Часть III Июнь – декабрь 1337 года 10 страница

Мерфин никогда не присутствовал ни на собраниях, ни на банкетах, хотя несколько раз бывал в гильдии по менее интересным поводам. Он любил задирать голову и изучать сложную геометрию балок, пытаясь разобраться, как вес широкой крыши, словно в воронку, стекает по нескольким тонким деревянным колоннам. В основном все казалось ему разумным, кроме пары деревянных деталей, которые молодой человек счел ненужными или даже лишними – они переносили вес на слабые элементы. Ведь никто толком не знал, почему здание стоит прочно. Строители руководствовались инстинктом и опытом и иногда совершали ошибки.

Но в этот вечер Фитцджеральд слишком волновался, чтобы по достоинству оценить работу своих предшественников. Гильдия должна вынести вердикт относительно моста. Его чертежи намного лучше Элфриковых. Но способны ли это понять члены гильдии?

У конкурента имелось большое преимущество – чертежный настил. Мерфин тоже мог бы попросить у Годвина разрешения работать на чердаке, но, опасаясь дальнейших козней бывшего наставника, нашел другой выход: натянул на деревянную раму большой пергамент и выполнил чертеж пером и чернилами. Это оказалось ему даже на руку, так как он принес работу с собой и все члены гильдии могли ее видеть, а закорючки Элфрика остались у них лишь в памяти.

Молодой архитектор закрепил раму в торце зала на треноге, которую специально сконструировал, так что чертеж бросался в глаза всем входившим, хотя большинство уже видели его за последние несколько дней по крайней мере один раз. Члены гильдии также ходили на чердак смотреть чертежи Элфрика. Мерфину казалось, что большинство предпочитают его мост, хотя некоторые опасались отдавать преимущество молодому мастеру, отвергая опытного. Многие держали свое мнение при себе.

По мере того как зал заполнялся – в основном мужчинами, – нарастал гул. Все приоделись, как в церковь: мужчины, несмотря на теплый летний день, надели дорогие суконные плащи, а женщины – красивые головные уборы. Хотя женщины занимали более низкое по сравнению с мужчинами положение и только ленивый не язвил по поводу их деловых качеств, в действительности некоторые самые влиятельные горожане носили юбки. К таковым относилась мать Сесилия – она сидела впереди со своей помощницей Старушкой Юлией. Пришла и Керис – все признавали, что она правая рука Эдмунда. Мерфин подсел к ней на скамью и с удовольствием прижался боком. Все жители города, ведшие торговлю, даже монахи, обязаны были вступить в гильдию, остальные могли торговать лишь в рыночные дни.

Когда торговец умирал, обычно его дело продолжала вдова. Бетти Бакстер стала самым известным пекарем; Сара Трактирщица содержала постоялый двор «Остролист». Трудно и жестоко запретить таким женщинам зарабатывать на жизнь. Намного проще принять их в гильдию.

Обыкновенно на таких собраниях, сидя на подиуме в большом деревянном кресле, председательствовал Эдмунд. Однако сегодня сюда поставили два кресла. В одно уселся олдермен, предложив второе Годвину. Аббата сопровождали все старшие монахи, и бывший подмастерье с радостью увидел среди них Томаса. В свите также был Филемон, долговязый, неуклюжий, и Мерфин удивился, зачем это настоятель взял его с собой.

Аббат пришел обиженный на весь мир. Открывая собрание, Эдмунд благоразумно признал, что мост находится в ведении аббата и окончательный выбор за ним, но все знали, что на самом деле олдермен, устроив собрание, вырвал решение из рук Годвина. Если собравшиеся придут сегодня к единому мнению, аббату будет очень сложно отмахнуться от их точки зрения в этом не религиозном, а скорее денежном вопросе. Эдмунд предложил перед началом собрания помолиться, и Годвин, конечно, не мог отказать, но, понимая, что его обошли, держался так, как будто в зале чем-то воняет. Потом Суконщик встал:

– Мы имеем два чертежа – Элфрика и Мерфина. При подсчете расходов оба использовали один метод.

