Часть III Июнь – декабрь 1337 года 9 страница

– Какая печальная история.

– Меня это бесит. Томас погубил женщину.

– Ты не имеешь права обвинять его. Он спасал свою жизнь.

– Зато ее жизнь теперь кончена. Супруга нет, но выйти замуж она не может и вынуждена одна растить двоих детей. А у Лэнгли есть по крайней мере монастырь.

– А у нее двор графини.

– Как ты можешь сравнивать? – разозлилась Керис. – Это скорее всего какая-нибудь дальняя родственница, которую держат из милости; выполняет мелкие поручения, помогает графине убирать волосы и выбирать наряды. А у нее выбора нет, бедняжка в ловушке.

– Он тоже. Ты же слышала, Лэнгли даже не выходит в город.

– Но Томас имеет определенное положение – он помощник ризничего, принимает решения, что-то делает.

– У Лорины есть дети.

– Именно! Мужчина отвечает за самое важное здание в округе, а женщина прикована к детям.

– У королевы Изабеллы четверо детей, и какое-то время она пользовалась огромным влиянием в Европе.

– Для этого ей сначала пришлось избавиться от мужа.

До дома Керис дошли молча. Девушка поняла, что они опять ссорятся, и опять из-за брака. Мерфин отвернулся:

– Я пообедаю в «Колоколе».

Это был постоялый двор отца Бесси.

– Ладно, – уныло ответила Керис.

Когда Мерфин отошел, девушка окликнула его:

– Лорине было бы лучше, если бы она в свое время не вышла замуж.

Фитцджеральд бросил через плечо:

– А что ей оставалось?

Вот в этом-то и штука, обиженно думала Суконщица, заходя в дом. Что остается женщине?

Никого не было. Эдмунд и Петронилла на банкете, а слуги после обеда ушли. Только Скрэп лениво помахала хвостом, здороваясь с хозяйкой. Та рассеянно потрепала ее по загривку и задумчиво села за стол в зале.

Все женщины христианского мира хотят одного – выйти замуж за любимого человека. Почему же ее это так пугает? Откуда страх? Точно не от матери. Роза лишь хотела быть хорошей женой Эдмунду. Верила мужским проповедям о предназначении женщин. Ее воззрения смущали Керис, и хотя Эдмунд никогда не жаловался, девушка подозревала, что они тяготят и его. Суконщица больше уважала сильную, хоть и противную тетку Петрониллу, чем покорную мать.

Но даже Петронилла позволяет мужчинам распоряжаться ее жизнью. Долгие годы помогала своему отцу карабкаться по социальной лестнице, пока он не стал олдерменом Кингсбриджа. Из всех ее чувств самым сильным была обида: на графа Роланда – за то, что ее бросил, и на мужа – за то, что умер. Оставшись вдовой, тетка посвятила себя Годвину.

Королева Изабелла из той же породы. Свергла мужа, короля Эдуарда II, но в результате бразды правления Англией перехватил ее любовник, Роджер Мортимер. А потом подросший сын почувствовал в себе силы и потеснил выскочку.

«Что же мне делать, – думала Керис, – проживать свою жизнь через мужчин?» Отец хотел, чтобы дочь помогала ему в суконном деле. Или ей заняться делом Мерфина – помогать заключать договоры на постройку церквей и мостов, все больше, больше, пока он не станет самым богатым и важным строителем Англии?

От мыслей отвлек стук в дверь, и в комнату впорхнула птичка – мать Сесилия.

– Добрый день! – удивилась Керис. – А я только что думала, действительно ли участь всех женщин проживать свою жизнь через мужчин. И тут вы, живой пример обратного.

– Ты не совсем права, – ласково улыбнулась Сесилия. – Я живу Иисусом Христом, а Он тоже мужчина, хотя и Бог.

Девушка не была уверена, что это одно и то же. Гостеприимно открыла буфет и достала небольшой бочонок лучшего вина:

– Не хотите ли рейнского вина отца?

– Чуть-чуть, с водой.

