – место, где молятся старушки.

– И лечат больных, и кормят бедных, и возделывают тысячи акров земли. Это по меньшей мере так же важно, как строить мосты и церкви.

Об этом зодчий не подумал. Возлюбленная всегда скептически относилась к религиозным строгостям. Она поступила в монастырь под давлением, это была тогда единственная для нее возможность остаться в живых. Но оказалось, приговоренная полюбила свою кару.

– Ты похожа на заключенного, который упирается и не хочет выходить из темницы, хотя дверь широко открыта.

– Дверь не открыта. Мне придется снять обет. Мать Сесилия…

– Все эти вопросы можно решить. Давай сразу и начнем.

Монахиня выглядела очень несчастной.

– Не знаю.

Строитель видел, что она мечется, и дивился.

– Да ты ли это? – с сомнением спросил Мерфин. – Ты же всегда ненавидела лицемерие и вранье, которые видела в аббатстве. Ленивые, жадные, лживые, деспотичные…

– Да, это верно по отношению к Годвину и Филемону.

– Тогда покинь эту обитель.

– И что дальше?

– Выходи за меня замуж, что же еще.

– И все?

И вновь Мостник растерялся.

– Это все, чего хочу я.

– Неправда. Ты еще хочешь строить дворцы и замки. И самое высокое здание в Англии.

– Если тебе нужно о ком-то заботиться…

– То что?

– У меня есть трехлетняя дочь. Ее зовут Лолла.

Это, кажется, привело Керис в чувство. Она вздохнула.

– Я занимаю довольно высокую должность в женском монастыре, где тридцать пять монахинь, десять послушниц и двадцать пять служек, где есть школа, госпиталь и аптека. И ты просишь меня бросить все это, чтобы ходить за маленькой девочкой, которую я никогда не видела.

Фитцджеральд больше не спорил.

– Я только знаю, что люблю тебя и хочу быть с тобой.

Помощница Сесилии невесело усмехнулась:

– Если бы ты сказал мне только это и больше ничего, может, и уговорил бы.

– Я растерялся. Так ты мне отказываешь?

– Не знаю.

Уснуть Мерфин не мог. Он привык спать на постоялых дворах, а сопение Лоллы только успокаивало его, но сейчас думал и думал о Керис. Его глубоко потрясла реакция любимой. Мастер понял, что толком не пытался даже представить, каково Керис будет увидеть его. Лишь в кошмарах переживал, что она могла измениться, а в глубине души надеялся на радостное примирение. Конечно, Керис его не забыла, но Фитцджеральд понимал, что девять лет бывшая невеста не только тосковала о нем. Суконщица не из таких.

И все-таки Мостник ни за что не поверил бы, что возлюбленная так привяжется к своему делу. Строптивица всегда настороженно относилась к Церкви. С учетом того, насколько опасно было критиковать ее, она могла скрывать правду. Поэтому, узнав, что Керис не так уж и хочет покидать монастырь, мастер пал духом. У него еще укладывалось в голове, что дочь Эдмунда боится смертного приговора, вынесенного епископом Ричардом, или того, что с нее не снимут обет, но правды строитель и предположить не мог: монастырская жизнь наполнила ее, монахиня вовсе не стремится расстаться с ней и выйти за него замуж.

Мерфин разозлился. Нужно было сказать: «Я проехал тысячу миль, чтобы просить тебя стать моей женой. Как ты можешь говорить „не знаю“?» Придумал еще кучу ответов. Может, и хорошо, что они сразу не пришли в голову. Пока она попросила дать ей время прийти в себя и подумать. Мерфин согласился – а что ему еще оставалось? – но душа болела почти непереносимо. Наконец архитектор погрузился в беспокойный сон.