– Еще бы. Он всему научился у меня, – вставил Элфрик.

Старики рассмеялись. Это была правда. Существовали формулы для подсчета расхода материалов на квадратный фут стены, на кубический ярд фундамента, на фут потолочных перекрытий, а также для более сложных арок и сводов, и ими пользовались все строители, хотя и с индивидуальными отличиями. Расчеты для моста были сложными, хотя не сложнее, чем для здания церкви. Олдермен продолжил:

– Они взаимно перепроверили расчеты друг друга, так что тут все ясно.

– Конечно, ясно! Все строители приплюсовывают потом одну и туже сумму! – крикнул Эдвард Мясник.

Раздался громкий смех. Мужчины любили Эдварда за остроумие, а женщины – за красоту и томные карие глаза. За это же его не всегда любила жена, прекрасно знавшая о похождениях мужа и недавно приласкавшая сластолюбца его же собственным огромным ножом – левая рука мясника еще была на перевязи.

– Мост Элфрика обойдется в двести восемьдесят пять фунтов, – зачитал Эдмунд, когда смех затих. – Мерфин вышел на триста семь. Разница, как большинство из вас подсчитали куда быстрее меня, составляет двадцать два фунта.

Снова послышались смешки: Суконщика часто поддразнивали, что за него все считает Керис. Он пользовался римскими цифрами и никак не мог привыкнуть к новым арабским, при помощи которых считать было намного проще.

– Двадцать два фунта – большие деньги, – покачал головой Билл Уоткин, лысина которого напоминала монашескую тонзуру.

– Да, но мост Мерфина вдвое шире, – возразил Дик Пивовар. – А дороже не вдвое, а всего на чуть-чуть, потому что Фитцджеральд подошел с умом.

Дик был очень предан делу своей жизни – элю, и живот его выпирал, как будто он собрался рожать.

– А сколько дней в году нам нужен мост для разъезда двух телег? – спросил Билл.

– Все рыночные дни и целую неделю шерстяной ярмарки.

– Вовсе нет. Час утром и час вечером.

– Я недавно с телегой ячменя простоял два часа.

– Мог бы пошевелить мозгами и привезти свой ячмень в спокойный день.

– Я его вожу каждый день.

Дик был самым крупным пивоваром графства. Его огромный медный котел вмещал пятьсот галлонов, почему таверну Пивовара и прозвали «Медной». Эдмунд прекратил перебранку:

– Заторы плохи не только потому, что люди теряют время. Например, некоторые торговцы перебираются в Ширинг, где нет моста и очередей. Другие торгуют прямо в очереди и уезжают, так и не въехав в город и не уплатив, следовательно, ни мостовщину, ни рыночный налог. Что, конечно, является нарушением закона о скупке товаров с целью повышения их цены, но мы не в силах этому помешать. Важно также, что люди думают о Кингсбридже. Сегодня мы живем в городе, где только что рухнул мост. Если мы хотим вернуть торговцев, которых сейчас теряем, так продолжаться не может. Я бы хотел жить в городе, известном самым лучшим в Англии мостом.

Олдермен говорил очень убедительно, и молодой строитель уже чувствовал вкус победы. Встала Бетти Бакстер, очень полная женщина сорока с лишним лет. Она ткнула пальцем в чертеж Мерфина и спросила:

– А что это там в середине моста, над быками? Какая-то площадка, как на сторожевой башне. Это что, для рыбалки?

Все засмеялись.

– Для пешеходов, – ответил архитектор. – Если вы идете по мосту и вдруг по нему верхом едет граф Ширинг с двадцатью рыцарями, то имеете возможность уступить им дорогу.

– Надеюсь, Бетти там поместится, – не удержался Эдвард Мясник.

Все опять рассмеялись, но Бакстер не унималась:

– А почему бык под ней сужается к основанию? У Элфрика быки круглые.

– Чтобы уменьшить силу ударов разного хлама, который плавает в воде. Посмотрите на любой речной мост – везде быки потрескались. Как вы думаете, почему? От столкновения с древесными стволами, бревнами.