Хозяйка налила до половины две кружки вина, разбавив его водой из кувшина.

– Отец с тетей на банкете.

– Знаю, но я пришла к тебе.

Керис уже догадалась. Настоятельница не ходила в гости просто так. Сесилия отпила вина и продолжила:

– Я думала о тебе, о том, как ты повела себя, когда рухнул мост.

– Я сделала что-то не так?

– Напротив. Все делала замечательно. Мягко, но твердо обращалась с пострадавшими, выполняла мои указания, но и сама соображала. На меня это произвело сильное впечатление.

– Спасибо.

– И ты не то что радовалась, нет, но получала удовлетворение от работы.

– Люди оказались в беде, а мы приносили им облегчение; что же может дать большее удовлетворение?

– Я прекрасно понимаю эти чувства, поэтому и стала монахиней.

Керис начинала ее понимать.

– Не могу провести жизнь в аббатстве.

– Проявленная тобою прирожденная способность ухаживать за больными – далеко не все. Когда только начали приносить в собор людей, я задумалась, кто же так решил. Мне ответили – Керис, дочь Суконщика.

– Но это было очевидно.

– Да, тебе. – Сесилия посерьезнела. – Организаторский талант дается немногим. Я знаю, у меня он есть, и вижу его в других. Когда все вокруг в смятении, панике, ужасе, ты и я можем все организовать.

Девушка понимала, что настоятельница права, и неохотно ответила:

– Ну, предположим.

– Я наблюдала за тобой десять лет, со дня смерти твоей матери.

– Вы утешали ее в болезни.

– И уже тогда знала, что из тебя выйдет необычная женщина. Мои предчувствия подтвердились, когда ты пришла в монастырскую школу. Теперь тебе двадцать. В этом возрасте нельзя не задумываться о том, что делать в жизни. Мне кажется, у Бога есть для тебя работа.

– Откуда вы знаете, что думает Бог?

Аббатиса вздернула подбородок.

– Если кто-то в городе задает мне подобный вопрос, я велю человеку стать на колени и молить о прощении. Но ты говоришь искренне, поэтому отвечу. Я знаю, что думает Бог, поскольку принимаю учение Его Церкви. И убеждена, Он хочет, чтобы ты стала монахиней.

– Я слишком люблю мужчин.

– Эта проблема была известна и мне в молодости, но, поверь, ее острота уменьшается с каждым годом.

– Не смогу жить по указке.

– Не становись бегинкой.

– Кто это?

– Сестры, не признающие никаких правил и считающие свои обеты временными. Живут общинами, обрабатывают землю, выращивают скотину и не хотят, чтобы ими правили мужчины.

Керис всегда было интересно слушать про женщин, которые не признают никаких правил.

– И где же они живут?

– В основном в Нидерландах. Их глава Маргарита Порет написала книгу под названием «Зеркало простых душ».

– Мне бы хотелось ее прочесть.

– Об этом не может быть и речи. Бегинки были осуждены Церковью за так называемую ересь свободного духа – они верят, что мы можем достигнуть духовного совершенства здесь, на земле.

– Духовного совершенства? А что это такое? Это же просто слова.

– Если не откроешь разум Богу, никогда этого не поймешь.

– Простите, мать Сесилия, но всякий раз, когда я слышу про Бога от людей, думаю: люди грешны и правда может оказаться совсем другой.

– Но как может ошибаться Церковь?

– Однако мусульмане верят иначе.

– Язычники!

– А они называют неверными нас – это то же самое. А Буонавентура Кароли говорит, что в мире больше мусульман, чем христиан. Значит, одна из Церквей не права.

– Осторожнее, – покачала головой монахиня. – Не то страсть к спорам доведет тебя до святотатства.

– Простите, мать Сесилия.

Суконщица знала, что монахине даже нравится с ней полемизировать, но всегда наступал момент, когда настоятельница прекращала спор и начинала проповедовать, и Керис приходилось отступать. После этого девушка чувствовала себя слегка обманутой. Гостья встала.