Лолла разбудила его привычно рано, и они спустились поесть каши. Зодчий подавил желание тут же пойти в госпиталь и поговорить с Керис. Она просила подождать, так чего ее дергать – будет только хуже. Вдруг Мерфина осенило: его ждет, быть может, еще немало потрясений, – и неплохо бы узнать все, что произошло в Кинге – бридже.

Марк и Медж Ткачи жили на главной улице в большом доме, который купили, занявшись, благодаря дочери Эдмунда, сукноделием. Фитцджеральд еще помнил, как они с четырьмя детьми ютились в одной комнате размером ненамного больше ткацкого станка Марка. В новом доме каменный нижний этаж использовался под склад и лавку, а жилые комнаты находились в деревянной пристройке наверху. Мостник застал Медж в лавке – она как раз принимала телегу, груженную алым сукном, только что прибывшую с одной из загородных сукновален. Ей было уже под сорок, в волосах пробивалась седина. Ткачиха стала совсем пухленькой, с выпирающей грудью и мощным задом. Благодаря выступающему подбородку и уверенной манере держаться она напоминала Мерфину чуть нахального голубя.

С Медж работали двое повзрослевших старших детей – красивая девушка лет семнадцати и крепкий парень лет двадцати. Мастер вспомнил их – худенькую Дору в рваном платьице и робкого Джона. Теперь Джон с легкостью поднимал тяжелые тюки с сукном, а Дора пересчитывала их, делая зарубки на палочке. Мостник вдруг почувствовал себя старым. «Да мне всего тридцать два», – подумал он, но, когда смотрел на Джона, ему казалось, что все-таки больше. Увидев гостя, Медж вскрикнула от удивления и радости. Она обняла его и расцеловала в заросшие щеки, а затем принялась кудахтать над Лоллой.

– Я думал, они будут вместе играть, – печально улыбнулся Мерфин. – Но твои, разумеется, уже выросли.

– Деннис и Ной в монастырской школе, – ответила Медж. – Им тринадцать и одиннадцать. Но Дора затискает твою дочь, она любит детей.

Девушка подняла Лоллу:

– У нашей кошки там котята. Хочешь посмотреть?

Лолла залопотала по-итальянски, и Дора, приняв это за согласие, увела ее. Ткачиха оставила Джона разгружать телегу и пригласила старого друга наверх.

– Марк уехал в Малкомб. Мы вывозим часть сукна в Бретань и Гасконь. Вернется сегодня или завтра.

Фитцджеральд уселся в гостиной и, поблагодарив хозяйку за эль, отметил:

– Судя по всему, Кингсбридж процветает.

– Шерстяная торговля из-за налогов на войну идет неважно. Выстраивается цепочка оптовых торговцев, чтобы король получал свою долю. В Кингсбридже осталось лишь несколько крупных купцов. Петронилла ведет дело Эдмунда, нос прошлым не сравнить. К счастью, наладилась торговля готовым сукном – по крайней мере здесь.

– Аббатом все еще Годвин?

– К сожалению, да.

– И все еще ставит палки в колеса?

– Противится любым переменам и запрещает все новшества. Например, Марк предлагай разрешить рынок не только по воскресеньям, но и по субботам.

– Что же Годвин мог на это возразить?

– Что люди получат возможность приезжать на рынок, не заходя в церковь, а это плохо.

– Но в церковь можно ходить и в субботу.

– У этого кружка всегда наполовину пустая, а не наполовину полная.

– Нос ним, конечно, сражается приходская гильдия.

– Не часто. Олдермен теперь Элфрик. Они с Алисой получили почти все состояние Эдмунда.

– Олдерменом не обязан становиться самый богатый человек в городе.

– Однако обычно так и бывает. Не забудь, Элфрик нанимает множество ремесленников – плотников, каменщиков – и является важнейшим покупателем строительных материалов. Очень многие, по сути, вынуждены поддерживать его.

– А Элфрик всегда был тесно связан с Годвином.

– Именно. Этот болван получает все заказы аббатства, то есть почти на все городские здания.

– Но он же негодный строитель!