– А может и Ян Лодочник звездануть, когда поддаст, – крикнул Эдвард.

– Моим быкам и лодки, и бревна нанесут меньший ущерб. А у Элфрика они примут всю силу удара.

Мастер надулся:

– Мои опоры слишком мощные – что им какие-то щепки.

– Не скажи, – возразил Мерфин. – У тебя узкие пролеты, уже, чем у меня, вода будет протекать через них быстрее, и бревна будут бить по опорам с большей силой. Они потрескаются намного скорее.

По лицу Элфрика Фитцджеральд понял, что тот даже не подумал об этом. А члены гильдии и вовсе не строители. Где же им судить, что правильно?

У основания каждого быка зодчий нарисовал кучу камней, которую строители называли каменной наброской. Она препятствовала вымыванию грунта из-под опоры, как это случилось со старым деревянным мостом. Но поскольку про эту наброску никто не спрашивал, он и не стал объяснять. У Бетти возник другой вопрос.

– А почему у тебя мост такой длинный? У Элфрика начинается над водой. А твой на несколько ярдов заходит на сушу. Это ведь лишние расходы.

– По этим спускам вы сойдете на сухую землю, а не в болото. И телеги больше не будут увязать, часами задерживая движение.

– Дешевле вымостить дорогу, – буркнул Элфрик, но в его голосе уже слышалось отчаяние.

Однако тут встал Билл Уоткин:

– Мне сложно решить, кто прав, а кто нет. Когда спорят эти двое, разобраться непросто. А ведь я строитель, каково же остальным. – По залу прошел ропот одобрения. – Поэтому я думаю, что смотреть нужно не на чертежи, а на человека.

Этого Мерфин и боялся. Он слушал, все больше погружаясь в уныние.

– Кого вы знаете лучше? – продолжал Билл. – На кого можете положиться? Элфрик уже двадцать лет строителем в этом городе. Мы знаем, что дома, которые он построил, стоят до сих пор. Мы видим, как он восстановил собор. Мерфин, конечно, толковый, это мы тоже знаем, но какой-то шалопай – парень ведь так и не закончил ученичество. Есть у вас уверенность, что он поднимет самую важную постройку Кингсбриджа после собора? Лично я знаю, кому довериться. – Билл сел.

Зал одобрительно загудел. Решение будет принято не на основании чертежей, а на основании отношения к людям. Какая чудовищная несправедливость. Взял слово брат Томас:

– Кто-нибудь в Кингсбридже строил что-нибудь под водой?

Разумеется, нет. У Мерфина появилась надежда. Это может стать его спасением. Монах продолжал:

– Мне бы хотелось знать, как мастера намерены решить эту задачу.

Ответ у Фитцджеральда был, но он боялся, что, если выскажется первым, Элфрик просто повторит его мысль. Юноша сжал губы, надеясь, что Томас, который обычно помогал ему, поймет. Лэнгли посмотрел на молодого архитектора и спросил:

– Элфрик, что ты собираешься делать?

– Ответ проще, чем кажется, – ответил тот. – Набросать булыжники в реку, где будут стоять быки. Булыжники опустятся на дно. И бросать до нужной высоты, пока быки не покажутся над водой. А потом просто закрепить их на этом основании.

Мастер предложил самое грубое решение, как и предполагал Мерфин. Молодой человек встал:

– В методе Элфрика два дефекта. Один состоит в том, что куча булыжников в воде так же нестабильна, как и на земле. Со временем она рассыплется, и мост опустится. Если вы хотите поставить его на пару лет, то годится. Но мне кажется, лучше строить надолго. – В зале послышался гул. – Вторая проблема заключается в том, что булыжники будут мешать лодкам и плотам, особенно при понижении уровня воды, а у Элфрика и без того узкие пролеты.

Бывший наставник разозлился:

– И что ты предлагаешь?

Мерфин подавил улыбку. Именно это он и хотел услышать. Тем самым Элфрик признал, что лучшего решения у него нет.