– Я знаю, что не могу заставить тебя, но решила поделиться своими соображениями. Тебе лучше всего поступить в наш монастырь и посвятить жизнь святому делу исцеления. Спасибо за вино.

Когда Сесилия уходила, Керис спросила:

– А что случилось с Маргаритой Порет? Она жива?

– Нет. Ее сожгли на костре. – И настоятельница ушла.

Дочь Эдмунда смотрела на захлопнувшуюся дверь. Жизнь женщины – это дом, в котором все двери закрыты: она не может стать подмастерьем, не может учиться в университете, не может быть священником или врачом, не может стрелять из лука или воевать и не может выйти замуж, не покорившись власти мужа.

Интересно, что сейчас делает Мерфин? Может, с ним за столом сидит Бесси? Смотрит, как он пьет эль ее отца, и призывно улыбается, одернув платье, чтобы подчеркнуть красивую грудь? А может, Фитцджеральд развлекает ее смешными историями, а Белл раздвигает губы, показывает зубы и запрокидывает голову, чтобы он оценил мягкую белую шею? Или говорит с ее отцом Полом, уважительно и заинтересованно расспрашивая о деле, и потом тот скажет дочери, что Мерфин – хороший выбор, милый молодой человек? Или строитель напился и обнял Бесси за талию, положил руку на бедро?.. Слезы навернулись у нее на глаза. Лучшего в городе юношу отдала трактирщице. Зачем она такое с собой делает?

В эту минуту вошел Мерфин. Она смотрела на него через завесу слез. Все плыло перед глазами, девушка не могла разглядеть выражения его лица. Пришел ли он с миром или сейчас накинется и даст волю гневу, почерпнув мужества в нескольких кружках эля? Керис нерешительно встала, а юноша закрыл дверь и медленно подошел:

– Что бы ты ни несла, я все равно тебя люблю.

Суконщица бросилась ему на шею и разрыдалась. Фитцджеральд молча гладил ее по голове – только это и было нужно. Потом они начали целоваться. Девушка почувствовала знакомый голод, но сильнее. Все стало иначе – она хотела, чтобы их любовь получила какое-то новое выражение.

– Давай разденемся.

Никогда она до такого не доходила. Мерфин радостно улыбнулся:

– А если кто-нибудь войдет?

– Мои еще долго будут на банкете. Пошли наверх.

Молодые люди отправились в комнату Керис, где дочь Суконщика скинула башмаки. И вдруг оробела. Что он подумает, когда увидит ее голой? Знала, что нравится ему – грудь, ноги, шея; Фитцджеральд всегда говорил, какая она красивая, когда целовал и гладил. Но ведь сейчас возлюбленный заметит, что у нее довольно широкие бедра, коротковатые ноги, маленькая грудь.

Молодой мастер, судя по всему, ни о чем таком не думал. Просто скинул рубашку, штаны и чуть смущенно стоял перед ней – худой, но сильный, жизненной силой напоминающий молодого оленя. Желание пересилило робость, и Керис быстро стянула платье через голову. Мерфин смотрел на ее нагое тело, но девушка уже не смущалась, его взгляд воспламенял.

– Ты красивая.

– Ты тоже.

Они легли рядышком на соломенный матрац, служивший ей постелью. Когда целовались, Керис вдруг поняла:

– Я хочу по-настоящему.

– Ты имеешь в виду – совсем?

Мелькнула мысль о беременности, но она отбросила ее – не до того.

– Да.

– Я тоже.

Полжизни думала, как это будет. Взглянула Мерфину в лицо – оно было очень сосредоточенно; девушка так любила этот взгляд, появлявшийся, когда юноша работал, когда его некрупные руки нежно и ловко резали дерево. Теперь возлюбленный столь же нежно гладил ее.

– Ты уверена?

Керис еще раз отбросила мысль о беременности.

– Уверена.

Сама себя испугалась и невольно сжалась. Фитцджеральд медлил, видя, что ее тело сопротивляется.