– Странно, правда? – задумалась Медж. – Годвину бы взять настоящего мастера, однако настоятель этого не делает. Для него самое главное, чтобы человек беспрекословно его слушался и потакал всем желаниям.

Мерфин приуныл. Ничего не изменилось, враги все еще в силе. Не исключено, что ему не так-то просто будет вернуться к прежней жизни.

– Значит, нет для меня хороших новостей. – Он встал. – Пойду посмотрю свой остров.

– Марк зайдет к тебе, как вернется.

Мастер заглянул к девочкам, но Лолле было так хорошо с Дорой, что он оставил ее и побрел к реке. Еще раз осмотрел трещины на мосту, но долго изучать их ни к чему: причина ясна. Обошел остров Прокаженных. Здесь тоже мало что изменилось: в западной части сохранилось несколько пристаней и складов, а к востоку от дороги, что вела от одного моста к другому, высился всего один дом – его собственный, который он оставил Джимми.

Прося остров, Мерфин планировал его благоустройство. За эти годы, разумеется, ничего не произошло. Теперь можно что-нибудь сделать, думал он и до самого обеда ходил по острову, прикидывая, где поставить дома и даже проложить улицы.

Строитель забрал дочь и вернулся в «Колокол». Бесси подала вкусное свиное жаркое с ячменем. В таверне было малолюдно, и хозяйка села с ними за стол, принеся кувшин лучшего красного вина. После трапезы налила гостю еще вина, и Мерфин рассказал ей о своих планах:

– Дорога через остров, от одного моста до другого – идеальное место для лавок.

– И для постоялых дворов и таверн, – уточнила Бесси. – «Колокол» и «Остролист» процветают именно потому, что стоят у собора. Любое оживленное место хорошо для таверны.

– Если я построю таверну на острове Прокаженных, ты могла бы ее вести.

Хозяйка посмотрела ему в глаза.

– Можно и вместе.

Мастер улыбнулся. Он был сыт, слегка пьян от хорошего вина; любой мужчина с удовольствием завалился бы в постель с обладательницей такого мягкого округлого тела, но этому не бывать.

– Я очень любил свою жену, Сильвию. Но все время, что мы были женаты, не переставал думать о Керис. И Сильвия это знала.

Белл отвернулась.

– Грустно.

– Еще как. Но я никогда не буду с другой женщиной. Если женюсь, только на Керис. Я не то чтобы очень хороший, но и не такой уж плохой.

– Но она может не пойти за тебя.

– Знаю.

Захватив бокалы, Бесси встала:

– Ты хороший. Слишком хороший. – И ушла на кухню.

Мерфин уложил дочь и сел на скамейку перед таверной, глядя на остров Прокаженных, набрасывая что-то на большой шиферной доске и радуясь сентябрьскому солнцу. Но ему не удалось толком поработать, поскольку все приветствовали его и расспрашивали, чем он занимался эти девять лет. Ближе к вечеру строитель увидел мощную фигуру Марка Ткача, поднимавшегося на холм с нагруженной телегой. Марк всегда был великаном, а теперь стал тучным великаном. Мерфин пожал его гигантскую лапищу.

– Я был в Малкомбе. Каждые несколько недель приходится ездить.

– А что у тебя там? – кивнул Фитцджеральд на телегу.

– Вино из Бордо, прямо с корабля, который доставил и новости. Ты слышал, что принцесса Жанна отправилась в Испанию?

– Да.

Каждый более-менее осведомленный европеец знал, что пятнадцатилетняя дочь короля Эдуарда выходит замуж за принца Педро, наследника кастильского престола. Этот брак призван был укрепить альянс Англии с самым крупным королевством Иберийского полуострова, чтобы Эдуард мог сосредоточиться на бесконечной войне с Францией, не опасаясь вторжения с юга.

– Ну так вот, – продолжил Марк. – Она умерла в Бордо от чумы.