– Я тебе покажу. И всем покажу, что разбираюсь лучше, чем этот недоучка, который разрубил мою дверь. – Юноша осмотрелся. Все напряженно слушали. Решение гильдии зависит от того, что он сейчас скажет. Фитцджеральд глубоко вздохнул. – Во-первых, я взял бы заостренное бревно и воткнул в дно. Затем воткнул бы впритык другое, потом третье. Таким образом огородил бы участок реки, куда придется ставить опоры.

– Кольцо из бревен? – рассмеялся Элфрик. – Оно не удержит воду.

Брат Томас, который хотел получить ответ на свой вопрос, одернул его:

– Пожалуйста, дослушай до конца. Он тебя слушал.

Молодой архитектор продолжил:

– Затем поставил бы в это кольцо из шестов второе, меньшего диаметра, с зазором между ними в полфута.

Все напряглись.

– И даже это не остановит воду, – фыркнул мастер.

Эдмунд отмахнулся:

– Помолчи, Элфрик, интересно.

Мерфин помогал себе руками:

– Затем я залил бы в зазор между кольцами строительный раствор. Раствор вытолкнет воду, потому что он тяжелее, забьется во все щели между бревнами, и ничего уже просачиваться не будет. Это называется «коффердам». – В зале стало тихо. – И наконец, вычерпал бы ведрами воду из коффердама, обнажил дно и положил туда обычный каменный фундамент с использованием строительного раствора.

Элфрик онемел. Эдмунд и Годвин с удивлением смотрели на Мерфина. Томас кивнул:

– Благодарю вас обоих. Лично мне решение представляется очевидным.

– Да, действительно, – отозвался олдермен, – вполне очевидным.

Керис удивило, что Годвин хотел поручить мост Элфрику. Конечно, Элфрик ему хорошо известен, надежен, предсказуем, но аббат ведь реформатор, и она думала, брат с восторгом воспримет более оригинальный и практичный замысел Мерфина. Однако церковник предпочел трусливую осторожность. К счастью, дядя переиграл племянника, и теперь в Кингсбридже будет хороший красивый мост, с разъездом для двух повозок. Но желание настоятеля отдать постройку не смелому молодому таланту, а подхалиму с одной извилиной было зловещим знаком.

А Годвин никогда не умел проигрывать. В детстве Петронилла научила его играть в шахматы, подзадоривая тем, что поддавалась. Потом он сел за шахматную доску с Эдмундом, однако после двух проигрышей набычился и отказался играть. Так же мрачен глава монастырской братии сделался и после собрания в гильдии.

Вряд ли ему нравился план Элфрика, но он не мог пережить, что его вроде как надули.

И на следующий день, отправляясь с отцом в дом аббата, Керис решила, что без неприятностей не обойдется. Годвин сухо поздоровался с ними и не предложил прохлаждающих напитков. Эдмунд, как обычно, сделал вид, будто ничего не заметил.

– Я хочу, чтобы Мерфин немедленно приступил к работе над мостом, – начал Суконщик, сев за стол. – У меня есть ручательства на всю сумму, заложенную в его расчеты…

– Откуда? – перебил Годвин.

– От зажиточных купцов города.

Аббат продолжал вопросительно смотреть на него. Олдермен пожал плечами и разъяснил:

– Пятьдесят фунтов от Бетти Бакстер, восемьдесят – от Дика Пивовара, семьдесят моих, и еще по десять фунтов дали остальные.

– Я не знал, что наши горожане так богаты. – В глазах Годвина вспыхнули одновременно испуг и зависть. – Как милостив Бог.

– Вознаграждающий людей за тяжелый труд в течение всей жизни.

– Без сомнения.

– Поэтому я и обещал, что деньги им вернут. Когда мост будет построен, мостовщина пойдет приходской гильдии в счет уплаты заема. Но кто будет сидеть у моста и собирать деньги? Мне кажется, это должен быть представитель гильдии.

– Я никогда не давал на это согласия.

– Знаю, поэтому и заговорил об этом.

– Хочу сказать, что никогда не давал согласия на то, что мостовщина пойдет гильдии.