– Все в порядке. Ничего страшного не случится.

Она оказалась не права и, почувствовав резкую боль, невольно вскрикнула.

– Прости.

– Просто подожди секунду, – попросила девушка.

Молодые люди лежали тихо. Мерфин целовал ее глаза, лоб, кончик носа. Она гладила его лицо и смотрела в золотисто-карие глаза. Затем боль прошла, и Суконщица впервые радовалась близости с любимым человеком. Возлюбленный ненасытными глазами смотрел на нее с легкой улыбкой.

– Я не могу остановиться, – прошептал он не дыша.

– И не надо.

Керис пристально смотрела на него. Через несколько секунд он закрыл глаза, открыл рот, все его тело напряглось как тетива. Девушка оказалась не готова к такому счастью. Когда все было кончено, они долго лежали неподвижно. Фитцджеральд спрятал лицо у нее на шее, и влюбленная ощущала тяжелое дыхание, гладя его по спине. Кожа Мерфина покрылась испариной. Постепенно сердце Керис стало биться ровнее, и ею овладело глубокое спокойствие, похожее на летние вечерние сумерки.

– Так вот оно как, – улыбнулась девушка через какое-то время. – И из-за этого столько шума?

На следующий день после того, как кандидатура аббата Годвина была одобрена, Эдмунд Суконщик пришел к родителям Мерфина. Юный Фитцджеральд, похоже, забыл, какой важный человек Эдмунд, ведь тот обращался с ним как с членом семьи, но Джеральд и Мод словно принимали нежданного гостя королевской крови. Они переживали, что олдермен увидит, как бедно живет семья рыцаря. В доме всего одна комната – Мерфин и родители спали на соломенных матрацах на полу, – очаг, стол и небольшой огород за домом.

По счастью, встали с восходом солнца, все вымыли и прибрали. И все-таки когда хромой Эдмунд вошел своей тяжелой походкой, Мод протерла табурет, взбила волосы, закрыла заднюю дверь, затем опять открыла и подбросила в огонь полено. Отец несколько раз поклонился, надел тунику и предложил гостю эля.

– Нет, спасибо, сэр Джеральд, – отказался Суконщик, несомненно, понимая, что семья не может так тратиться. – Однако я съел бы мисочку супа, леди Мод, если позволите.

В каждом доме на медленном огне целый день стоял котелок с овсом, куда добавляли фасоль, сердцевинки яблок, гороховые стручки и другие оставшиеся продукты. Сваренный таким образом суп, приправленный солью и травами, всякий раз получался новым. Довольная хозяйка налила в миску супа и поставила на стол, положив рядом ложку и кусок хлеба.

Мерфин все еще летал после вчерашнего. Он как будто слегка выпил. Заснул с мыслью о Керис и проснулся с улыбкой. Но вдруг ему вспомнилась ссора с Элфриком из-за Гризельды. Юноша испугался, что Эдмунд начнет кричать: «Ты обесчестил мою дочь!» – и ударит поленом по липу. Секундное видение испарилось, как только олдермен сел за стол. Он взял ложку, но, прежде чем начать есть, объявил строителю:

– Теперь у нас есть аббат, и я хочу как можно скорее приступить к строительству нового моста.

– Хорошо, – ответил тот.

Суконщик съел ложку супа и причмокнул:

– Никогда не ел такого превосходного супа, леди Мод.

Та даже зарделась. Мерфин был благодарен Эдмунду за такую учтивость по отношению к его родителям. Семья рыцаря болезненно переживала свое падение, и то, что у них за столом сидит олдермен города и называет их сэром Джеральдом и леди Мод, было как бальзам на раны. Хозяин поддержал разговор:

– Я чудом женился на ней, Эдмунд, вы знали?

Мерфин был уверен, что олдермен уже слышал эту историю, но тот ответил:

– Боже мой, нет. Как же это случилось?