Мерфин замер: во-первых, потому, что позиции Эдуарда во Франции теперь сильно ослабли, а во-вторых, потому, что чума добралась уже до Бордо.

– Там чума?

– Французские моряки сказали мне, что трупы на улицах валяются.

Мастер испугался. Он-то думал, что навсегда распрощался с la moria grande. Ведь не доберется же болезнь до Англии? За себя строитель не боялся: никто не заболевал дважды, а Лолла почему-то вообще не заразилась. Но остальные? Керис? Однако Марк заговорил о другом:

– Ты вернулся вовремя. У молодых торговцев Элфрик-олдермен уже вот где сидит. Просто цепной пес Годвина. Я хочу его свалить, и ты можешь мне поспособствовать. Сегодня вечером собрание гильдии; приходи, и мы тебя примем.

– Но ведь я же не закончил ученичества.

– И ты это говоришь после того, что понастроил – и у нас, и в Италии? Выбрось из головы.

– Ладно.

Чтобы заняться островом, мастеру-недоучке необходимо стать членом гильдии. Люди обычно против новшеств, может понадобиться поддержка. Но уверенности Марка он не испытывал. Ткач двинулся дальше, а Фитцджеральд пошел разбудить Лоллу на ужин. На закате, когда теплый день превратился в прохладный вечер, Марк вернулся, и друзья пошли по главной улице.

Много лет назад, когда он рассказывал здесь про свой мост, здание гильдии казалось молодому зодчему красивым. Но, побывав в Италии, строитель понял, какое оно неуклюжее, жалкое. Что же должны были думать о нем такие люди, как Буонавентура Кароли и Лоро Фиорентино? Грубый каменный сводчатый подвал, где располагались тюрьма и кухня, главный зал с поддерживающими крышу нелепыми колоннами посередине…

Марк представил архитектора новичкам, однако многих Мостник узнал, хотя люди и стали старше. Он поздоровался с теми, кого не успел повидать за эти два дня, в том числе и с Элфриком, который явно кичился своим парчовым камзолом с серебряной нитью. Олдермен отнюдь не удивился – очевидно, ему сообщили о возвращении заклятого врага – и пылал непримиримой ненавистью.

Присутствовали также аббат Годвин и его помощник брат Филемон. «Надо же, в свои сорок два племянник стал похож на дядю Антония, – подумал Мерфин, – те же брюзгливые складки вокруг рта», – однако счел нужным принять дружелюбный вид, который мог обмануть тех, кто знал его не так хорошо. Некогда тощий и нескладный Филемон пополнел, как процветающий купец, и держался высокомерно и уверенно, хотя строителю показалось, что за этой маской таится беспокойство и неуверенность лизоблюда. Мостник пожал ему руку и словно дотронулся до змеи. Было грустно сознавать, что старая вражда жива.

Красивый темноволосый молодой человек, увидев Мерфина, перекрестился. Его бывший ученик Джимми теперь был известен как Иеремия Строитель. Мостник обрадовался, узнав, что подопечный дорос до членства в приходской гильдии. Правда, менее суеверным, кажется, не стал.

Марк рассказал всем про принцессу Жанну. Фитцджеральду пришлось ответить на несколько вопросов о чуме, хотя больше кингсбриджских купцов обеспокоил несостоявшийся союз с Кастилией, который продлит войну с Францией и осложнит торговлю. Элфрик сел в большое кресло перед огромными весами для мешков с шерстью и открыл собрание. Ткач тут же предложил принять в члены гильдии Мерфина. Олдермен, разумеется, возразил:

– Он не был членом гильдии, так как не закончил ученичество.

– Ты хочешь сказать – так как не женился на твоей дочери, – сказал кто-то, и все засмеялись.

Мерфин огляделся: эти слова произнес Билл Уоткин, строитель жилых домов. Его черные волосы вокруг лысины поседели.