– Что?

Керис изумленно уставилась на брата. Он же согласился, что он такое несет? Сам говорил об этом ей, Эдмунду, уверял, что брат Томас…

– Ты же обещал, что брат Томас построит мост, если его изберут аббатом, – возмутилась девушка. – Затем Лэнгли снял свою кандидатуру, кандидатом стал ты, и мы полагали…

– Вы полагали, – повторил Годвин со злорадной улыбкой.

Суконщик с трудом сдерживался.

– Это нечестно, Годвин! – глухо бросил он. – Ты прекрасно знал, о чем идет речь!

– Я ничего не знал, а называть меня следует «отец-настоятель».

Эдмунд повысил голос:

– Тогда мы вернулись туда же, где топтались и три месяца назад, когда аббатом был Антоний! Только теперь вместо плохого моста у нас не будет вообще никакого. Неужели ты надеешься построить его бесплатно? Горожане могут одолжить свои сбережения аббатству под залог мостовщины, но просто так денег не дадут… отец-настоятель.

– Тогда им придется обойтись без моста. Я только что стал аббатом. И вы предлагаете мне начать с уступки права, принадлежавшего моему аббатству сотни лет?

– Но ведь временно! – взорвался Эдмунд. – А если ты не сделаешь этого, никто вообще ничего не получит, потому что никакого треклятого моста не будет!

Керис пришла в бешенство, но укусила себя за язык и попыталась понять ход мыслей Годвина. Он явно намерен отплатить за вчерашнее, но следует ли понимать его слова буквально?

– Чего ты хочешь? – спросила девушка.

Эдмунд удивился вопросу, но ничего не сказал: он потому и брал Керис на встречи, что дочь очень часто подмечала то, что он пропускал, и задавала вопросы, которые не приходили ему в голову.

– Я тебя не понимаю, – ответил аббат.

– Ты застал нас врасплох. Мы совершенно не были к этому готовы. Ладно. Получается, мы кое на что рассчитывали, а ты не даешь на это разрешения. Но зачем? С какой целью? Просто выставить нас дураками?

– Вы просили об этой встрече, не я.

Эдмунд не выдержал:

– Как ты разговариваешь с дядей и двоюродной сестрой?!

– Погоди, папа, – попросила Керис. Новоявленный аббат наверняка что-то задумал, этого нельзя допустить. «Хорошо, – решила она, – попробую догадаться». – Дай мне подумать.

Годвин хочет построить мост, должен хотеть, все остальное бессмысленно. Все эти разговоры о лишении аббатства исконного права – пустые слова, цветистая риторика, которой обучаются все студенты Оксфорда. Может, он хочет, чтобы Эдмунд согласился на мост Элфрика? Вряд ли. Брат, конечно, оскорблен, что олдермен через его голову обратился к горожанам, но должен же он понимать, что Мерфин почти за те же деньги предлагает мост вдвое лучше. Тогда что? Надеется выжать побольше денег?

Керис пришла к выводу, что Годвин внимательно изучил приходо-расходные книги аббатства. Много лет, ничем не рискуя, он критиковал бездарного Антония, и вот теперь все ждут, что новый настоятель наконец одолеет трудности. А одолеть их, вероятно, оказалось не так просто, как предполагалось вначале. Может, глава братии переоценил свои способности и, придя в отчаяние, собрался заполучить и мост, и мостовщину? На что же он рассчитывает?

– На каких условиях ты изменил бы свое решение?

– Постройте мост и оставьте мостовщину аббатству, – тут же ответил монах.

Ну конечно, так и есть. «Да, Годвин, ты всегда был подловат», – подумала Керис. Вдруг ее осенило, и девушка задала еще один вопрос:

– О какой сумме мы вообще говорим?

Аббат подозрительно посмотрел на сестру:

– Ты это к чему?

Эдмунд пожал плечами:

– Ее легко подсчитать. Кроме жителей города, которые не обязаны платить мостовщину, каждый рыночный день его пересекает около сотни людей, а с телег берут по два пенса. Сейчас меньше, конечно, – паром не сравнить с мостом.