– Увидел ее в церкви на Светлое воскресенье и влюбился сразу же. В Кингсбриджском соборе собралось, наверно, не меньше тысячи людей, но она была самой красивой.

– Ну, Джеральд, не преувеличивай, – одернула Мод.

– А потом она затерялась в толпе и я не мог ее найти! Даже не знал, как ее зовут. Всех спрашивал, кто эта милая светловолосая девушка, и мне отвечали, что все девушки милые и светловолосые.

Мод улыбнулась:

– Я торопилась после службы. Мы остановились на постоялом дворе «Остролист», моей матери стало нехорошо, и нужно было поскорее вернуться к ней.

– Обошел весь город, но нигде не мог ее найти. После Пасхи люди разъехались по домам. Я жил в Ширинге, а Мод в Кастереме, но откуда же мне было знать. Думал, никогда ее больше не увижу. Мне она показалась ангелом, который спустился на землю проверить, все ли пошли на пасхальную службу.

– Джеральд, прошу тебя.

– Но сердце мое разбилось. На других женщин я и смотреть не мог. Уже было решил провести жизнь в ожидании кингсбриджского ангела, как увидел ее на турнире в Винчестере.

– Представляете, подходит какой-то совершенно незнакомый человек и говорит: «Это вы. Прошло столько времени! Вы непременно должны выйти за меня замуж, прежде чем исчезнете опять». Я решила, что передо мной сумасшедший.

– Удивительно, – покачал головой Суконщик.

Мерфин решил, что добрая воля олдермена подверглась уже немалому испытанию, и прервал рассказ:

– Ну, одним словом, я сделал пару чертежей – они на чердаке собора.

Эдмунд кивнул:

– Каменный, с разъездом для двух повозок?

– Как вы говорили, и со спусками по краям. И придумал, как сократить расходы примерно на треть.

– Потрясающе! И как?

– Покажу, как только вы поедите.

Эдмунд дохлебал суп и встал:

– Я готов. Пойдем. – Гость повернулся к сэру Джеральду и слегка склонил голову: – Благодарю вас за гостеприимство.

– Мы очень вам рады, олдермен.

Мерфин и Эдмунд вышли на легкий дождик, но молодой строитель повел Суконщика не в собор, а к реке. Неровная походка олдермена узнавалась издалека, и каждый второй приветствовал его дружеским словом или почтительным поклоном. Фитцджеральд вдруг занервничал. Он работал над проектом моста несколько месяцев. Наблюдая в церкви Святого Марка за плотниками, которые стелили новую крышу, он все время думал о мосте. И вот теперь ему предстоит посвятить в плоды своих раздумий другого человека. Эдмунд пока даже не догадывается, насколько оригинален замысел.

Грязная извилистая улица тянулась между домами и мастерскими. За два столетия мирной жизни городские укрепления разрушились, кое-где о них напоминали только возвышения, теперь служившие заборами огородов. У реки жили те, кому по роду занятий требовалось много воды, – прежде всего красильщики и дубильщики. Мерфин и Эдмунд прошли на илистую отмель между бойней, откуда исходил сильный запах крови, и кузницей, где молоты били по железу. За узким рукавом реки лежал остров Прокаженных. Олдермен спросил:

– Зачем ты привел меня сюда? Мост стоит в четверти мили вверх по течению.

– Стоял. – Юноша задержал дыхание. – Я думаю, новый нужно строить здесь.

– Мост на остров?

– А еще один с острова на тот берег. Два маленьких моста вместо одного большого. Намного дешевле.

– Но людям придется пересекать остров, чтобы добраться от одного моста до другого.

– Ну и что?

– А то, что там прокаженные!

– Остался один человек. Его можно переселить куда-нибудь в другое место. Болезнь, кажется, исчезла.

Эдмунд задумался.

– Значит, все приезжающие в Кингсбридж окажутся на том самом месте, где мы стоим сейчас.

– Нам придется построить новую улицу и кое-что снести, но это небольшие расходы по сравнению с тем, что можно сэкономить на мосте.