– Так как он, но сути, не является ремесленником, – упорствовал Элфрик.

– Как ты можешь это говорить? – возмутился Марк. – Он строил дома, церкви, дворцы…

– И наш мост, который пошел трещинами всего через восемь лет.

– Но его строил ты, Элфрик.

– Я делал все точь-в-точь по чертежам Мерфина. Ясно же, арки не выдержали вес пастила и людей со скотом и телегами. Моих железных скоб не хватило, чтобы предотвратить расширение трещин. Поэтому я предлагаю арки каждого моста, отходящие от центральных быков, укрепить вторым слоем каменной кладки, удвоить их. Предполагая, что этот вопрос встанет сегодня вечером, я просчитал расходы.

Элфрик наверняка начал готовиться к атаке, едва узнав о возвращении Мерфина. Недалекий мастер всегда видел в Мостнике врага – ничего не изменилось. Однако строитель не понял, почему возникли трещины, и Фитцджеральд увидел свой шанс. Он тихонько спросил у Иеремии:

– Ты мне поможешь?

– После всего, что ты для меня сделал? Разумеется!

– Сходи в аббатство и попроси сестру Керис срочно найти мои чертежи моста. Они должны храниться в монастырской библиотеке. И дуй с ними сюда.

Иеремия едва не побежал. Элфрик продолжал:

– Должен сообщить членам гильдии, что я уже беседовал с аббатом Годвином, который заявил, что аббатство не может взять на себя расходы. Нам придется собирать деньги, так же как мы собирали их на сам мост; заем будет возвращен из мостовщины.

Все застонали. Последовали долгие угрюмые споры, кто сколько должен внести. Мостник чувствовал, как против него поднимается волна враждебности. Именно этого и добивался Элфрик. Архитектор то и дело поглядывал на дверь, ожидая возвращения Иеремии. Билл Уоткин встал:

– А может, заплатит Мерфин? Ведь это он дал маху.

Фитцджеральд не выдержал и, отбросив всякую осторожность, ответил:

– Хорошо.

Все изумленно замолчали.

– Если трещины явились следствием моих просчетов, я починю мост за свой счет. – Он словно падал в пропасть.

Мосты стоили дорого. В случае ошибки это может стоить ему половины состояния. Билл пожал плечами:

– Ну конечно, ради красного словца.

– Но сначала, если члены гильдии позволят, мне бы хотелось кое-что сказать. – Мерфин посмотрел на Элфрика.

Тот медлил, явно стараясь выдумать предлог для отказа. Но Билл махнул рукой:

– Пусть говорит.

Все одобрительно загудели. Олдермен неохотно кивнул.

– Спасибо. Если слаба арка, то трещины идут определенным образом. Верхние камни давят на нижние, и те расползаются. Трещины в таком случае появляются на шелыге.^[14]

– Верно, – подтвердил Билл Уоткин. – Я много раз видел. Это не так уж и страшно.

– Но на мосту трещины другие, – продолжал Мерфин. – Элфрик не прав, арки достаточно прочные: их ширина составляет одну двадцатую основания, стандартная пропорция в любой стране.

Находившиеся в зале строители закивали. Все они знали эту пропорцию.

– Шелыга в порядке. Трещины пошли горизонтальные, по дуге, по обе стороны от центрального быка.

– Такое иногда бывает в четырехчастных сводах, – заметил Билл.

– Но на мосту своды не четырехчастные, простые, – возразил Мерфин.

– И в чем тогда причина?

– Элфрик отступил от моих чертежей.

– Неправда! – воскликнул олдермен.

– По обе стороны быков я пометил насыпь больших незакрепленных камней.

– Насыпь из камней? – издевательски переспросил глава приходской гильдии. – И ты хочешь сказать, что они удержали бы твой мост?

– Именно. – Фитцджеральд обратил внимание, что не один Элфрик, другие строители тоже с сомнением покачали головами. Но они не разбирались в мостах, которые отличаются от любых других построек, так как стоят в воде. – Эти камни очень важны.