– Скажем, сто двадцать пенни в неделю, или десять шиллингов, это двадцать шесть фунтов в год, – подсчитала Суконщица.

– Затем за неделю ярмарки около тысячи в первый день и еще двести каждый последующий, – продолжал Эдмунд.

– Это две тысячи двести плюс повозки – значит, две тысячи четыреста пенни, то есть десять фунтов. Всего тридцать шесть фунтов в год. – Керис посмотрела на Годвина. – Правильно?

– Да, – мрачно согласился он.

– Значит, ты хочешь тридцать шесть фунтов в год.

– Да.

– Это невозможно! – возмутился Эдмунд.

– Ну почему же, – возразила Суконщица. – Предположим, аббатство отдает мост внаем приходской гильдии… Плюс по акру земли по обе стороны и остров в середине, за тридцать шесть фунтов в год, навечно. – Когда мост будет построен, эти земли станут бесценными, подумала девушка. – Это то, что вы хотите получить, отец-настоятель?

– Да.

Годвин, несомненно, думал, что выторговывает тридцать шесть фунтов в год за бросовую землю. Аббат и представления не имел, какие деньги можно будет потом зарабатывать, сдавая внаем участки возле моста. Хуже всех торгуется тот, кто считает себя умным, подумала Керис. Эдмунд нахмурился:

– Но как гильдия вернет заем, выданный на постройку моста?

– Мост Мерфина будет пересекать гораздо большее количество людей и повозок. Гильдия выплачивает аббатству тридцать шесть фунтов, а все остальное остается ей. Построим таверны, конюшни, трактиры. Они будут приносить доход, а мы наложим на них высокую арендную плату.

– Не знаю, – продолжал хмуриться олдермен. – По-моему, это рискованно.

На секунду Керис разозлилась на отца. Она придумала такую отличную штуку, как же он не видит! Но быстро поняла, что это блеф. Глаза старосты гильдии загорелись так, что он даже не мог этого скрыть. Суконщик одобрил план, но не хотел, чтобы Годвин заметил, как ему не терпится приступить к его осуществлению. Торговец не обнаруживал своей реакции из опасения, что аббат попытается выговорить лучшие условия. На эту уловку отец с дочерью пускались и прежде, торгуясь о цене на шерсть. Разгадав намерения родителя, Керис подыграла ему, сделав вид, что разделяет сомнения.

– Да, конечно, риск немалый, – мрачно пробормотала она. – Можно все потерять. Но у нас ведь нет выбора. Мы прижаты к стене. Не построим мост – вылетим из торговли.

Эдмунд покачал головой, будто согласие стоило ему больших усилий:

– И все-таки ради гильдии я пойду на это. Мне нужно поговорить с заимодавцами. Не знаю, конечно, что они ответят. – Олдермен посмотрел Годвину в глаза. – Но я очень постараюсь их убедить, если это все, что ты можешь нам предложить.

«Вообще-то, хитрый братец, ты ничего и не предлагал», – подумала Керис. Но аббат забыл об этом и твердо ответил:

– Да.

«Ну вот и попался!» – торжествовала Суконщица.

– Ты и впрямь хитрая, – улыбнулся Мерфин, когда Керис передала ему разговор с Годвином.

Юноша еще лежал на возлюбленной, играя ее волосами.

– Лучше всего, что он считает, будто провернул выгодную сделку. А на самом деле мост и земля вокруг него бесценны.

– Но все-таки печально, если он, как и твой дядя Антоний, не сможет наладить монастырское хозяйство.

Влюбленные уединились на лесной поляне за кустами ежевики в тени высоких буков, где протекавший по камням ручей создал заводь. Наверное, возлюбленные приходили сюда уже много столетий. Сначала молодые люди искупались в ручье. Здесь их никто не мог обнаружить – все, кто тайком пробирался по лесу, прошли бы опушкой, – случайно сюда могли забрести только дети, собирающие чернику. Именно так в свое время Керис и нашла это место, о чем и рассказала Мерфину. Фитцджеральд лениво спросил:

– Зачем ты попросила остров?