– А с той стороны…

– Пастбище аббатства. Я видел все как на ладони, когда работал на крыше церкви Святого Марка. Там и додумался.

Эдмунд кивал:

– Вполне разумно. Странно, почему мост не построили здесь с самого начала.

– Его строили сотни лет назад. Может быть, тогда течение было иным. Берега со временем меняются. Например, рукав между островом и пастбищем мог быть шире. В таком случае не было смысла строить здесь.

Олдермен всмотрелся в даль, и Мерфин проследил за его взглядом. Лепрозорий представлял собой полуразвалившиеся деревянные хижины, разбросанные на трех-четырех акрах земли. Остров слишком каменист для сельскохозяйственных угодий; правда, здесь росли деревья и высокая трава. А еще развелось полно кроликов, которых горожане не ели, считая, что в них переселяются души умерших прокаженных. Когда-то изгои держали кур и свиней, однако единственному оставшемуся прокаженному было проще доставлять продукты.

– Ты прав. За последние десять лет в городе не было ни одного случая.

– Я вообще ни разу не видел больных проказой, – пожал плечами Мерфин. – В детстве думал, надо говорить «проказники». Был уверен, что на острове живут люди, которые только и делают, что играют.

Эдмунд рассмеялся и, повернувшись к реке спиной, осмотрел постройки.

– Потребуется тонкий подход. Людей, жилища которых придется снести, нужно убедить в том, что им выпала крупная удача – ведь они переезжают в новые, лучшие дома, а соседи нет. А остров, наверно, придется окропить святой водой, чтобы поверили, что он не опасен. Но все это можно устроить.

– Я вычертил оба моста со стрельчатыми арками, как в соборе. Очень красивые.

– Покажи.

Торговец и строитель пошли к аббатству. От собора, мокрого после дождя, к низким облакам поднимался пар, как от не желающих разгораться сырых поленьев. Мерфину самому не терпелось посмотреть чертежи – он не был на чердаке около недели – и объяснить все Эдмунду. Фитцджеральд много думал о том, почему вода подмыла старый мост и как уберечь новый от той же участи. Миновав северный портал, они поднялись по винтовой лестнице. Мокрые башмаки скользили по истертым каменным ступеням. Эдмунд энергично приволакивал усохшую ногу.

На чердаке каменщиков горело несколько светильников. Сначала Мерфин порадовался, что будет лучше видно, потом заметил на чертежном настиле Элфрика и напрягся. Война с бывшим мастером продолжалась. Тому не удалось отговорить людей брать дерзкого выскочку на работу, но он по-прежнему делал все, чтобы недоучку-подмастерье не приняли в гильдию плотников, и молодой человек жил на птичьих правах, на что, правда, все смотрели сквозь пальцы. Элфрик ведет себя глупо и мелко. Он испортит разговор с Эдмундом. Мерфин велел себе быть потверже. Почему именно ему, а не злопамятному учителю должно быть неловко?

Фитцджеральд придержал Эдмунду дверь, пересек комнату к чертежному настилу, и у него потемнело в глазах. Элфрик чертил что-то двумя циркулями на свежем слое штукатурки. Бывший наставник замазал пол, полностью уничтожив чертежи Мерфина. Не веря своим глазам, молодой человек спросил:

– Что ты наделал?

Элфрик презрительно посмотрел на него и молча продолжил чертить.

– Он замазал мои чертежи, – повернулся Мерфин к Эдмунду.

– Эй, ты что же делаешь? – требовательно спросил олдермен.

Не обратить внимание на тестя Элфрик не мог.

– Да ничего. Время от времени чертежный настил замазывают новой штукатуркой.

– Но ты уничтожил важные чертежи!

– Правда? Аббат не поручал этому сосунку никаких чертежей, а он не просил разрешения работать на чердаке.

Вызывающая дерзость Элфрика бросилась в голову вспыльчивому Эдмунду.

– Не делай глупостей, – с угрозой в голосе произнес он. – Я просил Мерфина подготовить чертежи нового моста.