– Их не было на чертежах.

– Ты не покажешь нам, Элфрик, мои чертежи, чтобы проверить?

– Чертежного настила давно не существует.

– Я чертил на пергаменте. Чертеж должен храниться в монастырской библиотеке.

Олдермен посмотрел на Годвина. Их сговор был очевиден. Мерфин только надеялся, что это заметят члены гильдии. Аббат произнес:

– Пергамент очень дорог. Твои чертежи давно уже записали.

Мастер кивнул, сделав вид, что поверил. Иеремия все не возвращался, а без чертежа сражение не выиграть.

– С каменной наброской не появилось бы никаких трещин.

– Разумеется. Что ты еще можешь сказать? Но почему мы должны тебе верить? – спросил Филемон. – Ты просто хочешь повалить Элфрика.

Придется рискнуть. Все или ничего.

– Я скажу вам, в чем проблема, завтра утром, если придете к реке.

Олдермен явно не хотел никуда идти, но Уоткин быстро согласился:

– Дельно. Придем.

– Билл, можешь привести двух мальчишек, которые хорошо плавают и ныряют?

– Конечно.

Элфрик не удержал бразды правления, и пришлось вмешаться Годвину, что выявило истинного кукловода.

– А какой еще трюк ты выдумал? – сердито спросил он.

Но было слишком поздно. Всем стало интересно.

– Дайте ему показать, – вмешался Билл. – Если это трюк, мы сразу поймем.

И тут бывший помощник Мерфина внес деревянную раму с натянутым на нее большим куском пергамента. Мостник обрадовался. Элфрик потрясенно уставился на Иеремию. Побледневший Годвин спросил:

– Кто тебе это дал?

– Вопрос выдает все, – заметил Фитцджеральд. – Лорд аббат не спросил, что в раме или откуда она – это все ему известно. Он просто хочет знать, кто дал.

Билл махнул рукой:

– Это все не важно. Покажи, Иеремия.

Тот встал перед весами и развернул чертеж к зрителям. По обе стороны моста были видны кучи камней, о которых говорил Мостник. Мерфин встал:

– Утром вы поймете, зачем они нужны.

Лето повернуло на осень, и по утрам было прохладно. Каким-то образом о предстоящем поединке между Мерфином и Элфриком стало известно, и, помимо членов гильдии, на берегу собрались еще сотни две-три любопытных. Пришла даже Керис. Фитцджеральд осознавал, что это не просто спор о конструкции моста. Молодой бычок бросил вызов старому быку, что понимали все.

Билл Уоткин привел двух мальчишек лет двенадцати-тринадцати в одном нижнем белье – младших сыновей Марка Ткача, Денниса и Ноя. Оба дрожали от холода. Деннис был невысок и коренаст, в мать, с волосами цвета осенних листьев. Младший, Ной, был выше – наверно, вырастет таким же большим, как Марк. Мерфин сразу проникся симпатией к рыженькому. «Интересно, – думал он, – Деннис тоже переживает, как и я в свое время мучился, оттого что младший брат выше и сильнее?»

Мастер боялся, что Элфрик не согласится на сыновей Марка, дескать, отец мог их заранее науськать. Но тот промолчал. У Ткача была репутация безупречно честного человека, и, наверно, олдермен это понимал. Хотя скорее это понимал Годвин. Мерфин дал указания мальчишкам:

– Доплывите до центрального быка и там нырните. Сначала он будет гладким, потом вы наткнетесь на фундамент – большую кучу камней, скрепленных строительным раствором. Доберитесь до дна и проверьте под фундаментом. Если будет плохо видно – вода слишком мутная, – то задержите дыхание, насколько сможете, и тщательно проверьте все вокруг. Потом поднимайтесь на поверхность и подробно расскажите нам, что вы там обнаружите.