– Точно не знаю. Он, конечно, не так ценен, как земля возле моста, почва там неплодородная, но что-то, наверно, можно сделать. Да я просто поняла, что Годвин не будет возражать, и приплюсовала еще и остров.

– Ты думаешь о том, чтобы перенять когда-нибудь дело отца?

– Нет.

– Так уверена? Почему?

– Король, чуть что, повышает налоги на шерсть. Вот недавно наложил дополнительный налог: фунт с каждого мешка шерсти. Это помимо существующего налога в две трети фунта. Шерсть уже стоит настолько дорого, что итальянцы присматривают ее в других странах, например в Испании. Торговля слишком зависит от воли монарха.

– И все-таки это пропитание. Чем же тебе еще заняться?

Мерфин вел разговор к свадьбе – теме, которую она предпочитала не обсуждать.

– Не знаю. – Девушка улыбнулась. – Когда мне было десять лет, я хотела быть врачом. Думала, если бы разбиралась в медицине, спасла бы жизнь маме. Все надо мной смеялись. Я не понимала, что врачами могут быть только мужчины.

– Ты можешь стать знахаркой, как Мэтти.

– Это будет для моих таким ударом. Представь себе, что скажет Петронилла! Мать Сесилия считает, мой удел – монашество.

Молодой строитель рассмеялся:

– Если бы она тебя сейчас видела!

Юноша поцеловал возлюбленную в ногу.

– Может, ей тоже этого хочется, – возразила Керис. – Ты ведь знаешь, что говорят про монахинь.

– А почему она решила, что тебе нужно в монастырь?

– После крушения моста я помогала ей ухаживать за ранеными. И мать-настоятельница говорит, что у меня прирожденный дар.

– Так оно и есть. Даже я это вижу.

– Я только выполняла указания Сесилии.

– Но людям после разговора с тобой становилось легче. Ты всегда выслушивала их и только потом говорила, что делать.

Девушка погладила Мерфина по щеке.

– Я не могу стать монахиней. Ты мне слишком нравишься.

– У тебя родинка. Прямо здесь, ну надо же, в таком месте.

– Знаю. Это с детства. Я всегда считала, что это ужасно, и так радовалась, когда у меня начали расти волосы. Теперь-то, думала я, муж не увидит. А ты рассмотрел.

– Монах Мёрдоу решит, что ты ведьма. Лучше не показывай ему.

– Даже если он останется последним мужчиной на земле.

– Эта родинка спасает тебя от богохульства.

– О чем ты?

– Арабы каждое произведение искусства создают с небольшим изъяном, чтобы оно не могло тягаться с божественным совершенством.

– Откуда ты об этом знаешь?

– Один флорентиец рассказывал. Послушай, а как по-твоему, гильдии нужен остров?

– Почему ты спрашиваешь?

– Потому что я бы его взял.

– Четыре акра камней и кроликов? Зачем?

– Построил бы склад и строительный двор. Камни, дерево по реке прибывали бы сразу ко мне. А после моста возвел бы на острове дом.

– Хорошая мысль. Но просто так они его не отдадут.

– А если в качестве частичной уплаты за постройку моста? Я мог бы, скажем, отдать за него половину жалованья за два года.

– Твое жалованье – четыре пенса в день… тогда остров стоил бы чуть больше пяти фунтов. Мне кажется, что гильдия будет рада получить столько за бесплодный остров.

– Думаешь, здравая идея?

– Думаю, когда мост будет построен и остров станет доступным, поставишь там дома и станешь их сдавать.

– Да, – задумался Мерфин. – Надо поговорить с твоим отцом.

Ральф Фитцджеральд вернулся с охоты в прекрасном расположении духа. Да и все мужское окружение графа Роланда было в приподнятом настроении. Рыцари, сквайры, собаки пересекли подъемный мост графского замка, как армия. Шел легкий дождь, приятно холодя разгоряченных, усталых, довольных людей и животных. Охотники могли похвастаться несколькими по-летнему откормленными оленихами – из них выйдет прекрасный ужин – и крупным старым оленем, слишком жесткое мясо которого годилось только для собак, его убили из-за роскошных рогов.