– Простите, на это имеет право только аббат.

– Проклятие, но деньги дает гильдия.

– Аббатство вернет заем.

– И все-таки он дает нам право голоса.

– Вот как? Вам бы поговорить с аббатом. Хотя не думаю, что он поручит мост неопытному подмастерью.

Мерфин посмотрел, что чертил Элфрик.

– Полагаю, твой чертеж моста.

– Аббат Годвин велел мне построить мост, – ответил мастер.

– Не спросив нас? – Эдмунд был потрясен.

Элфрик обиделся.

– А зачем? Вы что, не хотите, чтобы работу получил муж вашей дочери?

– Круглые арки, – присмотрелся Мерфин. – И узкие пролеты. Сколько у тебя будет опор?

Элфрик не очень хотел отвечать, но Эдмунд выжидательно смотрел на него.

– Семь, – промямлил строитель.

– В деревянном было только пять! – воскликнул Фитцджеральд. – А почему они такие толстые, а пролеты такие узкие?

– Чтобы выдержали вес каменной проезжей части.

– Для этого не нужны толстые опоры. Посмотри на собор – колонны несут вес крыши, а сами тонкие и на приличном расстоянии друг от друга.

Элфрик ухмыльнулся:

– По соборной крыше никто не разъезжает на повозках.

– Верно, но…

Молодой архитектор осекся. Когда идет дождь, огромная крыша скорее всего принимает на себя вес куда больший, чем повозка с камнями, но зачем объяснять это Элфрику? Он не нанимался просвещать невежественного строителя. Замысел бывшего наставника убог, но Мерфин решил не улучшать его, а заменить собственным, чтобы упрямец остался с носом. Олдермен тоже понял, что теряет время.

– Это решение принимать не тебе, – буркнул он и, хромая, вышел.

Дочь Констебля крестил сам аббат Годвин. Джону выпала такая честь, поскольку он являлся важным наемным работником аббатства. Присутствовали все знатные горожане. Хотя Констебль не имел ни состояния, ни влиятельных родственников – его отец был монастырским конюхом, – Петронилла говорила, что уважаемые люди должны оказывать ему внимание и поддержку. Керис же считала, что уважаемые люди снисходят до Джона, так как он нужен им для охраны их собственности.

Опять шел дождь, и все собравшиеся вокруг купели были такими же мокрыми, как и младенец, которого кропили святой водой. Глядя на крошечное беспомощное существо, Керис испытывала странные чувства. После того дня она решительно гнала от себя мысли о беременности, но при виде ребенка в ней поднималась теплая волна и хотелось взять его на руки. Девочку назвали Некой, как племянницу Авраама.

Двоюродный брат никогда не умел обращаться с детьми и, как только таинство закончилось, повернулся уходить, но Петронилла схватила его за рукав бенедиктинской рясы.

– Что с мостом?

Она говорила тихо, но Керис услышала и навострила уши. Годвин ответил:

– Я попросил Элфрика подготовить чертежи и расчеты.

– Хорошо. Пусть всем занимается семья.

– Элфрик – член гильдии.

– Могут еще найтись желающие. Будь начеку.

– Мне решать, кто будет строить мост.

Керис так разозлилась, что не удержалась.

– Как ты можешь? – спросила она у Петрониллы.

– Я не с тобой говорила, – ответила та.

Племянница пропустила это мимо ушей.

– Почему не посмотреть чертежи Фитцджеральда? Хотя бы сравнить.

– Потому что парень пока не член семьи.

– Да он практически живет с нами!

– Но ты не выходишь за него замуж. Если бы вышла, может, все сложилось бы иначе.

Суконщица знала, что тут ее слабое место, и решила подойти с другого боку.

– Ты всегда была против Мерфина. Но все знают, что строитель он лучше Элфрика.

Ее услышала Алиса.

– Элфрик научил Мерфина всему, а теперь тот кричит на всех углах, что разбирается лучше!

Это было нечестно, и Керис совсем разозлилась.