Всадники спешились во дворе в нижней петле рва, имеющего форму восьмерки. Ральф расседлал Грифа, пробормотал ему в ухо слова благодарности, дал морковку и передал груму почистить. Поварята оттащили окровавленного оленя. Мужчины громко вспоминали охоту, смелые прыжки, опасные падения и чудесные избавления, когда рассказчик был буквально на волосок от гибели, хвастались, шутили, смеялись. Ральф еще чувствовал запах, который так любил – смесь конского пота, вымокших собак, кожи и крови, – и, очутившись возле лорда Уильяма Кастера, сказал:

– Великолепная охота.

– Отличная, – согласился лорд, сдвинув шапку и почесав лысеющую голову. – Хотя жаль старого Бруно.

Бруно, вожак собачьей своры, чуть поспешил. Оленя уже загнали, у него не осталось сил бежать, и он развернулся на собак, выставив мощные окровавленные плечи. Пес подпрыгнул, чтобы вцепиться жертве в горло, но олень последним усилием наклонил голову, выгнул мускулистую шею и поддел рогами пса, после чего полностью изнемог. Через секунду собаки уже терзали его. Однако, прощаясь с жизнью, старый самец, как спутанную веревку, намотал на рога кишки Бруно, и Уильям, чтобы избавить пса от страданий, длинным кинжалом перерезал ему глотку.

– Смелый был пес. – Ральф сочувственно сжал плечо Кастера.

– Как лев, – кивнул тот.

Момент показался сквайру удачным, и Фитцджеральд решился заговорить о своем будущем. Лучшей ситуации не представится. Он служил Роланду уже семь лет, был смелым и сильным: когда рухнул мост, спас графу жизнь, и все-таки до сих пор оставался сквайром. Чего еще от него хотят?

Вчера на пути из Кингсбриджа в Ширинг случайно встретил в таверне брата. Мерфин спешил на каменоломню аббатства и поделился новостями. Он построит самый красивый мост в Англии и станет богатым и знаменитым. Родители рады. Это, повергло Ральфа в еще большее уныние. Стоя возле лорда Уильяма, сквайр не мог придумать, как задать важный вопрос, и поэтому просто выпалил:

– Прошло уже три месяца, как я спас жизнь вашему отцу в Кингсбридже.

– Многие оспаривают эту честь, – ответил Уильям. Его жесткий взгляд напоминал Роландов.

– Я вытащил его из воды.

– А Мэтью Цирюльник оперировал, а монахини меняли повязки, а монахи молились. Хотя жизнь ему спас Бог.

– Аминь, – отозвался Ральф. – И все-таки я очень надеюсь на некую признательность.

– Моему отцу трудно угодить.

Стоявший рядом вспотевший, раскрасневшийся Ричард, услышав последнюю фразу, заметил:

– Истинно как Библия.

– Не скули, – бросил Уильям. – Твердость нашего отца сделала нас сильными.

– Насколько я помню, она делала нас несчастными.

Кастер отвернулся, вероятно, не желая обсуждать эту тему в присутствии человека более низкого положения.

Когда лошадей отвели на конюшни, люди потянулись мимо кухонь, сараев и часовни ко второму подъемному мосту, который вел к маленькому внутреннему дворику – верхней петле восьмерки. В графском жилище, традиционном замке-башне внизу располагались подвалы, над ними – большой зал, а на узком верхнем этаже – жилые покои Роланда. Высокие деревья около башни облюбовала стая грачей, которые яростно дрались и недовольно галдели. Ширинг сидел в зале, уже сменив грязный охотничий костюм на пурпурную мантию. Фитцджеральд встал рядом, решив при первой же возможности заговорить о своем. Граф добродушно пререкался с леди Филиппой – одной из немногих, кто мог ему противоречить, ничем не рискуя. Они говорили о замке.