– А кто построил паром? – Она повысила голос. – Кто починил крышу Святого Марка?

– Мерфин строил паром, еще работая у Элфрика. А церковь Святого Марка к Элфрику не обращалась.

– Да потому что было ясно, что у него не получится!

– Прошу вас! – Годвин, словно обороняясь, поднял руки. – Вы, конечно, мне родня, но я все-таки аббат, а это все-таки собор. Нечего устраивать здесь бабью склоку.

К ним подошел Эдмунд:

– Вот-вот, аббат совершенно прав. Перестаньте кричать.

Алиса набычилась:

– Мог бы и поддержать зятя.

Керис обратила внимание, что сестра все больше становится похожа на Петрониллу. Хотя ей всего двадцать один год, а тетке вдвое больше, в глаза бросаются те же поджатые губы, тот же недовольный взгляд. Она как-то заматерела, грудь натянула лиф платья, как ветер паруса. Эдмунд строго посмотрел на дочь.

– Основанием для таких решений служат не семейные связи. Тот факт, что Элфрик мой зять, не поможет его мосту стоять ровно.

Керис знала, что в подобных вопросах отец принципиален. Он был убежден, что дело нужно иметь с самым надежным поставщиком, а на работу брать лучшего мастера, невзирая на дружеские или семейные отношения. «Тот, кто окружает себя лизоблюдами, на самом деле не очень верит в себя, – говорил Суконщик. – А если человек не верит в себя, как же я могу в него поверить?»

Петронилла пристально посмотрела на брата и спросила:

– А на каком же основании будет принято решение? Ты уже наверняка все продумал.

– Аббатство и гильдия рассмотрят предложения Элфрика и Мерфина, хотя можно подготовить и другие, – не задумываясь ответил Суконщик. – Все придется начертить и просчитать. Это сделают другие строители.

– Никогда не слышала ничего подобного, – пробормотала Алиса. – Как состязание лучников. Элфрик – строитель аббатства. Он должен получить эту работу.

Отец не обратил на ее слова никакого внимания.

– Потом все строители побеседуют с членами приходской гильдии. И только потом… – Эдмунд посмотрел на Годвина, который делал вид, будто не замечает, что его лишают права принимать единоличное решение. – И только потом аббат примет свое решение.

Собрание проходило на главной улице, в здании гильдии с каменным сводчатым подвалом и деревянной надстройкой, увенчанной черепичной крышей с двумя каминными трубами. В подвале располагалась кухня на случай банкетов, тюрьма и помещение для констебля. Зал был просторным, как церковь, – сто футов в длину и тридцать в ширину. В одном конце разместили часовню. Поскольку длинные бревна на всю ширину крыши являлись редкостью и стоили дорого, пространство делил ряд деревянных колонн, поддерживавших потолочные балки.

Это непритязательное здание построили из дешевых материалов, не то что собор, но, как часто говорил Эдмунд, деньги, которые здесь зарабатывали, шли на лепнину и витражи храма. Место встреч членов гильдии отличалось не роскошью, а удобством. На стенах шпалеры, окна застеклены, зимой дом отапливали два огромных камина. А когда дела шли хорошо, подаваемые здесь блюда не грех было поставить и на королевский стол.

Приходскую гильдию основали несколько сот лет назад, когда Кингсбридж являлся еще совсем маленьким городом. Тогда несколько торговцев решили собрать деньги на убранство собора. Но, встречаясь, они неизбежно принимались обсуждать общие заботы, и вскоре сбор средств отступил на второй план. С самого начала тон в гильдии задавали торговцы шерстью, поэтому в конце зала стояли огромные весы и эталон мешка в 364 фунта. Когда Кингсбридж разросся, появились и другие ремесленные гильдии – плотников, каменщиков, пивоваров, кузнецов, – но самые видные их члены непременно входили в состав приходской гильдии, сохранявшей главенствующее положение. Она стала аналогом торговых гильдий, хозяйничавших во многих английских городах, хотя и с меньшими полномочиями.